«РАКЕТОНОСЕЦ» ЮРА ЮШИН
«РАКЕТОНОСЕЦ» ЮРА ЮШИН
Долгие годы Центральная школа инструкторов Альпинизма размещалась на базе альплагеря «Шхельда».
Работать тренером в Школе Инструкторов с одной стороны, конечно, занудство, а с другой, все же большая честь.
Я согласился отработать там первую смену, так как в дальнейшем, в августе, решил взойти на высшую точку Советского Союза – Пик Коммунизма, находящийся совсем в другой географической точке, куда мы должны были добираться всей нашей группой – из Ленинграда.
Работа в Школе Инструкторов, несмотря на все тренировочные занятия и выходы, как сейчас любят говорить, – рутинная, и решили мы перед штурмом Памирского семитысячника сходить на Кавказе на какую-нибудь хорошую стену. Покруче и похолоднее. Значит, – северную. И почему-то выбрали Башкару. И длинный, и малохоженный ввиду своей трудности маршрут 5-Б категории трудности, 6-ую категорию ввели уже позднее...
Сказано – сделано. Подали заявку, получили продукты, подобрали снаряжение, и – двинулись…
Все альпинисты – люди суеверные, на разные таинственные знаки судьбы всегда внимание обращающие, а тут как-то мы, желая поскорее удрать из лагеря в высокогорную зону, на них внимания не обратили...
И прогноз погоды был неважный. И подлые «цирусы» – верхние облака, ничего хорошего нам не сулившие, не остановили нас. А потом, на первой связи, перед выходом на снежно-ледовую «доску», у нас еще и рация отказала. Сколько ни орали в нее: «Все в порядке, все в порядке, начинаем подъем!» – в ответ из эфира одна только песня товарища Кобзона: «Не расстанусь с комсомолом, буду вечно молодым!», видимо, на одной из «боковых» частот. Но не возвращаться же из-за такой Кобзоньей глупости...
И пошли мы рубить лед, делать ступени, ввинчивать титановые крючья, – все как надо. К вечеру вырубили площадку во льду, заночевали...
К утру стало сильно «задувать», погода явно портилась, как и собиралась, но так как мы прошли уже почти половину стены, правда, самую легкую, нам вроде бы ничего не оставалось, как «убежать» от бури через вершину...
Правда, «бежать» нам предстояло через так называемые «бастионы» – крутые скальные взлеты, совершенно не похожие на те, что были описаны у первопроходителей...
А снежная буря приближалась, разыгрывая свой «дебют» как по нотам. При этом мы, конечно, знали, что если погода портится долго, то она портится надолго.Но, тем не менее, поняв, что в такой обстановке путь наверх нам совсем не светит, мы нашли условно-горизонтальную скальную полку, на которой можно было сидеть, свесив ноги, так сказать в «бездну» и опираясь спиной о скалы, растянули на крючьях палатку, – кое-как, лучше не получалось, залезли в нее и стали на примусе, установленном на коленях, варить чай. Потом суп. Потом снова – чай. И так – двое суток! Мотало нас ветром, как на корабле во время шторма. Хуже всего было то, что снег, приносимый ветром на всю стену, лился потоком через наш ночлег. И когда его было много, снежный поток перескакивал нас, поверх палатки, а когда ветер ослабевал, крупа забивалась в щели между скалой и нашими спинами, норовя сбросить нас вниз...
Наконец, мы приняли волевое решение, – идем вниз. Мы знали золотое правило: лучше вернуться десять раз временно, чем один раз не вернуться совсем...
Обледеневшие за двое суток узлы веревок не поддавались озябшим рукам, снег с ветром, казалось, влетал в одно ухо и вылетал через другое, так что акклиматизацию перед походом мы получили полной мерой...
Ещё один световой день спуска, и мы почти вырвались, но навалилась темнота, и мы, мокрые, замордованные, довольно голодные, ставим свою обледеневшую палатку в огромной подгорной трещине, в нижней части снежно-ледовой доски.
