Глава третья,

Глава третья,

где рассказывается о переговорах по телефону, начатых с президентом академии, на которого автор возлагал большие надежды; а также о начатых приятных хлопотах и поисках домов для лаборатории, хотя ни переговоры, ни хлопоты не приближали к желанной цели, в результате чего автор сочинил басню «Лев и Волк»; о неожиданном испытании Джуны в центре биофизиков в Пущино, которое она с успехом выдержала, что удостоверяет под протоколом подпись младшего научного сотрудника, поскольку старшие не отважились; и о многом другом, что привело физиков в подвал, куда вызвали Джуну, которую в конце концов зачислили в штат академии, не кем-нибудь, а «с.н. с», то есть старшим научным сотрудником…

Чем больше занимался я проблемой, тем чаще думал, что только президент «большой академии», только такой человек как Анатолий Петрович Александров, обладающий высшей властью в науке, мог бы как-то изменить «общее мнение», противостоять несправедливости, положить конец всем выдумкам, устным и печатным, распространявшимся вокруг имени моей героини. Третий год изо дня в день лечила она у себя дома и в больницах, и в то же время вроде как бы ее и не было в Москве, хотя прописку и отличную квартиру в центре получила.

Но чтобы президент мог помочь, он должен увидеть этот «таинственный феномен».

– Не могли бы вы, как обещали, посмотреть… – начал я очередной раунд телефонного поединка в новом году.

– Я к этому отношусь скептически, – миролюбиво ответил президент, вернув меня на исходную позицию, словно и не обещал посмотреть то, что меня так волновало. Я понимал: никакие случаи исцеления его не убедят, все эти случаи соотнесутся с психотерапией, гипнозом… Но ведь засветка пленки была!

Рассказываю про эту засветку, но чувствую, что и эти мои слова не убеждают молчащего на другом конце провода главу науки.

«Какие еще могут быть аргументы? – думаю про себя. – Общечеловеческие!»

И выкладываю их:

– Ведь жалко человека, так старается, все силы отдает людям, а все без толку: говорят – мистика и шарлатанство…

– А вам не кажется, – с металлом в голосе вдруг заговорил президент, – что я тоже живой человек. Это не моя специальность! Медики ею занимаются, это их дела.

– Не занимаются они!

– Выберу время – посмотрю, – вот так закончил президент первый в новом году телефонный разговор.

Я встречал его с мечтой, что вскоре особняк во Вспольном переулке, принадлежавший некогда барону, перейдет к физикам.

Но дни шли, а никто не спешил оформить ордер на этот особняк. Побывал в нем даже директор института, он же вице-президент академии, который выкроил время, чтобы приехать в переулок и осмотреть дом.

– Он проникся, – кратко, с подобострастием резюмировал впечатления шефа будущий заведующий лаборатории, сообщив мне об этом визите.

С художником Ильей Глазуновым

Встретилась еще одна бюрократическая трудность. На какую должность зачислить Джуну? Работая при поликлинике Госплана, она числилась по штатному расписанию – «экспертом». В штатах Академии наук была возможность изыскать для нее должность «старшего инженера», но после «эксперта» тщеславная целительница не хотела быть инженером, даже старшим. «Никаких младших лейтенантов!»

Вместе с физиками я несколько раз посещал снова исполком, пытаясь заполучить особняк. И во время этих визитов узнавал много нового, потому что это именно тогда физики рассказывали самое интересное, но не мне, а руководителям исполкома, убеждая их выделить для изучения «физических полей биологических объектов» особняк во Вспольном. Так, я узнал кое-что о неком Юрии X., мною не виденном. Ему удалось рукой значительно улучшить зрение внуку видного академика в Ленинграде. Таким образом, у зарождающейся лаборатории появился еще один союзник в городе, где, как помнят читатели, жила Нинель Кулагина, продолжавшая волновать воображение руководства новой исследовательской организации. Но пока физикам было не до нее: места для экспериментов не было. Где находилось место «биополю», телекинезу, так это на страницах разделов газет и журналов, где изощрялись в юморе наши Ювеналы, со своей стороны формировавшие общественное мнение.

«Биополе останавливает лифт, в котором я еду, между этажами и гасит в нем освещение. Дверной замок не пускает меня домой», – шутит юморист вечерней газеты, той самой, чей редактор подлечил на моих глазах у Джуны ногу, хотя до встречи с целительницей не мог ходить без боли.

– Хорошая баба Джуна, – картавя говорил он мне при встречах, но на страницах своей газеты замалчивал ее многие годы…

«Новосел в синем тренировочном костюме стоял посреди гостиной и двигал мебель методом телекинеза», – писал фельетонист другой газеты, где феноменов много раз развенчивали в больших, на страницу, статьях.

«Телекинез – это телепатия, но только с чемоданами», – острил другой сатирик…

А физикам было не до смеха: им просто негде работать, аппаратуру, закупленную на выставке, развернуть оказалось негде, разместить штат новой лаборатории – негде.

Очередной визит в исполком не дал результата. Никто не отказывал в помещении, но и не давал его никто. Поймал себя на мысли, что веду себя как наивная некрасовская бабушка Ненила, когда-то жалеемая мною в детские годы. Наивная старушка всю жизнь надеялась, что в ее деревню когда-нибудь приедет барин и «все рассудит».

– Рассудит ли президент, когда приедет в лабораторию, да и приедет ли вообще?

Так или иначе, а направился я еще раз к телефону, откуда можно было звонить напрямую, минуя референта, иначе бы мне никогда не услышать в трубке голос главы науки…

На этот раз президент записал мою фамилию, имя и отчество, чтобы заказать пропуск в здание президиума. И назначил день встречи, через неделю.

