В пору решающих битв

В пору решающих битв

1

Проснулся Корнев в пять утра. Сквозь дрему услышал, как зарокотал «пикап». Звук сначала был резкий и громкий, затем стал все тише и тише: машина удалялась. В еще неясном сознании возник вопрос: «Куда это он? Заправился еще с вечера».

Окончательно проснувшись, Корнев вышел во двор.

— Куда Заболотный поехал? — спросил часового.

— Сказал, что за сухим пайком.

«С вечера не мог получить, что ли? — с досадой подумал Корнев. — Всегда пунктуален, услужлив, а тут вдруг вовремя не получил продукты на дорогу. — И тут же усомнился: — А зачем они? Вместе со мной в штаб едут помпохоз Ломинога и начальник арттехснабжения Смолкин. Уж Ломинога-то наверняка запасся продуктами на всех и на всю поездку».

Корневу принесли специально пораньше приготовленный для отъезжающих завтрак. Посыльный доложил, что Заболотный быстро покушал и куда-то уехал с кухни.

Прошло полчаса. К штабу подъехали назначенные в поездку две полуторки, а «пикапа» все не было. Раздосадованный Корнев послал посыльных к продскладу и к стоянке цистерн с горючим. Те быстро вернулись и доложили, что Заболотный продуктами и горючим запасся еще вечером, а утром на складах не был.

Дежурный по батальону передал по телефону во все подразделения: если увидите «пикап», передайте, чтобы Заболотный немедленно ехал к штабу. Вскоре с паромной переправы по телефону сообщили: двадцать минут назад «пикап» переправился на правый берег. Шофер сказал, что комбат послал его отвезти бензин для машины, оставшейся на той стороне, и показал три канистры.

Это сообщение сильно встревожило Корнева. «Неужели сбежал к немцам? — закралось сомнение. — В кабине мои вещи: плащ, сапоги, главное — планшетка с картой, на которой на зеленом пятне, обозначающем лес, проставлены два крестика — район расположения батальона. Верно, других пометок на карте нет, но и сделанных достаточно для врага».

Корнев рассказал о случившемся комиссару и Тарабрину. Решили немедленно переместить технические подразделения в другой лес, километров за десять. Техническую роту, понтонный парк, а также ремонтников подняли по тревоге. Выезд в штаб Сталинградского фронта отложили.

Через четыре часа после исчезновения Заболотного над лесом, где была первоначальная стоянка техники и понтонных машин, появились две шестерки немецких самолетов. В течение двадцати минут они бомбили этот участок леса. Стало совершенно ясно предательство Заболотного. «Вот какого «надежного» шофера подобрал себе и порекомендовал подполковник Фисюн», — с горечью подумал Корнев.

В двенадцать часов дня комбат со своей группой выехал в штаб фронта. Вместе с ним на третьей полуторке поехал и политрук Тарабрин, решивший доложить о случившемся своему начальству.

До Сталинграда добрались под вечер. Начальником инженерных войск фронта оказался недавно назначенный на эту должность профессор военно-инженерной академии генерал-майор Ильин-Миткевич. Выслушав доклад Корнева, он усадил его напротив себя на стул.

— Выкладывайте, майор, с каким делом ко мне.

— Согласно шифровке, батальон вошел в состав войск фронта. Но он небоеспособен. Нет покрышек и камер для колес автомашин. Вот ведомость боевого в численного состава, опись требующихся материалов и запчастей.

— О шифровке знаю, указания о предстоящих действиях батальона получите в оперативном отделе, а техническим пополнением займется мой заместитель по снабжению.

К удивлению Корнева, генерал на его сообщение о предательстве Заболотного только и заметил:

— Ну что ж, батенька, бывают и трусы, и предатели.

Все отделы штаба фронта работали в полную силу и ночью. Корнев получил распоряжение передислоцироваться на сто километров ближе к Сталинграду.

Обратно Корнев возвращался в хорошем настроении. Все три машины были загружены доверху покрышками и камерами. И в батальоне Корнева ожидали хорошие вести. Нашел своих лейтенант Слепченко. Он вдоволь поколесил по степным дорогам. Несколько раз чуть не попадал к немцам, но в конце концов напал на указки батальона, по которым правильно сориентировался. Слепченко привез боевое распоряжение из штаба Южного фронта: батальону переместиться к станице Серафимович.

* * *

Жаркие дни лета сорок второго года для личного состава батальона были заполнены напряженным трудом: один за другим возводили деревянные мосты. Едва закончив их строительство, тут же подвязывали к сваям и пролетам толовые заряды: противник часто выходил к переправам внезапно. Наши войска с тяжелыми боями отходили в глубь излучины Дона.

Большая нагрузка падала на плотников. Среди них особенно выделялся ефрейтор Александр Лобов. Он почти не выпускал из рук топор и пилу. Ладно скроенный, мускулистый, с внимательным взглядом серых глаз на простом, неприметном лице, он сумел передать секреты своего мастерства многим понтонерам.

— Дерево чуять надо: понимать, как слои идут, как сучки посажены, — то и дело советовал он товарищам. — Вот и приноравливайся к нему, руби с умом.

И показывал, как надо топором орудовать. Все знали: если бревно оттесал ефрейтор, то хоть линейку прикладывай, а щелочки не найдешь.

Всем хорош был Лобов: исполнителен, аккуратен, трудолюбив. Умел держать себя во время бомбежек. Охотно брался за любое дело. Только одно просил не поручать ему: подвязывать заряды к готовому мосту. Не мог уничтожить то, что только что сделал собственноручно.

* * *

Как-то, вернувшись из штаба фронта, Слепченко привез Корневу распоряжение: явиться к новому начальнику инженерных войск. До штаба было меньше ста километров, и Корнев быстро прибыл туда. Каково же было его удивление, когда, войдя в комнату начинжа, он увидел за столом полковника Прошлякова. Тот встретил Корнева приветливо.

