РОМАН ВИКТЮК
РОМАН ВИКТЮК
...Говорят, его стало слишком много, что он — везде, и это начинает даже надоедать. Говорят, что его новым спектаклям не хватает души, а ему самому — вкуса и меры. Говорят, что он гомосексуален и любит сквернословить, что он эклектичен, манерен, гонится за модой, что он всех обманывает и ничего не доводит до конца. Говорят, что он полюбил деньги, шейные платки от «Гермеса» и пиджаки от Гуччи и Валентино, что работает теперь только за валюту, а артистка Н. копит нужную сумму в надежде упросить его поставить что-нибудь с нею в следующем сезоне. Кажется, это какая-то старая пьеса Теннеси Уильямса. Говорят...
Впрочем, чего только не говорят о Романе Григорьевиче Виктюке (1936 г.р.), «маме Роме», — талантливом театральном режиссере, педагоге, тонком ценителе искусства, эстете и великолепном рассказчике.
Уже один из первых его спектаклей, поставленный в Москве в 1977 году, — «Ночь перед выпуском» (по В. Тендрякову) громко заявил о себе. Режиссера узнали, заметили, о нем заговорили.
Затем были десятки постановок на различных сценах России и за рубежом. Среди них — «Татуированная роза» Т. Уильямса, «Священные чудовища» Ж Кокто, и, конечно же, признанные эпатажными и скандальными спектакли «Служанки», «М. Баттерфляй», «Дама без камелий», «Соборяне»...
Роман Виктюк — человек-театр.
А его театр... Какой? Плохой? Пошлый? Гениальный? Экспериментальный?.. В любом случае — это ЕГО театр. Театр Романа Виктюка. Таковым он был, остается и останется.
В спектаклях, поставленных режиссером, играют только звезды первой величины — известные актеры и актрисы: Калягин, Костолевский, Константин Райкин, Виноградов, Мирошниченко, Ахеджакова...
К сожалению, нет и уже никогда не будет в этом звездном списке имени Владимира Высоцкого. А оно там могло ока-
заться еще в конце 70-х годов. Роман Виктюк был полон планов поработать с ведущим актером Театра на Таганке, за плечами которого уже значились несколько крупных ролей из любимовских постановок: Галилей, Хлопуша, и, конечно же, несравненный и неповторимый Гамлет... Виктюк был сражен мощной и яркой игрой Высоцкого на театральной сцене.
Роман Григорьевич вспоминал: «В каждом театре, в котором мне приходилось работать, я старался создать кружок единомышленников. Помню, мне удалось сколотить команду — Пастухов, Калягин, Терехова... Десяток лучших артистов! Я притащил их на телевидение.
Боже, как мне хотелось, чтобы у меня играл Высоцкий! Прихожу к Лапину, главному тогда на телевидении, на столе у него «Бесы» Достоевского лежат.
— Высоцкий? Берите любого другого актера, а этого народу не надо.
— А «Бесы»? спрашиваю.
— И этого народу не надо.
А ситуация во МХАТе, где я ставил рощинскую пьесу «Муж и жена снимут комнату» и использовал песни Высоцкого? Я настаивал, чтобы авторство Володи обязательно было отражено в афише. И что? Написали. Среди бутафоров, костюмеров, администраторов. У меня эта афиша теперь висит дома.
Но, между прочим, упоминание в афише академического театра дало право Высоцкому выступать с авторскими концертами. Представляете? Володя всю жизнь благодарил меня за то, что я решился проявить настойчивость».
Одна из песен Владимира Высоцкого, использованная Виктюком в постановке, — известная композиция «Дом хрустальный», написанная поэтом в августе 1967 года.
Много лет спустя об этой же истории с песней и афишами непревзойденный рассказчик Роман Григорьевич Виктюк рассказал в большом интервью, данном критику рижской русскоязычной газеты «Час» Майе Халтуриной. В главе, озаглавленной «Мои сны о Роман Григорьиче» она пишет: «Говорят, что морякам снится море, а комбайнерам — поле. С театральными критиками та же история. Года два назад мне приснился сон, будто Роман Виктюк собирается ставить спектакль с Аллой Пугачевой и Владимиром Высоцким. «Но Высоцкий же умер!» — говорю ему во сне. «Ты ничего не понимаешь, там будет его голос!» — отвечает...
