О ПРАВЕ И О СИЛЕ

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

О ПРАВЕ И О СИЛЕ

«Затем, что спор о силе, не

о праве

Меж мною и Британией идет»

(Шиллер. «Мария Стюарт»)

В декабре 1799 года Шиллер с семьей окончательно переезжает в Веймар: он не мыслит теперь своей жизни вдали от театра.

«Пока я занимался философией, я чувствовал здесь себя как раз на месте; теперь же, когда, благодаря поправившемуся здоровью, я с новым пылом предаюсь своей склонности к поэзии, мне кажется, будто я живу здесь, как в пустыне… Вследствие моих занятий драматургией настоятельной потребностью для меня является посещение театра, в благотворном влиянии которого на мою работу я совершенно убежден»… — пишет он герцогу Карлу Августу.

Это послание поэта содержало просьбу несколько увеличить ему пенсию, чтобы он мог проводить хотя бы зиму в саксен-веймарской столице. Ходатайство Шиллера было удовлетворено с поистине великокняжеской «широтой»: Карл Август прибавил поэту двести талеров в год из государственной казны, добавив от себя лично четыре сажени дров на зиму!

С переездом в Веймар началась регулярная работа Шиллера в Веймарском театре. Он делит с Гете все заботы по его руководству, выполняет обязанности режиссера-педагога, лектора и литературного консультанта.

Но главный вклад Шиллера в сокровищницу Веймарского театра — его великие трагедии. Ежегодно следуют они теперь одна за другой…

Еще в разгаре была репетиционная работа над «Смертью Валленштейна», а Шиллер уже вынашивал замысел следующего драматического произведения — трагедии о шотландской королеве Марии Стюарт.

Прошло шестнадцать лет с тех пор, когда в бауэрбахском уединении автор «Разбойников» и «Заговора Фиеско» впервые задумал писать драму о шотландской Марии. Тогда план «Дон Карлоса» отвлек поэта, затем перипетии судьбы надолго оторвали его от художественного творчества, и вот полтора десятилетия спустя возвращается Шиллер к этой теме.

В апреле 1799 года поэт начинает тщательно изучать все доступные немецкие, английские и французские исторические источники.

Он использует любопытную книгу — «Жизнь знаменитых женщин» современника Марии Стюарт, французского мемуариста XVI столетия аббата Брантома, изданную в Париже незадолго до революции; «Анналы царствования Елизаветы» английского историка и археолога XVI–XVII веков Кемдена; труды современного шотландского историка Робертсона и ряд других работ, характеризующих нравы и особенности эпохи. Для освещения важнейших событий он пользуется главным образом вышедшим в 1790 году исследованием своего друга Иоганна Вильгельма Архенгольца «История Елизаветы, королевы английской», где немало страниц посвящено Стюарт.

Перед поэтом вырисовывается образ женщины, незаурядной от природы, воспитанной и развращенной при дворе Екатерины Медичи, уже в ранней юности одинаково владеющей искусством стиха — Мария была ученицей великого Ронсара — и искусством любовной и политической интриги.

Дочь шотландского короля и французской принцессы, она в возрасте пяти лет объявлена невестой французского дофина (будущий король Франциск II), в пятнадцать лет — его жена и в течение двух коротких лет — королева Франции.

Умная, обаятельная, талантливая, она становится кумиром французского двора, в то время самого блестящего двора мира. Мария как бы воплощает в себе идеал женщины позднего Ренессанса, в котором гармонически слились физическая и духовная культура, изощренность ума и тренированность тела.

Она читает в подлиннике — по-гречески и по-латыни — античных авторов, владеет французским, английским, итальянским, испанским. В тринадцать лет произносит она перед двором латинскую речь собственного сочинения и поддерживает беседы с выдающимися дипломатами своего времени. На восторженные оды поэтов она нередко отвечает написанными ею самой изысканными французскими стихами. Ее искусные вышивки говорят о тонком художественном вкусе. Нет более изобретательной участницы придворных спектаклей и маскарадов; нет музыкантши прелестней и танцовщицы грациозней. А в то же время наряду с мужчинами может она проводить целые дни в седле, поспевая на своем коне за гончими, сражая на скаку арбалетом оленя не хуже самых искусных охотников.

Овдовев на девятнадцатом году жизни, она вынуждена вернуться на ставшую ей чужой родину — в Шотландию, где кипит феодальная усобица и вражда католиков с протестантами и где положение королевы-католички, откровенно симпатизирующей Франции, крайне неустойчиво.