— Хотел сбежать от меня, а я опять в твоих начальниках! — пошутил полковник.

— Так уж получилось, что попал в полосу Юго-Западного фронта.

— Молодец! Вывел батальон без потерь. Позже мы сопоставили приложенную к твоему донесению схему маршрута с оперативной обстановкой. Получилось, что чудом выскочил из-под носа у немцев. Представил бы тебя к ордену, да, сам понимаешь, не время.

«Боялся, что придется отвечать за самовольный увод батальона в тыл, — подумал Корнев, — а получается наоборот — хвалят».

Полковник Прошляков развернул карту:

— Введу тебя в обстановку. На днях наши части, вероятно, оставят правый берег Дона. Немцы попытаются захватить твой мост: он опирается на остров, который им нужен. Так что не оплошай. Когда взорвешь мост, батальон выводи на Волгу этим маршрутом. А распоряжение получишь в оперативном отделе.

…Стоял жаркий день начала августа. Через мост в направлении острова двинулся обоз с ранеными. Дежурный по правому берегу лейтенант Парицкий обратил внимание на подозрительный вид раненых и сопровождающих: у многих так забинтованы головы, что они и рта не могут открыть. Да и бинты подозрительно чистые. А когда разглядел у сопровождающих на ногах явно немецкие ботинки, да еще в одной из повозок заметил плохо укрытый немецкий автомат, сразу решил: «Немцы!» Но виду не подал, а сообщил по телефону на остров, где находилась дежурная рота старшего лейтенанта Логинова.

Командир роты собрал по тревоге понтонеров, коротко объяснил им задачу, и бойцы укрылись за кустами. Едва обоз съехал с моста на остров, его окружили со всех сторон. В грудь немецких солдат уперлись штыки карабинов.

— Хенде хох!

Раздалось несколько выстрелов: застрелили пытавшихся схватиться за автоматы. Остальные гитлеровцы послушно подняли руки.

Пленных отвели в сторону, обыскали повозки. Нашли много автоматов, гранат, два ручных пулемета. Как выяснилось в штабе ближайшей дивизии, куда отвели пленных, они должны были укрыться на левом берегу, а с наступлением ночи захватить мост. Тогда по условному сигналу ринулась бы сосредоточенная в трех километрах от Дона танковая колонна.

Больше недели удерживали оборону наши войска. Им пришлось отойти, когда ниже по течению немцы форсировали Дон и вклинились почти до самого городского Сталинградского оборонительного обвода. Мост взорвали, и батальон, как обычно, тремя колоннами двинулся маршем к Волге. Согласно боевому распоряжению ему предстояло передислоцироваться в район, расположенный в сорока километрах севернее Сталинграда.

Проводив все колонны, Корнев стал догонять вторую роту. Догнал ее раньше, чем предполагал: колонна стояла на обочине. Объезжая машины, с раздражением подумал: «Что еще стряслось? Рота должна быть километров за тридцать».

— Притормози! — приказал шоферу, увидев выглянувшего из машины командира взвода. — В чем дело? Почему стоите?

— Остановил полковник Прошляков. Вас ждет в голове колонны.

Корнев подъехал к машине, в кузове которой находился старшина Гафуров.

— Нужна связь с первой!

— Сеанс с первой через десять минут.

— Сейчас надо.

— Первая отключилась и на прием не работает.

— Как только будет связь, передай: пусть первая до распоряжения стоит на месте, — приказал Корнев и поехал в голову колонны.

Выслушав доклад Корнева, Прошляков сказал:

— Вынужден остановить батальон. В состав фронта вошла новая армия. Батальон должен поступить в оперативное подчинение начинжу этой армии не позднее исхода суток.

Корнев увидел показанный полковником на карте хуторок, затерявшийся среди песков и тальниковых зарослей левобережья Дона, быстро прикинул расстояние.

— Товарищ полковник, у нас не хватит горючего, чтобы туда сегодня дойти.

— Ну, это комбатовская забота, — суховато ответил Прошляков. — Не мне тебя учить. С Оскола без горючего батальон вывел. Доберется комбат к месту вовремя, — считай, весь батальон там. С толком используй имеющееся горючее. Понял?

— Ясно, товарищ полковник! Разрешите выполнять?

— Как говорится, с богом. Я должен к двадцати четырем ноль-ноль получить по радио от начинжа донесение о прибытии твоего батальона. Потом командующему фронтом буду докладывать лично.

Проводив взглядом удаляющийся «виллис» Прошлякова, Корнев подумал о том, что у начинжа фронта землистый цвет лица. «Опять болезнь мучает, а сам на перехват батальона выехал. Мог бы послать кого-нибудь. Видимо, дело батальону предстоит серьезное».

Подбежал Гафуров:

— Товарищ майор, приказание первой передано.

— Передайте всем: пусть идут обратно.

Достал блокнот, написал записку технику-лейтенанту Смолкину, чтобы срочно организовал подвоз бензина.

…Наступила непроглядная ночь, когда Корнев разыскал в небольшом хуторке хату, в которой расположился начинж гвардейской армии. В передней половине, лежа на скамейке, похрапывал сменщик часового у входа. За печкой горела лампочка от аккумулятора. Широкоплечий полковник оторвал взгляд от карты, посмотрел на вошедшего майора. На его усталом лице появилась улыбка.

— Сам понтонерский комбат пожаловал?

— Так точно! — Представившись. Корнев доложил: — Батальон сосредоточивается на опушке леса, в пяти километрах восточнее хутора.

— Вот смотри. — Тупым концом карандаша полковник пробел по красной «гребенке», обозначающей линию обороны наших войск на недавно оставленном берегу Дона. — Здесь закрепились передовые полки двух наших дивизий. Вот тут построите временный низководный мост. Используйте близлежащий лес.

