Генерал н. с. батюшин. портрет в интерьере русской разведки и контрразведки

Генерал н. с. батюшин. портрет в интерьере русской разведки и контрразведки

В русской армии со времен Петра I генералы обязательно обозначались по роду войск: от инфантерии, от кавалерии, от артиллерии. В XX столетии, открывшем эпоху тотального шпионажа, который окончательно оформился в годы Первой мировой войны, впору было бы ввести генеральское звание от разведки и контрразведки или, по-нынешнему, генерала от спецслужб.

Полновесное генеральское звание за заслуги в освоении нового вида оружия, годного и для мирного, и для военного времени, в российской армии первыми получили два кадровых военных – Николай Августович Монкевиц и его тезка Николай Степанович Батюшин.

Занимаясь поиском и изучением материалов для биографии второго русского генерала от контрразведки Н. С. Батюшина, понимаешь, сколь трудна для современных историков задача воссоздать его реальный облик, ибо судьбы и того, и другого генерала будут понятны лишь в контексте крестного пути, выпавшего на долю первого поколения отечественных военных разведчиков и контрразведчиков.

Пионеры своего дела, верные защитники России, ее пламенные патриоты, они должны были ежедневно своей особой, самоотверженной службой под пристальным вниманием коллег – боевых офицеров и унтер-офицеров преодолевать непонимание, а порой и высокомерие царедворцев и царских генералов, многие из которых, как оказалось, безнадежно устарели для ведения вооруженной борьбы в новую эпоху. Нередко у них проявлялось даже преступно беспечное отношение к делу. Преодолеть барьер неприязненного отношения можно было лишь безупречной нравственностью и безукоризненным поведением.

У февральских временщиков 1917 г. первое поколение разведчиков и контрразведчиков оказалось под подозрением, многие из них – в положении изгоев.

В послеоктябрьский период жандармы, полицейские, разведчики и особенно контрразведчики сразу были отнесены к категории заклятых врагов советской власти. В последующие годы государственные и военные архивы с секретными фондами, содержащими материалы российских спецслужб, нужны были не для изучения истории разведки и контрразведки России, а для поиска в них сведений о бывших их сотрудниках и тех, кто с ними был связан. Если обнаруживали среди выявленных еще живых, то их безжалостно уничтожали только за то прошлое, которым они в душе наверняка гордились. Горько сознавать, что эта работа длилась даже не десяток, а два десятка лет; ее прервала лишь начавшаяся в 1941 г. война.

Что же касается военной эмиграции, то, понятно, сведения закордонных агентов советских спецслужб о Монкевице, Батюшине и им подобных проходили по особо ценной информационной рубрике. Как писала русская писательница Н. Н. Берберова, долгие годы жившая за рубежом, они были людьми из «.„той среды, которой предстояло быть истребленной». А они и на самом деле в подавляющем большинстве были ликвидированы. Они не оставили потомкам ни рассказов о былом времени, о себе, о делах своих, ни каких-либо документов (конечно, если не считать скорбные, весьма специфические биографические рассказы, исповеди, эпизоды, запротоколированные следователями во время допросов тех их них, кто был арестован и допрашивался в советские годы).

В противоположность этому в Европе, вплоть до Второй мировой войны, знатные и не очень знатные участники тайного фронта издавали свои мемуары. Изданные мемуары неравноценны по содержанию. Однако они позволили увидеть общую картину невиданной доселе по своим масштабам секретной войны. Их содержание стимулировало специалистов обобщить результаты работы разведки и контрразведки, наметить современные пути и определить наиболее эффективные формы, методы и средства ее ведения в настоящем, строить прогнозы на будущее, изыскивать возможности по своевременному новейшему техническому обеспечению этой теперь уже не только военной, но и государственной специфической сферы деятельности.

В ряду этой литературы бесспорно на первом месте стоит книга тогдашнего руководителя германских спецслужб Вальтера Николаи «Тайные силы» (1924). Эта книга – организационный отчет о проделанном, мастерски сработанный для увековечивания себя и своих коллег и в назидание потомкам. Отчет производил впечатление не столько изложением гигантского труда контрразведчиков (о главном, сокровенном в своих делах ни один настоящий разведчик публично никогда не расскажет), а в первую очередь своей, скажем, необычной доселе философией. Подрывная работа во враждебном лагере, без чего нельзя добиться победы в войне, по Николаи, есть комплекс целенаправленных системных мер, осуществляемых разведкой, контрразведкой и иными учреждениями, организованными в государственном масштабе.

Вальтер Николаи убедительно показал, что в XX в. специальные службы стали одной из составляющих современного цивилизованного мира, что в функциональном и организационном отношении они принадлежат государству в целом, а не какому-либо отдельному ведомству.

Вторая книга мемуаров, особенно интересная русским специалистам, принадлежала руководителю австро-венгерской аналогичной службы времен Первой мировой войны Максу Ронге и называлась «Война и индустрия шпионажа» (1930). На русском языке она впервые увидела свет в СССР в 1939 г. под названием «Разведка и контрразведка».

Сюжеты тайной войны, относящиеся к Восточному фронту, противоборству с разведкой и контрразведкой России, занимали много места в обеих книгах. Причем к российским коллегам – прямым их противникам по ту линию фронта, в первую очередь к Н. С. Батюшину, – авторы указанных книг относились без высокомерия, тактично и подчеркнуто уважительно. На исторической родине хотя бы тысячную долю этого, если не уважения, то понимания!

