«СЛУШАЙ, КРАСНАЯ АРМИЯ!!!» 10 глава
«СЛУШАЙ, КРАСНАЯ АРМИЯ!!!»
10 глава
От Берлина на юг. Эльба. Тяжёлый бой за автостраду Дрезден-Лейпциг. Обходим Дрезден. Половина этой груды развалин ещё у немцев. За Дрезденом начинается сплошной лесной массив. На юг! Там Судеты, а за ними Чехословакия.
— Куда идём? — спрашивают бойцы у офицеров.
— Куда идём? — спрашивают офицеры у генерала.
— На юг! — басит генерал, и голос его слышен в грохоте моторов.
Город Фрейберг.
— Не сдаются немцы?!
— Уничтожить, и на юг!
За Фрейбергом начинаются Судеты.
Это отчаянный, неповторимый по своей стремительности и талантливому замыслу марш.
Удар настолько стремителен, что немцы в панике разлетаются по окрестным лесам, бросая технику и склады.
— Не ввязывайтесь в бой, старайтесь обойти противника и… на юг! Спать не разрешаю никому!
Заправляемся по дороге немецким горючим, благо его здесь много.
С ходу сбиваем немецкие засады и заслоны и вгрызаемся в горы.
Ливень. Обходим укреплённый городок. Машины вязнут в грязи. Разбираем полуразрушенные дома, пилим деревья, валим всё в грязь и на руках выволакиваем машины к шоссе. Моторы нагреты докрасна. Смеркается.
— Зажечь фары! — такая команда раздаётся впервые за всю войну, и тысячи фар режут сырой мглистый воздух.
Какой-то танкист запускает ракету, чтобы осветить своему танку путь через переправу.
Один кричит:
— Ты что, ошалел или древесного напился?!
— Свети! Лучше ехать! — кричат другие.
Один из танкистов застревает, и его пытаются вытащить. Колонна встала.
— Лейтен-а-ант Вульфович! — пищит радистка, и у меня такое впечатление, будто её кто-нибудь ошпарил.
Прыгаю в радийную машину. Она протягивает мне один наушник. Слушаю.
— Говорит Прага! Говорит чешская Прага! Слушай, Красная Армия! Слушай, Красная Армия! В Праге восстание. В городе баррикады. У нас мало оружия. Немцы убивают женщин и детей, разрушают город. Братья, спешите! Мы ждём ваших танков и самолётов! Братья русские, помогите Праге!
Так вот куда мы рвёмся третьи сутки, так вот почему генерал не разрешает никому спать.
А по эфиру несётся:
— Говорит Прага! Говорит Прага! Говорит Чесская Прага! Радиостанция Прага една! Слушай, Красная Армия! Слушай, Красная Армия!
Цинвальде и Альтенберг — вот они два последних немецких города. Вот они ключи к перевалу через Судеты. Но немцы держатся за них, как утопающий за соломинку.
— Шалишь, скотина-фриц, — сипит уже генерал и поворачивает колонну с шоссе на железнодорожное полотно.
Танки медленно и с лязгом ползут по железнодорожному проходу, обваливая края насыпи. Не приведи бог, чтобы машина здесь встала! Ведь всё остановится.
Прыгая как лягушки, раскачиваясь из стороны в сторону, медленно едут по шпалам автомашины и транспортёры. Лопаются камеры, летят рессоры, громыхают бочки, сваливаются ящики со снарядами. Из машины вываливается радистка, дежурившая у рации. Так натрясло, что её тошнит, и, кося глазами, она валится на землю.
— А руки у вас зачем?! — кричит за генерала адъютант. — Все вперёд, и поддерживать кузова!
Каждую машину сопровождает 15–20 человек, поддерживая кузов.
Спуском машин с насыпи в лесную чащу занимается группа в 40–50 человек. Машины спускают, цепляя тросом за раму и за деревья.
Через несколько часов различаются «неприступные» укрепления Альтенберга, обстрелянные с тыла и захваченные врасплох этим головокружительным манёвром.