Встретившись с Романом Григорьичем наяву, не смогла удержаться и, воспользовавшись служебным положением, спросила:
— Когда же, наконец, с Пугачевой и Высоцким что-то поставите — или зря мне сон снился?
— Ты что — глупая, ничего не знаешь? Я же ставил во МХАТе пьесу Рощина «Муж и жена», и на афише, там, где пишут костюмеров и декораторов, было написано мелкими буквами: «Песни В. Высоцкого». Его тогда уничтожали, не давали петь, и он меня упросил, чтобы на афише МХАТа была его фамилия. Я хотел, чтобы написали крупно «Композитор — Владимир Высоцкий», но Ефремов сказал, что это невозможно. И все же благодаря тому, что маленькими буквами его имя было написано на афише первого советского театра, обслуживающего правительство, Володе разрешили петь по стране. А потом еще мы вместе с ним и с Аллой Демидовой репетировали «Федру» Расина, даже пленка где-то сохранилась... Это уже потом была «Федра» Цветаевой с Демидовой и Певцовым. Алла Сергеевна до сих пор плачет и говорит, что это лучшее, что было у нее в жизни.
Афиша — афишей, но, как это случается в жизни, первый блин вышел классическим комом: задуманный Виктюком к постановке телевизионный спектакль с участием Владимира Высоцкого — ставить режиссеру категорически запретили-
Сорвалась по вине того же тогдашнего теленачальства и вторая попытка режиссера поработать с Высоцким на ТВ. Роман Григорьевич рассказывал, что Владимир Семенович «должен был сыграть на телевидении семь ролей Шекспира с Ритой Тереховой. В ту пору она была в совершенно уникальной форме... Начали работать. Но телевизионный начальник стал насмерть: мол, он никогда не покажет этого говна советским зрителям. Так нас разъединили... И играл другой хороший артист. Но этого единения и родственности душ между нами уже не было...»
А вот — одно интересное наблюдение и сравнение одновременно. Кинорежиссер Андрон Кончаловский вспоминает, как в начале 70-х годов молодой театральный режиссер- постановщик Роман Виктюк пригласил его и Андрея Тарковского на спектакль в Калинин: «Познакомились с режиссером. Молодой. Нервный. Горит одержимостью.
— Сейчас начнем, — сказал он.
Открылся занавес. Декорация довольно модерновая. Насчет героя запомнилось больше всего то, что он, кажется, был в кожаных джинсах. Тогда такие носил только Высоцкий, недавно женившийся на Марине Влади».
В критическо-аналитической статье Ольги Новиковой о творческих поисках Романа Виктюка читаем: «Наши специфические русско-советские беды при всей их тяжести — не исключительный случай, а концентрация зла. Это почувствовали некоторые крупные художники семидесятых годов (А. Тарковский, В. Высоцкий), уверовавшие не в «грядущие перемены», а в космос внутри человека, выстроившие свои художественные миры на философской основе, на осмыслении социальных конфликтов как частных случаев извечного поединка добра и зла, любви и ненависти.
Отсюда, с этой стороны нашей общественно-политической сцены, вышел Роман Виктюк со своей неуместной энергией страсти в пору всеобщей апатии. Ему не нужно было преодолевать либеральные иллюзии, потому что у него их не было изначально.
Виктюк — самый отъявленный западник».
И — далее «...«Мне вчера дали свободу — что я с ней делать буду?!» Этот пророческий вопрос Высоцкого оказался крайне актуальным для большинства деятелей литературы и искусства. Виктюк знал и знает, что делать со свободой. Он эстет в подлинном смысле слова, то есть сторонник полной свободы в выборе материала».
Роман Григорьевич Виктюк не любит распространяться о своем знакомстве с Владимиром Высоцким. Да и некогда ему этим заниматься.