Семь дней прошло в томительном ожидании. Но когда я уже собрался на прием, неожиданно позвонила референт Наталья Леонидовна, верный страж кабинета президентов в течение нескольких десятилетий. И, не скрывая удовлетворения, произнесла:

– Аудиенция отменяется!

Все. Утешало только то, что в этот день машина вице-президента, черная «Чайка», совершила поездку по Москве, чтобы осмотреть еще один пустующий дом. Сопровождал его заведующий лабораторией, для которой подыскивалось «нежилое помещение». То был Эдуард Эммануилович Годик, доктор физико-математических наук, давний сотрудник ИРЭ АН СССР.

Руководить лабораторией назначили физика, который был не только, как его охарактеризовал шеф, «крупнейший специалист в области физических измерений», но и, как я вскоре убедился, человек волчьей хватки, умелый организатор, умеющий находить выход из самой трудной ситуации. Так вот, Эдуард Эммануилович Годик обратил внимание во дворе старого университета на здание, занимаемое ныне Институтом нормальной физиологии Академии медицинских наук, получившим дом в наследство от бывшего здесь некогда медицинского факультета университета, ставшего, как известно, в результате преобразований Первым московским медицинским институтом. Обратив внимание на этот институт и его здание, доктор наук заинтересовал его руководство предстоящей работой и сумел получить у физиологов во временное пользование 80 квадратных метров подвала.

Я вспомнил про подвал другого московского дома на Садовом кольце, по Садово-Спасской, 19, где получил когда-то подвал инженер Сергей Королев со своими сотрудниками, организовавшими Группу изучения реактивного движения – ГИРД. Подвал – это уж что-то…

Затем случилось еще одно событие: Джуне выделили штатную единицу – должность старшего научного сотрудника.

– А это должность доктора наук, – прокомментировал мне важную новость доктор наук. Да, такие новости придавали силы.

Продолжались мои разговоры с академиком Юрием Борисовичем Кобзаревым, у которого я «подзаряжался» оптимизмом. От него впервые услышал такую легендарную историю.

…В детстве будущий президент академии жил в окружении тетушек, увлекавшихся спиритизмом. Им занимались в начале века многие, не только тетушки, но и дядюшки, что, как все помнят, отражено и высмеяно у Льва Толстого в «Плодах просвещения».

Тетушки будущего президента, располагаясь за столом с вертящимися блюдцами, вызвали дух Льва Толстого. Из чего можно заключить, что свершались эти сеансы после смерти писателя, в промежутке между 1910 и 1917 годами, когда будущему президенту АН СССР было от 7 до 14 лет.

По версии, слышанной мною от академика Кобзарева, глядя на игры тетушек, Анатолий Петрович говорил:

– Даже, если дух Льва Толстого и явится сюда, он не станет разговаривать с такими дурами.

Рассказывая эту историю московским школьникам в актовом зале МГУ, слова о глупости тетушек Анатолий Петрович вложил в уста отца. Возможно, такая редакция понадобилась из педагогических соображений, чтобы у собравшихся детей не воспитывалось пренебрежительного отношения к взрослым, и, придя с такой встречи домой, какой-нибудь московский школьник по примеру юного Анатолия Петровича не назвал бы свою тетю дурой.

Я с интересом слушал легенду о мистически настроенных тетушках, не подозревая, что вскоре мне о них расскажет сам президент.

А Юрий Борисович Кобзарев в те дни с не меньшим интересом узнал от меня историю о московском шофере-таксисте – некоей Тамаре С.

История меня так заинтересовала, что я решил проверить ее достоверность, а когда убедился в подлинности факта, сообщил о нем академику, а теперь читателям.

Однажды, возвращаясь домой на такси, Джуна познакомилась с шофером – миловидной женщиной средних лет Тамарой С. Случилось это так. Когда шофер услышала в своей машине ее имя, тотчас остановила такси. Сорвала с головы парик и стала умолять Джуну полечить ее от облысения. Шофер, Тамара, в молодости окончила инженерный институт, работала где-то с приборами, обладавшими радиоактивным излучением. И как ей казалось, по этой причине, она облысела 25 лет назад: сначала появились пятна, а потом и вся голова облысела. Это так подействовало на

Тамару, что она бросила работу по специальности. Пошла в такси, стала профессиональным шофером.

Так Тамара попала к Джуне. Та начала ее, как и всех, обмахивать руками. После семи посещений, как ни странно, у Тамары начали расти волосы! Отросли, как у девушки, – до плеч.

Приехала ко мне домой Тамара на такси без парика, спустя год после посещений Джуны. Приехала, чтобы показать прическу, но расстроенная: волосы снова стали постепенно выпадать… Вот видите, скажет непременно в этом месте скептик, значит, не излечила Джуна болезнь. Не спорю. Важно другое: воздействие оказалось настолько сильным, что облысевшая голова через десятки лет снова заросла. Это факт.

Что так подействовало на Тамару – энергия или внушение Джуны? Если есть в истории медицины факт, когда голова после многолетнего облысения вновь вдруг заколосилась отличными волосами под влиянием гипноза – значит, Джуна излечила Тамару внушением, не вводя ее в гипнотический сон. Если же такого случая никто не описал, то, наверное, стоит мне о нем упомянуть, быть может, он заинтересует специалистов. А может быть, все же подействовала на рост волос энергия Джуны?

* * *

…Наступил март, ордера все не было. Физикам предложили посмотреть еще три новых дома на трех улицах района, в том числе в Волковом переулке.

– За последний дом стоит подраться, – сказали доверительно в исполкоме. Это значило тратить время на посещения должностных лиц, составление писем, звонки по телефону…

– Мы задыхаемся, – говорил при очередной встрече профессор. Приборы теряют в подвале чувствительность на три порядка, то есть в тысячу раз.

