Глава 11. ПРАВДА И ДОМЫСЛЫ О РАКЕТАХ СС-20 и СС-23

Глава 11. ПРАВДА И ДОМЫСЛЫ О РАКЕТАХ СС-20 и СС-23

Советские ядерные ракеты средней дальности, именовавшиеся на Западе СС-20 (наше их наименование РДС-10 так и не прижилось), длительное время были предметом активной дискуссии на Западе, а с 1985 года и в СССР, особенно в преддверии и после подписания в декабре 1987 года Договора между СССР и США о ликвидации ракет средней дальности и меньшей дальности (Договор по РСМД). При наличии у обсуждаемой проблемы разных аспектов дискуссия по ней у нас в итоге сводилась фактически к одному вопросу: стоило ли Советскому Союзу создавать и развертывать эти ракеты, если спустя совсем немного времени он согласился все их уничтожить?

Любители простых ответов, не утруждая себя особыми размышлениями, спешили сделать однозначный вывод, что без ракет средней дальности вообще, «как показал договор о ликвидации всех этих ракет, вполне можно было обойтись». Но простые ответы, кажущиеся иногда даже убедительными, далеко не всегда бывают самыми правильными, когда речь идет о сложных проблемах, к числу которых, конечно, относится и рассматриваемая. Найти же правильные ответы представляется важным не только с точки зрения исторической правды, но и для извлечения полезных уроков на будущее.

Поскольку мне по долгу службы приходилось соприкасаться с проблемой ракет средней дальности на разных этапах ее развития и в разных ее ракурсах, хотелось бы поделиться своими соображениями по этой проблеме как по одному из эпизодов «холодной войны».

У истоков проблемы

Внести необходимую ясность в вопрос о ракетах СС-20 нельзя, не рассмотрев вкратце проблему ракет средней дальности как таковых в историческом контексте и не учитывая другие факторы, определявшие стратегическую ситуацию на соответствующих отрезках времени. Прежде всего, кто и когда впервые разместил в Европе ядерное оружие, в том числе такое, которое позже было отнесено к категории средней дальности? Факты говорят о следующем.

Произошло это еще в 1948 году, когда США разместили в Англии более 90 средних бомбардировщиков Б-29, часть из них с атомными бомбами на борту. И сделано это было несмотря на то, что у США были на их территории тяжелые бомбардировщики Б-52, оснащенные атомными бомбами и способные достигать территории СССР, а у Советского Союза в то время вовсе не было ядерного оружия.

Далее, в течение 1954–1958 годов США разместили в Западной Германии, Англии, Италии и Турции ракеты «Матадор», «Тор» и «Юпитер», а также самолеты-снаряды «Мэйс», способные наносить ядерные удары по территории СССР и его союзников. И это было сделано опять-таки в то время, когда США по-прежнему располагали бесспорным превосходством в межконтинентальных средствах доставки ядерного оружия. К этому следует добавить, что в 1952 году обладателем ядерного оружия стала Англия – главный союзник США по Североатлантическому блоку, а несколько позднее, в 1961 году, – Франция.

Мог ли Советский Союз в этих условиях не принять соответствующие ответные меры, чтобы хоть частично нейтрализовать ядерную угрозу со стороны НАТО? Об этом стоило бы задуматься тем, кто сегодня считает, что мы вообще могли обойтись без ракет средней дальности, раз потом они все равно стали уничтожаться.

В числе таких контрмер было и развертывание в европейской части СССР ракет средней дальности: ракеты СС-4 (по западной терминологии) начали размещаться в 1959 году, то есть когда в западноевропейских странах – членах НАТО уже в течение более десяти лет существовал целый ряд систем ядерного оружия, нацеленного на СССР и его союзников; ракеты СС-5 начали размещаться в 1961 году.

Предпринятая было в 1962 году попытка разместить некоторое количество ракет СС-4 и СС-5 на Кубе окончилась, как известно, тем, что их пришлось увезти обратно. Одним из результатов советско-американской договоренности 1962 года, положившей конец карибскому кризису, – в дополнение к главному обязательству США о невторжении на Кубу – был последовавший в 1963 году вывоз американских ракет средней дальности из Турции и Италии. Я упоминаю об этом здесь потому, что приходилось сталкиваться с вопросом: почему бы и нам еще тогда, в 1963 году, когда американцы убрали из Европы старые ракеты средней дальности, тоже не отделаться от своих ракет этой категории?

