Глава четвертая Берлин – Париж

Глава четвертая

Берлин – Париж

9 ноября 1907 года в Берлине, на Эльзассерштрассе, 44, был арестован Камо. Царская полиция имела сведения, что легендарный кавказец вместе с Литвиновым добывал в Европе оружие, участвовал в снаряжении «Зоры», и теперь жандармы пытались уточнить все этапы связи Литвинова с Камо. Они были твердо убеждены, что именно Литвинов был тем человеком, который готовил Камо к дерзкой экспроприации, всполошившей не только охранку, но и все полицейские департаменты Европы.

Особенно усердствовал заведующий заграничной агентурой Гартинг. Вот уже пять лет Литвинов колесит по всей Европе, нелегально пробирается в Россию, снова возвращается, отправляет оружие, и никак охранка не может его поймать. Гартинг уже получил за Литвинова не один выговор. И он теперь просто неистовствует. Ведь задета честь полицейского мундира.

31 октября 1907 года полицейские чины докладывали Директору департамента полиции, что «Меер Баллах теперь в Поволжье: он был дней 12 тому назад в Козлове. Его последние приметы: среднего роста, рыжий с красноватым оттенком, полное лицо, светлые глаза, носит пенсне, имеет рыжеватые небольшие усы, плотная фигура».

И вот его ищут по России, везде, где есть неусыпное око охранки. А оно в России повсюду. И не могут найти. Начальник козловского отделения московско-камышинского жандармского полицейского управления железных дорог доносит в Петербург 2 декабря 1907 года: «Вследствие телеграмм от 2 ноября доношу Вашему превосходительству, что по моей просьбе фотографическая карточка Меера Валлаха была мне тотчас прислана начальником губернского жандармского управления. Унтер-офицеры узловых станций отделения, а также местная полиция были ознакомлены с карточками и приметами разыскиваемого, и за появлением его на вокзалах и в мастерских имелось тщательное наблюдение, которым Валла х не обнаружен».

14 ноября Гартинг сообщил из Парижа, что «через Финляндию в конце минувшей недели в Гамбург прибыл Меер Валлах».

И все же охранка не поверила, что Литвинов выехал за границу. Почти из всех крупных городов России по приказу министра внутренних дел продолжали поступать дежурные донесения – обнаружен или нет. Жандармы сообщали: Валлах, он же Литвинов, не обнаружен.

Страх перед деятельностью большевиков был столь велик, что охранка потеряла способность реально оценивать факты. Эта нервозность передалась не только отделениям русской охранки, но и берлинской полиции, которая всячески старалась помочь своим петербургским коллегам. Из германской столицы приходили шифрованные телеграммы самого противоречивого содержания. То сообщалось, что Литвинов под фамилией Турпаев проживает в германской столице, то опровергали свои же утверждения и доносили, что Литвинов скрывается в Германии под фамилией Турпова, не ведая, что Петрос Турпаев и Турпов – одно и то же лицо и что Турпаев помогал Литвинову закупать оружие в Бельгии.

Наконец 20 ноября 1908 года перед петербургской охранкой забрезжил луч надежды: берлинский полицей-президент сообщил директору департамента полиции об арестованном в германской столице Мирском, который вот уже несколько месяцев сидит там в тюрьме, но «до сих пор не удалось установить личность обвиняемого». В Берлине полицейские еще не знали, что у них в руках находится сам легендарный Камо, но зато в этой же шифровке сообщалось, что, «по газетным известиям, в Париже только что арестован Меер Баллах».

И все же в Петербурге не поверили, что Литвинов арестован. Департамент полиции, даже после получения шифровки из Берлина, приказал всем охранным отделениям продолжать розыски Литвинова в России. Однако запущенная полицейская машина работала, в сущности, на холостом ходу.

Информация парижских газет оказалась правильной: французская полиция действительно арестовала Литвинова. В Петербургской охранке торжествовали победу. Наконец-то неуловимый большевик снова за решеткой. Пусть он в парижской тюрьме, но это не так важно. С Францией как раз налажены союзнические отношения. И, конечно, удастся договориться об экстрадиции Литвинова – выдаче его русским властям.

Но что же случилось в Париже? По какой причине был арестован Литвинов?

Деятельность Литвинова после закрытия «Новой жизни» и выезда его в Париж и до конца 1907 года причудливым образом переплелась с деятельностью Камо – Симона Аршаковича Тер-Петросяна, которого Ленин охарактеризовал как человека совершенно исключительной преданности, отваги и энергии.