Марчелло Мастрояни в гостях у Джуны

* * *

На дворе таял снег, наступала весна, а с нею и официальный праздник «Дня науки», отмечаемый в апреле. Полагая, что и у президента настроение праздничное, снова завел я разговор об обещанной встрече.

– Посмотрел я ваш материал, – имея в виду отправленные мною «отзывы», сообщил Анатолий Петрович, и в голосе его я не услышал энтузиазма.

Решился, с отчаяния, затронуть струну, дорогую сердцу президента, заговорив о Льве Толстом, дух которого вызывали сидя за столом со спиритическими блюдцами тетушки президента.

– Неплохо сделал Лев Толстой, – с удовольствием поддержал разговор президент, – жаль только, что теперь редко его пьесу «Плоды просвещения» ставят в театре, поэтому и развелось всего…

И в голосе резидента мне послышалось обычное дружелюбие. Однако в отношении рук Джуны президент оставался на прежней позиции:

– Это психотерапевтический эффект, многим можно помочь, давая плацебо. Вы знаете, что это такое?

Что такое плацебо, «пустая» таблетка, которая дается иногда больным, я хорошо знал.

– Нельзя ли все же на пять минут прийти к вам?..

– На пять минут можно, приходите, – получил я снова приглашение.

Президент не спешил на этот раз и подробно изложил свою точку зрения:

– Публикации, подобные вашей, дезориентируют людей. Газета имеет широкое распространение. До революции я много читал о спиритизме, и сейчас за границей издается много книг и журналов по астрологии и мистике…

– Анатолий Петрович, – видя, что у президента на этот раз найдется время услышать и мои доводы, говорю я. – Лет пятнадцать тому назад, когда мне предложили посмотреть телекинез, на то, как предметы перемещаются без прикосновения рук, я тоже в это поначалу не поверил. Три дня наблюдал за перемещением предметов на своем столе в университете Рэм Хохлов. Потом телекинезом интересовались во многих институтах. Вот только в академии никто не пожелал посмотреть. Вице-президент Константинов обещал было взглянуть, но так и не посмотрел, хотя человек, обладающий даром телекинеза, жил, как и вице-президент, в Ленинграде. Я понимаю, что и вас мне трудно будет в чем-то переубедить…

– Да, – согласился президент, – меня трудно переубедить, мне 79 лет, скоро умирать пора, – извините, что я так долго вас не принимаю.

Рассказал я в тот вечер и про то, как ходили мы с физиками по кабинетам, добывая ордер на помещение лаборатории, и о том, как под воздействием рук Нинель Кулагиной отклонялся луч лазера; факт, как мне казалось, все доказывающий. Мою информацию президент выслушал, а под конец сказал:

– Так приходите в понедельник…

Наступил понедельник.

Поспешил я в Академию наук, а пропуска нет.

– Я не в курсе, – ответила референт, – заказать пропуск не могу.

Мне ничего не оставалось делать, как вернуться на работу и позвонить президенту еще раз:

– Приходите 13 мая в 14 часов, – еще раз пригласил он. Снова все повторилось. Прихожу в академию, а пропуска нет.

– У президента совещание, передайте свои вопросы в письменном виде в канцелярию, – предложила референт.

И я написал. Но не вопросы. Басню.

ЛЕВ И ВОЛК

А. П. Александрову

Добился Волк аудиенции у Льва

Звонком в чертог.

У серого вскружилась голова,

И он, не чуя ног,

Рванулся за порог,

Но преступить его никак не мог,

Хоть скручивался весь в бараний рог,

Стирался в порошок.

Надежда Серого была на Льва:

Ходила про того молва,

Что юмор понимал.

А Волк за шутки пострадал.

И, глупенький, мечтал,

Что Царь взведет его на пьедестал.

Лев внял его мольбе

И пригласил к себе:

И раз, и два, и три!

Да позабыл, что есть секретари,

Тьма вице-президентов,

И куча референтов.

Пади, замри.

Не подходи!

Умри!

Того не может президент,

Чего не хочет референт.

Написано у Нескучного сада, в часы аудиенции

13 мая 1982 года.

Не знаю, понравилась ли басня президенту. Он только заметил, что сочинять басни мне ближе. Однако, не дожидаясь очередных просьб, решительно отказал:

– Мне сейчас не до Джуны. Есть дела поважнее!

И уехал из Москвы.

А Джуна в это время страдала от мысли, что никому в медицине и науке не нужна. Никакие уговоры не действовали. Ждать она не умеет.

Но 29 мая ей представилась возможность еще раз доказать, что она истинный феномен. В тот день ее пригласили выступить в клубе Института биофизики, далеко от Москвы, в Пущино, где располагается научный центр Академии наук СССР. За Джуной пришла машина. Она долго собиралась, тщательно, как всегда, одевалась. В праздничном настроении уехала.

Прибыла машина в Пущино, но вместо того, чтобы направиться к клубу, где ожидалось выступление, ее подвезли к входу в институт, ввели, ни слова не говоря, в лабораторию и предложили провести опыт на… крысах. Естественно, что как всякий человек на ее месте, она оскорбилась, но что оставалось делать?

Итак, вместо зрительного зала Джуна оказалась в лаборатории, наедине с крысами.

Много было на следующий день горячих слов, сказанных по поводу организаторов «опыта».

– Разве бы я им отказала? Да я жизнь несу людям, я готова все отдать, чтобы им доказать – есть у меня энергия! Но почему они так со мною поступают! Мне уже ничего не надо…

Из Пущино Джуна уехала разбитая, но довольная. Потому что ей вручили наспех написанный «Протокол опыта, проведенный Джуной Давиташвили по воздействию на крыс».