Для прояснения этого вопроса надо восстановить в памяти, какова в целом была стратегическая ситуация в ту пору. К концу 1962 года США имели около 300 межконтинентальных баллистических ракет, а СССР – порядка 50; баллистических ракет на подводных лодках – соответственно более 100 и всего несколько единиц; тяжелых бомбардировщиков – 600 и 190. Сохраняли США в Западной Европе и широкий набор других (помимо вывезенных ракет) ядерных средств передового базирования. К этому следует добавить увеличивавшиеся ядерные арсеналы Англии и Франции.

Именно потому, что в момент карибского кризиса на стороне США и НАТО в целом имелось не просто большое, но совершенно очевидное превосходство в ядерном оружии, они согласились в качестве негласного элемента договоренности удалить из Европы свои старые ракеты средней дальности. США могли сделать это без ослабления стратегических позиций НАТО в Европе. Ликвидация же наших ракет средней дальности в тот период существенно ослабила бы и без того не слишком сильные позиции СССР в соотношении ядерных сил. Такова ранняя предыстория проблемы ракет СС-20.

Могли ли вообще не появиться эти ракеты?

Для начала опять требуется вспомнить, что происходило в последовавшие за карибским кризисом полтора десятка лет до развертывания ракет СС-20. Параллельно с форсированным наращиванием стратегических наступательных вооружений продолжали множиться и совершенствоваться американские ядерные средства передового базирования в Европе. К концу 60-х годов стало известно, что в США разрабатываются новые ракеты средней дальности, прототипы будущих «Першингов-2» и «Томагавков». Одновременно продолжали расти ядерные арсеналы Англии и Франции.

С самого начала советско-американских переговоров по ограничению стратегических вооружений (ОСВ-1) в 1969 году, а затем и на переговорах по ОСВ-2 советской стороной настойчиво ставился вопрос об американских ядерных средствах передового базирования, географическое размещение которых позволяло наносить удары по Советскому Союзу. Одновременно мы говорили и о необходимости учета потенциальной угрозы Советскому Союзу со стороны третьих стран, обладающих ядерным оружием. Эти вопросы были предметом острой дискуссии, в частности, в ходе советско-американской встречи во Владивостоке в ноябре 1974 года. Однако каждый раз США упорно отказывались включать эти вопросы в переговоры.

Неизбежно, что в этих случаях Советский Союз тоже шел, хотя и с заметным отставанием по большинству позиций, по пути наращивания своего ядерного арсенала, прежде всего в области стратегических вооружений. И тем не менее, забегая несколько вперед, отмечу, что в 1976 году, когда начались работы по развертыванию ракет СС-20, соотношение по ядерным боезарядам на стратегических носителях было 3:1 в пользу США.

Что касается советских ракет СС-4 и СС-5, то их количество, достигнув максимального уровня в 700 единиц к началу 70-х годов, затем сократилось (еще до начала развертывания ракет СС-20) до 600 единиц. Это были ракеты на жидком топливе первого поколения, к середине 70-х годов уже технически устаревшие. Производство ракет СС-4 было прекращено еще в 1962 году, а ракет СС-5 – в 1965 году. Те, что оставались в строю, с течением времени становились все более ненадежными и даже небезопасными.

Можно ли, с учетом всех объективных обстоятельств того времени, когда «холодная война», то затухая, то разгораясь, продолжалась, представить себе, чтобы Советский Союз не побеспокоился о замене старых ракет средней дальности новыми и, естественно, технически более совершенными?

В любом случае вызывало удивление, когда выражавшие потом сомнения в правильности принятого в свое время решения о развертывании в СССР ракет СС-20 ссылались при этом на то, что «у нас в Европе было достаточно ракет СС-4 и СС-5». Такие суждения были нелогичными уже потому, что ракеты СС-20 разрабатывались и развертывались не в дополнение к ракетам СС-4 и СС-5, а в порядке их замены, это было не вопросом целесообразности, а вопросом необходимости, еще точнее – неизбежности. Другими словами, в данном случае просто неправомерно говорить о том, было или не было достаточно прежних ракет. Гипотетически рассуждая, речь в тот момент могла идти о другом: иметь или не иметь вообще Советскому Союзу ракеты средней дальности, поскольку ракеты СС-4 и СС-5 «доживали свой век».

