Глава 8. СНОВА УПУЩЕННЫЕ ВОЗМОЖНОСТИ

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

Глава 8. СНОВА УПУЩЕННЫЕ ВОЗМОЖНОСТИ

То обстоятельство, что к концу президентства Форда советско-американские отношения оказались отброшенными назад, предопределило особый интерес советского руководства к его сопернику на президентских выборах 1976 года – кандидату демократической партии Джимми Картеру. И хотя он был совершенно неизвестной в СССР политической фигурой, а его предвыборные заявления, как в Москве хорошо осознавали, не обязательно отражали его действительные взгляды, многое в этих заявлениях импонировало настроениям советского руководства. Здесь были и критическое отношение к отказу Форда от употребления термина «разрядка», и прямая критика в его адрес за замораживание переговоров по завершению Договора ОСВ-2 на основе владивостокской договоренности 1974 года, и высказывания в пользу нераспространения ядерного оружия и полного запрещения его испытаний, а также в пользу сокращений ядерного оружия вплоть до его полной ликвидации. Положительное впечатление на советское руководство произвело то, что Картер не только публично, но и в закрытом порядке, через А. Гарримана, посетившего Москву в сентябре 1976 года, заверил, что в случае избрания его президентом он предпримет шаги для скорейшего завершения выработки и подписания Договора ОСВ-2, а затем будет готов продолжить переговоры для достижения договоренности о существенных сокращениях стратегических наступательных вооружений.

Конечно, далеко не все, что говорилось Картером в ходе избирательной кампании, нравилось Москве. В частности, то, в каком ключе и с какой настойчивостью ставилась им проблема прав человека в международном плане, прежде всего применительно к Советскому Союзу. Но его высказывания по вопросам ограничений вооружений и разоружения, повторяю, вселяли определенные надежды.

Во всяком случае в Москве не испытывали сожаления по поводу поражения Форда на выборах 2 ноября 1976 года и победы на них Картера. Поздравляя последнего с победой, Л. И. Брежнев сразу же выразил надежду на их скорую встречу. Картер не замедлил с ответом. Уже 4 ноября Гарриман передал через советского посла в Вашингтоне устное сообщение для Брежнева от Картера, в котором говорилось, что вновь избранный президент считает важным иметь личную встречу с Брежневым «в целях сохранения и поддержания мира во всем мире», а также полагает полезным организацию в последующем таких встреч «на регулярной основе, может быть, раз в год». Правда, Картер оговорился, что у него уже есть обращения руководителей Англии, ФРГ и Франции, и выразил надежду, что в Москве будет правильно понято то, что советско-американская встреча на высшем уровне сможет иметь место после его встреч с союзниками.

Через непродолжительное время, 17 ноября, Гарриман, которого Картер уполномочил продолжать действовать в качестве неофициального канала связи между ним и Брежневым на период до своего вступления в должность, сообщил о готовности Картера к обмену мнениями уже в течение этого переходного периода по интересующим обе стороны вопросам. Вместе с тем было сказано, что вступать в их предметное обсуждение он пока не может. Во-первых, потому, что не может подменять действующего президента, а во-вторых, потому, что у него еще нет своего аппарата советников и он не считает возможным «импровизировать». Тем не менее состоявшийся до 20 января 1977 года обмен еще несколькими устными посланиями между Брежневым и Картером, казалось, обещал конструктивное развитие советско-американского диалога (во всяком случае, по вопросам ограничения стратегических вооружений) после вступления Картера в должность. Правда, нас в Москве несколько насторожила содержавшаяся в одном из посланий Картера (от 1 декабря 1976 г.) ремарка, что он «не может, разумеется, быть связанным предшествовавшими переговорами по ограничению стратегических вооружений». Это было нехорошее предзнаменование, которое вскоре, к сожалению, более чем оправдалось. Но в ту пору хотелось надеяться на лучшее.

Москва, однако, не просто надеялась на лучшее, но, со своей стороны, стремилась создать как можно более благоприятные предпосылки для успешного развития диалога с президентом Картером после его вступления в должность. Одним из важных шагов в этом плане было включение в речь, с которой Брежнев выступил 18 января 1977 года, то есть за два дня до инаугурации Картера, в Туле по случаю присвоения ей звания города-героя, ряда важных формулировок относительно советской военной политики. Их существо состояло в следующем:

– приписываемые Советскому Союзу стремления к превосходству с целью приобретения способности для нанесения первого ядерного удара не имеют под собой никаких оснований;

– целью Советского Союза является лишь создание оборонного потенциала, достаточного для того, чтобы удержать любого потенциального противника от агрессии против него.

Иными словами, в этой речи Брежнева был впервые публично провозглашен принцип оборонной достаточности, который получит свое дальнейшее развитие в последующие годы.