В этой нищей, коснеющей еще во мраке средневековья стране не имеют ни малейшей цены достоинства Марии Стюарт: ни ее красота, ни ее широкие познания, ни ее артистичность.

Что за дело нищему шотландскому народу, изнуренному борьбой с суровой северной природой, разоренному английскими захватами и тупой враждой древних кланов, что за дело рыбакам, пастухам и горожанам до того, что в Эдинбурге вместо хмурого регента Джеймса Стюарта правит теперь его сводная сестра, просвещенная и любезная королева?

Да Мария Стюарт, как и большинство феодальных властителей, менее всего думает о том, чтобы искать путей к сердцу своего народа.

Беспечная, привыкшая с детских лет к всеобщему поклонению, к славословиям и восторгам, окружавшим ее в Лувре и Сен-Жермене, она не озабочена и тем, чтобы привлечь к себе шотландскую знать. Напротив, юная королева лелеет смелые замыслы: перенести на шотландскую почву не только галантные нравы французского двора, но и политические принципы централизованной монархии, подобной французской, посбивать спеси со всех этих мужланов-лордов, мнящих себя хозяевами страны, вернуть Шотландию к «истинной» — католической — вере, а может быть… может быть, даже объединить под своей властью Шотландию и Англию! Ведь еще девочкой дала она вовлечь себя в большую политическую игру: по требованию французского короля Генриха II (он не упускает случая досадить давней сопернице — Англии) дофин и Мария вносят в свой герб, кроме французской и шотландской, и английскую корону.

Основания? Они сомнительны. Но с точки зрения французских юристов сомнительны и права недавно взошедшей на престол английской королевы Елизаветы, которую ее собственный отец, Генрих VIII, объявил в свое время незаконнорожденной, а значит, и лишенной права престолонаследования. Кому же, утверждают французские законники, стать английской королевой, как не Марии, внучатой племяннице Генриха VIII?

Влиятельного врага приобретает Мария Стюарт в лице Елизаветы Английской — это становится особенно очевидным, когда из герба Марии Стюарт навсегда исчезает французская корона и королева полунищей северной страны остается один на один с владычицей мощной мировой державы.

Как бессильна, как безнадежно отстала феодальная Шотландия от Англии, превращавшейся уже в то время в крупнейшее буржуазное государство!

К тому же враги Марии, внутренние и внешние, несравненно более расчетливые и трезвые политики, чем она.

Все эти жадные до власти и наживы шотландские графы и бароны как рыба в воде чувствуют себя в атмосфере всевозможных интриг и заговоров, направленных в защиту их феодальных прав. Зачем им нужно сильное, централизованное шотландское государство? Большинство из них давно уже состоит на жаловании у Елизаветы Английской — при всей своей трезвой бережливости эта монархиня не жалеет денег на любое начинание, могущее пойти во вред ее «любезной сестрице» (так именуют они друг друга в переписке) — Марии Шотландской.

Все более глубокие корни пускает в стране реформация, поддерживаемая и субсидируемая Елизаветой, и все более сложным становится положение ревностной папистки Марии Стюарт.

Чтобы найти опору в стране, Мария выходит замуж за своего дальнего родственника — лорда Генриха Дарили. Но не пройдет и года после заключения этого брачного союза, как Мария убедится, что Дарнли, ничтожный, поддающийся любому влиянию человек, предает ее вместе с непокорными вассалами. На глазах Марии, ожидавшей в то время ребенка, закалывают ее любимца — секретаря Давида Риччо. Дерзкие убийцы преследуют, по существу, только одну цель — показать этой не в меру занесшейся королеве, что не она, Мария Стюарт, а ее номинальные подданные — настоящие хозяева Шотландии. А во главе заговорщиков — Мария вскоре узнает это — ее муж и король Генрих Дарнли!

Было ли это случайным совпадением или кровавой местью женщины, ослепленной ненавистью к тому, кто вместо опоры стал ее врагом, но через несколько месяцев замок, в котором находился Генрих Дарнли, взлетел на воздух, и Мария Стюарт снова становится вдовой.

На этот раз ненадолго. В то время, когда подходило к концу царствование Дарнли, Марии было суждено испытать самое сильное чувство всей своей жизни. О том, как захватило ее эго чувство, свидетельствуют прекрасные сонеты, их автор — сама героиня этой любовной трагедии. Эти французские стихотворения раскрывают всю безграничную силу страсти, на которую было способно ее горячее сердце.