Однако исторического спора-диалога теперь уже на ниве литературно-исторической, пропагандистской в те годы не получилось. Российские визави немцев и австрийцев вынужденно молчали, многих уже не было в живых. И лишь в 1939 г. в Софии на русском языке вышла книга «Тайная военная разведка и борьба с ней». Ее автором был Генерального штаба генерал-майор Николай Степанович Батюшин. Как его книга явилась первой в ряду аналогичных книг по истории разведки и контрразведки России времен Первой мировой войны, так и настоящий сборник является первым в серии книг о выдающихся русских разведчиках и контрразведчиках начала XX в., предполагаемых к изданию под эгидой «Общества изучения истории отечественных спецслужб». Делается это совершенно осознанно. Именно они заложили основы этих служб, которые уже век и более служили и служат своему Отечеству…

Николай Степанович Батюшин родился 26 февраля (ст. ст.) 1874 г. в мещанской семье в Астраханской губернии (точное место рождения неизвестно). В Астрахани в 16 лет успешно окончил реальное училище – единственное в то время доступное для детей незнатного происхождения среднее учебное заведение. И сразу же после этого, летом 1890 г., сдав испытательные экзамены по «математическим предметам», был зачислен рядовым юнкером прославленного Михайловского артиллерийского училища в Санкт-Петербурге. Мы, видимо, никогда не узнаем, какая счастливая звезда вела за собой юношу с далекого юга на север империи и те счастливые обстоятельства, которые сопутствовали ему при сделанном выборе.

За три неполных года учебы в одном из старейших военных учебных заведений России, исключительно богатом своими передовыми учебными и педагогическими традициями, провинциальный юноша, рано обнаружив свои природные дарования, сразу вошел в число самых успевающих и дисциплинированных воспитанников. В этот срок он последовательно прошел все военные ступени: рядовой юнкер, унтер-офицер, портупей-юнкер и, наконец, по окончании училища по первому разряду был произведен в подпоручики. Именно здесь он сформировался как личность.

В особой атмосфере альма матер, располагающей к серьезной учебе, самообразованию, у него развились такие ценные качества, как творческое отношение к любому делу, основательность и ответственность в решении задач, которые ставила перед ним жизнь. Сильны были в нем тяга к знаниям, ко всему новому. За годы учебы в столице он приобщился к высоким образцам духовной культуры – литературе, поэзии, театру. Как товарищ он был надежен, в отношениях с друзьями – по-особенному прям и честен, никогда не кривил душой.

Не имея ничьей протекции, кроме симпатий ведущих педагогов училища (преподаватель химии хотел видеть его своим будущим коллегой), Батюшин получает направление на службу по специальности в 4-ю Конно-артиллерийскую батарею Виленского военного округа. Служба идет успешно. Сразу по прибытии он назначен учителем в учебную команду двух батарей, а несколько позже становится уже заведующим этой команды.

Дважды во время службы (в общей сложности почти десять месяцев) командование доверяет ему исполнять обязанности делопроизводителя в святая святых военного ведомства – батарейной канцелярии. 22-летний офицер, практически юноша, допускался к совокупной, а потому особо секретной, информации о боевой части, ее личном и офицерском составе, служебных и личностных тайнах своих сослуживцев. Не тогда ли его командиры, доверяя ему этот специфический род служебной деятельности, уже уловили в нем качество, обязательное для будущего разведчика, – много знать, но мало говорить. Это называется еще человеческой и офицерской надежностью.

Служба требовала от молодого командира полной отдачи. Он решил навсегда связать свою жизнь с армией и знал, что дальше его путь непременно пройдет через учебу в академии.

В октябре 1896 г. поручик Н. С. Батюшин зачислен в Николаевскую академию Генерального штаба, ровно через два года учебы переведен на дополнительный курс академии, который «…окончил успешно и за отличные успехи в науках произведен в штабс-капитаны».

Летом 1899 г., после успешного завершения учебы, откомандирован по старому месту службы (в Виленский военный округ), но с существенным добавлением в офицерском аттестате: «.Для ближайшего ознакомления со службой Генерального штаба» в масштабах округа. Перед офицером, которому пошел всего-навсего 26-й год, но имевшим самое лучшее по тем временам военное образование, открывались новые горизонты. Как ими воспользуется Батюшин? Как проявит себя этот явно честолюбивый офицер? Ответы на эти вопросы не заставили себя долго ждать.

1 июля 1899 г., сразу по прибытии в Вильно, штабс-капитан оказался сначала на дивизионном лагерном сборе 2-й кавалерийской дивизии, дислоцированной в округе, потом в общем сборе и, наконец, в корпусном кавалерийском сборе. Срок трехчастных учений затянулся почти на два с половиной месяца – с 5 июля по 14 сентября.

На этих сборах свежеиспеченному выпускнику академии поручили сначала выполнять обязанности старшего адъютанта и начальника штаба, а затем обязанности и поручения по службе офицера Генерального штаба. Какую оценку получил вчерашний выпускник академии на новом поприще? Временный командующий 2-й кавалерийской дивизией генерал-майор Трегубов в «…аттестации о служебной деятельности причисленного к Генеральному штабу штабс-капитана Батюшина за время участия его в лагерном сборе», заполняя соответствующие графы стандартного итогового аттестационного документа, написал ответ, теперь особо ценный для биографов Батюшина.