Корнев знал, что годного для строительства леса по левому берегу Дона почти нет, но промолчал. «Утро вечера мудренее».

— На какие грузы рассчитывать мост?

— На всякий случай для тридцатьчетверок.

Утром, едва рассвело, группы разведчиков в поисках строительного материала разъехались в разные стороны на пятнадцать — двадцать километров. Через три часа они вернулись. Хвойных лесов в ближайшем окружении не оказалось. Лиственные деревья сильно разветвлены и не имеют прямых стволов необходимой длины. В пяти километрах от предполагаемого моста растет осиновая роща с высокими и прямыми стволами.

Ни в одном справочнике сведений о допускаемых напряжениях на осину не было: она не считается строительным материалом. Но из жизненного опыта Корнев знал: осина, пока не высохнет, мало чем уступает по прочности сосне. Решил рискнуть. По ночам батальон обеспечивал переправу на плацдарм паромами из парка, а через два дня был готов и мост. Для проверки его прочности на берегу установили на поперечных прокладках полупонтон, заполнили водой. Нагрузка немного превышала заданную, но мост выдержал ее. Разыскали пожарный насос и регулярно поливали бревна, чтобы они не высохли.

Понтонеры, оставаясь в оперативном подчинении армии, обеспечивая переправу войск, одновременно развернули работы по заготовке деталей для дзотов. По ночам их вывозили на плацдарм и устанавливали в траншеях. Жизнь батальона вошла в размеренную колею: дежурство на мосту, заготовка леса, работа на площадке по изготовлению деревянных остовов огневых точек.

Так прошло около двух недель. Однажды в палатку Корнева вошел посыльный от начинжа армии:

— Товарищ майор, полковник просит вас срочно явиться к нему.

До штаба армии было около пяти километров, и комбат поехал за связным на своем «пикапе». Когда он вошел в штаб, кроме полковника, начинжа гвардейской армии, увидел там генерала Кулиныча, начинжа 21-й армии Юго-Западного фронта, в прошлом его командира роты по инженерному училищу.

Поздоровавшись с Корневым, генерал сказал:

— По вашу душу приехал. Гвардейцы, — кивнул в сторону полковника, — захватили плацдарм на правом берегу Дона. Начальство и нам приказало обзавестись плацдармом у станицы Серафимович. Что скажешь, если попрошу выделить нам на сутки четыре десантных понтона с моторами? Правда, армия наша входит в состав другого фронта, но дело мы делаем общее.

— Всегда готов помочь вам, товарищ генерал. Но я нахожусь в оперативном подчинении полковника. Как он прикажет.

— Я не возражаю, — ответил тот. — Все равно всем троим отвечать, если понтоны потеряешь.

Не прошло и часа, как вслед за генералом Кулинычем из перелеска выехала небольшая колонна. Возглавил ее лейтенант Логинов. В его распоряжении был взвод понтонеров и восемь полупонтонов. Понтоны разгрузили на берегу реки Медведицы, впадающей в Дон неподалеку от станицы Серафимович. Скрытно разведали берег, определив места причалов. С десантниками провели занятия по быстрой посадке и выгрузке.

Окончательно посадку назначенного в первый рейс личного состава произвели в конце ночи и бесшумно на веслах спустились по течению до Дона. В каждый понтон поместилось по пятьдесят бойцов с личным оружием и пулеметами. На рассвете, включив навесные моторы, броском преодолели ширь реки. Все получилось удачно. Одновременно с левого берега был открыт огонь из орудий и минометов. Противник десанту первого рейса не успел даже оказать сопротивление.

Лейтенант Логинов быстро вернул понтоны на левый берег и возглавил остальные рейсы. Опомнившись, гитлеровцы начали беспорядочный орудийный и минометный обстрел. Но было уже поздно. Восемьсот человек надежно закрепились и вели бой по расширению плацдарма.

Через два дня машины с понтонами благополучно вернулись в батальон. А еще через несколько дней пришел приказ командующего 21-й армией, которым он от имени Верховного Совета наградил лейтенанта Логинова медалью «За отвагу», а сержанта Гурского и с ним еще трех мотористов навесных двигателей — медалью «За боевые заслуги».

* * *

Батальон подполковника Борченко после переправ на Дону под станицами Цимлянской и Нижне-Чирской получил приказ построить причалы для пароходов и барж на Волге южнее Сталинграда. Понтонный парк предписывалось использовать как десантные понтоны для переправы на правый берег войск, а на левый раненых. На огромной ширине Волги, да еще рядом с пароходами и баржами, понтоны выглядели утлыми суденышками. Но они делали свое дело. За один рейс, длившийся в оба конца немногим больше часа, двадцать четыре десантных понтона батальона перевозили более тысячи человек.

В конце августа началась небывалая бомбежка Сталинграда. Волна за волною нескончаемым потоком шли немецкие самолеты, обрушивая бомбовый груз на позиции зенитчиков, на промышленные предприятия и жилые кварталы города. Хлынула масса беженцев, запрудившая переправы на Волге и дороги из города. Понтонеры, не покидая своих мест, восстанавливали пристани. Пароходы с баржами и десантные понтоны, рассредоточившись и маневрируя по всей ширине реки, продолжали рейсы, невзирая на вражеские бомбы и плывшую по Волге горящую нефть.

Фабрично-заводское училище, в котором был Витя, сын Борченко, было разбомблено. Ребят отправили на пристань. У причала их ожидала небольшая баржа и буксирный катер. Ребят разместили в трюме и на палубе. Вите досталось место на носу около якорной цепи. Катерок глухо затарахтел, натянулся буксирный трос, и баржа отчалила.

Уже близко от левого берега один из вражеских самолетов решил разбомбить баржу, но промахнулся. Тогда фашистский летчик на бреющем полете резанул по барже из пулеметов. Раздались крики и стоны. Летчик отлично видел, что на барже нет военных, что вся палуба заполнена подростками в черных ватниках, но на следующем заходе сбросил оставшуюся у него бомбу. Она перебила буксирный канат.