Его захватили новые планы, идеи, постановки, он ищет пути их воплощения, он — на сцене, в театре, он живет и дышит этим...
P.S. В выпущенном издательством «Книга» в 1988 году, к 50-летию Владимира Высоцкого, сборнике его стихов, песен и воспоминаний о нем «Я, конечно, вернусь...», на странице 162, опубликовано фото листка из иностранного настольного календаря за 23 января. На самом листке — текст песни Владимира Семеновича «Слева бесы, справа бесы...», сверху него, по-английски, — адрес канадского знакомого Высоцкого Миши Аллена, и чуть правее — напоминание: «Позвонить Роману!» Все — автографы Высоцкого.
В предлагаемом ниже интервью Романа Григорьевича Виктюка американскому высоцковеду Марку Цыбульскому режиссер утверждает, что Высоцкий в календаре сделал для себя пометку, оставил напоминание, что должен позвонить именно ему, Виктюку. Возможно оно и так Стихотворение о бесах написано поэтом в январе 1979 года. День 23 января в этот год выпал на вторник На календарном же листке по-английски значится «пятница». Значит, календарь не за 1979-й и не за 80-й год.
Но именно в эти, последние годы своей жизни, Владимир Высоцкий довольно часто попадал в автомобильные аварии, бил свои иномарки, и с их ремонтом и покупкой запчастей к ним ему помогал другой Роман. Фамилия его — Фрумзон. Так что — не исключен планировавшийся звонок поэта именно Роману Фрумзону, а не Роману Григорьевичу Виктюку.
Марк Цыбульский, бравший у Романа Григорьевича это самое «высоцкое» интервью, тоже с осторожностью относится к утверждению Виктюка насчет пометки о телефонном звонке поэта именно ему. На Интернет-форуме «О Высоцком», где пользователи комментируют его интервью с театральным режиссером, Марк пишет: «Что касается «позвонить Роману»... На роль «Романа» вполне претендует Роман Гофман, приятель Высоцкого, живущий в Торонто. Учитывая, что на том же календарном листке, где справа «позвонить Роману», слева записан адрес торонтчанина Миши Аллена, Гофман имеет больше прав, чем остальные, полагать себя «тем самым Романом». Но режиссер утверждает — поверим ему!
О ВЛАДИМИРЕ ВЫСОЦКОМ вспоминает РОМАН ВИКТЮК
Марк Цыбульский: — Вы были одним из очень немногих режиссеров, которые включали песни Высоцкого в свои постановки еще в 1970-е годы...
Роман Виктюю — В самый первый раз я включил песню Высоцкого в свою постановку в Одесском русском драматическом театре. «Где твои семнадцать лет? — На Большом Каретном!» Она проходила через весь спектакль, звучала там несколько раз. Это было немыслимо, но имело бешеный успех. На этот спектакль было невозможно попасть, поверьте мне! Это была пьеса Льва Корсунского об алкоголиках. Названия я не помню, это было в 1977 году, слишком много лет прошло...
М. Ц: Высоцкий сделал запись специально для этой постановки?
Р. В.: Нет, это запись с парижской пластинки, мне Сева Абдулов передал эту пленку. В Советском Союзе та запись еще практически не была известна. Помню, Сережа Соловьев смотрел этот спектакль и не мог понять, как мне удалось вставить песню Высоцкого, и как ее не вырезали. А ее не только не вырезали — она стала лейтмотивом всего спектакля.
М. Ц: Следующей Вашей постановкой с песнями Высоцкого, как я понимаю, была пьеса М. Рощина «Муж и жена»?
Р. В.: Там было шесть его песен. «Дом хрустальный на горе для нее...», других не помню. Вот для этой постановки Высоцкий специально напел кассету и передал мне. Все песни исполнил в спектакле Сева Абдулов.
А Олег Николаевич (Ефремов. — М. Ц.) так испугался, что в спектакле будут песни Высоцкого... И в афише уже там, где бутафоры, помощники режиссера, было написано: «Песня Высоцкого». Не песни, а песня. Я об этом рассказывал, Ефремов мне однажды позвонил и сказал: «Этого не может быть!» Я показал ему потом афишу. И он замолчал.