Знала ли охранка о том, что Камо тесно связан с Литвиновым? Знала, но далеко не все. Однако в донесениях Гартинга о Камо Красин и Литвинов фигурируют неизменно. Но если Красина – Никитича они считали душою дел Камо, то Литвинов вместе с Камо, по глубокому убеждению охранки, являются непосредственными исполнителями тифлисской и других экспроприации. Нет таких бранных слов в полицейском лексиконе, которые охранка не употребляла бы по адресу Литвинова, самую мучительную казнь она уготовит для него, если он попадется наконец ей в руки. И характерно при этом следующее: когда Камо был арестован, российская охранка, ее самые высшие чины всячески пытались доказать, что все «преступления» Камо есть и «преступления» Литвинова.

Так что же здесь правда и что вымысел?

Когда Литвинов в своих воспоминаниях отметил, что в Варне он посадил на «Зору» своего верного друга Камо, то он сказал много и вместе с тем очень мало.

Камо был одним из немногих соратников Литвинова, которые помогали ему выполнить решение III съезда партии об отправке оружия в Россию. Докладывая директору департамента полиции о Камо, Гартинг писал 31 октября 1907 года: «Камо ездил… вместе с Валлахом и его сообщниками в Вену, Софию и Варну и ездил на пароходе „Зора“, потерпевшем крушение. Фотография задержанного, предъявленная филерам, наблюдавшим тогда за Валлахом и его сообщниками, вполне удостоверена».

В связи с арестом Камо в Берлине особый отдел департамента полиции писал 16 февраля 1908 года кавказской охранке: «Одним из ближайших сотрудников Камо является известный Меер Баллах».

Таких сообщений множество. И они в принципе соответствуют истине. Б. С. Стомоняков, который играл видную роль в доставке оружия, писал в своих воспоминаниях, что Камо приезжал в Льеж, вместе с ним ходил по оружейным заводам, показал большую осведомленность в оружейной технике. Камо приезжал в Льеж вместе с Литвиновым, сопровождал его и в другие города Западной Европы.

Теперь необходимо выяснить следующий вопрос: был ли Литвинов причастен к экспроприации крупных сумм на Кавказе? Обратимся к документам той давней поры. Еще 27 октября 1907 года департамент полиции разослал секретнейшее письмо (№ 138786) начальникам петербургской, московской и одесской охранок, в котором говорилось: «По вновь полученным в Департаменте полиции сведениям, грузин, известный под кличкой „Камо“, вместе с 15–20 друзьями… сорганизовал дружину для совершения крупнейшей по размерам экспроприации. Им выслежено, что в каком-то месте в России хранится около 15 миллионов правительственных денег, из коих около 6 миллионов золотом и остальные бумагами. Задумав экспроприировать эти деньги до января, даже до декабря, они рассчитывают вывезти только из-за тяжести 3–4 миллиона, для какой цели предполагается купить за границей трехколесный автомобиль, на подготовление этой экспроприации, в план которой посвящены лишь известные Меер Баллах и „Никитич“, уже затрачено несколько тысяч рублей…»

Всем охранкам царской империи были разосланы шифровки-«молнии», в которых предписывалось взять под неусыпное наблюдение банки России и охранять их полицейскими и жандармскими нарядами круглосуточно. Именно тогда, 19 октября 1907 года, Гартинг писал из Парижа в Петербург директору департамента полиции: «Имею честь покорнейше просить Ваше превосходительство не отказать в распоряжении о присылке мне трех экземпляров фотографических карточек, имеющихся в Департаменте, Меера Валлаха и задержанного капитана „Зоры“ для проверки в Вене факта проживания в минувшем году Мирского вместе с названными лицами. Экземпляры этих фотографий без указания фамилий мною будут также посланы берлинским властям для установления проживания Валлаха вместе с Мирским в прошлом году в Берлине, что даст возможность повлиять косвенным путем на немцев привлечь Валлаха к делу Мирского. В целях же сохранения агентуры я не нахожу возможным сообщать прямо немецкой полиции сведения о пребывании Валлаха в Берлине вместе с Мирским в истекшем и в этом году».

Итак, охранка делала все возможное, чтобы доказать, что Литвинов имеет непосредственное отношение к экспроприации. На самом деле это ничего общего не имело с действительностью.

Экс, вызвавший большой переполох в России, был произведен Камо под руководством Тифлисского комитета РСДРП 13 июня 1907 года средь бела дня в центре Тифлиса, на Эриванской площади. Камо и его друзья экспроприировали громадную сумму денег для нужд партии. Один из старейших деятелей партии, Ф. И. Махарадзе, писал, что «если бы у Камо и его группы не было никаких других заслуг перед партией ни раньше, ни после, то одной экспроприации на Эриванской площади было бы достаточно, чтобы память о нем сохранилась навсегда».