Мощный фонтан воды ударил по носу баржи. Витя, не успев опомниться, оказался смытым за борт. Течение быстро его отнесло в сторону. Вскоре он заметил плывущий невдалеке обломок бревна. Подплыл к нему и ухватился, пытаясь добраться к берегу. Сильное течение сносило бревно все дальше вниз по реке. Когда Витя уже стал отчаиваться, его заметили на буксире, тянущем большую баржу, и подобрали. Через полчаса он был на другом берегу.

Оглядывая ширь Волги, заметил пересекающие реку мелкие суда, похожие на понтоны. Часто забилось сердце. «А вдруг там понтонерская переправа? Может, там отец?»

Согреваемый этой мыслью, мальчик побежал вдоль берега…

2

Уже по-осеннему оголились леса и кустарники, а понтонеры Корнева все еще обеспечивали переправу наших войск через осиновый мост. Половина личного состава переболела малярией. Сказалось соседство с небольшим болотом.

Комбата эта противная болезнь миновала, а вот комиссара прихватила крепко. Однако пожелтевший от частого приема акрихина Иван Васильевич Распопов не подавал виду, по-прежнему большую часть времени находился в подразделениях. В штабной землянке его можно было застать лишь изредка, да и то поздно вечером.

В один из таких вечеров комбата и комиссара вызвали в штаб недавно созданного Донского фронта, в состав которого вошел и 7-й понтонно-мостовой батальон. К утру они были на месте. Корнев получил указания и вернулся назад, не зная, что в этот день решают его судьбу.

В штабе Донского фронта, небольшом, обшитом тесом домике, шло совещание. За его столом сидели инструктор политуправления, полковник из Москвы и начальник инженерных войск Донского фронта генерал Прошляков. Они решали вопрос о кандидате на должность командира вновь формируемой понтонной бригады резерва Верховного Главного Командования, которая на первых порах должна была войти в оперативное подчинение Сталинградского фронта.

— Предлагаю командиром бригады назначить подполковника Борченко, — сказал генерал Прошляков.

— А почему не майора Корнова? — спросил полковник из Москвы. — Или вам не хочется отдавать его?

— Седьмой батальон в бригаду не включается.

Инструктор политуправления положил руку на лежавшую перед ним папку:

— Вот сводки политдонесений. В них отмечается, что Корнев — боевой командир, пользуется у подчиненных любовью. Они за ним и в огонь, и в воду.

Генерал Прошляков мельком взглянул на папку.

— А разве про Борченко не так пишут? Это тоже волевой, грамотный командир. К тому же он единственный из комбатов, окончивших академию.

Договорились, что приезжий полковник доложит мнения присутствующих в Москве, а уж там будет принято окончательное решение.

…Началась вторая половина ноября. Кругом припорошило неглубоким снежком. Низко по небу плыли с белесой проседью тучи. Густая облачность снизила активность немецкой авиации. Стали реже появляться и наши самолеты. Да ж то лишь «илы».

Поздно вечером Корнев с Распоповым, который с октября стал называться не комиссаром, а замполитом, встретились в штабе у Сундстрема для подведения итогов за прошедший день. Поговорили о находчивости понтонеров, нашедших мел и белую глину для побелки понтонов.

Сундстрем доложил сведения по учету движения через мост. Оказалось, что поток машин, орудий и танков по ночам сильно увеличился. Чаще стали проходить маршевые батальоны и роты. Везли на плацдарм все: боеприпасы, продовольствие и обмундирование.

Примет, что готовится решительное наступление, становилось все больше. Зачастили представители разных частей, интересующиеся пропускной способностью моста. И наконец было получено распоряжение о выводе 7-го батальона из оперативного подчинения армии и назначении Корнева начальником фронтового участка переправ, на котором предписывалось иметь низководный свайный мост и паромные переправы с шестидесятитонным паромом и двумя тридцатитонными.

Вскоре по Дону пошло «сало» — слипшиеся комки снега. Оторвавшиеся где-то в верховьях намерзшие у берегов ледяные закраины поплыли стеклянистыми оконцами, белея среди месива шуги. У понтонеров наступили тяжелые времена. Ударили первые морозы, а зимнего обмундирования не было. Под бомбежкой сгорел эшелон, привезший обмундирование. Помпохоз Ломинога вместо ватников, полушубков и шапок привез со станции только куски обгоревших одеял, которые удалось выхватить из огня. Нашлись в ротах умельцы. И из этих кусков в одни сутки нашили рукавиц и шапок финского покроя.

В ночь на 19 ноября через-мост сплошным потоком пошли войска, а у пристани выстроились колонны танков Т-34 и КВ.

Тяжелые танки переправили на паромах, с трудом пробиваясь через скопления шуги. Т-34 пошли через мост. Под их тяжестью его середина осела так, что на настил хлынула вода. А тут еще создалась угроза его сноса напором скопившихся льдин. Пришлось движение на другой берег остановить и срочно взяться за усиление и сохранение переправы.

Рискуя окунуться в воду, понтонеры проложили через зыбкое ледяное поле от середины моста наискосок к берегам стальные тросы. Выбрав лебедками слабину, натянули их как струны. Сундстрем руководил выравниванием просевшей части моста, организовал укладку новых прогонов из бревен, а по ним — настила. Около просевшего участка, прямо на припаявшейся льдине, установили две воздушные помпы для обеспечения работы водолазов. Надев специальное теплое белье и скафандр, первым ушел в воду под мост ефрейтор Самбуров. За старшинство по возрасту и большой опыт подводных работ его в команде водолазов уважительно называли дядей Ваней или величали Иваном Михайловичем. На веревках стали опускать в воду мешки с песком. Водолазы обкладывали ими подмытые сваи. Назначенные подносчики едва успевали заполнять мешки с песком и подтаскивать к проруби. Все работы наверху и под водой заняли немногим больше часа. За это время ожидавшие на переправе своей очереди командиры частей нервничали, то и дело торопили понтонеров, давали им советы. А некоторые из них, в больших званиях, грозились отдать Сундстрема за «медлительность» под суд военного трибунала.