Комната дома в Веймаре, где скончался Шиллер. Фото.

Последние рукописи Шиллера на его рабочем столе. Фото.

Иоганн Вольфганг Гете. Мраморный бюст работы А. Триппеля.

Фридрих Шиллер. Мраморный бюст работы И. Даннекера.

Еще отчетливей свидетельствуют об этом события. Не успел смолкнуть ропот возмущения, вызванный убийством короля, как, презрев всякую осторожность, королева открыто идет к алтарю с человеком, которого всеобщая молва называет его убийцей.

«И башмаков еще не износила…» Не этот ли неразумно поспешный брак вспоминает в своем «Гамлете» Шекспир? В годы детства и юности английского драматурга — младшего современника Марии Стюарт и Елизаветы Английской — досужая молва еще разносила по Европе скандальную славу шотландской королевы.

Имя человека, с которым соединяет свою судьбу Мария, — граф Ботвел. Типичный феодальный авантюрист, сильный, дерзкий, жестокий, он на короткий срок попадает в анналы истории.

На этот раз враги Марии Стюарт получили в свои руки крупный козырь: теперь не так уж много нужно, чтобы вместе с Ботвелом обвинить и королеву в убийстве Дарнли.

Марию Стюарт вынуждают отречься от шотландского престола и заключают в уединенный замок.

При помощи восемнадцатилетнего юноши и мальчика-пажа на рыбачьей лодке бежит она из заточения, объявляет свое отречение недействительным и дает бой врагам. Но армия Марии терпит поражение, и единственное, что ей остается, — бегство.

Тогда-то Мария Стюарт и принимает роковое решение — искать защиты в Англии, около трона Елизаветы, осаждавшей ее письмами с заверениями дружеского расположения и сочувствия.

Более двадцати лет томится она в английских замках-тюрьмах, провозглашенная усилиями католической пропаганды мученицей за веру. Нити от многочисленных заговоров в пользу Марии Шотландской тянутся к Франции, Испании, Риму. Но чем больше растет экономическое могущество Англии, а с ним и престиж Елизаветы, тем безнадежней становится положение узницы. Монархи Европы, и в их числе сын самой Марии, не собираются ссориться с британской королевой ради ее незадачливой соперницы.

Отдельные энтузиасты — по большей части это юные романтики, горячие головы, мечтающие о рыцарских подвигах прошлых времен, — еще предпринимают отчаянные попытки спасти эту некогда прославленную поэтами красавицу королеву. И платятся за свою смелость жизнью…

25 октября 1586 года парламентский суд, обвинивший Марию Стюарт в организации покушения на Елизавету, выносит ей смертный приговор.

С редким мужеством и самообладанием идет Мария Стюарт навстречу смерти, отказавшись купить жизнь ценой отречения от своих прав на шотландскую корону. Она не обращается к Елизавете и с просьбой о помиловании. В праздничном платье, с высоко поднятой головой входит она 8 февраля 1587 года в парадный зал Фотерингеймского замка, где ее ждет плаха и топор палача…

Какая изумительная, напряженная жизнь, напоминающая мрачную атмосферу исторических хроник Шекспира! Какая необыкновенная, романтическая судьба! Какая находка для драматурга!

Однако Шиллер не воскрешает перед зрителями перипетии бурной судьбы Марии Стюарт. За рамки сценического действия вынесена и радужная юность во Франции, и страсть к Ботвелу, и борьба за власть, и трагические годы заключения, — о них только упоминается в драме. Шиллер начинает действие с того момента, когда Мария уже осуждена парламентским судом, он воспроизводит только последние дни ее жизни. Что это, неумение воспользоваться великолепным, выигрышным материалом? Просчет писателя?

Нет, находка!

Как ни ярка была жизнь Марии, самым ярким оказалась ее гибель. Именно эта неслыханная казнь, комедия суда, которую разыграла Елизавета, пытавшаяся облечь в тогу правосудия свои счеты с претенденткой на английский престол, сохранила для потомков имя Марии Стюарт.

«Только трагическая смерть кладет истинное начало ее славе, — пишет Стефан Цвейг в своей известной биографии шотландской Марии, — только эта смерть в глазах будущих поколений искупит вину ее молодости, преобразит ее ошибки…»

Шиллер остро чувствовал особое трагическое свойство истории Марии Стюарт, в которой он усматривал сходство с патетикой античных трагедий.

