ГЛАВА ТРЕТЬЯ

ГЛАВА ТРЕТЬЯ

Биография Алексея Константиновича Толстого еще не написана. До революции было несколько книжек о нем, среди которых выделяется своей фактической основательностью небольшое исследование поэта-декадента А. А. Кондратьева, но и он, дав осторожное название своему труду «Граф А. К. Толстой. Материалы для истории жизни и творчества»¹, указывал, что биографию поэта написать не представляется возможным ввиду скудости фактов о его жизни.

Действительно, о Толстом нет обширной мемуарной литературы. Большая часть переписки (его и связанной с ним) погибла при разных обстоятельствах, сгорела, как и другие документы, при пожарах в его имениях. Дневника Толстой не вел.

Но постепенно находятся и публикуются архивные документы, просветляющие жизнь А. К. Толстого, и в конце концов биографу его не придется довольствоваться, как писал А. А. Кондратьев, «клочками напечатанных писем и отрывков воспоминаний разных лиц, а также более или менее фантастическими легендами о нем».

Уже само его рождение окутано легендой. На нее ссылается и С. А. Венгеров, писавший, что красавица Анна Алексеевна Перовская «вышла замуж за пожилого и мало привлекательного вдовца, графа Константина Петровича Толстого», и что «рождение Алексея Константиновича Толстого привело к домашней катастрофе и открытому разрыву».

Более полно эта легенда изложена в воспоминаниях литератора П. П. Гнедича². Записанная будто бы со слов писателя И. А. Гончарова, она звучит так:

Константин Петрович Толстой в преклонные годы..

Алексей Алексеевич Перовский был уже немолодым, важным сановником, когда получил сообщение о смертельной болезни своей матери Марьи Михайловны Соболевской, поехавшей лечиться в Италию со своей младшей дочерью Анной. Приехав к матери, он уже не застал ее в живых и нашел у ее тела только свою сестру — семнадцатилетнюю красавицу, которой никогда в жизни не видел.

«Общее горе, — продолжает Гнедич, — потеря матери, ум Перовского, красота девушки, совместное путешествие в Петербург, родственная близость и в то же время новизна отношений — сделали то, что братская любовь видоизменилась в горячую, неудержимую, пылкую любовь совсем иного вида.

Граф Константин Петрович Толстой — из захудалых членов обширного рода Толстых — не отличался никакими талантами и служил в сенате, как подчиненный Перовского. На нем остановил свое внимание Перовский, как на человеке, годном для его целей. Сестра, после венчания с Толстым, вернулась в дом брата.

Красавец Алеша в детстве не знал Толстого и дядю считал отцом. Отношения Перовского к императору Николаю сделали то, что Алеша рос вместе с будущим освободителем крестьян — так как был его однолеток. Для двух этих мальчиков и была сочинена «Черная курица», автор которой, Перовский, был скрыт под псевдонимом Погорельского».

В подтверждение своей версии Гнедич приводит такой довод — умный, талантливый и физически невероятно сильный Толстой умер в муках потому будто бы, что «слияние родственной крови дает обострение родственных недугов». И еще: «детей у него никогда не было».

Эта легенда была в свое время подхвачена Василием Васильевичем Розановым, смаковавшим происхождение Толстого «от супружеских отношений брата и сестры», но этот знаменитый публицист всегда был сексуально озабочен как в своих писаниях, так и, по воспоминаниям, в разговорах. Его даже в карикатурах изображали со сладострастной миной и обезьяньим телом.

Опровергнуть версию Гнедича легче легкого.

Когда Анна Перовская выходила замуж, то на венчании в петербургской Симеоновской церкви, 13 ноября 1816 года, поручителем по женихе, государственного ассигнационного банка советнике и отставном полковнике, тридцатишестилетнем Константине Петровиче Толстом, был его отец, отставной генерал-майор Петр Андреевич Толстой, а поручителями по невесте — действительный тайный советник граф Алексей Кириллович Разумовский и уланского полка штаб-ротмистр и кавалер двадцатидевятилетний Алексей Перовский.