Зато когда части переправились на другой берег, к Сундстрему подошел один из генералов и крепко пожал руку:

— Молодец! Не обижайся на нас за горячность. В наступление идем! В большое наступление!

Едва настало серенькое, с низкой облачностью утро, по всему берегу раздались залпы нашей артиллерии. Ответный огонь дальнобойных орудий противника, не имевшего прямого наблюдения за целью, урона на переправе не принес. Попасть в мост немецким и румынским артиллеристам не удалось. К середине дня лед стал, и вся река покрылась стеклянистой гладью.

Почти над самой землей прошло строем десятка два штурмовиков Ил-2. Вскоре они вернулись обратно. Судя по всему, наступление на плацдарме развивалось успешно. Наши артиллеристы снялись с позиций вдоль берега и пошли через мост. А навстречу им потянулась длинная колонна пленных румынских солдат и офицеров. Пряча руки в рукава зелено-табачного цвета шинелей, нахлобучив на уши высокие мохнатые бараньи шапки, они шли понуро.

На другой день понтонерам пришло приказание: выступить вслед за наступающими войсками в готовности обеспечить переправу в районе Калача Донского, но уже не с левого на правый, а с правого на левый берег. Понтонеры передали свой мост на клетском плацдарме подошедшему дорожно-эксплуатационному батальону, погрузили парк на машины и двинулись в путь. Следовали в общем потоке войск фронта, устремившихся на восток для окружения противника под Сталинградом. В это же время с плацдарма под станицей Серафимович соседний фронт стремительно развивал наступление в юго-западном направлении, обеспечивая свободу действия Донскому фронту. Войска, расположенные южнее Сталинграда, перешли в наступление навстречу соединениям, действующим с клетского плацдарма.

Вскоре выяснилось, что нашему механизированному корпусу удалось захватить в Калаче на Дону построенный немцами мост. Взрыв его был предотвращен смелыми действиями передового отряда корпуса, и на долю понтонеров осталась только переправа танков КВ, пропускать которые на первых порах через мост не рискнули.

Здесь понтонеры собрали шестидесятитонный паром, прорубили для него канал во льду. Вода в канале то и дело замерзала, его приходилось непрерывно чистить. Закончив переправу, батальон встал на зимовку в одной из прибрежных станиц.

* * *

Кольцо окружения врага замкнулось, но бои еще продолжались. После нескольких суток осеннего ледохода и вызванного им небольшого паводка Волга успокоилась. Все на ее необозримом просторе покрылось тонким льдом. В тот день, когда на переправах через Волгу из-за ледостава наступило затишье, Борченко вызвали в штаб Сталинградского фронта и дали ознакомиться с директивой о формировании отдельной понтонно-мостовой бригады РВГК. На подполковника сразу навалилась масса дел. Надо было ознакомиться с состоянием частей, включенных в состав бригады, заняться формированием двух новых батальонов, решить вопросы укомплектования кадрами, получить и вывезти различное имущество и вооружение.

Однако Борченко действовал энергично, со знанием дела, целеустремленно. Постепенно штаб его бывшего батальона превращался в штаб бригады. Нашелся-таки его сын Витя, и теперь он несколько обрел душевное равновесие. Правда, сын простыл, но его лечила и выхаживала военфельдшер Ксенофонтова.

Как-то в бригаду к Борченко приехал начинж фронта генерал Петров. Тот предложил ему сесть в его машину, и они поехали по берегу Волги. На востоке расстилалась неприветливая равнина широкой поймы, заросшая тальником. На западе, на другой стороне замерзшей реки, в туманной дымке проглядывался подъем на высокий правый берег. Насколько хватал глаз, между берегами виднелись люди, идущие через реку на расстоянии друг от друга метрах в двадцати. Почти каждый из них тащил за собой волоком по льду тюк, мешок или ящик. Другого сообщения между берегами пока не было: лед еще был слаб и не выдерживал автомашин.

Там, где группа бойцов забивала сваи мостовой опоры, генерал приказал шоферу остановиться. Выйдя из машины, он сказал Борченко:

— Вот здесь через пять суток должен быть мост под грузы до тридцати тонн. Вы назначаетесь начальником строительства. С этого берега, где глубины поменьше, работы начала инженерная бригада подполковника Фисюна. Ваша бригада понтонно-мостовая, вам и карты в руки.

В это время к стоявшим на берегу подрулила эмка, и из нее выскочил подполковник Фисюн в ладно сидящем на нем новеньком полушубке.

Приложив руку к шапке из серого каракуля, он доложил, что штаб бригады закончил составление документации на мост, что его длина будет одна тысяча триста пятьдесят метров, и протянул генералу схему для утверждения.

Генерал развернул длинный лист голубоватой миллиметровки и, изучив чертеж, в верхнем правом углу поставил свою подпись. Отдавал лист не Фисюну, а Борченко.

— Вот вам, начальник строительства, в прямом смысле карты в руки. А саперам помогите досок напилить: у них лесопильных рам нет. Они с этого берега мост будут строить.

Через несколько часов, несмотря на сумерки, по всей ширине реки рассыпались команды сваебоев от обеих бригад. В бригадах по четыре батальона, и каждому из них предстояло построить на своем участке по пятьдесят шесть трехметровых мостовых пролетов. Около будущих свайных опор на тонкий лед подстелили доски, пробили небольшие лунки и начали забивать сваи. Наступающий вечер огласился глухими ударами ручных «баб», толстых обрезков бревен со скобами для рук, резким перестуком молотов, работающих от сжатого воздуха компрессорных станций. На вторьте сутки выяснилось, что при промере ширины реки была допущена ошибка. Нарезку участков для батальонов производили с берегов, и посредине между бригадами образовался просвет около пятидесяти метров. Когда Борченко предложил немного увеличить участки батальонов, Фисюн от этого отказался.