«Уже сейчас, начиная работу над драмой, я все больше начинаю убеждаться в настоящем трагическом качестве моего сюжета, — пишет он Гете. — Оно заключается в том, что уже в первой сцене видна катастрофа и что в то время, когда действие пьесы от нее как бы удаляется, оно все ближе подходит к ней».

Но, быть может, существуют и особые причины, побудившие Шиллера вернуться к заинтересовавшему его в юности материалу и создать трагедию о гибели Марии Стюарт?

Действительно, что могло привлечь поэта-гуманиста в этой злополучной судьбе?

Почему опять, как в «Заговоре Фиеско» и «Дон Карлосе», притягивает Шиллера XVI столетие, озаренное кровавыми сполохами борьбы феодально-католического мира с усиливающимся буржуазно-протестантским лагерем?

Какую перекличку находил здесь поэт со своей современностью?

И снова не жизнь Марии Стюарт, а ее смерть. дает ответ на эти вопросы. Процесс над Марией Стюарт был первым в истории официальным судом над коронованной особой, явлением беспрецедентным, опрокидывающим все политические нормы феодального общества, ставящим под сомнение основу его основ — принцип божественности монарха. После казни Марии Стюарт идеологам абсолютизма было уже нелегко убедить народ в том, что особа монарха священна и неприкосновенна. И когда в 1649 году, во время Великой английской революции был казнен король Карл I, немало современников вспоминали, должно быть, в эти дни, что шестьюдесятью годами ранее с плахи скатилась уже одна коронованная голова, голова злополучной бабки Карла I — Марии Стюарт.

Историческим примером для деятелей французской революции послужила, в свою очередь, казнь английского короля.

Вот почему такой близкой и волнующей темой стала для Шиллера драма, разыгравшаяся за двести лет до революционных событий во Франции в сумрачном Фотерингеймском замке.

Вот почему в центре внимания поэта оказалась не жизнь, а гибель Марии.

Нет, конечно, он не ставит знака равенства между революционным судом над Людовиком и комедией суда, разыгранной по приказу Елизаветы над Марией Стюарт. Но история Марии стала для поэта внутренним поводом вернуться к политической и моральной проблеме, которая никогда не переставала его волновать.

Три существенных отступления от исторических событий вносит Шиллер в свою драму. Он создает образ Мортимера, пламенного рыцаря пленной королевы, юноши, увлеченного мечтой о героических подвигах, которым нет места в трезво-практическом царстве Елизаветы. Он пишет великолепную по драматической выразительности сцену встречи обеих королев, в действительности никогда не происходившую. Наконец он осложняет вражду Елизаветы и Марии мотивом любви пленницы к фавориту английской королевы, всесильному Лейстеру.

Все эти поэтические домыслы преследуют одну цель — максимально сконденсировать, уплотнить действие.

Приступая в мае 1799 года к работе, Шиллер говорил, что хочет построить свое новое произведение как психологическую драму; в центре ее должно быть «самое полное изображение душевного состояния».

Блестяще справляется он с этой задачей.

Три последних дня жизни Марии проходят, как большой жизненный путь.

Вот вспыхнула надежда на освобождение: Мария узнает, что племянник ее сурового стража Полета — тайный католик, приверженец, проникший в ее темницу, чтобы помочь ей бежать. Нет, не на успех заговора юных смельчаков надеется Мария: немало их уже погибло, пытаясь вызволить ее из неволи, — она рассчитывает на то, что Мортимер свяжет ее с всесильным Лейстером, а тот сумеет воздействовать на Елизавету, которой одной — Мария трезво отдает себе в этом отчет — дано раскрыть двери ее темницы:

Напрасны здесь и хитрость и насилье!

На страже враг, и власть его крепка.

Не только Полет с челядью своей,

Вся Англия хранит ворота замка!

И разве лишь приказ Елизаветы

Откроет их.

О, Мария не заблуждается относительно «родственных» чувств своей сестры-королевы. Она хорошо знает им цену.

Свидание с Елизаветой нужно ей только потому, что она знает: английская королева, увидев ее в несчастье, вынуждена будет перед лицом света проявить милосердие.

Какой реальной показалась узнице в те короткие мгновения, когда выслушивала она горячие признания Мортимера, долгожданная свобода!