Следовательно, исчезает «немолодой, важный сановник», а остается молодой брат невесты Алексей Перовский. На венчании присутствуют отцы молодых с обеих сторон. А мать невесты, Марья Михайловна Соболевская, не только не собиралась умирать, но и после смерти отца своих детей стала генеральшей Денисьевой. Сам жених был совсем не стар и недурен, а чином — постарше своего мнимого соперника, под началом которого он будто бы служил.

Отец поэта, Константин Петрович Толстой, был добр, широк в костях, ласков, силен физически и слаб характером. Он принадлежал к той же ветви Толстых, что и Лев Николаевич. Вместе с братом Федором, будущим знаменитым скульптором-медальером, они с раннего детства воспитывались в морском корпусе, где спали в одном дортуаре с пятью своими двоюродными братьями, среди которых был еще один знаменитый Федор Толстой — «американец», впоследствии искатель приключений, питавший воображение многих русских писателей (начиная с упоминания в «Горе от ума» и кончая долоховскими выходками в «Войне и мире»). Он и в корпусе слыл «отчаянным».

Константин Петрович с семнадцати лет был офицером в Фридрихсгамском полку, считался лучшим танцором, и на балу раз шведская королева выбрала его своим кавалером. Он участвовал в серьезных делах, получил золотую шпагу за храбрость, был ранен в левую ногу и двадцати шести лет выпущен в отставку «с мундиром». Анна Перовская стала его женой, и, право же, у него было достаточно достоинств, чтобы пленить ее³.

Отвергает возможность какой бы то ни было сделки и присутствие на бракосочетании отца жениха. Некогда в чине бригадира Петр Андреевич Толстой управлял кригскомиссариатом и ведал обмундировкой, провиантом и финансами армии. По отзывам современников, он был человек добрый, простой, довольно начитанный и непоколебимо честный. Во время шведской кампании, в 1787 году, ему поручили постройку военных крепостей. Однажды загорелся Выборгский замок, где хранилась воинская казна. Граф Петр Андреевич прискакал на пожар и, не задумываясь, бросился в объятое пламенем помещение. Он спас документы и громадную сумму денег. На другой день Толстой доложил о происшествии главнокомандующему, который, узнав, что деньги сданы сполна, удивленно сказал :

— Ну, что бы тебе стоило отложить себе миллиончик! Сошел бы за сгоревший, а награду получил бы все ту же!

Но Толстой удовольствовался крестом св. Владимира на шею⁴.

Вряд ли этот человек стал бы прикрывать своим именем чей-либо грех.

2

Алексей Толстой родился в Петербурге 24 августа 1817 года, то есть, как выразился А. А. Кондратьев, «по истечении законного срока со дня свадьбы своих родителей». Семейный разрыв произошел вскоре после его рождения и, очевидно, не по вине Анны Алексеевны, потому что даже близкие отца были не на его стороне.

С тех пор полное попечение об Алеше Толстом и воспитание его взял на себя Алексей Алексеевич Перовский. Шестинедельным Алешу увезли в Черниговскую губернию и там, в Почепе, в имении матери — Блиставе, в имениях Перовского — Погорельцах и Красном Роге, проходили его детские годы.

Больше всего жили в Красном Роге, и едва ли не вся жизнь Толстого связана с этим имением, с деревянным охотничьим замком, построенном для Кирилы Разумовского по проекту знаменитого Растрелли, с парком, где среди высоченных лип чувствуешь себя как в кафедральном соборе, с речкой Рожком, крестьянскими полями и бесконечным брянским лесом, с той природой, которая потом была воспета поэтом.