Генерал тихо смеётся:
— Вояки-дойчи! Хлопот мне с вами.
— Ну, на юг, товарищ генерал, — говорит адъютант.
— На Прагу, товарищ капитан! — отвечает генерал и садится в транспортёр. — Раздать карты до Праги!
«На Прагу!» — уже написано на флагах и на броне танков.
«На Прагу! На Прагу!» — стучит в сердце каждого воина.
Начинается рискованный спуск по южным кручам гор. Командиры машин бегут впереди, выбирая удобные дороги и следя за тем, чтобы танк не сорвался в пропасть. Одно неосторожное движение водителя, и не найдёшь обломков машины.
Приходится подменять механиков-водителей и шоферов. Ведь четверо суток не смыкали глаз. Подменённые валятся на броню и засыпают. Люди придерживают автомашины с плохими тормозами и подкладывают камни под колёса. Ведь сорвётся тормоз, и несколько машин полетит вниз.
— Вон, вон, смотрите, деревня внизу!
Въезжаем в деревню, и на выезде из неё начинается прекрасное шоссе.
— Включай четвёртую!
— Вперёд!
И огромный запас энергии выплёскивается наружу.
Отпускай тормоза! Вот она братская славянская земля — ЧЕХОСЛОВАКИЯ!
На Прагу! На Прагу! На Прагу! — тарахтят гусеницы танков.
На-а Пра-гу-у-у! — свистит ветер на штыре антенны.
К дорогам, по которым движется наша танковая армия, выходят десятки тысяч жителей и забрасывают цветами пролетающие мимо машины. Группа молодых людей скандируют:
— На Прагу! На Прагу! На Прагу!
— Наздар! — несётся из рядов чехов.
— Наздар! (Здравствуйте!) —
Несётся в ответ с советских машин.
— У-Р-РА!!!
— Ать жие Руда Армаде!
Ать жие Чехия!
Вот дьявольщина! Просто не везёт.
Вынужденная остановка. Надо заправить машину горючим и перемонтировать заднее колесо. Съезжаем на обочину.
Собирается толпа чехов. Нас тащат от нашей машины. Водитель заправляет машину, а несколько чехов монтируют колесо. Стол, покрытый белой скатертью, появляется на улице. Нам дают умыться и сажают за стол. Угощают щедро и шумно…
Возле каждого бойца усадили по девушке, и трудно сказать, какая из них краше.
— Ой, дорогие, вы мне здесь всех бойцов пережените, — смеюсь я.
— Да, — говорит старик за моей спиной, — обязательно переженим, вот только вашу свадьбу мы наметили первой.
И впрямь, по обе стороны сидят такие hezky s?e?ni (красивые девушки) что глаз не оторвёшь.
А люди хохочут и требуют, чтобы я поцеловал ту, которая мне больше нравится. Целую обеих. Они обе замечательные. Восторг всеобщий.
И старик замечает:
— О! этот хлопец не промах.
Машины готовы к отъезду. Идём к шоссе.
Где-то справа, по параллельным дорогам отступает на Прагу большая немецкая группировка. Если они первые войдут в город, то нас ждут тяжёлые бои, чехов — смерть, Прагу — разрушение.
Шоссейная дорога становится всё лучше и шире, и, наконец, переходит в автостраду. Мелькают километровые указатели:
— До Праги 100 км, 82, 61.
Нога водителя до отказа вдавила педаль акселератора, и на сидении уже не трясёт, а мерно качает.
Скорость 50, 52, 65, 72 км.
Ничего не слышно кроме свиста ветра. Гибкие штыри антенны и те ломаются.
До Праги 40, 36, 28, 17 км.
Нет, фриц, не обгонишь!
Вот она Прага! Это блиц!
Защитники пражских баррикад приготовились к смерти, когда узнали, что огромные танковые колонны движутся с севера на столицу. Многие прощались с родными и близкими. Почти никто не мог себе представить, что это советские танки.
