Глава 14 Учиться свободе
Глава 14
Учиться свободе
Виктор Ерофеев
Сейчас я при встречах приветствую Виктора — «Привет, крёстный!» Поясняю — Виктор стал одним из двух рекомендовавших меня в Союз писателей Москвы. Другим был Городницкий. Не требуй традиция непременно двух рекомендаций, — одного, любого из них, хватало бы за глаза.
А в тот его приезд в Лос-Анджелес мы были подолгу вместе — на университетских семинарах, в поездках по городу, да и просто дома. О чем мы говорили? Темы приходили сами: иногда на них наводило уличное происшествие, случайными свидетелями которого мы становились. Это мог быть отрывок разговора, подслушанного в супермаркете… Иногда — статья в последнем выпуске «Московских новостей».
В чем-то мы с Виктором соглашались, в чем-то — нет, и, бывало, спорили. Но всё же больше — мы расспрашивали один другого. И тогда, по общему согласию, мы включали магнитофон: Виктор преследовал свою писательскую цель, я — свою.
И потом, потратив несколько часов на прослушивание этих записей, мы разделили пленки на две, примерно равные, части: одну из них Виктор увез в Москву, другую я оставил у себя.
Из историй издательских, и другое…
— Помню, гостивший в Лос-Анджелесе Окуджава с большим энтузиазмом рассказывал в компании наших друзей, собравшихся у меня дома, о подготовке к созданию издательского кооператива. «Вот там-то, — говорил он, — мы будем печатать и того, и эту…». Тема, Виктор, как ты понимаешь, мне очень близка, и я задавал ему вопрос за вопросом. Например, я спрашивал: «А где вы будете брать бумагу? И кто будет продавать книги?»
— «Ну, — отвечал он, — над этим мы работаем, главное, что уже можно…» И вот недавно выясняется, что на самом деле совсем «не можно»… Так ли это? — обращался я к Ерофееву.
— В общем — да. Сегодня кооперативных издательств просто не существует. Была попытка их организовать, но она провалилась, просто потому, что им всем было отказано… Пока, во всяком случае… Так же, как было отказано и кинокооперативам. То есть монополию на печатное слово разрушить пока что не удается.
Шел год 1988-й…
— Надо сказать, — рассказывал тогда Виктор, — что идет большая дифференциация журналов, газет и книжных издательств — среди которых есть более смелые и менее смелые. Вот, например, смело действует «Московский рабочий» — там сейчас издают книжечку рассказов, название которой будет соответствовать напечатанному в твоей «Панораме» рассказу «Тело Анны, или конец русского авангарда».
И знаешь, это очень любопытная идея: издательство собрало общественный совет, в него вошли наши независимые критики, поэты, писатели — Алла Латынина, Алеша Парщиков, Таня Толстая, Женя Попов — в общем, люди достаточно самостоятельные. И они предложили издать целую серию небольших книг. Они выбрали авторов, но не из своего состава — причем отбирали не тексты, просто имена. И вот моя книга выходит первой или второй по счету в этой серии.
Ну, и возникают какие-то общественные издательства — они и не кооперативные, и не государственные… на базе новых общественных организаций — хотел и я с Таней Толстой — помнишь, я тебе рассказывал в прошлом году — создать издательство… мы не натолкнулись ни на одно «нет», но я просто не располагаю для этого временем, этому надо бы было посвящать всего себя. Поэтому у нас ничего не получилось.
Получилось, у одного из первых! — это я написал в 2005-м. На то он Ерофеев. «Лежит в его издательстве и мой сборничек на полтыщи страниц — обещают, вот-вот… Дай-то Бог» — завершал я тот текст. Не один, а два моих сборника издала «Зебра» — так, почему-то назвал Виктор своё издательство. И когда я на встрече в Союзе русских писателей Израиля показал один из них, к тому году уже увидевший свет, — «О-о-о — «Зебра»!.. — пронеслось почтительное за большим круглым столом, где заседало правление Союза.
А тогда Виктор говорил:
— Знаешь, все чаще и здесь, и у вас высказывается мысль: сложись подобная ситуация лет десять-пятнадцать назад, многие из тех, чьи произведения составили сегодняшний день зарубежной русской литературы, не уехали бы, они оставались бы там… Ну, разве что, сделали бы кому-то из них мерзость — плюнул бы он на все и поехал бы поработать год-другой где-нибудь в Каталонии…
И еще раз скажу — это вовсе не значит пока, что у нас есть гарантированное будущее. Да и сейчас не всегда всё гладко: вот Пригов тебе, наверное, расказывал — там была борьба за разрешение, выезжал он в первый раз. Но победили ведь! Но все может закрыться в любой день. И наши с тобой приятные беседы могут оказаться последними… А может быть — первыми в ряду еще многих таких. И пока у меня нет никаких оснований сказать, как это будет — так или иначе…
Пока, слава Богу — не оказалось…
Пока?
Но тогда, в далеком 89-м, Виктор говорил:
— Моя точка зрения не очень популярна в СССР, но единственной гарантией предотвращения в моей стране рецидивов её трагической истории я считаю создание многопартийной системы.
Не комментируя дела российские сегодня, просто продолжу пересказ сказанного Виктором тогда в ответ на мою реплику о ставших доступными массовому читателю книгах, еще недавно бывших в России под запретом:
— Дело не только в этих книгах, которые безусловно играют свою роль, но и в тех которые сейчас у нас начинают выходить в государственных издательствах: например вышла «Лолита» тиражом 400 тысяч, с моим предисловием.
— Прости, — не сдержался я, — да нужны ли в России 400 тысяч «Лолит»!