Сформулированы эти положения были представителями МИДа СССР (конкретно мною и Л. И. Менделевичем) в группе, которая готовила проект речи Брежнева. Я согласовал их с тогдашним начальником Генерального штаба Вооруженных Сил. СССР В. Г. Куликовым без всяких трудностей, поскольку эти положения отражали действительное существо дел, хотя и звучали несколько непривычно. Именно по этой причине, а не из-за несогласия с ними по сути они вызывали сомнения на определенном этапе работы над проектом речи у наших партийных международников во главе с Пономаревым, но их сомнения отпали после доклада проекта Брежневу, который принял их без колебаний. Не вызвали они каких-либо возражений и со стороны других членов Политбюро, включая министра обороны Устинова, которым в соответствии с существовавшим порядком был разослан для просмотра проект речи.

Придавая большое значение тому, чтобы в Вашингтоне правильно поняли сигнал (насчет принципа оборонной достаточности), подаваемый Москвой в тульской речи Брежнева, я заранее снабдил ТАСС и АПН максимально точным переводом соответствующего раздела этой речи на английский язык. Замысел достиг своей цели – в лексиконе американских специалистов-советологов появился даже термин «тульская линия» в политике СССР.

Когда лучшее – враг хорошего

Первое после вступления в должность письмо президента Картера от 26 января 1977 года было воспринято в Москве как подтверждающее надежду на благоприятное развитие советско-американского диалога по вопросам разоружения. Картер прежде всего отметил как весьма важную речь Брежнева в Туле и особенно содержавшиеся в ней положения о том, что СССР не стремится к превосходству в вооружениях и ему нужна лишь оборона, достаточная для сдерживания любого потенциального противника. Подтвердив свои предвыборные заявления о том, что конечной целью в области разоружения должно быть уничтожение всего ядерного оружия на нашей планете, Картер в качестве «критически важного первого шага» на пути к этой цели назвал «безотлагательное достижение Договора ОСВ-2 и договоренности о том, чтобы после этого двигаться в направлении дополнительных ограничений и сокращений стратегических вооружений». В контексте с прежними публичными и закрытыми высказываниями Картера эти формулировки были поняты в Москве как означавшие его готовность прежде всего быстро завершить подготовку и подписать Договор ОСВ-2, основанный на владивостокской договоренности 1974 года и конкретизированный в ходе последовавших переговоров еще при Форде. Такой подход вполне отвечал намерениям советского руководства, как и предложение президента прислать вскоре в Москву для осуждения связанных с этим вопросов государственного секретаря С. Вэнса. Соответственно, ответное письмо Брежнева Картеру от 4 февраля было выдержано в весьма позитивном ключе.

Но следующее письмо Картера от 14 февраля не только озадачило, но, скажу прямо, возмутило Брежнева и его коллег. В нем Картер, высказываясь по-прежнему за быстрое завершение работы над Договором ОСВ-2, вместе с тем ясно обозначил, что он имеет в виду совсем не тот договор, о рамках которого стороны условились во Владивостоке и в ходе последовавших затем переговоров. Картер предложил, во-первых, предусмотреть уже в этом, а не в следующем договоре «существенные сокращения» стратегических вооружений, а во-вторых, оставить (тоже вопреки владивостокской договоренности) за рамками Договора ОСВ-2 для последующих переговоров крылатые ракеты большой дальности, то есть, по сути дела, США хотели развязать себе руки для гонки стратегических вооружений на новом направлении, где, как и в большинстве других случаев, они были в то время впереди СССР.

В письме Картера содержались и другие вызывавшие раздражение у советских руководителей моменты, в частности его заявка на публичную постановку вопроса о правах человека в СССР. К этому добавилось и открытое письмо Картера А. Д. Сахарову. Главным разочарованием для Москвы был явный отход нового президента от владивостокской договоренности. С учетом же того, с какими внутренними коллизиями было сопряжено для Брежнева достижение договоренности с Фордом во Владивостоке, такой «вираж» Картера был воспринят им весьма болезненно не только ввиду неприемлемости новых американских предложений по их сути, но и как вызывающий акт по отношению к нему лично. Соответственно, ответное письмо Брежнева от 25 февраля носило твердый, а местами и резковатый характер.

В таких же тонах было составлено и послание Картера Брежневу от 4 марта, которое к тому же поступило в Москву не по обычным дипломатическим каналам, а по «горячей линии» Белый дом – Кремль, предназначенной для использования в чрезвычайных ситуациях. Как пишет в своих мемуарах Бжезинский, бывший помощник президента Картера по национальной безопасности, это было сделано по его инициативе, с тем, дескать, чтобы послание президента сразу попало к Брежневу, минуя «бюрократические каналы» МИДа и других ведомств. А в результате получилось только хуже, поскольку на московском конце «горячей линии», обслуживаемой КГБ, дежурили переводчики отнюдь не высшей квалификации, к тому же совершенно незнакомые с тематикой переговоров по стратегическим вооружениям. Поэтому сделанный ими перевод послания Картера грешил многими неточностями и шероховатостями, что отнюдь не способствовало лучшему его восприятию советскими руководителями.