Марш с боями от Берлина до Праги в течение 5 суток казался немыслимым и фантастическим.
Не верили ни слухам, ни телефонным звонкам. Поверили только своим глазам. По широкому северо-западному шоссе со стороны аэропорта на город неслась бронированная лавина, и красные флаги рвались на ветру и говорили сами за себя.
Это было утром 9 мая.
Прошло четверо суток с того момента, как голос радиостанции «Прага 1» посылал в эфир клич о помощи:
— Слушай, Красная Армия!
— Адь жие Руда Армада! — неслось с баррикад и в ответ:
— Наздар! Родные, скорее расчищайте проходы в баррикадах.
Автоматчик-доброволец, доктор медицины, журналист и актриса с ожесточением отбрасывают булыжник.
Я пытаюсь оттащить большое бревно, но оно не поддаётся. С помощью повстанца оттаскиваю бревно в сторону, утираю пот. Передо мной стоит молоденькая девушка с повязкой на рукаве. Светлые волосы выбились из-под яркого платка. Тёмная короткая курточка и брюки. Её живые глаза смотрят на меня хитрым прищуром. Наконец она выговаривает, стараясь не ошибиться:
— Как тебья зовут?
Ой, как смешно у неё получается.
— Меня зовут Теодор, а тебя?
— Меня зовут Квета, — отвечает девушка и убегает на окрик одного из командиров.
Вот первые танки переползают через остатки баррикад и мчатся к центру города, где всё ещё идут бои, а оттуда в восточную часть к рабочим районам.
6 лет серые крысы ползали по телу Чехии. 6 лет она была немецким протекторатом. И вот, наконец, долгожданный час наступил. Люди срывают немецкие таблички, бьют стёкла с немецкими вывесками, выкидывают на помойку бумаги с немецкими штампами.
Всех немцев и немок гонят на площади.
Немцы раздеты, на лбу крест, на спине фашистский знак.
— Вы хотели быть заметными, вы везде кричали «Ich bin Deutsch», ну вот вам теперь, каждому видно.
Немок стригут наголо и с ними заодно тех немногих шлюх, которые променяли родину и честь на оккупационное удовольствие.
— Всех немцев работать!
Бывшие господа города разбирают баррикады, мостят улицы, укладывают трамвайные рельсы.
Подъезжаю к баррикаде, которую разбирают немцы. Раздаётся команда: «Ложись!», — и все немцы падают ниц. Спрашиваю чеха:
— Зачем это вы делаете?
— Слишком большая честь для немцев смотреть на победителей и их технику. Пускай теперь в землю смотрят. Это для них подходящий объект.
Пытаюсь убедить молодого чеха, что это уж слишком, да и бесцельно.
— Э, нет, товарищ, — говорит чех, и в его глазах пробегают искры гнева, — мы вам этих немцев не отдадим. Вы слишком милосердны и отходчивы. У нас с ними свой счёт.
— Ну, свой, так свой. Вы тут хозяева.
На улицах толпы празднично разодетых людей. Нельзя остановить машину. Тут же осаждают с вином и угощениями.
Из подъезда выбегает пожилой чех в шляпе, сбитой на затылок, и преграждает путь машине. У него в руке — литровая бутылка, в другой — несколько рюмок:
— Zu?astne se na?eho veseli (Примите участие в нашем веселье).
Останавливаюсь.
— Я эту бутылку 6 рокив зарыл в землю на день победы. Я должен с вами её выпить.
Собирается толпа вокруг машины.
— За победу!
Пью сам и бойцы пьют по одной.
— Ну и палинка! Прямо так и укладывается.
Толпа хором требует, чтобы мы выпили ещё. Отказываюсь, а Медведев смотрит на меня умоляющими глазами. Он умудряется на радостях опрокинуть две рюмки, а я предлагаю тост:
— За ваше здоровье, дорогие друзья! За нашу дружбу!
Только к вечеру в районе сбора я чувствую, что ноги меня больше не держат.