Где был Литвинов в этот день, когда Камо и его товарищи совершили эту дерзкую акцию? В 1907 году он неоднократно нелегально приезжал по делам партии в Россию, снова возвращался в Германию, жил там под фамилией Гольденштейна. Охранке это стало известно. Литвинов был арестован прусской полицией и брошен в одну из берлинских тюрем. Это была самая гнусная и грязная тюрьма, из всех, в каких ему пришлось сидеть. Под давлением социал-демократов – депутатов рейхстага Литвинов был освобожден и выехал из Германии. Таким образом, в тот день, когда Камо осуществлял экс, Литвинов находился за много тысяч километров от Тифлиса.

А теперь мы подходим к заключительному этапу этой истории. Деньги, экспроприированные Камо, были переданы Литвинову за границей, но не вся сумма, а пятисотенные купюры, которые не могли быть разменены в России, ибо их номера были сообщены всем охранным отделениям империи и всем банкам.

План размена купюр разработал Литвинов. Наибольшая сумма – 30 тысяч – должна была быть разменена в Париже, и эту операцию намеревался провести сам Литвинов вместе с Фанни Ямпольской, немало поработавшей для партии. 25 тысяч Литвинов наметил разменять в Лондоне. С этой целью он хотел выехать вместе с Ямпольской в английскую столицу. 45 тысяч Литвинов предполагал разменять в других городах Европы, в частности в Швейцарии. Для передачи купюр Литвинов выезжал в Цюрих.

Вся операция по размену должна была быть произведена в один день – 8 января 1908 года. Деньги хранились в Париже на квартире Варвары Дмитриевны Писаревой, в прошлом деятельницы Московского комитета РСДРП.

Казалось бы, ничто не предвещало провала, все шло по плану, разработанному Литвиновым. Гартинг неистовствовал. Он и его многочисленные агенты никак не могли уследить за Папашей. 5 января Гартинг доносил в Петербург: «Несмотря на самые тщательные меры со стороны агентуры, представлялось крайне затруднительным уследить за Валлахом, отличающимся крайней конспиративностью, к тому же самые близкие к нему люди не были точно осведомлены о его планах, так как он их ежедневно менял и никого в детали не посвящал, к тому же место хранения этих денег, несмотря на близость к Валлаху, не представлялось возможным установить».

Откуда же Гартингу стало известно о готовящейся Литвиновым операции?

Из того же источника, откуда он почерпнул сведения о Камо. Провокатор выдал Камо. Он же выдал и Литвинова. Этим провокатором был Я. А. Житомирский.

Царская охранка немало потрудилась, чтобы заслать в социал-демократические организации подлейших предателей. Среди них выделялись такие провокаторы, как Малиновский и Азеф. Житомирский вполне был им под стать. В начале нынешнего века он приехал из России в Берлин, где поступил на медицинский факультет Берлинского университета. В германской столице он, казалось, вступил на путь революции: принял участие в создании Берлинской группы РСДРП, но вскоре был куплен прусской полицией, стал осведомителем, а потом покатился и дальше по дорожке предательства – его передали царской охранке. Житомирский входил в состав руководства Берлинской группы РСДРП, выполнял важные поручения партии, знал языки, участвовал в некоторых съездах партии. И предавал. Он сообщил охранке об акции Литвинова по водворению оружия. И лишь поразительная способность Папаши вести все дела конспиративно спасла это дело от провала.

После ареста Камо провокатор делал все от него зависящее, чтобы предотвратить акцию по размену пятисотенных купюр и передать Литвинова охранке. Когда Житомирский доложил Гартингу детали готовящейся акции, этот опытнейший полицейский деятель понял, что акцию Литвинова очень трудно предотвратить, ибо размен предполагалось провести фронтально. Гартинг через Житомирского узнал и ряд других важных фактов и деталей: в Париж должен был приехать Юрий – большевик А. А. Бекзадян, чтобы помочь осуществить акцию во французской столице.

И тогда Гартинг решился обратиться за помощью к царскому послу в Париже. Тот написал официальное письмо парижскому префекту с просьбой немедленно арестовать Литвинова. Наступил последний этап полицейской облавы на Литвинова и его соратников. Все агенты царской охранки и пятнадцать агентов парижской префектуры вели за Литвиновым неусыпное круглосуточное наблюдение. Но нелегко было уследить за большевистским конспиратором. Неожиданно Литвинов съехал с квартиры, где жил по чужому паспорту. По пути дважды менял автомобили и скрылся в другом районе Парижа. Съехала со своей квартиры и помощница Литвинова Фанни Ямпольская. Полиция была в бешенстве. Но именно в эти часы произошло важное событие: Литвинов, понимая, что за ним идет активная слежка, большую часть денег успел передать в верные руки.