Ответ Брежнева от 15 марта был выдержан по форме в более спокойных тонах. Но по сути позиции сторон перед намеченным на конец марта визитом в Москву Вэнса оказались принципиально разными. Если советская сторона твердо стояла на необходимости завершения работы над Договором ОСВ-2 на основе владивостокской договоренности, то американцы пытались трансформировать владивостокскую договоренность в нечто совершенно другое, неприемлемое для советского руководства и с военно-стратегической, и с политической, и с психологической точек зрения. А по мере приближения срока визита Вэнса становилось все более ясным из публичных высказываний Картера, из целенаправленных «утечек» в американской прессе, а затем и из бесед госсекретаря с советским послом в Вашингтоне Добрыниным, что Вэнс будет излагать в Москве позиции, не имеющие вообще ничего общего с владивостокскими договоренностями, а именно – так называемые «всеобъемлющие предложения», предусматривающие «глубокие сокращения» СНВ, причем с явно более выгодным для США набором таких сокращений. Уже сам факт придания огласке основного содержания американских предложений еще до их изложения Вэнсом советскому руководству воспринимался в Москве как означавший отсутствие у Картера серьезных намерений и его стремление получить лишь пропагандистский выигрыш.

Поэтому можно было заранее предположить, что миссия Вэнса в Москву в части, касавшейся Договора ОСВ-2, обречена на неудачу. И действительно, изложенные Вэнсом новые американские предложения означали столь явный отход от всего достигнутого на переговорах по ОСВ-2 при Никсоне и Форде, что они были сразу же отвергнуты советской стороной без их обсуждения и без выдвижения контрпредложений – просто были подтверждены наши прежние позиции, основанные на владивостокской договоренности.

Следует отметить, что, в отличие от многих других случаев, на этот раз было полное единодушие насчет новых американских предложений не только «наверху», в советском руководстве, но и среди профессионалов, занимавшихся этой проблемой. И вовсе не потому, что все мы были против существенных сокращений СНВ. Отнюдь нет. Но мы считали абсолютно нелогичным, лишенным здравого смысла отбрасывать результаты совместного пятилетнего труда, во многом уже подготовленный Договор ОСВ-2, и начинать фактически новые переговоры, требовавшие новых концептуальных решений и длительной проработки многих практических, в том числе технических, вопросов. Нелогичность подобного образа действий казалась настолько очевидной, что если бы даже выдвинутые Картером предложения о «глубоких сокращениях» были по своему содержанию более сбалансированными и в итоге более приемлемыми для СССР, то и в этом случае тогда они не встретили бы, думаю, положительной реакции. Все равно сработал бы принцип: «лучше синица в руках, чем журавль в небе». Если же учесть, что новые американские предложения были слишком явно нацелены на достижение односторонних преимуществ для США, то они вообще не могли быть восприняты советским руководством в качестве серьезной инициативы, что и определило резко негативную реакцию с его стороны.

Надо сказать, что для Вэнса и сопровождавшего его директора Агентства США по контролю над вооружениями и разоружению П. Уорнке такая реакция советской стороны, похоже, не явилась неожиданной. Чувствовалось, что они и сами не были убеждены в разумности позиций, занятых американской администрацией. Это ощущение полностью подтвердилось впоследствии, когда появились мемуары Картера, Вэнса, Бжезинского и монографии американских исследователей того периода, из которых видно, что внутри администрации, в том числе между Вэнсом и Бжезинским, были заметные расхождения относительно американкой позиции по вопросам СНВ. Судя по всему, трансформация позиции Картера – от готовности завершить Договор ОСВ-2 на основе владивостокской договоренности к амбициозным «глубоким сокращениям» СНВ – объяснялась рядом разных по своему характеру факторов.

С одной стороны, сам президент искренне стремился как можно скорее перейти к радикальным сокращениям СНВ; с другой – Пентагон, поддержанный Бжезинским, стремился воспользоваться этим романтическим порывом Картера для того, чтобы существенно подправить сделанное в области ограничения стратегических вооружений при Никсоне и Форде, причем подправить к односторонней выгоде США; с третьей – на президента оказывали воздействие сенатор Джексон и его единомышленники, обусловившие свою поддержку возможного Договора ОСВ-2 такими требованиями к его содержанию, выдвижение которых американской стороной, как они понимали, могло вообще сорвать его заключение, чего, собственно, они и желали; с четвертой – Вэнс, Уорнке и их единомышленники считали предпочтительным завершить Договор ОСВ-2 на основе владивостокской договоренности, но и они, как видно, полностью не понимали и, во всяком случае, не сумели довести до сознания Картера, каким психологическим шоком для Брежнева явится отказ президента от Владивостока.

Я в этом убедился в результате последующих неофициальных бесед с ними. В ответ на их сетования по поводу того, что визит Вэнса в Москву в марте 1977 года провалился во многом из-за того, что Брежнев и Громыко «мазнули его по лицу мокрой тряпкой» (имелся в виду их отказ даже обсуждать привезенные им предложения), я им предложил, используя их же образное выражение, представить себе, что письмо Картера от 14 февраля и позиции, с которыми приехал Вэнс, были для Брежнева и Громыко не просто «мокрой тряпкой», а «грязной, дурно пахнущей мокрой тряпкой». После такого образного сравнения они стали лучше понимать причины неудачи Вэнса.