А сказано в нем вот что:

«Крысы беспородные, 2 штуки были подвержены иммобилизационному стрессу в 9.00. Перед иммобилизацией была измерена ректальная температура. В процессе иммобилизации измерялась ректальная температура, снижение которой наблюдалось. После 19 часов перед началом воздействия опять была измерена температура, затем температура измерялась в процессе воздействия, длящегося около десяти минут, сразу после воздействия и спустя два часа. В процессе воздействия наблюдалось повышение температуры у крысы с меньшим падением на 0,5–0,6 градуса, у крысы с большим падением на 0,9 градуса. Данные приведены в таблице. Спустя два часа после опыта температура опять упала».

Из этих слов и приведенной таблицы следовало, что две крысы, нормальная температура которых была 38,4 градуса и 38,2 градуса, подверглись лабораторным истязаниям, после чего температура у них резко – у одной почти на градус, а у другой на полградуса – упала. К вечеру первая крыса примерно вошла в норму, у нее было 38 градусов, а другая так и не пришла в себя – у нее было 36,3 градуса.

Десять минут колдовала Джуна над бедными крысами. В то время, как в переполненном зале несколько сот человек ждали начала ее выступления, она, забыв обо всем, склонилась над крысами, лежавшими на доске с привязанными лапами, водила над ними руками. Крысы реагировали бурно. Как сказано в протоколе, после начала воздействия они «дергались, а потом успокоились».

В течение десяти минут, пока Джуна воздействовала на крыс, им одной пять раз, а второй семь раз меряли температуру. Она на глазах росла. После того как опыт закончился, еще раз померяли температуру. У первой она была 38,6 градуса. У второй 37,1 градуса. А в девять вечера соответственно 37,8 и 36,8.

«Ранее в опытах самопроизвольного подъема температуры крыс в процессе стресса не наблюдалось».

Кто же подписал этот протокол? Хотя свидетелями его были многие ученые, доктора и кандидаты наук, смелости подписать документ хватило только у младшего научного сотрудника, кандидата биологических наук Е. Б. Окон.

Воздействие энергией рук на лягушку

У докторов наук, старших научных сотрудников, участвовавших в проведении этого опыта, гражданского мужества, необходимого, чтобы поставить подписи под протоколом, не хватило. Младшему научному сотруднику, как пролетарию умственного труда, терять было нечего.

Поставив под двумя рукописными страницами подпись, младший научный сотрудник, конечно, не предполагала, что спустя семь месяцев над листиками, над столбиками цифр склонится и будет их изучать минут пятнадцать в тишине, нарушаемой боем часов, президент академии.

* * *

Поиски дома затягивались.

К председателю очередного райисполкома мы ехали на этот раз вчетвером: кроме двух физиков и меня, в машине восседал, надев парадный мундир, вице-президент Академии наук Армянской ССР депутат Верховного Совета республики, Герой Социалистического Труда, лауреат Ленинской и Государственной премий, директор одного из московских институтов Андроник Иосифьян. Как оказалось, он очень заинтересовался проблемой, которой собирались заниматься физики. Не так давно близкий ему человек, профессор, побывал у Джуны и успешно полечил руку, пораженную тяжелой болезнью… Рука после нескольких сеансов стала повиноваться хозяину.

Пока мы сидели в приемной, А.Г. Иосифьян успел рассказать мне, что феномены – экстрасенсы, как он считает, умеют примерно то же, что кошки и собаки: они видят в инфракрасном диапазоне, поэтому различают так называемую ауру. Этими же лучами, частота которых 7–9 герц – а это длинные волны, они несут информацию, воздействуют на людей…

Председатель исполкома, несмотря на столь представительный состав, принял нас довольно холодно, узнав, какими делами собираются ученые заниматься. Он с места в карьер сказал, что встречал уже не раз людей, искалеченных такими, как Джуна.

– А мы ее хотим разоблачить, – в тон ему ответил Юрий Гуляев, в награду за находчивость получив еще один адрес пустующего дома, за который предстояло «драться».

* * *

Джуна, не дождавшись лаборатории, уехала в Самарканд. Известный кинорежиссер Ильер Ишмухамедов предложил ей сыграть роль в фильме «Юность гения». Фильм посвящался юности Авиценны, великого врача Востока. Джуне режиссер предложил сняться в роли целительницы по имени Юния, то есть самой себя.

Юния по ходу фильму показывала Авиценне, как она воздействует своими руками на людей.

Я видел этот эпизод, не вошедший в окончательный вариант фильма, на просмотре в Доме кино. Видно было, что актеры вначале поднимали руки по просьбе Юнии-Джуны без особого интереса, полагая, что все, что им покажет Джуна, – в лучшем случае плод фантазии сценариста и режиссера. Спустя несколько секунд актеры ощутили «покалывание», на лице каждого отразилось не наигранное, а натуральное изумление. Этот эпизод, как многие другие, пришлось сократить, вырезать по настоянию научного консультанта, действовавшего от имени Минздрава. В тот самый день, когда я спешил в приемную председателя исполкома с физиками и с примкнувшим к ним А.Г. Иосифьяном, на нашем пути случайно оказался лучезарный Эдуард Наумов, познакомивший, как помнит читатель, меня с моей героиней. Он вручил давно обещанную книгу на английском языке. Называлась она «Мысленное радио». Написал ее в двадцатые годы не кто иной, как известный писатель Эптон Синклер. Посвятил не беллетристике, которая прославила его имя, а телепатии, передаче мыслей на расстоянии. С фотографии в книге смотрела красивая женщина, как оказалось, жена писателя. Она-то и была известным в свое время феноменом, способным воспринимать на большом расстоянии образы предметов, которые передавались ей другим феноменом. Рисунки этих предметов, похожие на рисунки детей, украшали страницы книги. Но самым интересным для меня был не текст Эптона Синклера, а предисловие, написанное к книге его другом, Альбертом Эйнштейном.