— Вот видишь, — парировал Виктор, — ты уже заговорил с этаких американских консервативных позиций… Вначале мы предполагали издать ее стотысячным тиражом, но в издательство позвонили из Общества книголюбов и сказали, что дают нам бумагу, чтобы напечатать еще 300 тысяч.
— Как это, — поразился я, — Общество располагает своей бумагой и может предложить ее издательству?
— Да, сейчас так можно: общества имеют право покупать бумагу в оптовой продаже.
— И бумаги на всех хватает?
— Да нет, её никогда не хватало. Но сейчас, когда я непосредственно причастен к издательским делам, я вижу, что есть резервы, добыть бумагу всегда можно. Вот для издательства «Искусство» я готовлю огромный том сочинений Василия Розанова — в серии «Памятники эстетической мысли». Представить себе еще какое-то время назад, что такое произойдет, было просто невозможно. Для этой же серии я готовлю книгу Шестова — с моим предисловием и отбором текстов.
В издательстве «Правда» — вряд ли это имя нуждается в комментариях, — выходит полумиллионным тиражом тоже с моим предисловием «Мелкий бес» Сологуба. А еще три года назад, когда я предложил им эту книгу, мне ответили: это не наша книга. Потом они сами нашли меня и предложили готовить ее к изданию. Но ведь это произведение тоже очень сильно влияет на ментальность читателя, меняет её.
Потом Виктор перечислил названия книг, которые, по его словам, одна лучше другой, и среди них сборник философа Лосева «с потрясающими письмами из лагеря», четыре тома Набокова… «Видишь, — добавил он, — как меняется ситуация, и особенно пробивать ничего и не приходилось — я получал просьбу подготовить эти книги. Вот Аксенов числится во «врагах народа», а в 4-м номере «Юности» с трехмиллионым тиражом, публикуется интервью с ним…
Так он из «плохого» превращается во вроде бы приемлемого… Напечатан, как ты знаешь, Войнович. Со скандалом, но напечатали «Жить не по лжи» Солженицына. Я даже не знаю, кто у них сейчас «плохой»… Разве что остался Максимов. Мне кажется, ситуация переменилась даже с прошлого августа, за то время, что мы с тобой не виделись. Сейчас просто боятся быть нелиберальными!..
И еще есть определенный отряд писателей, сильно пострадавших от перемен — люди официозного лагеря, они потеряли читателя. Издательства увиливают от публикации их сочинений огромными тиражами, к которым они привыкли. Это Бондарев и Проскурин какой-нибудь, — Виктор перечислил несколько имен в ответ на мою просьбу. — Сколько их там… они сейчас в оппозиции. Я читал их манифесты, написанные почти славянской вязью, все они теперь перекрашиваются в националистов и, по-видимому, будут защищать «устои русского народа», дружить с «Памятью».
Но то, что они находятся в оппозиции, совсем не значит, что вся ситуация стала либеральной. Есть еще определенные институты, определенные точки, которые действительно законсервированы. Как изменить, например Союз писателей, на 90 процентов набранный в брежневские и добрежневские времена из числа, порой, халтурщиков — демократическим путем это сделать невозможно».
— Я недавно читал стенограмму писательского съезда — как там катали Карпова! — заметил я. — Хотя, ведь и раньше бывало разрешали частные типографии, пользовавшиеся почти вседозволенностью — вспомним недолгий период НЭПа.
— Ну да… хотя всё же в кавычках «вседозволенностью», потому что не полной: «Миросозерцание» Достоевского запретили, Бердяева в 22-м запретили — философские книги «резали» сразу же со страшной силой. А партийное решение о борьбе с Ахматовой и Есениным — это 25-й год. Слава Богу, выслали в 21 и 22-м годах за границу 161 философа — это еще вроде был либерализм. Я специально занимался этим периодом и вскоре у меня будет семинар в «Литгазете» по Замятину. Фактически всё из литературы 20-х годов, что хотели напечатать, уже издано. В «Иностранке» идет вообще никогда раньше у нас не издававшийся маркиз де Кюстин — недавно я написал большое эссе о нём «Клеветник России, или Долгий путь к застою»…
— Сейчас возник и набирает силу процесс в двух направлениях — эмигрантские писатели хотят вернуть себе российскую читательскую аудиторию, и напротив, — участились приезды сюда советских писателей, и уже реже упрекают первых «хождением в Каноссу», с покаянием, то есть, и вторым — не устраивают здесь обструкцию, как бывало с гастролями актеров из СССР. В этой связи хочу спросить тебя — что тебе в плане профессиональном, да и просто человеческом, принесла Америка?
— Я чувствую себя просто счастливым человеком, — почти не дослушав, прервал меня Виктор, — потому что получил возможность общения на достаточно высоком уровне с американскими издателями и университетской аудиторией. У меня появилось много коллег, с которыми установились замечательные, и даже порой дружеские отношения по всей Америке — здесь в Калифорнии, в Нью-Йорке, Вашингтоне… Сейчас складывается так, что американцы сами приглашают тех, кого они хотят видеть и тех, кто, слава Богу, приезжает.
Ну и, суммируя мои впечатления от поездки: Америка, конечно же, великая страна — с таким ощущением я уехал отсюда в первый раз, и хорошо ведь, что появилась возможность посещать её снова. Если говорить серьезно о предложениях, которые я получил, о них может только мечтать большинство американских писателей…
Я же чувствую себя изменившимся — после моего первого приезда, и особенно сейчас. Америка помогла мне лучше понять самого себя — на фоне неисчерпаемого многообразия культурной жизни, политического плюрализма.
А главное, — в связи с моим американским опытом, — хоть то, что я сейчас скажу, может звучать банально: Америка учит свободе.
Весна 1998 г. — Октябрь 2010 г.
Данный текст является ознакомительным фрагментом.