В этой связи нельзя было согласиться и с теми, кто, подобно А. Е. Бовину, считал, что «здесь в чистом виде сработала военно-техническая логика: раз новое оружие «придумано», его нужно создать, воплотить в железо, а если оно уже создано, его необходимо развернуть, поставить на боевые позиции». Нечто подобное, думаю, в нашей практике бывало, но в других случаях. Говорить же, что именно так получилось, да еще в «чистом виде», в случае с ракетами СС-20, значит допускать сверхупрощение. Факты все же говорят о другом: ракеты были «придуманы» потому, что их нужно было создать, а не созданы потому, что были «придуманы».

Во всяком случае, исходя из всех доступных мне фактов, а к настоящему времени они стали общеизвестными, я придерживаюсь точки зрения, что решение о создании и начале развертывания ракет СС-20 было неизбежным, и поэтому нет оснований считать это решение само по себе ошибкой. В то же время я всегда считал, что в осуществлении этого решения (масштабы, сроки, порядок развертывания ракет СС-20) были допущены серьезные ошибки, которые повлекли за собой не менее серьезные последствия.

Главная ошибка

Чтобы стала ясна суть допущенной, по моему убеждению, главной ошибки при развертывании ракет СС-20, необходимо напомнить, как складывалась ситуация в период между началом их развертывания в 1976 году и принятием Советом НАТО в декабре 1979 года решения о размещении в Европе новых американских ракет средней дальности. То, что в тот период на советско-американских переговорах по ограничению стратегических вооружений дело шло, хотя и с немалыми трудностями, к заключению нового договора (ОСВ-2), вызывало неоднозначную реакцию в руководящих кругах западноевропейских стран – членов НАТО. С одной стороны, улучшение советско-американских отношений на центральном, стратегическом направлении в принципе приветствовалось, а с другой – возникали и опасения, как бы это не привело к ослаблению военной взаимозависимости между США и Западной Европой. Поэтому кое у кого из западноевропейских руководителей появилось желание усилить ядерную привязку США к Европе путем дополнительного размещения здесь американского ядерного оружия новых классов. В то же время западноевропейским руководителям было не так-то легко решиться на это – особенно на размещение ядерного оружия наземного базирования – ввиду роста в их странах антиядерных настроений.

Не было единодушия в руководящих кругах и самих США относительно целесообразности размещения в Европе новых американских ракет средней дальности. Известно, что не видел необходимости в этом Объединенный комитет начальников штабов: военные отдавали предпочтение варианту модернизации уже имевшихся в Европе оперативно-тактических ракет «Першинг-1». Сомнения высказывали среди других и бывшие помощники президента по национальной безопасности Банди и Киссинджер. Даже такой милитаристски настроенный деятель, как Ричард Перл (в недалеком будущем ставший заместителем министра обороны), считал, что решение о размещении в Европе «Першингов-2» и крылатых ракет средней дальности причинили НАТО гораздо больше политического вреда, чем они стоили того в плане военном.

Важно было и то, что в 1977–1979 годах, вопреки сложившемуся позже представлению, даже те на Западе, кто сразу стал изображать ракеты СС-20 как пугало и ратовать за «ядерное довооружение» НАТО, не решались утверждать, что развернутое в те годы их количество уже изменило соотношение сил в этой области в пользу СССР. Подобного утверждения не содержалось потом и в самом решении Совета НАТО от 12 декабря 1979 года. В решении лишь говорилось, что с началом развертывания ракет СС-20 в сочетании с другими шагами СССР по модернизации ядерных вооружений в Европе складываются беспокоящие НАТО тенденции, «ибо если эти тенденции сохранятся, то превосходство русских в тактических ядерных средствах сможет подорвать стабильность, достигнутую в области межконтинентальных систем, и подорвать сомнения в отношении надежности стратегии сдерживания, применяемой НАТО».

Поэтому в числе других был не прав тот же Бовин, когда излагал свое понимание натовских оценок ситуации, сложившейся в результате начавшегося развертывания ракет СС-20 вместо СС-4 и СС-5, следующим образом: «Следовательно, равновесие нарушено и, чтобы восстановить его, НАТО – если СССР не уберет новые ракеты – будет вынуждено развернуть в Западной Европе американские ракеты средней дальности. В этом смысл принятого в 1979 году «двойного решения». Чтобы убедиться в неправильности подобной характеристики смысла декабрьского решения Совета НАТО, достаточно прочитать это решение и сопровождавшие его заявления руководителей стран НАТО. Кстати, когда спустя более года после декабрьского решения, в феврале 1981 года, канцлера ФРГ Г. Шмидта, считавшегося одним из «отцов» этого решения, прямо спросили, нарушено ли уже равновесие между Западом и Востоком в Европе, он дал отрицательный ответ.