После того как очередное свидание с должностным лицом закончилось, мы сели на скамейку в сквере, и доктор наук перевел с английского текст этого небольшого предисловия.

Альберт Эйнштейн с почтением относился к занятиям друга, увлекавшегося опытами по телепатии, и рекомендовал книгу читателям, выразив уверенность, что она представит интерес не только для тех, кто интересуется телепатией, но и для специалистов в области других наук. Тут я вспомнил, что Вольф Мессинг в своих записках также упоминает имя Альберта Эйнштейна: с ним его познакомил знаменитый Зигмунд Фрейд, когда наш телепат жил за границей.

Мне казалось, что, узнав о мнении Альберта Эйнштейна, самого знаменитого физика нашего времени, президент АН СССР проявит больший интерес к встрече со мной.

– Анатолий Петрович, – после обычного приветствия начал я, – хотелось бы показать вам книгу «Мысленное радио» Эптона Синклера. Предисловие к ней, как ни удивительно, написал Альберт Эйнштейн.

– Но сам Эйнштейн не изучал это ваше «мысленное радио», – мгновенно отпарировал президент.

– Что неясно – мы будем изучать, а что противоречит законам науки – не будем.

На этом закончился очередной телефонный разговор. После того как трубка президента решительно легла на рычаг, моя надежда на встречу с ним растаяла, как дым на ветру.

* * *

Хождение по инстанциям вместе с физиками, однако, продолжилось. Когда я во время этих хождений и поездок, сидя в машине, рассказал однажды профессору про недавний эксперимент Джуны с крысами, он, обернувшись ко мне с переднего сиденья машины, решительно сказал:

– Мы ее берем!

Это была новость, но только для служебного пользования. Никакой другой журналист не знал об этом решении физиков.

Разоблачительные статьи об экстрасенсах, между тем, появлялись, как прежде, словно никакой научной программы с таким многозначительным названием не существовало. Вот почему Джуна впадала в уныние, разражалась упреками.

– Почему никто не скажет: она не мошенница, не аферистка, там есть капля науки?

– Почему меня не оформляют на работу?

– Что вы меня, как Королева, держите в тайне? Тогда дайте звание академика.

– Одна овца не может накормить вольчю стаю…

– Нервы не выдерживают, никакой жизни мне!

– Уйду в монастырь!

Вот такие страсти обуревали тогда Джуну.

Облегчало положение только то внимание, какое продолжали уделять новому делу профессор и доктор наук, с каждым днем все сильнее втягивающиеся в хлопоты, организационные дела. Измерять физические поля, заниматься прямым делом у них не оставалось ни минуты. Все время на моих глазах доктор наук проводил в бегах, переговорах. Он набирал сотрудников, обживал полученный в аренду подвал Института физиологии, предполагая здесь начать долгожданные опыты в конце года.

И в это же время, когда всего не хватало, когда ничего не было готово для экспериментов, профессору, доктору наук его друзья-физики, узнав, чем он собирается заниматься, говорили при встречах:

– Все это распутинщина!

В те дни я убедил физиков побывать в гостях у Джуны, чтобы посидеть, поговорить, пообщаться – ведь им предстояло вскоре быть сотрудниками…

В тот раз, как летом минувшего года, приняла Джуна физиков хорошо. Это была всего третья ее встреча с профессором. За столом я узнал, что при первой встрече Джуна, воздействуя на фотоумножители, вывела из строя два из них. Перед тем как сесть за стол, профессор, не то шутя, не то серьезно, попросил его подиагностировать. Хозяйка внимательно прошла пальцами по телу и нащупала как раз то самое место, где находился болевой очаг. Профессор, по его словам, почувствовал тепло от рук Джуны. До того дня он мне не раз говорил, что ничего не чувствует: ни тепла, ни холода, ни покалывания от ее рук.

– Чудеса в решете, – сказал профессор с удивлением, усаживаясь за стол.

– Да, но если я почувствовал тепло от рук Джуны, то и мои приборы должны это почувствовать! – выкликнул профессор.

На съемках фильма «Юность гения»

За столом он показал листок из блокнота, хранимый в записной книжке. На листке я увидел семизначные цифры – номера телефонов, а кроме того рисунок – кружок со вписанным треугольником. Эти цифры и знаки, оказалось, начертаны рукой Нинель Кулагиной в лаборатории Института радиотехники и электроники в ожидании задерживавшегося профессора. Когда он явился в лабораторию, Нинель дала на память этот листок, сказав, что номера и знаки увидела на расстоянии… Она даже проставила перед каждым номером буквы «д» и «р», что значило: телефон домашний или рабочий. Юрий Гуляев вынул из кармана пиджака блокнот, и оказалось, что номера телефонов, записанных Кулагиной, совпадают с теми номерами, что были на страницах книжки. В ней же были кружок и треугольник, только начертанные на разных страницах.

Нинель Кулагина на своем листке совместила их. Впрочем, на разных страницах книжки были записаны и номера телефонов профессора, а Нинель Кулагина совместила их на одном листке бумаги.

Как объяснить этот загадочный дар? Этого не знал, конечно, ни хозяин книжки, разработавший программу «Физические поля биологических объектов», ни режиссер, снявший фильм об Авиценне, ни я, пишущий о феноменах. Никто не знает.

А факт бесспорный.

– К этому мы неизвестно, когда и подступим, – честно признался профессор.

Вот за эти моменты искренности я готов был ему простить все колебания, даже ссылки на фокусника в тот день, когда стоял он один на один против возбужденной толпы физиков в ФИАНе, где, по-видимому, по сей день относят телекинез к выдумкам легковерных журналистов.