На вопрос о том, насколько успешно выполнял обязанности и поручения выпускник академии, генерал собственноручно записал: «Все эти должности и поручения штабс-капитан Батюшин исполнял с безукоризненной точностью и вполне отлично». И далее следуют записи по 4, 5 и 6-му пунктам аттестации: «Отличаясь воспитанной выдержкой, держит себя с большим достоинством и служебным тактом как в обращении к старшим и начальникам, так и вообще ко всем младшим себя»; «Здоров, вынослив и неутомим»; «Самолюбив и чуток к правде и справедливости. Самостоятелен, энергичен, к делу службы относится с любовью и принимает решения на основании здраво-логических выводов, не нуждается в посторонней помощи». Генерал-майор к последнему тексту отдельной строкой добавил явно от себя, без свойственного этому типу документов канцеляризма: «Вообще штабс-капитан Батюшин как человек и офицер во всех отношениях отличный».

Таков ответ на поставленный нами вопрос: большому кораблю явно открывались горизонты большого плавания. И судьба благоволила молодому дарованию.

Два года добросовестной службы в должности старшего офицера конно-артиллерийской батареи, заведующего учебной командой конно-артиллерийского дивизиона завершились приказом по Генеральному штабу от 15 сентября 1901 г. № 38 о том, что Н. С. Батюшин «…причислен к Генеральному штабу с назначением на службу в Варшавский военный округ». В этот же срок вписываются и первая награда – орден св. Станислава 3-й степени (а вообще он станет кавалером шести орденов и трех медалей), и рождение в 1901 г. первого ребенка, дочери (всего у него будет четверо детей – три дочери и один сын).

Вот тот самый поворот судьбы в жизни и деятельности артиллерийского штабс-капитана: он, говоря современным языком, попав в номенклатуру Генерального штаба, прошел служебное испытание и целенаправленно определен на службу в новый для него Варшавский округ. Ну а главное в другом – Батюшин определен осваивать новую для себя отрасль военного дела – разведку. В книге он напишет, что «свою долголетнюю службу» в разведке начал с 1901 г.

Что предшествовало этому назначению, кто увидел в нем будущего разведчика, с кем он встречался и кто убедил высокообразованного классного специалиста сменить профессию, наверняка не получая при этом и малейшей гарантии на успешный карьерный рост в новой должности, мы, пожалуй, никогда не узнаем.

Батюшин об этом повороте в своей судьбе нас, своих потомков, не известил ни прямо, ни намеком. Утешимся лишь тем, что выбор, сделанный столичными генштабистами и самим Николаем Степановичем, оказался исключительно верным. Кому, как не этому офицеру в звании штабс-капитана, в 27 лет уже зарекомендовавшему себя незаурядной личностью, можно доверить новое дело?

Главные служебные вехи Н. С. Батюшина на новом посту, которому он отдал все свои лучшие годы, таковы.

Первая должность его называлась помощник старшего адъютанта штаба округа. Самостоятельным руководителем отделения разведки и контрразведки (официальное наименование должности – старший адъютант штаба округа) станет в мае 1905 г. и пробудет в этой должности до начала Первой мировой войны. Не без внутренней гордости он напишет в своей книге: «Особенную пользу (с позиций разведчика и контрразведчика. – Авт.) принесло мне почти десятилетнее пребывание в должности начальника разведывательного отделения нашего главнейшего военного округа – Варшавского (1905–1914 гг.), на долю которого приходилось две трети границы с Германией и Австро-Венгрией». На практике это означало не что иное, как изнуряющая, без сна и отдыха, без выходных, обязательно с выездами на места, непосредственная оперативная работа на гигантском приграничном пространстве.

Назначению на пост руководителя разведывательного отделения предшествовала командировка на Русско-японскую войну с октября 1904 по май 1905 г. Здесь он исполнял обязанности помощника старшего адъютанта в оперативном отделении управления генерал-квартирмейстера штаба 2-й Маньчжурской армии, даже принял участие в боевых действиях. Именно в условиях военного противоборства с коварным и хитрым противником, несмотря на краткий срок пребывания, он смог реально осознать, что означает в современной войне ее тайная составляющая: масштабы, роль и место в современном вооруженном конфликте.

Становлению Батюшина как разведчика и контрразведчика способствовали старшие, умудренные опытом профессионалы своего дела в штабе округа, заложившие там к этому времени определенные разведывательные позиции и традиции. Так исторически сложилось, что на западных рубежах России, особенно в царстве Польском, на территории которого размещался Варшавский военный округ, клином врезавшийся в территорию двух государств – Германии и Австро-Венгрии, – вырастали первые специалисты этих служб.

По признанию Ронге, разведывательные усилия Австро-Венгрии против великого восточного соседа начали предприниматься в начале 70-х годов XIX в., а в следующие десятилетия шли по нарастающей и при этом в деловом содружестве с немцами.

Назовем лишь несколько имен. Н. А. Монкевиц заложил основы разведывательной деятельности против двух империй – германской и австро-венгерской с территории округа, будучи там на службе с марта 1897 г., последовательно исполняя обязанности сначала помощника, а затем старшего адъютанта штаба округа. Именно к нему в качестве помощника был и направлен Батюшин в 1901 г. Совместная служба их на Саксонской площади Варшавы длилась до лета 1904 г.