Толстой вспоминал: «С шестилетнего возраста я начал марать бумагу и писать стихи — настолько поразили мое воображение некоторые произведения наших лучших поэтов, найденные мною в каком-то толстом, плохо отпечатанном и плохо сброшюрованном сборнике в обложке грязновато-красного цвета. Внешний вид этой книги врезался мне в память, и мое сердце забилось бы сильнее, если бы я увидел ее вновь. Я таскал ее за собой повсюду, прятался в саду или в роще, лежа под деревьями и изучая ее часами. Вскоре я уже знал ее наизусть, я упивался музыкой разнообразных ритмов и старался усвоить их технику. Мои первые опыты были, без сомнения, нелепы, но в метрическом отношении они отличались безупречностью».

Руководил образованием племянника с помощью целой орды гувернеров и учителей Алексей Перовский. В эти же годы Перовский создал все главные свои произведения. Каким-то образом он, наездами из своих имений, выполнял еще и обязанности попечителя Харьковского учебного округа. Во время отъездов он вел с племянником трогательную переписку, называя его Алешенькой, Алехашечкой, Алеха-шей, Алеханчиком, Ханочкой...

Барчук ни в чем не знал отказа. В конце 1824 года Перовский пишет из Крыма: «Я нашел здесь для тебя маленького верблюденка, осленка, и также маленькую дикую козу, но жаль, что мне нельзя будет взять их с собою в бричку, а надобно будет после послать за ними. Маленького татарника я еще не отыскал, который бы согласен был к тебе ехать»⁵.

Через несколько месяцев он благодарит племянника из Петербурга за присылку басни «про льва да про мышку, и за две песни про султана да про мужика с казаком». Детские стихи Толстого не сохранились, но следы того, что их было много, есть в письмах Перовского.

Заботливость Перовского особенно питала возникшие потом слухи о его отцовстве.

Любопытно, что еще только собирая материалы для книги об А. К. Толстом, А. А. Кондратьев называет поэта «племянником» Перовского, подчеркивает кавычками свое согласие с легендой^{18. Но уже через несколько лет в своей книге он писал:}

«Всякий изучавший характер Толстого знает, какою благородною прямотою он обладал, как противна ему была всякая ложь и как поэтому невероятно, чтобы он мог в письмах к любимому и любящему его человеку употреблять фальшивое выражение (в письмах А. К. Толстой называл А. А. Перовского дядей.— Д. Ж.).

В пользу того, что поэт искренно считал себя не Перовским, а Толстым, имеется много доказательств. Например, он всю жизнь носил на пальце перстень с резным изображением родового герба графов Толстых, чего ни за что не стал бы делать, если бы хоть сколько-нибудь

сомневался в своем происхождении. По словам лица, его близко знавшего, поэт с жаром доказывал в одном споре талантливость, присущую фамилии Толстых. Он поддерживал отношения с дядей своим, известным скульптором Ф. П. Толстым...

В обстоятельства, вызвавшие разрыв его родителей, Толстой был посвящен одною из заинтересованных сторон, и, по-видимому, объяснения матери носили весьма пристрастный характер. Следствием таких объяснений было то, что поэт почти всю жизнь избегал встречаться с отиом. Они помирились уже перед самой смертью последнего.

Даффингер. Алексей Алексеевич Перовский. Миниатюра.

Несмотря на то что Алексей Толстой считал отца виновником семейного разрыва и не мог ему простить какого-то проступка перед графиней Анной Алексеевной, мы имеем, однако, сведения, что он оказывал гр. Константину Петровичу материальную поддержку. Отец поэта был человек слабохарактерный, мягкосердечный, религиозный и никому не отказывавший в денежной помощи.

Поэтому он сам постоянно нуждался и не мог отказаться от той пенсии, которую ему назначал его богатый сын».

Пока книга Кондратьева печаталась, в «Новом времени» появилась статья М. Жемчужникова «Легенда о происхождении графа Алексея Константиновича Толстого», в которой, помимо прочего, говорилось:

«Мать Перовских, Марья Михайловна, умерла в 1836 году, надолго пережив гр. А. К. Разумовского... В год смерти Марии Михайловны графиня Анна Алексеевна Толстая уже двадцать лет как была замужем, и сыну ее, будущему поэту, гр. Алексею в это время было 19 лет. Так что все рассказы о первом знакомстве Алексея Алексеевича с сестрой в Италии, после смерти матери и проч. — сплошной вымысел.