Я не стал бы так подробно вспоминать ту встречу, если бы она не была деловой. Физики попросили Джуну помочь им получить помещение лаборатории, поскольку их усилий и моих оказалось мало. И еще: физики пригласили ее посетить подвал Института физиологии, где завершалась установка аппаратуры, на которой ей требовалось доказать свое физическое воздействие на биологические объекты.

* * *

И мне физики пошли навстречу. Посетили, как давно обещали, редакцию «Комсомольской правды», рассказали о своей работе, узнал я тогда, что, экспериментируя с Нинель Кулагиной, приглашали они в лабораторию знаменитого иллюзиониста Акопяна-отца. К его консультации в таких случаях, как известно, обращались не раз. Увидев, что делает испытуемая, Акопян-отец признался, что смотрел все с интересом, но как она все делает – не знает. А она на его глазах рассеивала луч лазера, естественно, не прикасаясь к нему. И еще профессор заявил в редакции, что не согласен с академиком Зельдовичем, который утверждает, что раз науке известны все физические поля, то и Джуну в Академии наук изучать незачем.

– В науке нет авторитетов, – горячо и с пафосом говорил профессор, – если бы они были непререкаемы, то наука бы умерла.

Обо всех наших визитах, хождениях, поездках по Москве Джуна хорошо знала. Но ей хотелось все получить сразу: и лабораторию, и работу, и публикацию. Но ничего пока реального не было; одни разговоры и обещания. Поэтому не проходило дня, чтобы она не начинала бурно фонтанировать, извергая потоки слов:

– Нужно сделать такой эксперимент, чтобы мир гремел!

– У них души нет!

– Еще десять лет пройдет, а научной подоплеки не будет, ничего ученые не откроют, ничего они не знают!

– Мне государство доверяет, я люблю свою родину, а ученые не доверяют, не хотят работать! Они – враги народа.

И наконец:

– Я умираю!

Впрочем, выглядела Джуна всегда при этих вспышках великолепно: глаза горят огнями, руки как крылья. И вся – как фурия.

– Я должна войти в таблицу Менделеева!

Не знаю как в таблицу Менделеева, но в историю науки она входила. Ее энергия передавалась всем, кому следовало разобраться с феноменом по имени Джуна.

После посещения редакции у меня начались новые заботы. Редакция решила, что нужно подготовить для печати беседу с «профессором Ю. Васильевым», обобщенным образом двух физиков – Юрия Гуляева и Эдуарда Годика. А к тексту беседы добавить имевшиеся «отзывы» академиков. Что я и сделал, отнеся текст в подвал института, чтобы там его отредактировали.

Просторный подвал заполняло все больше импортных приборов. И людей. В углу у окна расположился стол руководителя лаборатории. За этим столом иногда появлялся доктор наук. За этим столом он прочел мою «беседу». Затем начал править. Потом редактировал этот же текст профессор. Прошло еще несколько дней. Отредактированный материал показали наверху – самому директору Института радиотехники и электроники.

Вот этот выстраданный текст, который набрали в типографии летом.

«ФЕНОМЕН ИЗУЧАЕТСЯ

Прошло два года с тех пор, как «Комсомольская правда» рассказала о феномене Джуны (Е.Ю. Давиташвили), а в редакцию продолжают поступать письма читателей, проявляющих большой интерес к описанному явлению. Научное объяснение ему дал тогда известный советский ученый Герой Социалистического Труда академик Ю. Б. Кобзарев (см. номер газеты от 16 августа 1980 года), поставивший, в частности, вопрос о необходимости глубоких исследований загадочного феномена. В связи с этим учительница физики А.П. Никифорова из Москвы задает вопрос: «Подтвердились ли за это время факты, описанные газетой, исследуются ли они физиками?». На этот вопрос мы попросили ответить профессора, доктора физико-математических наук Ю.В. Васильева, специалиста в области физических измерений.

– Да, феномены, о которых идет речь, исследуются учеными, хотя еще бытует мнение, что их должны разгадывать фокусники. По нашему мнению, выяснение феноменов следует искать в сложной картине физических полей (электромагнитных, акустических), возникающих вокруг любого биологического объекта, в том числе человека, и связанных с жизнедеятельностью. Естественно, что в принципе возможны и различные особенности в пространственном и временном распространении таких полей, тем более знаменательных, чем реже они встречаются.

Мы не согласны с мнением ряда ученых о том, что обычные электромагнитные поля вокруг человека хорошо изучены. Это далеко не так. Дело в том, что сигналы физических полей человека, как правило, слабы. Для их выделения на фоне больших промышленных и геофизических помех необходимо использование, а в ряде случае и разработка новой самой современной радиофизической аппаратуры. При этом важно (что наиболее трудно) получить достаточно полную картину физических полей, их распределение в пространстве и во времени, связь с психофизиологическим состоянием человека. Несомненно, эту задачу физикам необходимо решать в тесном контакте с биологами, физиологами, психологами, специалистами разных отраслей науки.

Из сказанного видно, что выяснение природы феноменов – комплексная задача, которая должна решаться научными методами. Обсуждение ее в данный момент в массовой печати преждевременно и только мешает работе».

Вот так высказали свое кредо мои друзья физики. Далее цитировались уже известные читателю отзывы академиков В. Котельникова, В. Трапезникова, А. Тихонова, Б. Патона. А академик Леонид Леонов написал такие слова:

«Подобно тому, как некогда непобедимые, казалось бы, армии обходили до поры (пока не сдадутся сами) встреченные на пути неприятельские крепости, а в наше время войсковые отряды тоже бывают вынуждены в стремительном натиске миновать минные поля или особо каверзные дзоты, точно так же, на мой взгляд, современная большая наука нередко оставляет у себя в тылу кое-какие неприкасаемые, тем не менее, очевидные тайны, заслуживающие именно нашего фундаментального исследования».

Наконец слышу радостную весть:

– Лев, меня зачислили старшим научным сотрудником – доктором наук!