Наступило 4 января 1908 года. В этот день Литвинов вместе с Ямпольской собирался отправиться из Парижа в Лондон. Были куплены билеты на поезд, чтобы выехать на побережье и там сесть на пароход, отправлявшийся в Англию. Но на всех вокзалах Парижа уже круглосуточно дежурили русские и французские полицейские агенты, имевшие на руках фотографические карточки Литвинова. Казалось, что теперь уже ничто не может предотвратить немедленного ареста. Но Литвинов снова исчез, как он это делал в Вильно, Петербурге и в других городах, где за ним охотились полицейские ищейки.

Лишь поздно вечером на вокзале, оцепленном полицией, его арестовали вместе с Ямпольской. Через час за Литвиновым захлопнулась дверь камеры тюрьмы «Сантэ». Ямпольскую заключили в тюрьму «Сен-Лазар».

Гартинг торжествовал победу, написал в департамент полиции подробнейшее донесение, в котором сообщил, как был арестован Литвинов. Одну выдержку из этого полицейского документа стоит привести: «Докладывая об изложенном Вашему превосходительству, – писал Гартинг, – позволяю себе добавить, что приведение настоящего дела к благоприятному исходу было сопряжено с невероятными усилиями, и почтительнейше осмеливаюсь выразить надежду, что Ваше превосходительство разрешит мне представить к наградам лиц, помогавших в этом деле».

И все же полицейские чины всех рангов радовались явно преждевременно.

Парижская пресса была падка на сенсации, как и любая буржуазная пресса. Но январь 1908 года оставил на страницах французских газет особый след. Арест Литвинова повлек за собой сотни статей. Публику хотели удивить, испугать, заинтриговать. Писали о русском террористе, о загадочных похищениях громадных ценностей и тому подобных сенсациях. Казалось, вопрос о передаче Литвинова царским властям – дело ближайших дней.

И вдруг эти надежды охранки лопнули самым неожиданным образом. Гартинг доносил в Петербург: «Что касается арестованного в Париже Меера Валлаха, то представителем министерства внутренних дел сообщены были все сведения о нем французскому правительству, которое, однако, вопреки энергичной деятельности парижской полиции, признало для себя целесообразным сделать распоряжение об освобождении Валлаха из-под стражи».

Чем же был вызван столь неожиданный поворот, огорошивший российских жандармов? Французский премьер-министр Клемансо действительно был склонен выдать Литвинова царскому правительству. Гартинг доносил в Петербург: «Из частных бесед мне известно, что премьер-министр Клемансо в данное время в принципе ничего не будет иметь против экстрадиции Валлаха. Судебный следователь, ведущий это дело, с приятелем которого я имел случай говорить, вполне расположен к России и готов сделать все возможное».

Однако желание Клемансо «удружить» России вступало в противоречие с французскими законами. Во время экса Литвинов был не в России, а за границей. Непосредственного участия в операции он не принимал. Размен же пятисотенных купюр, которые ему передал Камо, не мог быть доказан.

Арест Литвинова и Ямпольской вызвал шумиху не только в реакционной прессе, ратующей за франко-русский военный союз. На него откликнулась и прогрессивная печать. Многие газеты потребовали освобождения Литвинова, справедливо указывая, что стране, пославшей Бурбонов на гильотину, негоже преследовать революционеров, борющихся против тирана. Кампанию возглавил лидер социалистов Жан Жорес. 19 января 1908 года «Юманите» обратилась с открытым письмом к министру юстиции Бриану: «Мы не можем не протестовать и спрашиваем г-на Бриана, по какому праву был произведен арест этих двух лиц? Простого письма царского посла недостаточно, чтобы узаконить этот акт… Что об этом думают г-н статс-секретарь, г-н министр внутренних дел, премьер-министр? По-видимому, ничего. Однако следует положить всему этому конец».

Кампания за освобождение Литвинова принимала широкий размах, и французское правительство решило не обострять отношений с популярным лидером французских социалистов. Однако освобождение русского революционера объяснялось и еще одним важным обстоятельством. Чтобы понять его, необходимо заглянуть за кулисы дипломатических маневров, которые вели в те годы главные европейские державы.