Это, должен Вам сказать, было первое упоминание фамилии Высоцкого на мхатовской афише. После этого он получил право ездить по стране, потому что МХАТ — академический театр, и он был там обозначен. Поверьте, с моей стороны это был поступок непростой.
В этом было и некоторое безумие с моей стороны. В этом есть мое счастье Я знаете, сколько таких вещей вытворял! Я даже однажды в Ленинграде посмел в пьесе Гольдони... Там выходил артист и перед первым актом читал отрывок из «Голоса из хора» Синявского, а перед вторым актом он читал отрывок из Нобелевской речи Солженицына. Пятнадцать или двадцать минут такого текста, — и цитадель революции все это съела. Съела, потому что не поняла ни-че-го! Только один старенький человек ко мне подошел после спектакля и сказал: «Вы понимаете, что Вы сделали?» Я говорю: «Да, я понимаю». Он мне поцеловал руку и ушел. Потом, когда я Синявскому это рассказывал, он просто плакал.
Возвращаясь к Высоцкому, могу сказать, что он был просто поражен, что его песни вошли в спектакль. Мы встретились у Севы, он все говорил: «Этого не может быть!» Но это было.
М. Ц.: А в свои спектакли Вы Высоцкого не приглашали?
Р. В.: Я хотел протащить его на телевидение. Я придумал такую постановку «Мне от любви покоя не найти», где он в постановке с Тереховой должен был сыграть шесть ролей Шекспира. Ну, конечно, ничего не вышло. Лапин сказал: «Кого угодно, но не Высоцкого». Это было бесполезно и пробовать...
М. Ц.: Вы по жизни часто общались с Высоцким?
Р. В.: Мы дружили с Севой Абдуловым, так что у него мы встречались частенько. Однажды Юрий Александрович Завадский даже попросил меня, чтобы я его привел к Абдуловым, когда там будет Володя. И это был замечательный вечер!
М. Ц.: А позднее Вы использовали в своих постановках песни Высоцкого?
Р. В.: Да, конечно. Но это уже все было просто. Это уже были другие времена. Это уже было — «пожалуйста».
М. Ц.: Какое Ваше мнение о Высоцком-актере?
Р. В.: Самое высокое. Была у меня идея такая, чтобы в постановке «Федры» Алла Демидова играла Федру, а Володя — Ипполита. Потом, когда его не стало, я этот спектакль поставил с Демидовой. Алла говорила, что у кого-то была пленка с записью, где звучит Володин голос. Мы хотели эту запись включить в спектакль, но мы ее не нашли.
М. Ц.: Так они уже начинали репетировать с Демидовой?
Р. В.: Одна репетиция была, всего одна. И кто-то из ребят в радиорубке записал, но эту пленку не нашли. Это было незадолго до смерти Высоцкого, в 1980-м году.
М. Ц.: Высоцкий с Демидовой начинали репетировать и пьесу для двоих Теннесси Уильямса, в которой Высоцкий хотел выступить и в качестве режиссера. Как Вы считаете, у него были задатки такого рода?
Р. В.: Вы знаете, Высоцкий мыслил очень оригинально, но мог ли он это воплотить пространственно, я не знаю.
Я видел, как Высоцкий репетирует, я видел весь — от начала до конца — процесс постановки «Вишневого сада». Но там был Эфрос. Володя его боготворил, он был в нем просто растворен — и это было фантастически интересно. Фантастически!
Я помню, когда был прогон, и пришел Любимов с товарищами. Они настолько мерзко это смотрели — отрицательно, резко отрицательно. Потом я тоже ставил на Таганке, так что я это отношение Любимова испытал на себе. Сейчас мы с ним дружим, с Юрием Петровичем...
А Вы знаете, что в какой-то книге опубликован листок календаря, на котором рукой Высоцкого написано: «Позвонить Роману»? Это он мне звонить собирался.