А непогода бушует. Ветра в трещине почти нет, но холод адский. И тут у нас кончаются отсыревшие спички, нам нечем разжечь примус, чтобы хоть чуть-чуть согреться. Нас начинает бить крупная дрожь. Даже зубы лязгают. Чтобы отодрать мокрую насквозь пуховку от мокрого же шерстяного свитера, засовываю туда подплечи взятые для лазания по сухим скалам азиатские «остроносые галоши»...
Паники нет, но ощущение холода пронизывает, и нет ни одной сухой вещи! Полжизни бы, казалось, отдали за коробок спичек!
И тут Почетный Мастер Спорта Юра Юшин говорит:
- Все, мужики! Сейчас мы огонь добудем! Я беру коробку из-под примуса, бросаю туда вату из аптечки, поливаю бензином, и...
- Что «и», – спрашиваем мы у Почетного Мастера Спорта, – что «и»?!
- И запускаю туда ракету, она попыхивает, мы берем рукавицами горящую вату, поджигаем примус и пьем чай!
- Юра, ты псих, что ли? – спрашивает Юшина Фред Туник.
- А что такого, – горячится он, – если нет другого выхода...
- Юра, – говорю я, – а ведь ракеты у тебя с собой только красные, а ну она у тебя из коробки выскочит, в лагере увидят, тут же спас-отряд прибежит, тренеров из трещины спасать, тебе это надо?
Юра минуту думает, потом решительно говорит:
- Ни хрена ракета никуда не выскочит, я ее за талию репшнуром привяжу!
И тут к нам стало возвращаться чувство юмора, и мы поняли, что выберемся из передряги.
И надо ж были так случиться, что, ощупывая себя, я случайно обнаружил в кармане ковбойки забытую там зажигалку... «Ракетоносец» был в восторге. Мы все – тоже...
Когда мы на другой день около полудня спустились в лагерь, наши курсанты встретили нас королевским подарком: ящиком чешского пива! На нем лежала картонка с надписью губной помадой: «Победителям!»
Победителями мы не были, но пиво у нас было!
А руководство Школы Инструкторов трактовало наше возвращение, как настоящую победу разума, мужества и силы воли над стихией и безрассудством. Так что наше отступление вроде бы даже выглядело подвигом и триумфом.
А пиво вызвало полное безумие. Каждый из нас брал бутылку, открывал ее о лопаточку ледоруба, делал несколько глотков, – отставлял ее в сторону, говорил несколько слов, брал следующую, снова открывал ее, и так далее, и так далее...
Вся прелесть была в том, чтобы открыть бутылку! И чтобы их вокруг тебя стояло много...
Для полного «кайфа» мы потом стали ставить «чешское пиво» в кастрюлю со снегом. А этот снег я наскреб, развернув палатку, в которой мы вернулись с горы.
Придя в лагерь я, естественно, бросил мокрый рюкзак в угол, пнув его ногой... И разбирал его уже на другой день. Почти сутки он, бедный, пролежал в доме при температуре около 20 градусов. И внутри палатки – сохранился снег! Вы представляете, в каком состоянии она была снята в давшей нам приют трещине?
Эта история имела небольшое продолжение. Все мы за время отсидки немного поморозились, – до черноты ногтей на пальцах ног, при этом я – меньше всех, но всё-таки. А коллеги, когда мы прилетели в Ленинград, с наглыми физиономиями отправились получать страховку.
Лето того 1972 года в Ленинграде было исключительно жарким, и в очереди в травмпункте люди сидели – кто с солнечным ожогом, кто с тепловым ударом, а тут явились двое бородатых с обморожениями нижних конечностей...
– Господи, и откуда это вы с отморозкой в такую жару?! – всплеснула руками медсестра. – С Северного полюса, что ли?
– Да не совсем, – солидно отозвался Почетный Мастер Спорта «ракетоносец» Юшин, – мы с юга, с Кавказа, так получилось.
– Там в этом году такие холода?! – изумилась медсестра. – Ты посмотри, что творится... И добавила:
– Опять эти кавказцы, ну что хотят, то и делают!
Но с обморожением на Башкаре всем нам удалось быстро справиться и на «Коммунизм» я все-таки сходил...