К 1908 году, когда развертывались описываемые события и Литвинов оказался в руках парижской полиции, внутри сложившихся европейских военных союзов шла глухая борьба. Кайзер Вильгельм с присущей ему самоуверенностью продолжал интриги с русским царем, всячески старался поссорить его с французами и англичанами, уговаривая «милого Ники», что он, Вильгельм, и есть лучший друг царя, а его новоявленные союзники – это международные проходимцы.

При всей своей ограниченности русский царь и сам не очень-то верил своим союзникам и легко поддавался на уговоры кайзера, даже шел на тайное сближение с ним. Еще в июле 1905 года, сразу же после оглушительного разгрома царизма на Дальнем Востоке, около острова Бьёрке в финских шхерах состоялось свидание кайзера и царя. Вильгельм предложил Николаю вернуться к проекту союзного договора, который они обсуждали еще в 1904 году. Царь подписал в Бьёрке договор, поставив под удар франко-русский союз. Морской министр Бирилев по требованию Николая, не читая, завизировал договор с немцами. Вскоре советникам царя удалось добиться ликвидации соглашения с кайзером. Но в Париже все было хорошо известно, и это не вызывало доверия к царю и его политике.

Эта подозрительность французов питалась вполне реальными фактами. В августе 1907 года в Свинемюнде состоялось еще одно свидание Вильгельма и Николая. Итогом его было подписание протокола, по которому Германия обязалась содействовать отмене русско-англо-французской конвенции, подписанной Россией в 1856 году, по которой она после проигранной Крымской кампании обязалась не укреплять Аландских островов. Это провозглашение общей политики России и Германии в районе Балтийского моря вызвало резкое недовольство в Париже и Лондоне. Как всегда в таких случаях, дипломаты искали повод, чтобы дать понять противной стороне, что им многое известно и что такая закулисная политика России не вызывает одобрения в правительственных сферах Франции и Англии. Все это было, конечно, на руку русским революционерам-эмигрантам.

Холодным январским днем 1908 года к воротам тюрьмы «Сантэ» в Париже подъехал автомобиль. Из него вышел человек в форме чиновника парижской префектуры. В руках его была папка. Автомобиль ждали. Ворота тюрьмы раскрылись и выпустили на свободу мужчину. Он был среднего роста, чуть полноват, лет тридцати, одетый в легкое пальто и шляпу, из-под которой выбивались светло-рыжие волосы.

Через несколько минут к воротам тюрьмы подъехала еще одна машина. Полицейский открыл зарешеченную дверь, и из машины вышла молодая, миловидная женщина в пелерине по моде того времени и длинной до каблуков юбке. Она подошла к мужчине, стоявшему у ворот тюрьмы, и стала с ним рядом.

Чиновник, отвесив легкий поклон, спросил:

– Месье Литвинофф?

Затем, не ожидая ответа, обратился к женщине, привезенной из тюрьмы «Сен-Лазар»:

– Мадам Ямпольская?

Мужчина и женщина подтвердили, что они именно те, кого назвал чиновник. Тот вынул из папки бумагу и деревянным голосом зачитал приказ министра внутренних дел Французской Республики:

– Мадам и месье, объявляю вам решение французского правительства. С сегодняшнего дня вы свободны, вам надлежит покинуть Францию.

– Благодарю, месье, но наша благодарность относится не к официальным властям, а к господину Жану Жоресу. Итак, мы свободны?

– Да. Госпожа Ямпольская пожелала выехать в Бельгию. Вам, месье Литвинофф, надлежит выехать за пределы Франции как можно быстрее. Желательно сегодня же. Сержант полиции сопроводит вас до бельгийской границы. В какую страну вы намерены отправиться?

– В Англию. Но только не сегодня.

– Почему?

– У меня нет ни сантима. Я должен заработать на поездку через Ла-Манш.

– Этот вопрос может решить только министр внутренних дел, – ответил представитель префектуры.

Разрешение задержаться в Париже было дано. Литвинов устроился на работу в сапожную мастерскую, две недели чинил туфли и ботинки парижанам, заработал кое-какую сумму и даже успел сделать себе в частной клинике небольшую хирургическую операцию. Не обошлось и без курьеза. Хирург уложил Литвинова на операционный стол и дал ему хлороформ. Проснувшись, Литвинов увидел сквозь туман такую картину: хирург целовался со своей ассистенткой. О пациенте они забыли. Впрочем, операция сошла вполне благополучно.

Через несколько дней после операции Литвинов выехал из Парижа на север, пересек Ла-Манш и оказался в огромном туманном городе.

Начался лондонский период жизни российского революционера, длившийся десять лет.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.