— У меня по утвержденной генералом схеме определено для бригады шестьсот семьдесят пять метров. Столько к установленному сроку и построю.

Борченко спорить не стал, только про себя упрекнул Фисгона в формализме. «А что, если на середине реки, где глубина больше шести метров, вместо забивки свай вморозить наплавную часть из парка ДМП?» Поразмыслив, так и решил сделать.

Точно в назначенный срок — через пять суток — по мосту двинулись танки, транспорт, личный состав. К хвосту одной из автоколонн пристроился тяжелый танк КВ. Когда он подошел к мосту, лейтенант, дежурный, подал знак ему принять в сторону и закрыл шлагбаум.

— В чем дело? — выглянул из люка командир танка.

Лейтенант показал на прибитый к столбу круг из остроганных досок, кромка которого была обведена кольцом красного цвета, а в центре четко выведена черная цифра «30 т».

— Мост под грузы до тридцати тонн. Ваш танк он не выдержит.

Спрыгнув на землю, командир танка подошел к лейтенанту:

— Если саперы строили мост под тридцать тонн, то и пятьдесят выдержит он. Будь другом, пропусти.

— Не могу. Ищи начальство постарше. Оно, может, и разрешит.

Командир танка сказал что-то механику, голова которого была видна через открытый лобовой люк, махнул рукой, дескать, заворачивай, а сам пошел к мосту, до которого от шлагбаума было метров двести.

Через переправу пошли одна за другой машины и тягачи с пушками на прицепе. Минут через пятнадцать откуда-то сбоку появился мчащийся на большой скорости танк. Лихо развернувшись, он втиснулся в колонну и въехал на мост.

Находившийся недалеко от моста комбриг Борченко увидел, что произошло. Но останавливать, а тем более возвращать КВ не стал: это было опасно. Поэтому Борченко приказал дежурному опустить шлагбаум. Колонна машин, а за ними и танк на скорости двадцать километров в час преодолели мост и съехали на берег.

Как показал осмотр, мост с честью выдержал испытание на перегрузку. И лишь в одном месте, на участке бригады Фисюна, дал большую осадку. Прогоны, перекрывавшие два пролета между опорами, осели на лед. Их пришлось усиливать толстыми бревнами.

В самый разгар работ по ремонту моста длинную вереницу столпившихся у шлагбаума машин обогнала еще не виданная в этих местах легковушка с брезентовым тентом, похожая на жестяной коробок. Она обогнула шлагбаум, остановилась у самого въезда на мост. Из нее вылез широкоплечий генерал в нагольном полушубке и серой каракулевой папахе с красным донышком. Пока его адъютант побежал выяснять, где находится старшее на мосту начальство, генерал стал нетерпеливо расхаживать около машины.

Заметив понтонера, с удивлением рассматривающего невиданную легковушку, генерал добродушно пробасил:

— Что смотришь? Не видел такой? Это нам союзнички подбросили вместо второго фронта. «Виллисом» называется.

Вскоре сюда подошел Борченко и сразу узнал в генерале командира полка, которого переправлял в начале июля сорок первого через Днестр.

Тот тоже узнал Борченко, тепло поздоровался с ним.

— Заканчивай ремонт моста поскорее, подполковник, — улыбнулся генерал. — Мой корпус рвется в бой, фашистов бить!

3

После капитуляции сталинградской группировки гитлеровцев батальон Корнева еще долгое время оставался на месте. В эту пору в нашей армии ввели погоны. В батальон пришел приказ о присвоении очередных воинских званий. Соловьев и Сундстрем стали капитанами, все командиры рот — старшими лейтенантами. Комиссара Распопова по состоянию здоровья отозвали. Вместо него замполитом батальона стал капитан Ястребинский, прибывший из госпиталя.

В конце апреля сорок третьего был получен приказ о передислокации батальона. С трудом погрузив на платформы понтоновозы, из которых почти половина была повреждена, батальон двумя эшелонами тронулся в путь. Через несколько суток он прибыл в Воронеж. Эшелоны остановились на недавно восстановленных путях. Понтонеры сложили из шпал съезды и начали разгружать машины. Многие из них с неисправными двигателями пришлось спускать с платформ на руках.

Корнев поехал на трофейном «опеле» искать коменданта.

Тот передал Корневу пакет, в котором находилось предписание для батальона. Согласно ему батальон включался в состав войск Степного военного округа. В предписании указывалось село к востоку от города, где располагаются управления и отделы штаба округа, в том числе инженерный и отдел снабжения горючим. В документе говорилось, что батальон должен построить пять резервных мостов на Дону и оборудовать броды на реке Воронеж. Все мосты и броды предписывалось маскировать от воздушного наблюдения, для чего верхние строения после их подгонки следовало разбирать и укрывать на берегу.

Комбат и замполит составили план действий, организовали разведку лесоматериалов. Батальон разделили на три части, и понтонеры сразу же начали заготовку леса, строительство мостов и ремонт техники. По прибытии батальона в Воронеж ему урезали требуемое количество горючего на десять процентов. Пришлось искать способ экономии горючего. Прежде всего сократили перевозки. Лес стали рубить по берегам речушки Усманки, впадающей в реку Воронеж, и сплавлять по бревнышку, молевым способом, вниз по течению. В районе учебного хозяйства Лесотехнического института, на берегу, устроили лесную базу. Протянули поперек реки бон на стальном тросе, который задерживал плывущие бревна. Здесь же на берегу развернули лесопильные машины и начали предварительную заготовку всех элементов мостов. Так, у Корнева образовался резерв бензина около шести тонн. Он приказал технику-лейтенанту Смолкину считать этот бензин неприкосновенным запасом, который можно было расходовать только с его личного разрешения.