Анна Алексеевна не была младшей из сестер Перовских, а третья по старшинству, младше ее была еще Ольга, в замужестве — Жемчужникова, и София — в замужестве княгиня Львова...

Даффингер. Анна Алексеевна Толстая. Миниатюра.

Гр. Константин Петрович Толстой... был очень добрый и хороший человек, но много старше Анны Алексеевны, на которой женился вторым браком. Никакими талантами он действительно не обладал и, кажется, злоупотреблял спиртными напитками. Последнее обстоятельство могло быть причиной его неудачной карьеры и супружеской жизни...

Алексей Алексеевич Перовский и Анна Алексеевна Толстая были очень красивы, но Алексей Толстой никогда красавцем не был. Цветущее здоровье одно только красило его в юности. Он унаследовал от матери прекрасные глаза, но большой нос с утолщением к концу был совершенно «толстовский», напоминающий нос его великого родственника, Льва Николаевича...

Мучительная болезнь, сведшая гр. Толстого в преждевременную могилу, была грудная жаба и расширение сердечной аорты — болезнь, которая часто постигает именно исключительно сильных и, казалось бы, крепких людей. Насколько мне известно, никто из многочисленной семьи Перовских и ответвлений от нее по женским линиям болезнями сердца не страдал, а потому предположение г. Гне-дича, что это наследственная болезнь, обостренная слиянием родственных кровей, не имеет никакого основания...»⁷

3

Когда Алеше Толстому исполнилось восемь лет, он переехал с матерью и дядей в Петербург.

Только что минуло злополучное восшествие на престол Николая I. Это было время казней и ссылок декабристов. На верных же трону посыпался дождь милостей и наград. Среди них оказался Василий Алексеевич Перовский, из адъютантов великого князя Николая Павловича произведенный во флигель-адъютанты.

«Базиль» Перовский был фигурой очень яркой даже на фоне своего времени, насыщенного яркими фигурами и яркими событиями. В семнадцать лет он уже блестяще окончил Московский университет и принимал участие в Бородинском сражении, где ему оторвало пулей указательный палец на левой руке. На известном брюлловском портрете виден серебряный наперсток, который он носил на этом пальце.

Василий Перовский показал себя и незаурядным писателем, ярко рассказав, как остался случайно в занятой французами Москве и беседовал с Мюратом и Даву, как горела Москва и бесчинствовали французы. Его едва не расстреляли, а потом он шел в колонне пленных вместе с отступавшими французами босой по мерзлой дороге, ел павших лошадей и видел, как конвоиры пристреливали одного за другим его отстававших товарищей... Лев Николаевич Толстой воспользовался его воспоминаниями, когда писал «Войну и мир», и вообще собирал все, что касалось жизни Перовского, считая его «крупной фигурой», которая «выражает вполне то время».

Перовский был причастен к тайному обществу, но 14 декабря остался верен новому государю, и когда на Сенатской площади в свиту Николая I полетели поленья от Исаакиевского собора, одно из них угодило ему в спину и тяжело контузило...

Он был человеком находчивым, интересным собеседником, приятелем Пушкина, Брюллова, Карамзина, Вяземского и другом Жуковского, назначенного воспитателем наследника императора и полного в связи с этим благих намерений. «Государыня, простите... — писал Жуковский царице о ее старшем сыне, — но страсть к военному ремеслу стеснит его душу: он привыкнет видеть в народе только полк, в отечестве— казарму...»⁸ Один бог ведает, был ли в этом намек на характер отца его воспитанника.