Между тем, хорошо зная настроения советских руководителей того времени, я могу с уверенностью сказать, что если бы Картер, как он первоначально и обещал, проявил в марте 1977 года готовность завершить Договор ОСВ-2 на владивостокской основе, а его предложения насчет «глубоких сокращений» были бы изложены в виде целей для последующих переговоров, то Договор ОСВ-2 – примерно такого содержания, как подписанный в 1979 году, – вполне мог бы быть завершен еще к концу 1977-го или началу 1978 года. И не исключено, что следующий договор (ОСВ-3), который предусматривал бы существенные сокращения СНВ, был бы выработан уже к концу президентства Картера. Однако возможность для такого благоприятного развития событий была упущена и процесс подготовки Договора ОСВ-2 оказался гораздо более длительным и трудным.

Ведь мартовская инициатива Картера насчет «глубоких сокращений» означала не просто механическую потерю двух-трех месяцев. После той рекламной шумихи, которой сопровождалась мартовская инициатива, возвращаться во «владивостокскую колею» для самого же Картера было весьма нелегким делом по соображениям престижа и политической конъюнктуры, поскольку это выглядело бы как его поражение и отступление. Этим были обусловлены многие дополнительные трудности на последующих переговорах, без чего процесс выработки Договора ОСВ-2 наверняка был бы быстрее и проще. Поэтому если даже считать, что главным побудительным мотивом при принятии Картером опрометчивого решения в марте 1977 года было его искреннее стремление к более быстрым и более радикальным шагам в области разоружения, то это один из тех случаев, к которым применима русская пословица: «Лучшее – враг хорошего». Благой порыв привел к обратному результату.

Договор ОСВ-2 и «кубинский мини-кризис»

Итак, позиции, с которых выступал Вэнс в Москве в марте 1977 года, не только не позволили продвинуться вперед в процессе выработки Договора ОСВ-2, застопорившемся при Форде в 1976 году, но и отбросили этот процесс назад. Однако излишне драматизировать ситуацию не было оснований. Во-первых, уже во время пребывания Вэнса в Москве было условлено провести вскоре, в мае, новую встречу министров в Женеве для поиска выхода из создавшейся ситуации с переговорами по ОСВ. Во-вторых, тогда же, в марте, была достигнута договоренность о создании целого ряда советско-американских рабочих групп по другим вопросам ограничения вооружений и разоружения: 1) по полному запрещению испытаний ядерного оружия; 2) по запрещению химического оружия; 3) по предварительным уведомлениям об испытательных пусках ракет; 4) по проблеме антиспутникового оружия; 5) по гражданской обороне; 6) по ограничению военной деятельности в Индийском океане; 7) по радиологическому оружию; 8) по ограничению поставок оружия странам третьего мира; 9) по укреплению режима нераспространения ядерного оружия.

В результате состоявшейся в середине мая встречи Громыко и Вэнса в Женеве, которой предшествовал интенсивный обмен мнениями через советское посольство в Вашингтоне, было найдено взаимоприемлемое решение о путях выхода из тупика на основе владивостокской договоренности. Было условлено готовить три документа: а) договор сроком до конца 1985 года, в котором были бы зафиксированы предусмотренные во Владивостоке уровни для МБР, БРПЛ и тяжелых бомбардировщиков с некоторым их понижением еще до истечения срока договора; б) протокол со сроком действия 2 – 3 года, который был бы неотъемлемой частью договора и устанавливал временные ограничения на крылатые ракеты большой дальности до окончательного решения этого вопроса на дальнейших переговорах; в) документ об основных принципах переговоров о Договоре ОСВ-3, которые должны были начаться сразу после подписания Договора ОСВ-2.

Достижение взаимопонимания насчет общих рамок будущих документов при всей важности этого с точки зрения выхода из тупика еще не означало согласия по всем конкретным параметрам этих документов. В частности, американская сторона продолжала вопреки владивостокской договоренности настаивать на том, чтобы был установлен подуровень для тяжелых МБР, причем такой, который привел бы к уничтожению почти половины советских тяжелых ракет, и это с учетом других стратегических факторов было абсолютно неприемлемо для советской стороны. Но уже в сентябре 1977 года в ходе состоявшихся в США переговоров Громыко с Картером и Вэнсом было согласовано и большинство конкретных параметров будущего Договора ОСВ-2 – после того, как американская сторона прекратила настаивать на сокращении советских тяжелых МБР. Кстати, хотел бы отметить, что Картер, в отличие от своих предшественников Никсона и Форда, не говоря уже о его преемнике Рейгане, был способен сам вести предметные переговоры по весьма сложным проблемам, касавшимся стратегических вооружений.

