День Победы

День Победы

Этот день — 9 Мая — мой любимый праздник. Я, довоенное дитя, хорошо помню заснеженную Москву, дирижабли в небе, колючие заграждения. Помню завывание сирены и голос Левитана по радио: «Воздушная тревога!»

Всю войну мы с мамой прожили на Сретенке, на улице Мархлевского. Бомбили нас почти каждый день. Вернее, не нас, Главпочтамт, который находился рядом, на Кировской.

Мама никогда не спускалась со мной в бомбоубежище, опасаясь, что нас засыпет. Услышав сирену, она брала меня на руки, укладывала на диван, сама ложилась рядом, выключала свет и говорила: «Если погибнем, то вместе».

Мы не погибли. Дожили до светлого, радостного дня Победы. Дождались отца, который в сорок первом, сдав свою долгосрочную бронь, добровольцем ушел на защиту Москвы и, несмотря на ранение под Москвой, дошел со своей авиационной истребительной дивизией до Берлина. Он вернулся в звании майора, обветренный, подтянутый, весь в наградах, немного чужой, но такой родной и любимый наш папка, наш победитель, наш герой!

Я очень люблю этот праздник! Люблю его песни!

В этот день и песни, и седые люди в орденах переполняют мое сердце бесконечной нежностью, гордостью и верой в наш народ, скорбью о тех, кто не вернулся. Я очень люблю этот праздник!

По нашей семейной традиции мы отмечаем его на даче, и если весна выдается ранняя и теплая, в этот день уже начинает цвести вишня. Мы накрываем красивой скатертью стол в саду под вишней и из городской сутолоки переносимся в мир тишины, простора, голубого неба и жужжания пчел над вишнями.

В эту весну на 9 Мая было жарко уже с утра. Мама и папа, нарядные и торжественные, приехали к нам из своего Чертаново, так как дача находится в часе езды от нашего дома. Сев в машину, мы с мамой начали по-хозяйски обсуждать наше праздничное меню. Мамочка с горечью поведала мне о том, что в результате двухдневных поисков по магазинам ей ничего не удалось купить и она везет только одни консервы: шпроты, икру минтая, банку лосося. Зато я могла похвалиться венгерской курицей, которую хранила к этому дню в морозилке больше месяца и теперь зажаренную и румяную везу ее с собой. Только вот я не успела купить хлеб и по дороге надо заехать в универсам. Идея с универсамом маме очень понравилась. Приехав три дня назад с папой из санатория, они ничем не смогли отовариваться и холодильник их был пуст. А в такой большой праздник в универсаме наверняка должно быть что-нибудь вкусненькое.

В универсаме, раскаленном жарким весенним солнцем и лишенном какой бы то ни было вентиляции, стояла невыносимая духота и было полно народу.

Злые, недовольные люди метались от прилавка к прилавку в поисках чего-нибудь.

Ни мяса, ни кур, ни колбасы в магазине не было. Люди толпились около контейнера с расфасованным фаршем и торопливо набивали этим серо-белым, непонятно из каких частей туши сделанным месивом свои тележки. Из гастрономического отдела через весь магазин тянулась длинная очередь.

— Что дают? — задала я пожилой женщине ставший таким привычным последнее время вопрос и к своей радости услышала:

— Сыр!

— Сыр?! — не поверив, переспросила мама.

— Да, сыр! Постоим?

— Конечно! Он так редко бывает!

Для нас давно уже потеряло смысл название сортов сыра: голландский, эдемский, российский. Все названия слились в единое понятие безвкусной резинообразной массы под общим названием «сыр».

Мы встали в очередь. Самодовольная продавщица с лицом, про которое говорят «щеки со спины видать», небрежно кидала в окошко по пять-шесть кусков сыра. Люди протягивали к этим кускам свои руки, пытаясь поймать их, кто на лету, кто схватить с лотка. Но те, кто стоял уже впереди, стояли, как говорится, «насмерть». Они с силой отталкивали тех, кто пытался через их головы дотянуться до сыра, и только набив свои тележки, отъезжали, уступая место «для боя» следующим.

Очередь двигалась очень медленно. Вдруг окно закрылось. Все будто замерло. Свалка у окошка прекратилась. Прошло пять, десять, пятнадцать минут.

Окошко не открывалось. Люди стояли терпеливо, в жуткой духоте, обливаясь потом, как безмолвное стадо. Кто-то попытался вдруг что-то сказать, чем-то возмутиться, но его никто не поддержал. Люди привыкли молчаливо ждать, и они ждали. Чьи-то два малыша, подружившиеся между собой за эти двадцать минут, взяли с полки «сопутствующих товаров» красный пластмассовый трактор и катали его по полу. Люди тупо и безучастно наблюдали за их игрой. Одна женщина рассказала анекдот: «Приходит сын со школы домой, а мать его спрашивает: „Ты руки с мылом мыл?“ „Да“, — отвечает сын. „Ну, тогда чай будешь пить без сахара“». Почему-то никто не засмеялся. Так прошло тридцать пять минут.

Вдруг я услышала позади себя знакомый стук отцовской палки, на которую он опирался, с трудом передвигая свои больные после ранения ноги. Звеня наградами, он двигался, как статуя командора, по направлению к очереди.

— Я волновался, не случилось ли с вами чего-нибудь! Почему так долго?

— Да вот ждем 35 минут, — ответила я, — пока окно «с сыром» откроют.

Отец подошел к окну и с силой постучал в него своей палкой. Окно открылось и в нем показалось все то же лицо.

— Чего стучите? Фасуем сыр! Мы не автоматы! Подождете!

— Вы почему над людьми издеваетесь в такой праздник? — прохрипел отец. — Кто дал вам такое право?!

Продавщица что-то грубое парировала в ответ отцу.

Люди, униженные в такой большой праздник очередью и грубостью продавщицы, воодушевленные решительностью бывшего фронтовика, вдруг зашумели. Но голос толстомордой продавщицы перекрыл всех:

— Чего орете? Сидели бы дома в свой праздник и нам бы дали отдохнуть! Шляетесь по магазинам, никак не нажретесь!

Я увидела, как рука отца судорожно потянулась в карман пиджака за валидолом. Он не воспользовался своей льготой инвалида войны без очереди взять сыр и молча, стуча палкой и звеня орденами, направился к выходу.

Мы с мамой, поддавшись общему ажиотажу, схватили четыре больших куска сыра. Встав со своей добычей в очередь уже в кассу, я вдруг на миг ощутила чувство радости и победы. Что это со мной? Отчего мне так легко и хорошо на сердце! Ах да, сыр!

Я окинула взглядом очередь: люди, стоявшие в кассу с тележками сыра, измордованные, уставшие и потные, улыбались! Они были счастливы! Мне стало страшно. Боже! Что с нами происходит, если мерой простого человеческого счастья стал кусок сыра, добытый в таких страданиях!

В этот день за праздничным столом мое любимое полусладкое шампанское почему-то горчило. На глаза постоянно наворачивались слезы, я как сквозь пелену смотрела на своих постаревших родителей, которые, надев свои боевые ордена, в День Победы поднимали тост за прожитую жизнь.

1989 г.