Неоценимую услугу разведывательным и контрразведывательным усилиям страны оказывала первая генерация российских военных агентов (атташе) в Австро-Венгрии. Вот их имена: подполковник, а позже полковник Степан Александрович Воронин (1893–1900), полковник Владимир Христофорович Рооп (1900–1905), полковник Митрофан Константинович Марченко (1905–1910), а также их помощники, последовательно сменявшие друг друга (в 19021905 гг), капитаны Н. М. Потапов и М. И. Занкевич. Кстати, полковник Михаил Ипполитович Занкевич будет последним перед войной военным агентом в Австро-Венгрии и попортит немало крови тамошним контрразведчикам. Ронге найдет нужным сказать: «Взамен Марченко мы получили в лице полковника Занкевича столь же опасного руководителя русской агентуры». Тайна вербовки и многолетнего сотрудничества с самым знаменитым в XX в. агентом Редлем, работавшим на российские спецслужбы, скрыта в биографии одного из перечисленных в этом списке лиц.

Об уровне оперативного мышления названных военных агентов можно судить, например, по следующему документу. В 1901 г. В. X. Рооп в специальной записке, направленной в Генеральный штаб, обосновал необходимость организации русской военной разведки в Австро-Венгрии на принципиально иной основе – путем засылки в эту страну высококлассных агентов-нелегалов («под чужими именами на постоянное жительство»). Трудно отказать себе в удовольствии привести фрагмент из этой докладной записки. Рооп пишет: «…Не следует забывать, что времена “иду на Вы” отошли безвозвратно в область преданий и что пренебрежение упорядоченной негласной агентурой в данное время может привести к излишним крупным жертвам в решительную минуту, когда уже не будет возврата.»

Инициатива опытного специалиста, к сожалению, не была поддержана в то время под предлогом, что для этого требовались серьезные средства из бюджета. Дело, как очевидно, было в другом: идея Роопа далеко обгоняла свое время. Но уже во времена Батюшина, ближе к началу войны, она начнет реализовываться.

Уместно заметить, что первые аттестации Батюшину (за 1906, 1907, 1908 гг. – начальные годы Батюшина как руководителя разведки и контрразведки), весьма лестные и объективные, составлял упоминавшийся ранее полковник, а затем генерал-квартирмейстер штаба округа генерал-майор С. А Воронин. Генерал с высшим военным образованием; он имел за плечами уникальный опыт по изучению своего соседа – Австро-Венгрии, так как служил в округе с 1890 г. Был Воронин там и командиром роты, и состоял для поручений при штабе, со временем стал старшим адъютантом штаба округа. Последняя должность позволила выдвинуться ему на пост военного агента в Вене, где он пробыл ровно семь лет (18931900). Генерал-квартирмейстером штаба округа Воронин стал после четырехлетнего пребывания в должности начальника отделения генерал-квартирмейстерской части Генерального штаба в Санкт-Петербурге. В аттестациях Батюшина, написанных, как видим, уникальным знатоком своего дела Ворониным, есть примечательные для младшего по возрасту и имеющему значительно меньший профессиональный опыт оценки: «Умственные способности отличные»; «Воли твердой, настойчив, иногда чрезмерно впечатлителен»; «Работает очень много, причем проявляет инициативу, самостоятельность взглядов и упорство в их проведении. Но в организации самого дела, в наиболее сложных и трудных случаях не всегда выказывает достаточно уменья, живости и сноровки». И, несмотря на это, аттестуемый, по Воронину, является специалистом «выдающимся». Все его аттестации заканчиваются одной фразой – «нравственности безупречной».

На новом поприще учиться пришлось и на горьком опыте в том числе. Четыре месяца спустя после того, как штабс-капитан Батюшин полноправным офицером вошел в парадные двери штаба округа на Саксонской площади Варшавы, случилось невероятное. В конце января 1902 г. он, как и все его коллеги, был буквально потрясен, узнав, что арестован старший адъютант штаба округа подполковник А. Н. Гримм, который являлся агентом разведок двух враждебных России соседних государств. Он был перспективный офицер, по долгу службы имел дело с особо секретными центральными и окружными военными документами, числился на отличном счету у командования и сослуживцев. Этот потомственный дворянин и глава семейства не по принуждению, а по собственной воле, из-за корысти сам предложил свои услуги германской и австрийской разведкам. Те плотно работали с ним начиная с 1895 г.

М. Ронге вынужден признать с горечью: «В 1902 г. разведывательной деятельности против России был нанесен тяжелый удар. В Варшаве был арестован германский агент – русский подполковник Гримм».

После суда над Гриммом, который состоялся в конце мая 1902 г., приговор был конфирмирован высшей властью.

Изменник лишался воинского звания, дворянского достоинства, чинов, орденов и медалей и всех прав состояния, исключался из военной службы и ссылался в каторжные работы на 12 лет «с законными последствиями сего наказания».

О состоявшемся суде и о высочайше утвержденном приговоре официально известила ежедневная газета на русском языке «Варшавский дневник», между прочим, назвав в обоих сообщениях лишь статью Уголовного уложения, не раскрывая перед читателями суть преступления. Надо полагать, что суровая кара, постигшая предателя, стала хорошим нравственным уроком для русских разведчиков и контрразведчиков начала века, что совсем немаловажно, зная, в каких сложных условиях протекала их служба.