Ремонтом техники руководил майор Копачовец. Примерно за полтора месяца воины под его руководством отремонтировали больше сотни специальных машин, привели в порядок и покрасили все понтоны. Осматривая их вместе со своим замполитом капитаном Ястребинским, Корнев сказал:

— Копачовца надо бы к награде представить. Настоящему заводу, да и то не всякому, под силу такое дело.

— Да. Наш «парадок» со своими технарями чудеса творит. Поршни для двигателей машин стали делать из поршней двигателей разбитых самолетов. На вагоноремонтном заводе, уцелевшем на левом берегу, куют и закаливают коренные листы к рессорам. Он через горсовет еще один сварочный агрегат достал, краску и олифу добыл, всего и не перечислишь.

— Есть настоящие умельцы в батальоне, — довольно произнес комбат. — Сержант Гурский вернул в строй двенадцать навесных забортных моторов. Детали сам делал из бросовых материалов. Тоже надо бы. поощрить его.

Слова комбата оказались вещими. Вскоре весь личный состав батальона был награжден медалями «За оборону Сталинграда». Более ста человек удостоились других медалей и орденов. Корнев получил орден Отечественной войны. Распопова наградили орденом Красной Звезды, а Соловьева — орденом Красного Знамени.

Работать понтонерам приходилось очень напряженно, днем и ночью. Но все трудились самоотверженно, добросовестно. Знали: скоро наступят решающие бои. Каждую ночь через действующий на Дону мост шли на запад соединения Степного округа. А в начале августа Слепченко привез в батальон приказ уже из штаба Степного фронта: понтонерам следовать за войсками в полосе действий армии генерала Манагарова.

Идя вслед за частями, батальон восстанавливал или строил заново встречающиеся на пути мосты. Приходилось через каждые сутки — трое менять место стоянки.

Батальон прибыл в лесопарк на северной окраине Харькова. К понтонерам приехал начальник инженерных войск армии и поставил задачу: на всех трех небольших речках, пересекающих город, одновременно с продвижением передовых подразделений навести мосты для сопровождающей пехоту артиллерии. Применение понтонов из-за малых глубин исключалось. Было решено вместо плавучих опор подготовить рамные из бревен, а верхние строения — прогоны и настилы — использовать из парка. Срочно подготовили комплекты рам разной высоты, в каждой понтонной роте сформировали отряды, имеющие по десять машин.

С одним из отрядов поехал Корнев, с другим — Соловьев, с третьим — Ястребинский. Отряды вместе с ведущими в городе бой подразделениями пехоты и артиллерии стали пробираться по задымленным и простреливаемым улицам к намеченным местам наводки мостов. Немцы оставляли засады, и продвигаться саперам пришлось под огнем.

Отряд, с которым был Корнев, вышел к небольшому, в три пролета, взорванному мосту. С чердака дома напротив раздались пулеметные очереди. Но вражеский пулемет быстро уничтожило орудие, выкаченное артиллеристами на руках из-за угла здания. Понтонерские машины подрулили к реке, и прямо с них началась сборка моста. Через считанные минуты переход через реку был готов, и артиллеристы первыми двинулись по нему.

Два других отряда батальона тоже быстро навели переправы через реку.

Едва стала затихать стрельба, как на улицах появились жители, радостно встречая освободителей. Когда Корнев возвращался в батальон, он проезжал по одной из недавно освобожденных улиц. В это время откуда-то открыл огонь затаившийся немецкий миномет. Мины ударились о каменную стену дома по одной стороне улицы, а осколки полетели на другую сторону. Выбежавшая из подъезда девушка громко вскрикнула и упала на панель.

Корнев подбежал к ней, но она уже лежала в луже крови, в которой мок небольшой букетик цветов. Выцветшее синее платье в белый горошек собралось в складки, голые ноги все пытались что-то оттолкнуть, а руки судорожно хватались за живот, стремясь зажать огромную рану. Видя, что уже ничем не помочь, комбат оставил девушку на попечение вышедших из домов жителей.

Долго ему потом мерещилось синее платье в белый горошек, искаженное болью лицо девушки.

4

После освобождения Харькова стало ясно, что очередные большие задачи батальону Корнева предстоят уже на Днепре.

Начальник инженерных войск фронта генерал Цирлин предварительно сориентировал Корнева, что его батальон, лучше других обеспеченный транспортом, должен навести переправы для тех войск, которые первыми выйдут к реке. Такое же указание получил и командир 40-го батальона, недавно прибывшего с Волховского фронта. Этим батальоном командовал старый знакомый Корнева подполковник Андзауров. Оба батальона стали располагаться и перемещаться вместе, а комбаты все свои действия согласовывали друг с другом.

Вместе с командирами рот комбаты часами просиживали над листами крупномасштабных карт, изучая русло и пойму Днепра. Вскоре Слепченко привез из штаба фронта недавно отпечатанные, еще сырые аэрофотоснимки многих участков реки. С непривычки не сразу разобрались в них. А когда разобрались, по достоинству оценили их.

Закончилась первая половина сентября. Третьи сутки шел проливной дождь. Все дороги раскисли, но батальоны понтонеров все-таки пытались двигаться вслед за войсками. Машины их то и дело буксовали в дорожной грязи.

Комбаты вынуждены были остановить свои колонны в небольшом селе, проверили горючее в баках. Оказалось, что прошли всего сорок километров, а бензина сожгли больше, чем положено на стокилометровый марш.