Это означало: Джуну наконец-то зачислили в штат Института радиотехники и электроники на должность старшего научного сотрудника, которую обычно занимают люди, имеющие степень доктора наук. Это случилось в начале сентября.

Со слов Джуны написал ее автобиографию, которую требовалось представить в отдел кадров. Вот она.

«АВТОБИОГРАФИЯ

Я, Давиташвили Евгения Ювашевна, родилась в деревне Асирск Курганинского района Краснодарского края 22 июля (год опускаю), в семье колхозника. Мой отец, Сардис Юваш Иосифович, умер в 1960 году, мать, Якубова Татьяна Александровна, колхозница, умерла в том же году. В нашей семье было пятеро детей, которые в настоящее время работают в Краснодарском крае. Закончив учиться в школе, переехала в Армавир, а затем в Тбилиси, где работала в тресте ресторанов на разных должностях: буфетчицей, заведующей кафе. В 1979 году окончила факультет здравоохранения народного университета г. Тбилиси, получила диплом медсестры. В том же году поступила медсестрой в высшую спортивную школу общества «Динамо» города Тбилиси, где работала два года.

В 1980 году переехала на постоянное место жительства в Москву и работала экспертом хозяйственного управления Госплана СССР, консультировала пациентов поликлиники Госплана СССР. Все это объясняется тем, что в детстве у меня обнаружились необъяснимые способности диагностировать болезни, а также исцелять методом «наложения рук», без контакта с телом пациента. От моих рук исходит энергия, ощутимая в виде тепла, похолодания или легкого покалывания, как от слабого электротока. На международном симпозиуме психологов по бессознательным процессам, проходившем в Тбилиси в 1980 году, я демонстрировала свои способности.

Джуна – старший научный сотрудник ИРЭ АН СССР

Кроме того, с группой американских специалистов, участвовавших в симпозиуме, провела эксперимент по засвечиванию фотопленки в конвертах. До этого много лет сотрудничала с разными медицинскими учреждениями Тбилиси, диагностировала и лечила больных, получив много письменных свидетельств моих пациентов. Такая работа шла в железнодорожной больнице, онкологической больнице и других лечебных учреждениях. Со мной проводили опыты ученые Тбилисского университета и других институтов, о чем сообщалось в грузинской печати.

В Москве проводила опыты в МГУ, три месяца совместно с врачами Консультативного центра Фрунзенского района города Москвы лечила больных, о чем сообщалось в «Огоньке» (см. № 17 за 1981 год). Писала обо мне «Комсомольская правда» (16 августа 1980 года), я демонстрировала свои способности многим ведущим ученым страны, а также в разных лабораториях Москвы. Живу на улице Викторенко, 2, кв. 3. Имею сына Вахтанга семи лет.

Джуна».

13.09.82.

* * *

Лед тронулся: деловой визит физиков к Джуне имел последствия. Их пригласили посмотреть пустующее помещение школы на окраине Москвы в Крылатском. На следующий день доктор наук, академик А.Г. Иосифьян, снова нашедший время для такой поездки, и я отправились на эту московскую окраину. Долго мы колесили по велотрассам и холмам в поисках затерявшейся школы. Искали долго и так далеко, что заехали на Можайское шоссе.

Где же школа?

Снова вернулись в Крылатское и за одним из глухих заборов нашли здание бывшей сельской школы. Она была довольно просторная, двухэтажная, но уж очень отдалена от центра, от Института радиотехники и электроники. Академик Иосифьян предлагал не отказываться от здания, посоветовал его сломать и на его месте построить новое. Но он не знал, что земля в Крылатском отводилась на расширение спортивных сооружений, так что школа была бесперспективной. Пришлось от нее отказаться.

Нового адреса для лаборатории пока не было.

И материал мой в газете не двигался.

На дворе царила осень. В голосе неунывающего доктора наук не стало прежнего оптимизма.

– Глухая ситуация. В помещении нам опять отказали.

– Сидим в дыре…

В довершение ко всем неудачам у Джуны заболел сын.

– Из-за науки не усмотрела за сыном, пожертвовала им!

– Мне все надоело!

– У меня будет свой институт, не нужна мне их лаборатория!

– Я кровь и здоровье им отдала!

– Сниму квартиру, буду работать у себя дома!

И так далее, все в том же духе. Джуна, забыв, что я журналист – статьи-то за год ни одной не было! – считала меня чуть ли не сотрудником академии. Ругала физиков, доставалось мне.

– Разбейся, Лев, а статью напечатай, – умоляла Джуна.

Этого я сделать не мог.

А вот помещение институт получил, и не где-нибудь на окраине – в центре. У физиков в подвале сломался телефон. Дозвониться к ним из Моссовета не смогли. Позвонили мне. Так я первый узнал: лаборатории выделяется два этажа дома № 8 по Старосадскому переулку. За ордером нужно прибыть 21 октября. Третий этаж получили позднее, во время визита в лабораторию первого заместителя председателя исполкома Моссовета Сергея Михайловича Коломина.

Все было на сей раз не так, как прежде. Не пришлось больше «драться» за дом. Да, Джуна помогла физикам в который раз. Неизвестно, сколько бы еще времени пришлось «драться», безуспешно ездить по окраинам и глухим переулкам, если бы секретарь МГК партии Игорь Николаевич Пономарев, ведавший строительством, городским хозяйством и распределением жилья. Он дал указание чиновникам срочно найти физикам здание в центре. Рядом со станцией метро, невдалеке от Института радиотехники и электроники, располагался в Старосадском переулке, 8, старинный особняк, занимаемый прежде лабораторией кардиологического центра, получившего на окраине новые корпуса. Его старое здание и предложили созданной лаборатории без названия под номером 173.