Нет, это не палинка. Это смертельная усталость и бессонные ночи. А тут ещё столько впечатлений. Всё это как чудесный сон. Сон?.. Скорее спать, спать, спать. И на 14 часов всё проваливается в небытие.
Спят все. Первый и единственный раз спим без охраны.
На следующий день к вечеру друзья приводят меня в дом, где собирается большая компания наших офицеров и чехов, жителей города. Вместе со мной идёт Наум Комм. Принимают нас как самых родных и близких. Усаживают, готовят угощение. Недостатка ни в чём не будет. Мы предусмотрительные гости и захватили с собой всё необходимое. Постепенно сходятся все приглашённые. Я сижу в углу просторной комнаты в мягком удобном кресле.
С шумом и приветствиями входит изящно одетая девушка. Светлые волосы в гладкой, строгой причёске. Я с трудом узнаю в ней ту самую девчушку, которая обратилась ко мне на баррикаде.
Она подходит ко всем по очереди, протягивает руку и спрашивает:
— Как тебья зовут? — И услышав ответ, повторяет, чтобы не забыть:
— Майор Льоша, подполковник Женя, сержант Виктор, просто Наум. — Каждый получает по дополнительному вопросу:
— А у тебья жена есть?
Конечно, жён ни у кого не оказывается, и, лукаво улыбаясь, движется дальше. Моя очередь была последняя, и я поднялся.
— Я знаю, как тебья зовут, — заявила девушка после небольшой паузы, — товарищ старший лейтенант, а у тебья жена есть?
В компании оказалось 11 холостяков, и я для разнообразия заявил:
— Есть хорошая жена и двое детей.
— Очень хорошо, — заявила удовлетворённо Квета, но села почему-то рядом с майором Лёшей.
Пригласили всех к столу. Были замечательные тосты, речи и рассказы.
Каждые полчаса Квета подходила ко мне и говорила:
— Теодор, у тебья дома жена и…
— Четверо детей, — заканчивал я её обращение.
Каждые полчаса у меня прибавлялось по ребёнку, и когда начали танцевать, у меня их было уже 12.
Вы знаете, что такое Победа; вы можете себе представить, что такое освобождение Праги; вы знаете, что такое 22 года?! Я был без памяти влюблён в эту белокурую девушку и с горя отчаянно ухаживал за полноватой шатенкой Властой и танцевал со всеми по очереди, кроме Кветы.
Нельзя сказать, чтобы она на это не обращала внимания.
Приказ Верховного Главнокомандующего отмечает заслуги нашего соединения в освобождении столицы Чехословакии.
Нашему батальону присваивается имя «Пражского». За приказом следует большое награждение.
За Берлинско-Пражскую операцию получаю награду и я.
Батальон стоит в 40 км от города, но я каждый вечер езжу в Прагу.
Меня уже знают на КПП, но поймать меня не так-то легко. У меня хорошая машина, и я отлично знаю объездные дороги, а когда тороплюсь, то иду на хитрость и проскакиваю контрольные пункты.
Большой компанией едем в город отметить полученные ордена.
Поздравления, шум, шутки и песни. Мы уже хором поём чешские песни, а наши чешские друзья прекрасно поют русские.
За столом распевают:
Напий, братишечку, напий,
Напийся с глубока.
А можно же се не сейдеме
Однешка до рока.
А можно же се,
А можно же не,
А можно же се не сейдеме
С террасы разносится по всему саду и приобретает новое, особое звучание:
Широка страна моя родная,
Много в ней лесов, полей и рек.
Я другой такой страны не знаю,
Где так вольно дышит человек
На тёмное, усеянное звёздами пражское небо со стороны Градчан выплывает огромная мирная луна. По-моему она счастлива и тихо смеётся…
«Всюду жизнь привольна и широка,
Точно Волга полная течёт…»
Иду вместе с Кветой по дальним аллеям сада.
Разве в такое время что-нибудь выговоришь? Подходим к калитке. Луна! Да разве это луна? Это же лунища! Я такую никогда не видел.