Василию Алексеевичу Перовскому суждено еще не раз появляться на страницах этой книги, а пока стараниями Василия Алексеевича Перовского и его братьев мать Алеши Толстого была пожалована во фрейлины, а сам племянник представлен своему ровеснику — наследнику престола и включен в круг друзей будущего царя.

Весной 1826 года Алешу привезли в Москву, и он жил с матерью на Новой Басманной в просторной усадьбе генеральши Денисьевой, где в саду был пруд, а на большом дворе ходил журавль й паслась лошадь со спутанными ногами. Во время коронации его приглашали к наследнику, и у него в памяти осталось, как они вместе стреляли из ружья в Нескучном саду.

Как-то А. А. Перовского навестил Пушкин. На всю жизнь Алексей Толстой запомнил смех поэта. Дело было в гостиной. «Пушкин так рассмеялся чему-то, что упал на пол и, лежа на полу, продолжал смеяться»⁹.

Алешу учат английскому, французскому, немецкому, итальянскому, латинскому языкам, занимаются с ним живописью и музыкой. Дядя берет его с собой в поездку за границу. В Веймаре, помимо герцогских детей, маленького графа Толстого представляют великому Гёте, который сажает его к себе на колени, ласково разговаривает и одаривает куском Мамонтова клыка с собственноручно выцарапанным изображением фрегата.

В 1831 году А. А. Перовский снова везет сестру с ее сыном за границу. Они ездят по Италии и покупают картины и статуи работы старых мастеров. Алеша ведет дневник, который говорит о том, что мальчик прекрасно разбирается в искусстве. Он и потом вспоминал: «Та или иная картина или статуя, равно как и хорошая музыка, производили на меня такое сильное впечатление, что волосы мои буквально поднимались на голове». Венеция, Верона, Милан, Генуя, Флоренция, Рим, Неаполь... Алеша насыщается южными красками и замечательным искусством так, что по возвращении в Россию испытывает нечто вроде ностальгии по Италии.

Алексей Толстой много читает и постепенно у него складывается свое миропонимание, настолько отличное от взглядов дяди и матери, что он вынужден таиться, чтобы их не огорчить. «Помню, как я скрывал от него (от А. А. Перовского.— Д. Ж.) чтение некоторых книг, из которых черпал тогда свои пуританские принципы, ибо в том же источнике заключены были и те принципы свободомыслия и протестантского духа, с которыми бы он никогда не примирился и от которых я не хотел и не мог отказаться. От этого происходила постоянная неловкость, несмотря на то огромное доверие, которое у меня было к нему».

Внешне их отношения не изменились. Послушный сын и племянник внимал наставлениям матери и дяди, готовивших его к блестящей служебной и придворной карьере. Досада прорывалась только тогда, когда его упрекали в чрезмерном увлечении стихами. Перовский показывал их Жуковскому и Пушкину, и они одобряли опыты талантливого подростка. Но тем не менее, когда Толстому было лет четырнадцать, Перовский устроил так, что одно из стихотворений было напечатано в журнале и тут же помещена убийственная рецензия¹⁰. Это, кажется, нисколько не охладило юного поэта, но надолго отбило охоту печататься.

Он жил то в Красном Роге, то в Петербурге, то за границей, а больше всего в Москве, где готовился к сдаче университетских экзаменов, а заодно начал службу в Московском Архиве министерства иностранных дел, в старинном каменном здании, некогда стоявшем в кривом переулке за Покровкой. Этот архив был всегда знаменит служившей там молодежью. В нем в свое время обитали «любомудры», из его стен вышли братья Веневитиновы и Киреевские, Хомяков, Кошелев, Шевырев и многие другие писатели и общественные деятели. Это об «архивных юношах» говорил А. С. Пушкин, что они «воспитывались в Московском университете, служат в Московском Архиве, они одарены убийственной памятью, все знают, все читали», и что их «стоит только тронуть пальцем, чтобы из них полилась их всемирная ученость...»

В восемнадцать лет Толстой сдал экзамены по всем предметам, составлявшим курс словесного факультета Московского университета и получил аттестат на право быть чиновником первого разряда.