С подвозом горючего и так было трудно, а по выписанным в штабе фронта нарядам на базе отпустили лишь половину. Заявили, что есть приказание начальника тыла фронта в связи с задержкой подвоза горючего отпускать только пятьдесят процентов ранее занаряженных ГСМ. Прошли еще сутки. Едва проглянуло солнце, не дожидаясь посланных за горючим автоцистерн, Корнев решил использовать неприкосновенный запас бензина. Когда он отдал распоряжение старшему технику-лейтенанту Смолкину, тот доложил, что к тем шести тоннам бензина, которые приказал комбат приберечь, он добавил еще две путем жесткой экономии. Корнев решил поделиться своим бензином с батальоном Андзаурова.

В батальонах приступили к дозаправке только машин понтонных парков. Остальная техника осталась в селе в ожидании подвоза горючего. Понтонеры снова двинулись по трудному пути, выслав в нескольких направлениях офицеров связи.

Наступал уже вечер, когда к остановившимся на ночлег колоннам понтонных батальонов одновременно подъехали лейтенанты Слепченко и Парицкий, вернувшиеся соответственно из штаба фронта и штаба гвардейской армии. Слепченко привез от начальника инженерных войск фронта генерала Цирлина приказание понтонерам срочно выйти в расположение 7-й гвардейской армии генерала Шумилова и поступить в ее оперативное подчинение. Лейтенант Парицкий сообщил, что передовые полки армии в конце дня вышли на Днепр и готовятся к ночному форсированию. Он показал на карте место, где пехота была уже на берегу. Корнев, вглядываясь в лист карты, понял, что батальонам надо выйти к селам Новый Орлик и Старый Орлик. А до них километров шестьдесят. И двигаться надо по полевым дорогам и межам, через множество оврагов и ручьев. Цистерны же с горючим так и не подошли, а уже начинало темнеть.

— Что будем делать? — спросил Корнев у Андзаурова.

В ответ тот пожал плечами.

Посоветовавшись, пришли к решению: в обоих батальонах со всех машин слить горючее в машины одной роты и с третью понтонного парка немедленно начать марш. Остальным ожидать подвоза горючего и потом догонять эти роты. Так и поступили.

Пока, преодолевая крутые овраги и ручьи, добрались до улочек Нового и Старого Орлика, наступила ночь. Первой Днепра достигла эмка, в которой ради экономии горючего ехали оба комбата со своими замполитами. Корнев вышел из машины, подошел к самому берегу, зачерпнул ладонью воды:

— Здравствуй, Днипро!

На противоположном берегу то и дело вспыхивала перестрелка: неожиданно для противника переправившиеся на плотиках и имевшихся в полках надувных лодках передовые батальоны уже вели бой по захвату плацдарма. Подходили все новые и новые рыбачьи лодки. Около них, в нетерпении ожидая погрузки, толпились бойцы. На поляне, поскрипывая и позвякивая упряжью, готовились к переправе расчеты батальонных сорокапяток.

В каждой из двух понтонных рот сразу же приступили к сборке по одному шестнадцатитонному парому и к оснастке десантных понтонов. В 7-м батальоне еще спустили на воду катер Обиуха. На паромы грузили орудия, лошадей, на понтоны — до пятидесяти человек с оружием. Сделали первый рейс, второй…

Захваченные врасплох немцы теперь поняли, что на плацдарм переправляются все новые наши подразделения, открыли по пойме минометный огонь. Когда рассвело, начался такой обстрел, что паромы пришлось укрыть за островком ближе к правому берегу. Некоторое время увертливые понтоны на веслах, в особенности с навесными моторами, продолжали рейсы. Но пришло указание: понтонный парк беречь, переправы на нем до наступления темноты приостановить. Корневу было приказано явиться к начальнику инженерных войск армии. Им оказался старший брат Саши Пляскина, дружка Корнева в далекие годы юности. Еще в довоенные годы он был заместителем командира саперного батальона, в котором служил Корнев, а теперь стал генералом. Едва Корнев вошел, он узнал его, горячо пожал его руку.

— От забайкальского сливанчика не откажешься, земляк?

Корнев не отказался.

— А где сейчас Саша?

По лицу генерала пробежала тень.

— Нет больше Саши. Под Курском… Командовал отрядом подвижных заграждений, ставил мины на пути немецких танков — и погиб.

На плацдарме шли упорные бои. К исходу четвертых суток батальоны Корнева и Авдзаурова навели из своих двух парков наплавной мост. По нему непрерывным потоком устремились части, подошедшие из резерва фронта. Но рыбачьи и надувные лодки саперов все равно непрерывно сновали с берега на берег.

С утра над Днепром завязались воздушные схватки. Впервые с начала войны понтонеры увидели над своей переправой столько наших истребителей! Но и немецкие самолеты, волна за волной, бомбили переправившиеся войска на плацдарме, рвались к переправам. В середине дня, несмотря на потери, шестерка вражеских пикирующих бомбардировщиков появилась над мостом. Бомбы легли рядом с ним. Понтоны, получившие пробоины, потянули на дно соседние. Расчеты бросились спасать мост, размыкая его на отдельные звенья. Над шарнирным замком, который, перекосившись, не мог открыться, с ломиком в руках склонился Корнев. К нему подбежал понтонер Стребчук, который в сорок первом году на Днестре собирался убить его, да не решился. Теперь он, оттолкнув командира, встал на его место. Перехватив ломик, открыл им замок и тут же с осколком бомбы в груди опустился на колени.

Под бомбами понтонеры сумели вывести к берегам немногим больше половины своих парков. Водолаз Самбуров то и дело спускался на дно, чтобы закрепить буксировочный трос к затонувшим понтонам. При разрыве в воде снаряда или бомбы, даже на удалении нескольких сот метров, его могло оглушить, как глушит рыбу. Но Самбуров, рискуя жизнью, старался успеть во время пауз между артиллерийскими обстрелами скорее добраться до затонувших понтонов.

После бомбежки пришлось снова перейти на паромные переправы, а в батальоне Корнева действовало еще пять десантных понтонов с навесными моторами.