Позже, после Русско-японской войны, в округе станет правилом: военное руководство, объявляя приказы по шпионским делам, намеренно детально знакомило офицерский корпус с содержанием таких чрезвычайных происшествий («не делая никаких тайн из описания тех приемов, к которым прибегали шпионы в целях собирания секретных военных сведений»). Положительный эффект такого рода «доверия высшего военного начальства к офицерам» был очевиден: «Во-первых, ликвидировало все кривотолки после судебного разбирательства шпионских дел, а во-вторых, воспитывало в должном направлении офицерскую среду, а через нее и солдат в должном исполнении ими гражданского долга. Невольно просачивалось это затем и в толщу гражданского населения, которое являлось таким образом незаменимым сотрудником агентов правительства», т. е. контрразведчиков. Так оценивал много лет спустя воспитательное значение уроков, связанных со шпионскими делами, генерал Батюшин.

Был сделан и профессиональный вывод на уровне всего военного ведомства. Ужесточались меры по допуску к работе с секретными и совершенно секретными документами и материалами во всех подразделениях. А главное состояло в следующем. По инициативе военного министра Алексея Николаевича Куропаткина специалисты Генерального штаба начали проработку идеи создания в рамках своего ведомства отдельной службы контрразведки. Центральной задачей ее должно было стать противодействие разведывательным усилиям иностранных военных агентов (атташе), в первую очередь из числа стран, принадлежащих к потенциальным военным противникам России. Дело в том, что изменник Гримм некоторое время находился на связи у австро-венгерского военного агента Эрвина Мюллера, выдворенного после случившегося из страны. Тяжелая для армии измена Гримма ускорила обращение А. Н. Куропаткина к императору Николаю II за санкцией об образовании в рамках военного ведомства особого «разведочного отделения». 20 января (2 февраля) 1903 г. царь на рапорте военного министра сделал надпись: «Согласен». Этот день можно считать днем рождения русской военной контрразведки.

В далекой азиатской командировке Батюшину вручили погоны подполковника (предшествующее звание капитана он получил в 1902 г., звания майор в то время в русской армии не было). Очередное по должности звание полковника он также получит в срок – в декабре 1908 г. Руководство разведкой и контрразведкой в самом важном для военной безопасности России Варшавском округе требовало полной самоотдачи. Иногда она прерывалась обязательным участием в сборах по прежней специальности. Это был строго заведенный порядок в большинстве армий мира. Родная армейская стихия оказывалась для него теперь своеобразным отдыхом. Она дополнительно заряжала энергией, убеждала, что выбор сделан правильный, а главное – нужный для Отечества.

С годами Батюшин сформировался полностью как руководитель и оперативный работник. Он отличался исключительной работоспособностью, инициативой, системностью оперативного мышления, имел богатый кругозор специалиста, что позволяло ему принимать нешаблонные решения. Большой вклад в успешную работу отделения вносили его талантливые помощники, офицеры штаба Муев, Терехов и Лебедев.

О реальном вкладе Варшавского округа в безопасность страны можно судить по следующей цифре. В округе, буквально опутанном австрийскими и немецкими агентами, охранное отделение, а затем и контрразведка с 1900 по 1910 г. выявили почти полторы сотни иностранных шпионов (от мелких контрабандистов до офицеров штаба). Об отдельных эпизодах успешной работы контрразведчиков округа рассказывается в книге Батюшина. Правда, до суда удалось довести только 17 дел из 33 обвиняемых. Во всех судебных процессах Батюшин выступал в качестве военного эксперта. Такого рода процессы в России были совершенно новым делом, сама законодательная база ничтожной, и от эксперта требовалось квалифицированно и полно разъяснять сущность преступных деяний по шпионажу.

Несовершенство законодательной базы скоро станет очевидно всем, и в 1912 г. она будет приведена в соответствии с требованиями времени. Забегая вперед, скажем, что инициировал этот процесс Н. С. Батюшин, а непосредственным разработчиком нового законодательства по уголовному преследованию шпионов стал ведущий работник военной прокуратуры округа полковник А. С. Резанов. Совместная работа в штабе округа сделает их на долгие годы единомышленниками и соратниками.

Не хотелось бы, чтобы у читателя складывалось впечатление о легком победном шествии этого талантливого руководителя и оперативного работника к вершинам мастерства разведчика и контрразведчика. Совсем нет. Надо знать, что в те годы обе службы находились в стадии становления. Нерешенных организационных, кадровых, финансовых и правовых проблем было гораздо больше, чем решенных. Инструкций и положений не было и еще не могло быть.

Опыт собирался по крупицам. Идти приходилось в полном смысле по целине. Частично выручали знания, полученные тайными путями об организации и функционировании этих служб в соседних государствах.

Собственно, отделение по разведке состояло из начальника, одного-двух его помощников и нескольких вольнонаемных чиновников. Контрразведкой приходилось заниматься лишь в тех счастливых случаях, когда сама удача шла в руки. Штабы округов испытывали постоянный дефицит в средствах на эти цели. На отпускаемые деньги (сначала 35 тыс. руб. в год, а позже – 8-10 тыс.) трудно было заполучить ценную агентуру и долговременно сотрудничать с ней, приобретать, как водится, за большие деньги предлагаемые зарубежными «инициативниками» секретные документы и шифры, регулярно бывать в командировках, в том числе и за границей.

