День победы

День победы

14 июля. Сегодня день победы. Париж и вся Франция в ликующем праздничном настроении. Гордо идут эскадроны. Медленно двигаются танки, орудия, военные повозки. Над всем развеваются знамена, а выше над Парижем реют аэропланы. Слышны ликующие возгласы: «Да здравствует Франция!», «Да здравствуют союзники, вожди их армий, короли и президенты!». Пенится шампанское, звучат песни, люди обнимаются, льются слезы. Каждый приветствует друг друга с победой»[7].

2 сентября. Уже больше месяца я в Бордо. Все товары сконцентрированы здесь. Первый пароход Euphemia уходит в Латвию. С большим трудом удалось найти капитана, решившегося ехать. Все боятся немцев и еще больше большевиков. Боится большевиков и команда парохода. Ее предчувствия оправдываются, как только Euphemia прибыл в Ригу, его стал обстреливать известный авантюрист Вермонт, поддерживаемый немцами. Не разгружаясь, пароход уходит в Ревель, где должен был оставаться до изгнания Вермонта.

Неожиданно в Бордо встречаю американского капитана Деверо, члена военной миссии в Балтийских странах, возглавлявшейся полковником Грином. Капитан возвращается в Америку к семье и счастлив, что может покинуть

Европу. Но переживания в Европе так глубоки и необычайны, что на душе у него, помимо радости, еще большая грусть и жалость. Особенно памятны ему месяцы, проведенные в Прибалтике, где он хорошо познакомился с хозяевами этих земель, латышами, эстонцами, частично с литовцами и немецкими баронами, особо привилегированной здесь кастой. По-человечески он сожалел о разорении баронов. Но тут же делился неприятными впечатлениями, американцам не могло понравиться, что немецкие бароны настойчиво и упорно старались представить латышей и эстонцев большевиками. Удивительно, они не могли или не хотели в своем эгоистическом затмении понять, что жизнь и факты говорили совсем о другом, исключительное трудолюбие балтийских крестьян, борьба с большевиками – все свидетельствовало против них и компрометировало в глазах американцев. Беспристрастный рассказ капитана Devereux показался мне весьма поучительным, нельзя добиваться правды неправедными средствами, ложь укутать и спрятать в одежды полуправды. Рано или поздно всякая неправда должна уступить место истине, это справедливо и для отдельного человека, и для целых народов, какие бы цели они себе ни ставили. Только это убеждение дает надежду, право и радость жить и работать даже в самые мрачные дни и самые тяжкие времена. К сожалению, «правда» и «неправда» иногда понимаются различно, тем энергичнее надо трудиться над разработкой самой великой, важнейшей из всех наук, «наукой мирного сосуществования народов и государств». Да, это целая наука. Ею не занимались, ее еще нет, но она одна может приблизить человечество к тому идеалу, когда слова «мир на земле» станут живой и счастливой реальностью.

13 ноября. Все дела закончены. Могу оставить Париж и ехать в Ригу. Приятный сюрприз, получил письмо от американского сенатора Генри Холлиса. Он благодарит за совместную образцовую работу и шлет наилучшие пожелания в дальнейшем. Но особенно мне была дорога благодарственная телеграмма от латвийского министра-президента Ульманиса за пароход Euphemia, результат моей работы.

Я еду через Лондон, Стокгольм и Гельсингфорс. В Лондоне случайно знакомлюсь с англичанкой, приехавшей из Петрограда, где она прожила много лет в качестве хозяйки-экономки. Эта женщина рассказывала чудеснейшие неожиданные вещи о том, как она получила разрешение на отъезд благодаря Петерсу, известному чекисту-латышу, впавшему теперь в немилость и, быть может, расстрелянному. За разрешение уехать Петерс взял с нее слово, что она в Лондоне навестит его гражданскую жену, тоже англичанку, с которой он познакомился и сошелся в Лондоне. Моя новая знакомая свое обещание исполнила.

Пароход от Копенгагена переполнен. Меня поражают ожиревшие за годы войны датчане и шведы. В самом деле, война принесла им только прибыли. Все время они, оставаясь нейтральными, помогали обеим сторонам. Вникнем глубже в этот абсурд. Какая нелепость, двум обезумевшим в драке подают орудия уничтожения, вместо того чтобы их отнимать! Что можно сказать в защиту такого нейтралитета? Вот почему разрешение международных вопросов должно быть коллективным.

После Стокгольма осталось совсем немного пассажиров. Между ними новоназначенный в Финляндию английский посланник. Он держался обособленно. Зато представитель американской АРА, дипломатический курьер, направлявшийся в Ригу, и я откровенно разговаривали обо всем. Дипломатический курьер, бывший владелец мыловаренного завода в Петрограде, теперь все потерявший, почему-то оправдывал большевиков, их «социализацию имущества», с чем ни я, ни американец, конечно, не соглашались. Недели через две я его встретил в Риге, он рассказал интересную историю, как его сразу по прибытии в Гельсингфорс задержали по подозрению в сочувствии к большевикам. Он же, в свою очередь, заподозрил в доносе английского дипломата, который слышал наши разговоры и потому обратил внимание финляндских властей на этого дипломатического курьера.

Почему-то едем очень медленно. Приближаемся к берегам. Ботнический залив как зеркало. Удивительны шхеры, какие причудливые формы! Не полюбоваться этой картиной, этими красками, перспективами, божественной мудростью природы. Рукой Создателя написаны самые интересные, захватывающие романы. Эти волшебные произведения рассыпаны по всему миру и Вселенной, их можно найти и в Ботническом заливе, и у нас, и везде, нужно только уметь читать, черпать эту высочайшую мудрость, проникаться этой красотой, родниться с блаженной и бесконечной вечностью.

В гельсингфорсском отеле встречаю двух американских военных представителей, только что прибывших из Латвии, где все время наблюдали за прекратившимися теперь военными действиями и борьбой латышей с немцами. Они с восторгом описывают военный и организационный талант главнокомандующего латвийской армией полковника Балодиса, беспримерную выдержку генерала Радзина и полковника Беркиса, которые непрерывно, днями и ночами, без сна, успешно руководили военными операциями.

Они рассказали и о железном характере и выдержке президента Ульманиса. Впервые я почувствовал особенную гордость за мой народ. У этих американцев не было оснований для неискренности. Их объективный рассказ осветил и подчеркнул особое значение борьбы латышей. Именно здесь разрешался вопрос, быть или не быть Латвии, истории и существования Европы. Если бы немцы тогда укрепились в Прибалтике, они начали бы поход на Россию, а она, ослабленная, могла легко превратиться в немецкую колонию. Об этом мечтали многие. Этот вклад латышей в девятнадцатом году в дело всеобщего мира Европа не должна забывать.