4

Подробностей жизни молодого Алексея Толстого вообще мало в мемуарной литературе, но даже то немногое, что рассказывают, поражает воображение.

«Граф Толстой,— писал А. В. Мещерский,— был одарен исключительной памятью. Мы часто для шутки испытывали друг у друга память, причем Алексей Толстой нас поражал тем, что по беглом прочтении целой большой страницы любой прозы, закрыв книгу, мог дословно все им прочитанное передать без одной ошибки; никто из нас разумеется не мог этого сделать»¹¹.

К. Брюллов. Портрет А. К. Толстого. 1836.

Рассказав любопытную историю, как по просьбе А. А. Перовского великий Брюллов писал портрет Алексея Толстого в охотничьем костюме и с английским сеттером у ног, Мещерский скорее по памяти, чем по портрету, описывает внешность молодого аристократа:

«Глаза у графа лазурного цвета, юношески свежее лицо, продолговатый овал лица, легкий пушок бороды и усов, вьющиеся на висках белокурые волосы — благородство и артистизм.

По ширине плеч и по мускулатуре нельзя было не заметить, что модель не принадлежала к числу изнеженных и слабых молодых людей. Действительно, Алексей Толстой был необыкновенной силы : он гнул подковы, и у меня между прочим долго сохранялась серебряная вилка, из которой не только ручку, но и отдельно каждый зуб он скрутил винтом своими пальцами».

То же самое пишет и В. А. Инсарский, познакомившийся с Толстым у князя Барятинского, который впоследствии в роли главнокомандующего войсками на Кавказе принял капитуляцию Шамиля :

«Граф Толстой был в то время красивый молодой человек, с прекрасными белокурыми волосами и румянцем во всю щеку. Он еще более, чем князь Барятинский, походил на красную девицу; до такой степени нежность и деликатность проникала всю его фигуру. Можно представить мое изумление, когда князь однажды сказал мне: «Вы знаете — это величайший силач!» При этом известии я не мог не улыбнуться самым недоверчивым, чтобы не сказать презрительным образом; сам, принадлежа к породе сильных людей, видавший на своем веку много действительных силачей, я тотчас подумал, что граф Толстой, этот румяный и нежный юноша — силач аристократический и дивит свой кружок какими-нибудь гимнастическими штуками. Заметив мое недоверие, князь стал рассказывать многие действительные опыты силы Толстого: как он свертывал в трубку серебряные ложки, вгонял пальцем в стену гвозди, разгибал подковы. Я не знал, что и думать. Впоследствии отзывы многих других лиц положительно подтвердили, что эта нежная оболочка скрывает действительного Геркулеса. В то же время князь говорил мне, что Толстой домашний человек у наследника и входит к нему без доклада»¹².

Мимоходом надо бы отметить, что его двоюродные братья Жемчужниковы, когда подросли, тоже отличались незаурядной силой и любили ее демонстрировать, о чем тоже есть немало свидетельств.

Алексей Толстой вел в те годы, по его же выражению, «весьма светскую жизнь». Он танцевал на балах, волочился напропалую, брал уроки игры на флейте и мандолине, покупал собак, транжирил деньги, тратя по две-три тысячи в месяц, благо мать и дядя исправно поставляли средства, необходимые для столь содержательного времяпрепровождения.

Но было бы несправедливым упрекать Толстого в совершенном легкомыслии. Он прекрасно осознавал, что время уходит. Обаяние пустой и беззаботной жизни не заглушало тоски по делу, по стихам, которые хоть и писались, но все безделки, потом безжалостно уничтоженные.