Постоянной головной болью для руководителя являлось все, связанное с установлением правильных служебных отношений с сотрудниками пограничных и таможенных служб и особенно с жандармскими и полицейскими чинами. Штабу округа по согласованию с руководителем полицейской службы в случае оперативной необходимости выделялся только младший состав – филеры и установщики. Контрразведчики могли пользоваться их услугами и даже руководить их действиями в строго оговоренные сроки. Но без руководителей местных органов безопасности нельзя было осуществлять весь комплекс мероприятий при так называемой «ликвидации» дел по шпионажу, т. е. проведения арестов, обысков, следственных действий в отношении подозреваемых в шпионаже лиц.

По существовавшему закону контрразведчики и их руководитель не имели права на проведение «ликвидации». Это целиком находилось в компетенции жандармерии и политической полиции. Возникала масса несогласованностей, накладок. Правильно выстроенные отношения в процессе оперативной работы между руководителями двух ведомств, или иначе – личностный момент, в таких случаях становились решающими. Всякая попытка принудить чинов иного ведомства исполнять поручения контрразведчиков заканчивалась ничем. В ход шел резонный аргумент: у нас есть свои обязанности, и мы готовы на сотрудничество с вами лишь в «свободное от службы время». На заре контрразведки часто так и случалось.

Не было четко прописанных законов для уголовного преследования шпионов. Случалось не раз, когда изобличенные шпионы покидали суды с гордо поднятой головой, так как имеющиеся статьи Уголовного уложения делали их явно шпионские деяния неподсудными. Ни один год не обходился без того, чтобы начальники штабов западных округов (Варшавского, Киевского, Виленского и Одесского) в прямой форме не ставили перед центром все эти вопросы, требуя скорейшего их разрешения.

Ситуация начала решительно меняться в лучшую сторону с 1911 г. Для вооруженных сил страны были найдены достаточные средства. Соответственно выросли ассигнования на разведку и контрразведку. Разведывательные (таково их официальное наименование с 1907 г.) и контрразведывательные (с 1911 г.) отделения как две автономные службы в штабах округов получили свой правовой статус, штатное расписание, финансовое обеспечение.

Рубежным является июнь 1911 г., когда военный министр В. А. Сухомлинов утвердил два важнейших документа по контрразведке: «Положение о контрразведывательных органах» и «Инструкция начальникам контрразведывательных органов». Их подготовка шла в течение ряда предшествующих лет. Ведущая роль в разработке этих документов принадлежала, конечно, ответственным военным специалистам по разведке и контрразведке западных военных округов, среди которых приоритетными считались суждения Батюшина, поддерживаемого постоянно начальником штаба округа.

Положение и инструкция вместе с сопутствующими документами составили ту правовую основу, на которой развернулось строительство контрразведывательных подразделений на всем пространстве империи. Всего было создано десять отделений КРО в двенадцати существующих военных округах и отдельно Петербургское городское отделение, обслуживавшее в оперативном отношении столицу империи и ее окрестности. В апреле 1912 г. Государственная дума утвердила изменения существовавшего российского законодательства о государственной измене «путем шпионства» (в сторону ужесточения).

Масштабная работа по строительству специальных служб государства явилась вполне оправданной. В воздухе давно пахло грозой. Это особенно остро чувствовалось на западных рубежах страны. Результаты не замедлили сказаться.

Среди множества успешных дел по контрразведке далеко не рядовым оказалось разоблачение начальника гарнизона в спокойном провинциальном польском городке полковника Иоганна фон Штейна. За продаваемые сотрудникам разведки австрийского Генерального штаба военные секреты, добывать которые приходилось в Киеве, Вильно и даже в Санкт-Петербурге, 50-летний полковник, участник Русско-японской войны поплатился 20 годами каторжных работ в Сибири. Разоблачен был и служащий варшавского телеграфа Петр Антосевич, передававший секретные документы немецкому разведчику Эрнсту Бену, работавшему в Польше под видом коммерсанта.

Уместно отметить, что оба эти дела, как и многие другие в предвоенный период, распутывал следователь по особо важным делам Владимир Григорьевич Орлов, судьба которого с тех пор тесно перехлестнется с судьбой Батюшина. Орлов в 1912 г. на основе специального решения, утвержденного царем, был назначен ответственным судебным чиновником для ведения предварительного следствия по шпионским делам на территории трех западных военных округов – Варшавского, Виленского и Киевского. Он наделялся правом не только самому вести наиболее важные уголовные дела, но и истребовать необходимые ему доклады от других следователей, а также получать необходимую информацию из органов контрразведки и охранных отделений.

Н. С. Батюшин со своей командой был на отличном счету как у руководителей Генерального штаба, так и у непосредственного начальства. Вот каким он представлен окружным генерал-квартирмейстером Петром Ивановичем Постовским при аттестации в 1911 г.: «Умный, серьезный, безупречно нравственный. Строг во взглядах на дела чести, всегда правдив, чрезвычайно самолюбив. Настойчив до упорства в проведении того, что считает полезным для горячо любимой им армии. Не допускает компромиссов с совестью ни в себе, ни в товарищах, ни в подчиненных. Всею душой отдается выполнению трудных обязанностей старшего адъютанта разведывательного отделения. Работает очень много, заставляя усердно работать и своих подчиненных. Всегда самостоятелен во взглядах, вполне способен к личной инициативе и принятию на себя ответственных решений. Вполне здоров. Вынослив. Будет отличным начальником штаба дивизии и командиром кавалерийского полка (по другому, в традиционных положительных аттестациях о военных специалистах, написать нельзя. – Авт.). Способен стать во главе ответственного отдела в одном из высших военных учреждений. Выдающийся».