И снова — борьба, напряженная, страстная борьба за жизнь, за свои человеческие и королевские права (в начале драмы они еще неотделимы друг от друга в сознании Марии Стюарт).

С горячим негодованием против насилия, которым подвергли ее в Англии, ведет Мария эту борьбу, когда, не успел Мортимер скрыться, в ее темнице появляется самый опасный из ее врагов, лорд-казнохранитель Берли.

Страдающая пленница, вооруженная всем своим огромным женским обаянием, она предстает в разговоре с Берли умным государственным деятелем, опытным дипломатом.

Только однажды выдает она свое страстное волнение, в словах, направленных против Елизаветы, но оборачивающихся против нее самой:

Все, что согласно с рыцарскою честью

Во дни войны, я применять вольна,

И запрещают гордость мне и совесть

Убийство лишь, удар из-за угла…

Этим против воли она как бы вызвала тень Дарнли, своего убитого мужа, вложила в руки врага оружие против себя. И сейчас же пробует отвести его острие — проводит резкую грань между моральной и юридической ответственностью, между судилищем своей совести и судом английского парламента:

…Убийство лишь, удар из-за угла —

Лишь это обесчестило б меня

Да, обесчестило, но не лишило

Державных прав, не сделало б подсудной…

Но за словами о «державных правах» — с каким тонким мастерством раскрывает это Шиллер! — все отчетливей слышно биение горячего человеческого сердца, страдающего не только от несправедливости, учиненной над нею, шотландской королевой, но и от понятой теперь ею несправедливости господствующих порядков. Она отвергает своих судей не только потому, что они не равны ей по сану, а потому главным образом, что для нее неприемлемы их личные человеческие свойства, их беспринципность и продажность:

…Я вижу этот «лучший цвет» страны,

В величие облекшийся сенат,

Покорствующим, как рабы сераля,

Султанской блажи Генриха Восьмого,

Я вижу, сэр, как верхняя палата,

Продажностью уподобляясь нижней,

Кроит законы, рвет, скрепляет браки

И расторгает, как прикажет власть,

Принцесс английских нынче отрешит

От прав наследства, заклеймит позором,

А завтра их возводит на престол;

Я вижу этих доблестных вельмож,

При четырех монархах без стыда

Четырежды меняющими веру…

И вот, казалось бы, сбывается мечта Марии приоткрылись двери ее тюрьмы. Опьяненная воздухом и надеждой, готовая обнять весь мир в счастливом, ликующем чувстве единения с природой, она вся — жизнелюбие, страстный порыв к свободе.

Правда ль, что я не в тюрьме безотрадной,

Что надо мною не свод гробовой?

Дай надышаться мне ширью прохладной,

Жадно упиться зефира волной!

Одна из самых проникновенных страниц шиллеровской лирики эта сцена трагедии.

Трубят охотничьи рога… Королева Британии со своей свитой приближается к Фотерингею. Каким далеким оказывается в действительности то, что несколько минут назад представлялось Марии уже достигнутым: ей еще предстоит борьба за свою жизнь и свободу, самая тяжелая борьба — смирение перед Елизаветой. И Мария ее начинает: «Пред божеством, вознесшим вас, склоняюсь!..»

Но пленница и ее тюремщица говорят на разных языках. В то время как Мария хочет растрогать душу Елизаветы, «…сердце, не оскорбив, пронзить правдивой речью», британская королева бросает ей в лицо политические обвинения. И Мария сносит это. Когда же Елизавета использует свое право сильного, чтобы оскорбить не претендентку на английский престол, а женщину, взрыв происходит.

Из борющейся за свое спасение пленницы Мария превращается в мятежного, протестующего человека, который, зная, что сам подписывает свой смертный приговор, бросает дерзкий вызов в лицо своей тюремщице.

Британский трон ублюдком обесчещен,

И благородный исстари народ

Лукавой лицемеркой одурачен!

Цари здесь право, вы теперь лежали б

Во прахе, ибо я ваш повелитель!

Перед зрителями как бы воскресает на краткий миг Мария прошлых лет, женщина безудержных страстей, готовая пожертвовать жизнью ради одного мгновения мстительного торжества.