этого круга молодой Толстой устраивал веселые празднества — девушки из села пели песни, показывали свое искусство бродячие скоморохи и плясуны. В «шалаше» — своеобразном зале на чистом воздухе, со стенами из подстриженных лип — на помосте стоял стол, за которым пировали молодой хозяин и его друзья. Рассказывают, что силач и красавец Алексей Толстой любил мериться силами с деревенскими богатырями, пользовался успехом у местных девушек, и с одной из них связана «романтическая» история, в которой есть любовь, рождение ребенка, вмешательство Анны Алексеевны, спешно уславшей сына за границу, смерть девушки, бросившейся в омут...

Но достоверны лишь сохранившиеся письма к Николаю Адлербергу. Они содержат множество намеков на неизвестные обстоятельства и являются частью веселой игры, затеянной молодыми шалопаями еще в Петербурге, где Адлер-берг кончал Пажеский корпус. Письма эти сочинялись в виде пародий на модные водевили и населены великим множеством действующих лиц.

Рисунок А. К. Толстого «Юный президент Вашингтон».

Среди них есть и реально существовавшие. Безбородко, Кушелев, Голенищев-Кутузов и другие принадлежали к кружку «золотой молодежи», которая была, по словам Писарского, «близка к наследнику» и славилась лихими выходками. В «Фантазии в нескольких действиях» рядом с модными петербургскими портными действуют фантастические персонажи, а в эпиграфах появляются пародии на «Фельдмаршала Бенедиктова» : «Кто же, кто же виноват, что у нашей господыни груди спелые, как дыни?» и куплеты, вполне в духе Козьмы Пруткова, с прутковскими заглавиями и подзаголовками, но не

удобочитаемыми, потому что они предназначались для узкого круга приятелей Алексея Толстого.

Угадываются в письмах и мотивы из книжонки, продававшейся для «простонародья» на толкучих рынках, «Похождение Ваньки Каина со всеми его сысками, розысками и сумасбродною свадьбою».

Правила игры в письмах заключались в том, что корреспонденты задавали друг другу темы, определяли персонажей, которые должны быть включены в очередной водевиль¹⁴. Один начинал действие, другой в ответном письме продолжал, стремясь написать понелепее, но с подвохом, и так далее. Таков водевиль «Точка с запятой».

Свои письма Толстой снабжал смешными иллюстрациями.

К тому же времени относятся «Басня о том, что, дескать, как один философ остался без огурцов» и «О том, как юный президент Вашингтон в скором времени сделался человеком» — пародия на книги о первом американском президенте, в которых тот начал совершать добродетельные подвиги едва ли не в младенчестве. Может быть, Алексею Толстому попало в руки сочинение Уимса «Жизнь Джорджа Вашингтона с удивительными анекдотами, лестными для него и поучительными для его юных соотечественников».

Любопытно, что Алексей Толстой, дурачась, приплетает сюда же и Вашингтона Ирвинга, словно бы догадываясь, что через двадцать лет (1855—1859) этот писатель издаст пятитомную биографию Джорджа Вашингтона, тоже наполненную душещипательными историями.

ПРИМЕЧАНИЯ

¹ СПб., 1912.

² П. П. Гнедич. Книга жизни, М., 1929 ,стр. 191—192.

³ И. В., 1894, т. 55, стр. 307.

⁴ В. Е., 1905, т. II, стр. 137.

⁶ ПД, ф. 301, ед. хр. 10.

⁶ ГПБ, ф. 118, ед. хр. 476.

⁷ «Новое время», 19 нояб. (2 дек.) 1911 г.

⁸ Русский библиографический словарь, т. I, вып. 2, стр. 393.

⁹ «СПб. Ведомости», 1913 г. 15 авг.

¹⁰ ГПБ, ф. 118, № 476.

¹¹ Р. А., 1900, 5—8, стр. 373.

¹² Р. С., 1894, апр., стр. 3—4.

¹³ ЦГАЛИ, ф. 506, on. 1, ед. хр. 15.

¹⁴ «...Сию минуту постараюсь породить на свет несколько драматических сцен и прошу тебя не прогневаться, если впущу в оные два или три лица, не назначенных в твоем каталоге»,— писал А. Толстой своему приятелю.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.