Путь к быстрому завершению Договора ОСВ-2, казалось, был открыт. Однако понадобилось еще более полутора лет, прежде чем он был подписан. Это лишь отчасти объяснялось сложностью предмета переговоров. Главным осложняющим моментом было то, что в США, в том числе внутри администрации, сохранялось активное сопротивление достижению договоренностей с СССР по ОСВ на взаимоприемлемой основе. Конкретно это сопротивление проявлялось двояко. С одной стороны, на самих переговорах по ОСВ по настоянию Пентагона и его сторонников в окружении президента ставились все новые вопросы и выдвигались такие предложения, которые заведомо были рассчитаны на их неприемлемость для СССР и, таким образом, на затягивание, если не срыв переговоров. Приведу лишь один пример того, как это делалось.

Предлагалось, скажем, включить в договор положение, запрещающее шифрование телеметрических данных при испытательных пусках ракет. Советская сторона, признавая правомерность этой постановки вопроса в части, касающейся телеметрических данных, которые действительно необходимы для взаимного контроля за соблюдением договора, предлагала выработать перечень таких данных, шифрование которых было бы запрещено. Но американская сторона категорически отказывалась вырабатывать подобный перечень, настаивая на полном запрещении шифрования всех телеметрических данных, то есть и тех, которые не имели никакого отношения к договору, но были необходимы для того, ради чего вообще производятся испытательные пуски ракет. Споры по этому и подобным надуманным вопросам велись не только на уровне делегаций, но и на переговорах министров, и в переписке на высшем уровне. И это длилось многие месяцы, прежде чем стороны приходили к согласию.

С другой стороны, Вашингтон периодически предпринимал попытки увязывать продвижение на переговорах по ОСВ с «поведением» Советского Союза в совершенно других областях, например с его действиями в Анголе, Эфиопии, Южном Йемене и т. д.

Результатом и в тех и в других случаях было одно и то же: замедление переговоров и паузы в них, что и требовалось таким сподвижникам Картера, как Бжезинский. В своих мемуарах Вэнс с грустью вспоминает, что некоторые политические советники президента под предлогом необходимости обезопасить его от критики справа «рекомендовали, чтобы мы сознательно тормозили переговоры и ужесточали наши позиции… Мне не было нужды опасаться за президента. Он отвергал все подобные советы. И тем не менее кое-кто из его окружения, дававший эти советы, преуспел в замедлении прогресса на переговорах, частично затрудняя внесение необходимых изменений в переговорные позиции США».

Об ожесточенности того сопротивления Договору ОСВ-2, которое приходилось преодолевать президенту Картеру, может свидетельствовать заявление, сделанное сенатором Джексоном накануне отлета президента в Вену для встречи с Брежневым и подписания Договора ОСВ-2. Он уподобил эту поездку Картера поездке Чемберлена в Мюнхен в 1938 году для встречи с Гитлером и подписания Мюнхенского соглашения. О том, насколько болезненно воспринял Картер это сравнение, говорит такая деталь. По прибытии в Вену, где в это время моросил дождь, Картер категорически запретил своему охраннику раскрыть над ним зонт, чтобы не дать повода для злословия, имея в виду обошедшую в свое время мир фотографию Чемберлена с зонтом в Мюнхене.

Но так или иначе в июне 1979 года в Вене Договор ОСВ-2 был подписан. По тем временам это был существенный шаг в деле ограничения вооружений и разоружения. Он не только устанавливал определенные количественные ограничения на все виды стратегических наступательных вооружений, но и предусматривал некоторое их сокращение, а также ряд запретов на новые их типы и определенные пределы для модернизации прежних типов. Был намечен и путь для дальнейших, более радикальных шагов в этой области. Свои конкретные соображения на этот счет, написанные собственноручно, Картер передал Брежневу уже в Вене.

В Москве без затяжки началась разработка наших позиций для будущих переговоров, нацеленных на существенное сокращение СНВ при учете всех факторов, определяющих стратегическую ситуацию. И думается, в этом плане при Картере открывалась неплохая перспектива. В отличие от своих предшественников, Картер в контактах с нами прямо говорил о признании им того фактора, что СССР должен считаться с наличием ядерного оружия у союзников США и у Китая. Позже Картер говорил об этом и открыто: «Есть еще один дисбаланс, который не любят обсуждать американские переговорщики. Мы предпочитаем пользоваться только понятием равновесия между США и СССР. Но с точки зрения Москвы есть гораздо более внушительный набор угроз, исходящих не только от США и их союзников, Франции и Великобритании, но и от такого, похоже, непримиримого противника, как Китай».

К сожалению, после подписания Договора ОСВ-2 его противники в США не прекратили своих происков против него. Для того чтобы не допустить его ратификации, они наряду с массированной критикой его содержания, как якобы более выгодного Советскому Союзу, предприняли крупную политическую провокацию с целью бросить тень в целом на СССР. Со ссылкой на данные американских разведслужб в прессе, а затем и в конгрессе была развернута шумная антисоветская кампания по поводу «обнаружения» на Кубе советской боевой бригады, доставленной туда якобы незадолго до этого в нарушение советско-американской договоренности 1962 года. Помимо требований о выводе советской бригады с Кубы был поставлен вопрос об отказе от ратификации Договора ОСВ-2, поскольку, мол, нельзя рассчитывать на добросовестное соблюдение Москвой и этого договора.