И все же нет, она не та, какой была прежде! Пройдя через годы страданий и раздумий, она уже не может жить, повинуясь только настроениям минуты. Иной голос, более властный даже, чем жажда жизни, звучит в ее душе — голос разума, чувство справедливости. Возврат к прежнему ее существованию для нее внутренне уже невозможен, Мария отвергает план Мортимера вырвать ее из тюрьмы насильно, перебив всех стражей, она не хочет быть спасенной ценой новых убийств: «Нет, Мортимер, я не позволю, кровь…»

Однако, хочет того Мария Стюарт или нет, кровь продолжает литься вокруг нее. Некий фанатик-като-лик пытается заколоть кинжалом Елизавету, когда та возвращается после злополучного свидания с соперницей из Фотерингеймского парка… В судьбе узницы это неудачное покушение — последнее звено замкнувшейся вокруг нее цепи. Ведь по совету, данному когда-то Елизавете Лейстером, любая новая попытка сторонников шотландской Марии выступить в ее защиту должна решить ее участь. Снова захлопнулись за нею кованые двери тюрьмы. Усилена охрана. Снова обыски, и во время одного из них найдено начатое письмо Марии к Лейстеру, раскрывающее двойную игру «первого лорда королевства». Но такие, как Лейстер, не останавливаются ни перед чем, раз на карту поставлена их собственная судьба: отрекшись от Марии и отдав в руки палачей Мортимера, ловкий царедворец выходит сухим из воды.

Теперь для узницы нет больше надежды.

Но как изменили события последних дней самое Марию Стюарт! Закончен путь духовного формирования шиллеровской героини. Да, приговор несправедлив: Мария не совершала тех преступлений, в которых обвиняет ее английский суд, не покушалась на жизнь Елизаветы. И все же смерть ее необходима — теперь Мария сама не сомневается в этом, — необходима как возмездие за ее прошлое преступление. Легко и радостно идет эта «прекрасная душа» исполнить то, что она считает теперь своим моральным долгом.

Вы к вашей государыне пришли

На торжество ее, а не на смерть, —

с величайшим самообладанием обращается она к своим близким, собравшимся, чтобы проводить ее на казнь.

Только одна встреча, последняя встреча с предавшим ее Лейстером заставляет Марию выйти из состояния трагического душевного умиротворения.

В предсмертную минуту она дает ему уничтожающую характеристику:

Двух королев руки вы домогались,

И вот отвергли ласковое сердце,

И гордому пожертвовали им…

Покорствуйте сопернице моей!

Укором да не будет вам награда!

Прощайте! С жизнью я расстаться рада…

Интересно, что это обращение Марии к Лейстеру уже при первой постановке трагедии смутило тех, кто считал, что Мария в пятом акте — это неземное «блаженное» существо.

Актер Генрих Шмидт рассказывает, что он указал Шиллеру на странность этих слов в устах просветленной Марии, и Шиллер ответил ему, что перед глазами его находилась историческая Мария, для характера которой такой рецидив был бы вполне закономерен.

Нет, Шиллер не намеревался превратить свою героиню в кантианский идеал «разумного» существа, победившего свою зависимость от «чувственного» мира. Гораздо значительней этическая идея, которую воплощает в своей трагедии немецкий поэт-гуманист. И гораздо глубже очищение, нравственное просветление шиллеровской героини.

Только перестав быть королевой, политиком, государственным деятелем, приближается Мария к шиллеровскому идеалу прекрасной человечности.

Страдающая пленница, она впервые, быть может, замечает вещи, которые с высоты своего трона никогда не заметила бы королева Мария Стюарт: она видит, что на крови и преступлении, на насилии над личностью зиждется монархическое государство. Оскорбленная в своем человеческом достоинстве, она впервые понимает настоящую человечность. Ставши жертвой насилия, она впервые узнает, что такое справедливость.

Не покрывшиеся архивной пылью династические «права» Марии, опровергнутые «правом» сильного — мощью елизаветинского государства, а незыблемые права Человека и Человечности отстаивает в своей трагедии поэт.

Путь Марии, каким раскрывает его Шиллер, — превращение королевы в Человека, незадачливой претендентки на английский престол — в мужественного и смелого обличителя, побежденного, но не сломленного темными силами елизаветинской монархии.

Так моральная идея трагедии перерастает в идею социальную: разоблачение преступности современного государства, в равной мере антигуманного, с точки зрения поэта, как в его феодальном, так и в его буржуазном варианте.

Эту критическую тему трагедии особенно ярко раскрывают образы королевы Елизаветы и ее приверженцев.