Квета совсем рядом. Лунный свет мягко освещает её лицо и глубокие ласковые глаза. Наклоняюсь к ней, её лицо совсем, совсем близко. Она почти не дышит. Вижу только большие глубокие, искрящиеся счастьем глаза и в уголках рта еле заметное, девическое, тревожное — «Не надо, сейчас не надо». Это всё луна виновата, эта огромная лунища над Пражским Кремлём.
Эй, луна! Ну что ты смеёшься?! Не надо мной ли? Что ты понимаешь? Всё равно я видел в её глазах, видел. Я сам могу с тобой посмеяться.
— Как хорошо!
— Что хорошо?
— Да всё хорошо! Победа, Прага, Кветушка, вот эти деревья, вон те люди, все звёзды, песня «Широка страна моя родная»…
Поднимаются тучные хлеба первого мирного урожая. В стране разгорается ожесточённая политическая борьба. Приближаются выборы.
Пора нашим войскам оставить землю гостеприимной Чехословакии.
Много ли нам надо на сборы?!
Несколько часов.
29 июля 1945 года в районе Смихов на площади Ростислава Штефаника скопление народа.
Лёгкий ветерок играет красным полотнищем. Полотнище огромно и под ним скрыт памятник героям-танкистам, павшим при освобождении города Праги.
Вся площадь украшена Чехословацкими и Советскими флагами.
Мерно и торжественно проходит церемония открытия памятника.
На трибуне наш командарм дважды Герой Советского Союза генерал-полковник Лелюшенко.
— Сегодня мы открываем памятник героям-танкистам, павшим в боях за освобождение Праги, за свободу и независимость нашей родины.
В абсолютной тишине над головами присутствующих летят слова командарма. Доносится эхо с прилегающих улиц, и, кажется, что древний город повторяет эти слова, чтобы запомнить их не многие годы.
— Спите спокойно, герои. Мы клянёмся твёрдо стоять на страже завоёванного мира.
Танкисты спускают натянутый на монумент красный шёлк, и взорам столицы открывается высокий гранитный пьедестал. На пьедестале устремлённый ввысь покрытый бронзой тяжёлый танк «Иосиф Сталин». На броне цифра 23 и пятиконечная звёздочка.
Надпись:
«Вечная слава героям,
Гвардейцам-танкистам
Армии генерала Лелюшенко,
Павшим в боях за свободу
И независимость нашей
Великой Советской Родины.
9 мая 1945 года.»
И надпись на чешском языке:
«9 мая 1945 года
Гвардейцы-танкисты свободили от немецких захватчиков Прагу.
Из числа особо отличившихся пали смертью храбрых….»
Следуют имена.
Тысячи глаз устремлены на памятник, и над площадью в гуле и рокоте воскресают имена погибших:
— Но-во-жи-лов Бо-рис И-ва-но-вич, — толпа колышится как прибой, и по площади несётся, — Е-го-ров Па-вел И-ва-но-вич…
Голос командарма, усиленный динамиками, покрывает рокот площади:
— Вам, воины Чехословацкой армии, вам, жители города Праги, передаю под охрану памятник героям-танкистам.
Происходит смена караула, и воины Чехословакии принимают охрану памятника у гвардейцев-танкистов.
Я слышу за спиной:
— Никогда не увянут цветы на этой могиле!
Оборачиваюсь. Женщина в трауре. В руках у неё огромный букет красных цветов. Она медленно движется вперёд, и перед ней расступаются люди. Разрывается цепь почётного караула. Женщина Праги подходит к памятнику и рассыпает цветы у его подножья.
Десятки, сотни, тысячи людей устремляются к постаменту и кладут венки, букеты, корзины с цветами.
Постамент утопает в цветах.
Это уже не церемониал, это народное шествие к могиле своих освободителей.
Смотрю, и крепнет вера.
— Нет. Нас здесь никогда не забудут. Это родство скреплено кровью и жизнями лучших из лучших.