Все тогда оформили быстро, без волокиты. Ордер выписали на имя доктора наук Э. Э. Годика.

– Почему не на мое имя? – возроптала Джуна, но, услышав объяснение, что это формальность, помещение будет принадлежать не ему, а Институту радиотехники и электроники, где она числится старшим научным сотрудником, успокоилась…

Все, казалось бы, вроде стало улаживаться. Неожиданно нервы сдали – у уважаемого профессора.

– Зачем мне все это нужно, – вопрошал он в связи с появившейся очередной статьей об экстрасенсах, где фигурировали рядом с ними милиция и судьи. – Зачем мне Джуна, и до нее доберутся. Есть у меня своя область исследований, уеду я в Саратов (там у него тоже институт). У президента ко мне отношение плохое; как к несерьезному человеку. А мне еще предстоит баллотироваться в академики…

Это все я выслушивал в полночь, по телефону. А на следующий день машина «Чайка» за № 0101 от дверей Института радиотехники держала курс в Старосадский переулок, чтобы директор мог осмотреть здание, представленное для изучения «физических полей биологических объектов».

За тяжелой деревянной дверью в вестибюле высокие потолки поддерживали атланты, чудом сохранившиеся, как и высокие настенные зеркала – остатки былой роскоши особняка. Всего было на первом этаже комнат десять, и среди них – отличный зал с лепным потолком.

– Достоинство этого помещения в том, что на него уже выписывается ордер, – удовлетворенный увиденным, констатировал директор института и вице-президент АН СССР.

Это было 21-е по счету здание, которое успели осмотреть представители института, причастные к «нежилому» помещению.

Его предстояло теперь капитально отремонтировать. С потолков угрожающе свисала лепнина, готовая в любой момент рухнуть на сетки, кое-где страхующие головы людей.

И здесь поступили примерно так, как в университете: штаты для изучения феномена Джуны получили, но вскоре приглашать ее перестали, а о результатах исследований никто по сей день не знает ничего.

– Видел бы ты, как один вылетел из комнаты пулей, а другой стал бледный…

Информацию Джуны руководитель лаборатории мединститута никак мне комментировать не стал, ушел от разговора. Но я надежды на порядочность ученых не терял: профессор меня тогда даже утешил так:

– Лев, мы получили площадь, и это главное.

Мы поставим эксперимент и тогда побледнеют все. Годик – специалист мирового класса по оптике излучений. У нас большая ответственность. Все то, что делают, – ничто. Те работы, что выполняются, не чистые. К ним доверия нет. В печать их не примут. Никто, сегодня не представляет, что и как нужно делать.

Это означало: профессор все, что нужно, представлял. Он опять готов к действиям и уже не собирается все бросать. И не уедет на Волгу…

Пока оформлялся ордер на помещение лаборатории, шла напряженная работа и в подвале Института физиологии. Настала пора рассказать подробнее о нем.

На бетонном фундаменте будущей лаборатории

Две довольно просторные комнаты за несколько месяцев после того, как они перешли во временное пользование измерительной лаборатории, заполнились самыми современными приборами. У входа встречал экран цветного термовизора (похожего внешне на обычный телевизор) – прибора, на котором уже однажды Джуну проверяли в Институте рефлексотерапии. На экране в цвете можно увидеть лицо, руку, любую часть тела. Причем меняется, скажем, температура руки – меняется на глазах и цвет ее изображения. В эту же комнату каким-то образом втиснули вычислительную машину. В другой смонтировали экранированную камеру. Раздобыли кожаное медицинское кресло, где мог удобно расположиться для опытов любой человек. Была еще масса каких-то приборов. Под ногами у входа громоздился баллон с жидким азотом, из него шел белый пар. В общем, появилась нормальная физическая лаборатория. А то, что она ютилась в подвале – кого это в Москве могло смутить? Я видел вывески столичных институтов на зданиях, которые в других городах представляются в лучшем случае для мастерских металлоремонта, изготавливающих ключи и затачивающих коньки.

В этой-то лаборатории по официально утвержденной государственной программе началось исследование феноменов. И первой сюда пригласили не Джуну. А Нинель Кулагину. Физики решили начать с нее потому, что никто в мире не обладает такими странными физическими полями, как этот биологический объект – домохозяйка из Ленинграда, мать троих детей, бабушка шестерых внуков.

Приехала из Ленинграда в Москву Нинель Кулагина «Красной стрелой», утром. Пригласили ее официально, вызовом Института радиотехники и электроники, приехала она, как обычно, вдвоем с Виктором Васильевичем, мужем. Его тоже официально вызвали, потому что он работал на судостроительном заводе, где так просто отгулы не дают. Но вот с гостиницей институт сплоховал, не смог получить нормальный номер в центре для пожилых Кулагиных. Пришлось физикам обратиться за помощью ко мне. Так я узнал о первом эксперименте в подвале, который хранили в тайне даже от меня.

Хоть и обиделся, бросив свои дела, занялся этим невеселым промыслом. Пока я хлопотал, Кулагины пили чай в гостях у академика Юрия Борисовича Кобзарева. Так они вновь оказались в доме, где Нинель когда-то впервые за обеденным столом показала академику поразивший его телекинез.

Поселившись в высотной гостинице «Ленинградская» как гости АН СССР, Кулагины направились отсюда в подвал Института нормальной физиологии, где в тайне от «старшего сотрудника» лаборатории Джуны Давиташвили началась долгожданная работа с экстрасенсами. Почему в тайне? Да потому, что узнав о них, «с. н. с.» явилась бы в подвал и… что бы случилось – не знаю, кое-какая бы аппаратура, особенно хрупкая, могла бы пострадать. В чем-то ведь она была бы права.

Кто из феноменов выстрадал эту лабораторию, кто сделал для появления ее на свет больше, чем она? Никто.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.