Почему нужна Елизавете гибель Марии? Потому ли, что британская королева озабочена безопасностью своей страны и хочет уничтожить причину смут и заговоров? Нет, не это главное. Интересы Англии только случайно совпали на этот раз с интересами Елизаветы Тюдор, но мотивы ее поведения глубоко эгоистичны.

Сомнения в правах моих исчезнут

В тот самый миг, когда исчезнешь ты!

Когда у бриттов выбора не станет,

Законной буду я в любых глазах.

Пока жива Мария Стюарт, на голове Елизаветы непрочно держится корона — вот почему необходима британской королеве казнь узницы.

И все же Елизавета медлит поставить свою подпись под смертным приговором, ведь роковой росчерк пера может в одно мгновение разрушить ее с таким трудом завоеванную славу — репутацию доброй и справедливой властительницы.

И вот сбылось заветное желание королевы — узницы нет более в живых. Елизавета победила! Но в трагедии Шиллера реальная победа Елизаветы оказывается ее тяжелым моральным поражением, поражением двойным — и монархини, представительницы антигуманного политического принципа, и женщины. Драматург иллюстрирует эту мысль тем, что в финале трагедии британскую королеву покидают и честный ее советник Шрусбери и ее возлюбленный Лейстер.

Сложная трагическая фигура шиллеровская Елизавета. Сам автор считал, что сыграть эту роль (она была поручена Каролине Ягеманн) труднее, чем роль Марии,

Полнокровный образ монархини, портрет «во весь рост», оказался по комплексу своих личных свойств и мотивировке поступков отрицанием самого монархического принципа.

Великолепная победа драматурга — все без исключения персонажи трагедии.

Пылкий, восторженный Мортимер. Католицизм пленил его волшебным блеском искусств, с которыми он, юный пуританин, столкнулся впервые.

Что сталось, государыня, со мной,

Когда колонны арок триумфальных

В тумане вздыбились и Колизей

Раскинулся величественным кругом,

Чудесный мир меня заполонил!..

По своему темпераменту, по высокой напряженности всего своего существа Мортимер напоминает благородных юношеских героев Шиллера, энтузиастов-«штюрмеров».

Хитроумный Берли — политик до мозга костей. Идеал Берли — польза государства, и в борьбе за то, в чем видит он эту пользу, для него хороши все средства. Потому и руководит он явно неправильным процессом против Марии, потому и готов подослать к ней тайных убийц.

Граф Лейстер — олицетворение внешне блестящего и пустого придворного мира. Трудной для сценического воплощения считал сам автор роль этого изворотливого временщика-придворного, самое сильное чувство которого — честолюбие.

Как ярки, как театральны все эти персонажи! Как выразительны их монологи: у Шиллера — всегда размышления вслух, а не декларации. Как отточены их реплики в словесных поединках, меткие, словно удары шпаги. Как смелы, на первый взгляд почти парадоксальны, и в то же время всегда глубоко мотивированы их решения, обуславливающие неожиданные повороты драматической интриги.

Но непревзойденная удача Шиллера, художника-реалиста, — это, конечно, прежде всего оба центральных женских образа трагедии; по праву вошли они в сокровищницу мирового театра — Елизавета и Мария, — по-шекспировски емкие, многогранные характеры.

И все же не столкновением характеров, как бы ни были они масштабны, приводится в движение колесо истории, утверждает писатель; не этим определяется и неуклонно движущееся к финальной катастрофе действие трагедии.

Шиллер раскрывает борьбу общественных сил, стоящих за конфликтом Елизаветы и Марии, — поединок лагеря реформации и контрреформации. Обречен историей феодально-католический лагерь, просчитались те, кто хотел сделать Марию Стюарт козырем в своей борьбе.

Но, видя относительную историческую прогрессивность реформации, Шиллер остро ощущает и ее антигуманную сущность.

Историческая наука подтвердила правильность этого прозрения поэта, разоблачившего в своей драме кровавое ханжество Елизаветы, буржуазную легенду о «народной, доброй королеве Бесс».

Кровью, насилиями и грабежами упрочивала свое господство буржуазия. В Англии становление новых общественных отношений совпало с монархией Тюдоров. Плетьми, клеймением и пытками, говорит Маркс в «Капитале», опираясь на чудовищные террористические законы, приучали Тюдоры к дисциплине наемного труда согнанное с земель, превращенное в бродяг деревенское население. «Ультракровавой» называет Карл Маркс королеву Елизавету, отмечая «гнусный характер ее правления и бедствия народа в ее царствование» [12].