На самом же деле советская воинская часть, вокруг которой была поднята шумиха, находилась на Кубе с 1962 года, и ее пребывание там нисколько не противоречило договоренности 1962 года, так как эта часть не имела отношения к ракетам. По существу она была оставлена на Кубе в качестве «заложницы», демонстрируя Кастро, что мы будем вынуждены прийти ему на помощь, если США, вопреки взятому на себя обязательству о невторжении на Кубу, предпримут такое вторжение. Поскольку в этом случае советские военнослужащие тоже оказались бы объектом агрессии, у Кастро должно было быть больше уверенности в том, что СССР не останется в стороне.

И все эти годы американская разведка, несомненно, была осведомлена о нахождении советской воинской части на Кубе. Как видно из дневниковых записей президента Картера, он с самого начала понимал безосновательность каких-либо претензий к Советскому Союзу в этой связи. Так, в записи от 4 сентября о беседе на эту тему с сенатором Бэрдом он упоминает об отсутствии каких-либо оснований для требования о выводе Советским Союзом с Кубы бригады, которая находилась там «в течение последних 15–20 лет», а в записи от 5 сентября прямо говорится, что ее нахождение там «не представляет угрозы для нашей страны и не является нарушением какого-либо советского обязательства».

И тем не менее, как ни странно, в своем выступлении по телевидению через два дня, 7 сентября, президент Картер заявил нечто прямо противоположное: «Мы рассматриваем присутствие советской боевой бригады на Кубе как очень серьезное дело, и сохранение такого статус-кво неприемлемо (выделено мною. – Г. К.)». Так и осталось загадкой, чем руководствовался Картер, употребляя подобную жесткую формулировку, напоминавшую к тому же бескомпромиссную постановку вопроса президентом Кеннеди в 1962 году о «неприемлемости» оставления советских ракет на Кубе.

Через некоторое время Картер попытался спасти положение, создав высокоавторитетную комиссию, которая подтвердила, что советская бригада находилась на Кубе с 1962 года и это не противоречило договоренности 1962 года, а также что американская разведка располагала данными на этот счет ранее и бригада эта не представляет никакой угрозы для США.

Но к этому времени, еще до ввода советских войск в Афганистан, Договор ОСВ-2 был уже обречен. На этот счет среди прочих свидетельств есть откровенное признание такого осведомленного участника тех событий, как Бжезинский. В своих мемуарах он, отметив, что в случае с советской бригадой на Кубе администрация допустила «сверхреакцию», далее писал: «Это пустило под откос Договор ОСВ-2, импульс в пользу Договора был утрачен, а советское вторжение в Афганистан явилось последним гвоздем в его гроб». Другими словами, по признанию Бжезинского, Договор ОСВ-2 был загнан в гроб еще до афганских событий с помощью искусственно созданного на совершенно пустом месте «кубинского мини-кризиса» (о своей активной причастности к этому Бжезинский, видимо из скромности, умолчал). Теоретически рассуждая, видимо, можно говорить лишь о том, что ввод советских войск в Афганистан исключил возможность реанимации Договора ОСВ-2, если она гипотетически существовала, а не о том, что Афганистан убил этот договор. Это ведь не одно и то же.

Показательно, что и другие советско-американские переговоры в области разоружения – о полном прекращении ядерных испытаний, об отказе от антиспутникового оружия, об ограничении военной деятельности в Индийском океане, об ограничении поставок оружия странам третьего мира – все они под разными предлогами были свернуты американской стороной тоже еще до Афганистана.

Позже в своих мемуарах Картер напишет: «Наша неудача ратифицировать Договор ОСВ-2 и обеспечить еще более далеко идущие соглашения по контролю над вооружениями явилась самым глубоким разочарованием моего президентства».

Однако неудача эта, как свидетельствуют факты, объяснялась не столько тем, что к этому не был готов Советский Союз, сколько тем, что в США, в том числе в самой администрации, отнюдь не все разделяли устремления Картера к кардинальным шагам в области разоружения. Да и он сам не отличался последовательностью в своих усилиях в этой области. Во всяком случае, открывавшиеся вроде бы с его приходом в Белый дом возможности для больших свершений в деле разоружения, а вместе с этим и для качественных изменений в американо-советских отношениях были вновь упущены, и надолго.

Ближневосточный зигзаг

В президентство Картера открывалась еще одна уникальная возможность для советско-американского сотрудничества в международных делах, но она тоже оказалась упущенной.

Речь идет о Ближнем Востоке, который на протяжении долгих лет был серьезным раздражителем в советско-американских отношениях. Тема Ближнего Востока в «холодной войне» далеко не исчерпывается рассказанными в главах 6 и 7 эпизодами, связанными с арабо-израильскими войнами 1967 и 1973 годов, как и тем, о чем говорится ниже. Это действительно лишь эпизоды, являющиеся с моей точки зрения, наиболее важными.