Комментировать этот словесный образ – только портить впечатление от него. Оказывается, надо совсем немного строчек в сугубо канцелярской бумаге, каковой является аттестация, чтобы с их помощью можно и через десятилетия увидеть живого, деятельного человека, о котором его начальнику хочется написать только те слова, которых его подчиненный достоин.

Обращает на себя внимание, что канцеляризмов, стандартных словесных фигур в процитированном документе совсем немного. С такой аттестацией согласились и ее подписали видные военные деятели того времени – начальник штаба округа генерал-лейтенант Н. А. Клюев и командующий войсками округа генерал-адъютант Г. А. Скалон.

Н. С. Батюшин рано станет известной фигурой и по ту сторону границ. Его оппоненты, противники, враги – австрийские и германские руководители спецслужб – знают мертвую хватку разведчика Батюшина, масштабность и последовательность его действий. «Кипучую деятельность» Батюшина признает Ронге: ни себе, ни им он не дает возможности расслабиться ни на один день.

Вот фрагменты из книги Ронге (речь идет о делах накануне войны): «Дом полковника Батюшина на Саксонской площади в Варшаве, где капитан Терехов и капитан Лебедев выработались в прекрасных помощников, сильно беспокоивших нас во время мировой войны, давал в своих стенах приют предприятию, работавшему с массой руководителей – начальников групп, вербовщиков агентов, разведывательных инспекторов и женщин. Эти последние особенно охотно использовались в качестве посредниц и вербовщиков… Вербовщики и посредники Батюшина нередко имели целые бюро. Так как у русских количество играло большую роль, то Батюшин имел большую армию доверенных лиц, хозяев явочных квартир, старших дворников и подручных. Чересчур одинаковое снаряжение агентов Батюшина также, несомненно, вредило образцовой в остальном отношении разведывательной службе».

В книге Ронге калейдоскоп событий, имен, многие из которых имели отнюдь не дружеские отношения с Батюшиным и его коллегами, в том числе и по судебной части. Быть верным часовым на самом передовом форпосте Родины – к выполнению такого долга он подготовлен был всей своей жизнью и исполнял свой долг в высшей степени достойно.

Первая мировая война – он ее упорно именует Великой войной – застала сорокалетнего Николая Степановича Батюшина в период зрелости его как специалиста: разведку и контрразведку он знал досконально и к войне был готов. С первых ее дней он начальник разведывательного отделения штаба главнокомандующего армиями СевероЗападного фронта, а с 29 августа – начальник отделения управления генерал-квартирмейстера штаба этого же фронта (причем последняя должность утверждена «высочайшим приказом», т. е. Ставкой Верховного главнокомандования). Уже упоминавшийся В. Г. Орлов в звании младшего офицера находился в его подчинении на скромной должности переводчика, однако с обязанностью участвовать в работе контрразведывательного отделения фронта.

Насколько лично к войне был подготовлен Н. С. Батюшин, настолько к ней не была готова ни русская контрразведка вообще, ни фронтовая в частности. Гибель в районе Мазурских озер (Восточная Пруссия) в августе 1914 г. 2-й армии Северо-Западного фронта стала свидетельством, что германские спецслужбы (в первую голову радиоконтрразведка) оказались в данном случае на высоте, и нужно признать, что они вчистую переиграли наших. А были ли вообще контрразведывательные подразделения в 1 и 2-й армиях? Если бы оказался в окружении командующих этих армий хоть один толковый контрразведчик, разве он мог бы позволить общаться командованию с подчиненными посредством открытой радиосвязи? Или в то время сохранение военных секретов на всех уровнях не было функцией контрразведки и контрразведчики не смели требовать этого от старших воинских начальников? А как сами военачальники относились к тайной, все еще не легализованной службе, скрывшейся в штабах под крылышком генерал-квартирмейстеров? Знали ли эти военачальники о существовании такой службы вообще? Прямых ответов на эти и, возможно, еще более жесткие вопросы мы не всегда можем дать. Однако есть косвенные данные, с помощью которых можно увидеть более или менее реальную ситуацию, сложившуюся в те дни в этой военной сфере.

Действительно, начавшиеся суровые военные будни очень скоро заставили убедиться, что круг функциональных обязанностей этих двух служб совсем иной по сравнению с мирным временем. Нетрудно представить, например, насколько расширился диапазон секретных сведений, которые следовало беречь как зеницу ока. Новейшие технические средства (радиоперехватчики, усовершенствованные воздушные шары, самолеты) сделали привычную работу шпионов, лазутчиков (и с той и с другой стороны) малоэффективной.

Технический прогресс в разведке и контрразведке говорил сам за себя, и в этой области, как оказалось, немцы особенно преуспели. С сожалением отметим, что не только на начальном этапе, но и за весь период войны российская контрразведка так и не смогла обеспечить защиту совершенно секретной информации, распространяемой с помощью радиотелеграфных средств. Войсковое командование в силу новизны этого дела, а иногда по самонадеянности и глупости, не могло и подумать, чтобы к защите этого вида коммуникаций надо своевременно подключить контрразведку. Вместе с тем не нужно снимать определенную меру ответственности и с ведущих контрразведчиков мирного времени, в том числе и Батюшина, которые ни разу прежде не поднимали проблему защиты радиотелеграфной информации специальными техническими средствами. В соответствующих Положениях по контрразведке есть рекомендации о том, как противодействовать шпионажу противника с помощью голубей, воздушных шаров и т. п., но нет и намека на контрразведывательное обслуживание всего комплекса новейших средств ведения войны – радио, телеграфа, шифров, а также целого круга специалистов, причастных к этому делу.