Прошлое Марии — преступление; «идеальной» она становится, осознав необходимость возмездия за это преступление; настоящее Елизаветы — не менее страшное преступление — вот вывод, который делает Шиллер из коллизии исторической.

У реформации и контрреформации одинаково бесчеловечные методы. На общее указывает и Елизавета: «Дядя ваш всем показал властителям державным, как следует врагов своих щадить, тогда в Варфоломеевскую ночь…»

Пессимистическую оценку дает драматург прославленному в буржуазной историографии «золотому веку» Елизаветы Тюдор — заре буржуазного общества. И все же он не сомневается, что есть сила, воплощающая высокие нравственные нормы, столь чуждые официальному государству.

Эта сила — народ

В драмах, последовавших за «Марией Стюарт», Шиллер разовьет эту тему. Звучит она и в трагедии о шотландской королеве.

Не действуя на сцене, народ присутствует в драме, выражает свое отношение к судьбе Марии.

Обманутый неправильным ведением обвинительного процесса, народ требует казни узницы. Покушение на Елизавету сразу же после встречи обеих королев в Фотерингеймском парке вызывает взрыв его возмущения: в памяти народа еще свежи воспоминания о разгуле инквизиции во время правления предшественницы Елизаветы на английском престоле. Здравый смысл подсказывает ему, что жизнь Стюарт — постоянная угроза для безопасности страны, повод к объединению врагов. Но народ обладает еще и высоким чувством справедливости. Пройдет время, и он осудит казнь Марии как результат несправедливого приговора.

Эту мысль автора выражает в драме Шрусбери:

Явись народу — только совершишь

Кровавое деянье — и увидишь

Не радостно гудящую толпу:

Зане лишишься ореола правды,

Которым покоряла ты сердца

Народные. Страх, спутник тирании,

Пройдет твоим трепещущим предтечей

И улицы в пустыню обратит.

Ты преступила грань: чья голова

Не под ударом, раз скатилась эта?

Потому-то так и ненавидит народ сама Елизавета, видя в нем силу, с которой она принуждена считаться: единственную опору своего колеблющегося трона и единственную преграду насилию и произволу.

О рабское служение народу!

Позорное холопство’ Как устала

Я идолу презренному служить!

Когда ж свободной буду на престоле?..

…Властелин —

Лишь тот, кто презирает суд толпы…

Но разве справедливость я блюла

По доброй воле? Лишь необходимость,

Всевластная, которой подъяремны

И короли, ее блюсти велела.

Кругом враги! Непрочный мой престол

Народной лишь приверженностью крепок!..

Народ требует казни Марии, и в то же время он — единственное реальное препятствие, мешающее Елизавете совершить эту казнь.

9 июня 1800 года Шиллер закончил работу над «Марией Стюарт», а уже через пять дней, 14 июня, состоялось первое представление трагедии в Веймарском театре, «и с таким успехом, что большего и желать нельзя», — сообщает автор Кернеру. Этот успех сопровождал «Марию Стюарт» и в курортном городке Лаухштедте, где выступала летом веймарская труппа. Роль Марии исполняла одна из лучших актрис театра — Амалия Вольф.

«Я начинаю, наконец, овладевать сущностью драматургии и знанием своего ремесла», — писал поэт.

Как удивительно звучит это исполненное величайшей скромности, почти ученическое признание из уст автора «Валленштейна» и «Марии Стюарт», произведений, в которых Шиллер достиг подлинных высот трагедийности!

Давно, с юношеских лет, не писал он для театра с такой увлеченностью, с такой полной отдачей всех своих творческих сил, как в первые годы XIX столетия.

Трагедия «Мария Стюарт», драматургический шедевр Шиллера, была написана, по подсчетам самого поэта, за семь с половиной месяцев.

В полном уединении провел он весну 1800 года, завершая драму.

«На этот раз я не краснею за свое долгое молчание: работа так захватила меня, что я не мог думать ни о чем другом… — пишет он Кернеру. — …Здоровье мое за последние два месяца совсем поправилось. Я много двигаюсь, бываю на воздухе, часто выхожу на улицу, бываю и в общественных местах и сам на себя удивляюсь. Это отчасти объясняется моей деятельностью; лучше всего я чувствую себя, когда захвачен работой. Поэтому я уже готовлюсь к новой…»