В результате напряженных усилий МИД СССР и государственного департамента США в 1977 году удалось сделать то, чего не получалось добиться на протяжении предыдущего десятилетия со времени ближневосточной войны 1967 года: были выработаны и согласованы принципы совместных и параллельных действий СССР и США, направленных на достижение всеобъемлющего ближневосточного урегулирования. Ввиду важности этого документа приведу его текст полностью:

«СОВМЕСТНОЕ СОВЕТСКО-АМЕРИКАНСКОЕ ЗАЯВЛЕНИЕ ПО БЛИЖНЕМУ ВОСТОКУ

Обменявшись мнениями по поводу сохраняющейся опасной ситуации на Ближнем Востоке, член Политбюро ЦК КПСС, министр иностранных дел СССР А. А. Громыко и государственный секретарь США С. Вэнс считают необходимым заявить от имени своих стран, являющихся сопредседателями Женевской мирной конференции по Ближнему Востоку, следующее:

1. Обе стороны убеждены в том, что жизненные интересы народов этого района, как и интересы мира и международной безопасности в целом, настоятельно диктуют необходимость быстрейшего достижения справедливого и прочного урегулирования арабо-израильского конфликта. Это урегулирование должно быть всеобъемлющим, охватывающим все заинтересованные стороны и все вопросы.

Советская и американская стороны считают, что в рамках всеобъемлющего урегулирования ближневосточной проблемы должны быть решены все конкретные вопросы урегулирования, в том числе такие ключевые, как вывод израильских войск с территорий, оккупированных во время конфликта 1967 года, палестинский вопрос, включая обеспечение законных прав палестинского народа, прекращение состояния войны и установление нормальных мирных отношений на основе взаимного признания принципов суверенитета, территориальной целостности и политической независимости.

Обе стороны придерживаются мнения, что в дополнение к таким мерам обеспечения безопасности границ между Израилем и соседними арабскими государствами, как создание демилитаризованных зон и согласованное размещение в них войск или наблюдателей ООН, по желанию договаривающихся сторон могут быть также установлены международные гарантии таких границ, как и в целом соблюдения условий урегулирования. Советский Союз и Соединенные Штаты готовы участвовать в этих гарантиях с учетом их соответствующих конституционных процессов.

2. Советская и американская стороны считают, что единственно правильным и эффективным путем для обеспечения кардинального решения всех аспектов ближневосточной проблемы в комплексе являются переговоры в рамках специально созванной для этих целей Женевской мирной конференции при участии в ее работе представителей всех вовлеченных в конфликт сторон, в том числе палестинского народа, и договорно-правовое оформление достигнутых на конференции решений.

В качестве сопредседателей Женевской конференции СССР и США подтверждают свое намерение путем совместных усилий и действуя в контакте со всеми заинтересованными сторонами всемирно содействовать тому, чтобы работа конференции была возобновлена не позже декабря 1977 года. Сопредседатели констатируют, что еще остаются некоторые вопросы процедурного и организационного характера, которые подлежат согласованию между участниками Женевской конференции.

3. Руководствуясь целью достижения справедливого политического урегулирования на Ближнем Востоке и ликвидации взрывоопасной ситуации в этом районе мира, СССР и США обращаются с призывом ко всем сторонам в конфликте осознать необходимость трезвого учета законных прав и интересов друг друга и проявить взаимную готовность действовать соответственно этому.

1 октября 1977 года».

То, что Советский Союз и Соединенные Штаты нашли наконец общий язык в отношении путей установления прочного и справедливого мира на Ближнем Востоке, открывало хорошую перспективу в интересах всех государств и народов этого многострадального региона, как и в интересах мира в целом. Одновременно этот документ поднимал на качественно новый уровень отношения между СССР и США, означая их готовность ради достижения указанной общей цели отойти от своих прежних односторонних позиций – соответственно, проарабской и произраильской.

Однако именно поэтому Совместное советско-американское заявление по Ближнему Востоку от 1 октября 1977 года было встречено в штыки мощным произраильским лобби в США. И, к сожалению, президент Картер не устоял перед натиском этого лобби, тем более что и его ближайшее окружение, включая Бжезинского, не испытывало, мягко говоря, радости по поводу этого документа, явившегося результатом усилий в основном госсекретаря Вэнса с американской стороны.

В итоге США очень скоро своими действиями перечеркнули главные принципы, заложенные в Совместном заявлении: о том, что ближневосточное урегулирование должно быть всеобъемлющим, охватывающим все заинтересованные стороны и все вопросы и что добиваться такого урегулирования США и СССР будут совместными усилиями. Вместо этого Картер вскоре выступил инициатором и главным участником сепаратных переговоров между Садатом и Бегином, в результате чего Ближний Восток еще в течение многих лет оставался, да и остается одной из самых «горячих точек» на планете. Позже Картер пытался оправдать свои действия тем, что Садат и Бегин воспротивились реализации Совместного советско-американского заявления по Ближнему Востоку и ему, дескать, не оставалось ничего другого, как пойти по другому пути.