Итак, контрразведка нуждалась в основательной перестройке. Требовалось срочно искать новые пути и средства для решения задач, теперь уже в боевых условиях. Однако как ни парадоксально, как ни горько признавать, но не это было главной заботой лиц, ответственных за специальные службы в русской армии. Сначала нужно было их создать! Ибо случилось привычное, российское: опоздали, не подготовились, война началась так же неожиданно, как неожиданно в наши края, по мнению острословов, приходит холодная зима.

Процесс создания и становления органов контрразведки в действующей армии растянулся на несколько первых месяцев войны. Иначе и не могло быть, поскольку реальных и детально разработанных мобилизационных планов по линии КРО не существовало. Ради исторической точности надо признать, что штабы Варшавского, Виленского и Киевского военных округов по заданию Главного управления Генерального штаба еще в начале 1913 г. подготовили свои предложения по созданию новых КРО на случай войны.

Руководители Виленского и Варшавского округов, например, задолго до объявления мобилизации рекомендовали Главному управлению ГШ либо увеличить штат существовавших КРО, либо прикомандировать к ним необходимое число сотрудников. Это было необходимо для заблаговременного изучения ими обстановки на театре предстоящих военных действий. Эта мера позволила бы быстро создать костяк новых контрразведывательных аппаратов армейского и окружного звена. Однако указанные предложения остались на бумаге и никакого влияния на процесс организационного строительства контрразведки не оказали. Много пришлось делать на пустом месте и наспех в боевых условиях.

Будет, конечно, несправедливо возлагать на кого-либо особую вину за недостатки и неразбериху первых военных месяцев в сфере спецслужб. Тем более говорить о «преступном бездействии высшего командования», как привычно фиксировалось в исторических трудах недавнего прошлого. По нашему мнению, речь должна идти не только и даже не столько о том, как понимали в военном ведомстве роль и место поистине юных органов контрразведки в масштабной современной войне, а о том, какие направления разведывательно-подрывной деятельности противника им прогнозировались.

По взглядам тех, кто разрабатывал стратегию ведения войны, вооруженная борьба предполагалась достаточно манёвренной и скоротечной. Разгром противника мыслился в ходе нескольких крупных сражений уже в 1914 г., в крайнем случае – к весне 1915 г. Поэтому роль контрразведки сводилась в основном к защите секретных мобилизационных планов, стратегических и тактических замыслов ведения боевых действий (особенно на начальном, наиболее сложном этапе войны) и сбережение сведений о новых образцах военной техники.

Проблема обеспечения безопасности в войсках, тем более силами контрразведывательных органов, вообще не ставилась в расчете на чувство патриотизма солдат и офицеров, на их высокий морально-боевой дух в условиях ведения наступательных операций. Естественно, никто не учитывал возможное массовое дезертирство, пацифистскую, националистическую и революционную пропаганду в войсках как противником, так и антиправительственными силами внутри страны.

Недооценка командованием действующей армии и руководством Главного управления Генштаба роли контрразведки в боевых условиях наглядно проявлялась во многом. Например, в статусе КРО в штабной иерархии (второстепенные роли), в тайном существовании контрразведывательных органов от своих граждан и военнослужащих, нежелании вывести их из подчинения (хотя и номинального) начальника разведывательного отделения и предоставить права на прямой доклад начальнику соответствующего штаба.

Много лет спустя Батюшин с горечью скажет: «Почти весь первый год войны контрразведкой никто из высших военных органов не интересовался, и она поэтому велась бессистемно, чтобы не сказать спустя рукава». По его словам, Ставка Верховного главнокомандования не обращала на контрразведку внимания, ее сотрудники работали по собственному усмотрению, без общего руководства и поддержки (эти и другие свидетельства подобного рода читатель найдет в публикуемой книге).

Волевой руководитель фронтовой разведки и контрразведки Н. С. Батюшин, поддерживаемый во всех своих начинаниях генерал-квартирмейстером штаба фронта генералом Михаилом Дмитриевичем Бонч-Бруевичем, который, в свою очередь, пользовался безграничным служебным и личным доверием со стороны главнокомандующего армиями фронта генерал-адъютанта Н. В. Рузского, сравнительно легко преодолел неурядицы начального периода войны. Действующий на протяжении двух с лишним лет (с некоторыми перерывами) тандем Батюшин – Бонч-Бруевич оказался исключительно плодотворным для контрразведки.

В кадровом отношении фронтовые и армейские КРО с самого начала не испытывали особых недостатков. М. Д. Бонч-Бруевич вспоминал: «Произведенный в генералы Батюшин оказался хорошим помощником, и вместе с ним мы подобрали для контрразведывательного отделения штаба фронта толковых офицеров, а также опытных судебных работников из учреждений, ликвидируемых в Западном крае в связи с продвижением неприятеля в глубь империи». «Энергичным и знающим свое дело» называл Батюшин, например, начальника контрразведывательного отделения фронта жандармского ротмистра Сосновского.

Велика была территория обслуживания фронтовых и армейских КРО: Прибалтика, Финляндия, побережье Балтийского моря, Петроградский военный округ.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.