Между тем Вэнс впоследствии рассказывал мне, что по ходу работы с нами над текстом заявления он согласовывал его основные положения не только с Картером, но и с Бегином и с Садатом.

Да и не кто иной, как Бжезинский признает в своих мемуарах, что прежде всего, сами США отошли от этого документа чуть ли не на второй день после его принятия и стали действовать на Ближнем Востоке в обход Советского Союза. Так, он писал: «Американо-советское заявление от 1 октября по Ближнему Востоку было, наверное, высшей точкой короткого периода кажущегося улучшения американо-советских отношений. Советы не скрывали своего разочарования, когда в течение буквально нескольких дней американская сторона отошла от этого заявления (выделено мною. – Г. К.), и Брежнев в последующих письмах Картеру выражал сильное неудовольствие по поводу растущего желания США исключить Советский Союз из ближневосточного мирного процесса».

Таким образом, и в данном случае созданная было усилиями обеих сторон благоприятная возможность для успешного решения наконец с их помощью одной из самых острых и сложных международных проблем – ближневосточной – тоже стала жертвой внутриамериканских перипетий и непоследовательности руководства США.

Я должен признаться, что, когда в 1979 году между Египтом и Израилем был заключен сепаратный мирный договор, у меня лично первоначально не было однозначно отрицательного отношения к нему. Мне думалось, что, быть может, он станет первым шагом на пути к мирному урегулированию на Ближнем Востоке. Ведь Бегину и Садату было очень нелегко решиться на тот шаг. Их страны да и их лично разделяли десятилетия ожесточенной вражды. Чтобы читатель яснее представил себе накал этой вражды, приведу по одному факту из их биографий.

В 1953 году в западной печати появились сообщения о том, что Гитлер все еще жив. В этой связи египетский еженедельник «Аль Муссавар» обратился к ряду египетских политических деятелей, в том числе к Садату, в то время члену Революционного трибунала, с вопросом: «Если бы вы захотели направить Гитлеру личное письмо, что бы вы написали ему?» И затем еженедельник опубликовал текст письма Садата, в котором он сердечно поздравлял Гитлера с «воскрешением», выражал уверенность, что Германия тоже возродится «и вновь станет такой же, какой она была прежде» и что Гитлер вернется туда или там появится новый Гитлер.

А вот что говорил Бегин в 1958 году, обращаясь к офицерам израильской армии: «Вы, израэлиты, не должны быть сердобольными, когда убиваете своего врага. Вы не должны сочувствовать ему до тех пор, пока мы не уничтожим так называемую арабскую культуру, на развалинах которой мы построим свою собственную цивилизацию».

Казалось невозможным представить себе, чтобы эти два человека смогли когда-либо найти общий язык. Но спустя более чем 20 лет они сели за стол переговоров и подписали договор о мире.

Мне тогда подумалось, что это может послужить примером и для других участников ближневосточного конфликта. Я даже попробовал поговорить об этом с Громыко, но был жестоко раскритикован. Он, как и Вэнс, вложил немало сил и ума в выработку принципов всеобъемлющего ближневосточного урегулирования, сформулированных в заявлении от 1 октября 1977 года, и был твердо убежден, что путь сепаратных сделок не приведет к миру на Ближнем Востоке. Прошедшие с тех пор двадцать с лишнем лет подтвердили правоту Громыко.

Тема упущенных возможностей в советско-американских отношениях в период президентства Картера (1977–1980) привлекает внимание многих американских исследователей, которые стараются осмыслить причины, по которым открывавшиеся, казалось бы, возможности не были реализованы, и извлечь из этого соответствующие уроки.

Существует, в частности, теория, что Дж. Картер с его склонностью к радикальным шагам в области разоружения и с его весьма активной позицией в области защиты прав человека просто «опередил время» лет на десять, оказавшись в Белом доме тогда, когда мир, и прежде всего Советский Союз, еще не созрел для восприятия и претворения в жизнь его идей. Вот если бы, мол, его президентство совпало с приходом в Советском Союзе к руководству Горбачева, то итоги их совместных усилий по перестройке международных отношений были бы намного более впечатляющими, чем это произошло при Рейгане и Буше в качестве контрпартнеров Горбачева. (По вопросам, касающимся того, что произошло при Рейгане и Буше в бытность Горбачева у руля Советского государства я еще выскажусь.)

Однако факты, часть из которых приводилась в данной главе, говорят о том, что если иметь в виду не гипотетические, а реально существовавшие в пору президентства Картера возможности для существенного продвижения вперед в деле свертывания «холодной войны», то они были упущены в значительной мере потому, что в самих Соединенных Штатах, в том числе в администрации президента, далеко не все были его настоящими единомышленниками. В результате линия правительства США в международных делах, и особенно в отношении Советского Союза, была очень непоследовательной, зигзагообразной, что во многом и определило разочаровавшие самого Картера итоги его президентства в этой области.