К вопросу о реальном положении вещей и о действительном смысле декабрьского решения НАТО 1979 года я еще вернусь. Пока же хотелось бы подчеркнуть: на момент принятия этого решения руководители стран НАТО не утверждали, что начавшееся развертывание ракет СС-20 уже тогда привело к нарушению равновесия в пользу СССР и требуется «восстановить» его. Они говорили лишь о том, что заблаговременно принимают меры, чтобы не допустить нарушения равновесия в будущем.

Заостряю внимание на этом потому, что, с моей точки зрения, именно наличие в период 1977–1979 годов трех упомянутых обстоятельств: двойственность отношения западноевропейских руководителей НАТО к перспективе размещения новых американских ракет в Европе; отсутствие единодушия внутри руководства США по этому вопросу; незаангажированность к тому времени руководителей США и Западной Европы в публичных оценках степени угрозы, которую создавали ракеты СС-20, – все это в совокупности создавало «окно возможностей» для принятия компромиссного решения, которое могло бы предотвратить размещение в Западной Европе американских ракет средней дальности.

Более того, просматривались и возможные контуры такого компромисса. Запад подавал нам соответствующие сигналы: пусть СССР «раскроет карты», из которых было бы видно, что он не станет развертывать ракет СС-20 больше (в пересчете на боеголовки), чем было ракет СС-4 и СС-5, а еще лучше – ограничится несколько меньшим их числом с учетом более высоких качественных характеристик. Тогда озабоченность западноевропейцев, как и вопрос о размещении новых американских ракет в Европе, будет снята. К этому, в сущности, сводилось сказанное канцлером ФРГ Шмидтом советскому премьеру Косыгину летом 1979 года в беседе в аэропорту в Москве, где Шмидт специально сделал остановку по пути из Бонна в Токио.

Проинформировав своих коллег по Политбюро о содержании беседы со Шмидтом, Косыгин закончил полувопросом: может быть, стоит подумать над таким вариантом?

К тому времени фактически стало правилом: что бы ни предложил Косыгин, Брежнев в итоге выступал против. И всегда находился кто-то, спешивший поставить под сомнение высказанную Косыгиным ту или иную мысль и тем самым облегчить задачу Брежневу. Но на этот раз «помощники» почему-то замешкались, возникла пауза. Воспользовавшись ею, в нарушение всякой субординации попросил слова я (принято было, что приглашенные на заседание, если и «высовывались», то только после того, как выскажутся члены Политбюро).

Суть сказанного мною состояла в том, что зондаж со стороны Шмидта представляет собой реальный шанс найти приемлемый для нас компромисс. Для этого необходимо скорректировать наши планы в сторону некоторого сокращения количества ракет СС-20, намеченного ранее к развертыванию, что, на мой взгляд, не нанесло бы ущерба нашей безопасности. Тут же, однако, последовала резко негативная реакция со стороны Устинова: «Ишь чего захотели, раскрой им наши планы, да еще скорректируй их! И кто даст гарантии, что они после этого откажутся от своих планов?»

Я ответил, что таких гарантий никто, конечно, дать не может, но и риска здесь фактически никакого нет. Если бы договоренность и не состоялась, то политически позиции как СССР, так и антиядерных сил в Западной Европе намного бы укрепились. Соответственно, было бы труднее принимать и осуществлять решение НАТО о размещении американских ракет в Европе.

Брежнев непонимающе-вопросительно смотрел на Громыко, но тот предпочел отмолчаться, не желая конфликтовать с Устиновым, хотя из разговора с Громыко перед заседанием Политбюро я заключил, что он не был настроен негативно в отношении зондажа Шмидта (о содержании беседы в аэропорту нам было известно еще до заседания от присутствовавших на ней работников МИДа).

Этим «обсуждение» и закончилось. Шанс был упущен. Отсутствие нашей положительной реакции на зондаж Шмидта привело к тому, что был открыт «зеленый свет» принятию решения НАТО о размещении в Европе американских «Першингов-2» и крылатых ракет наземного базирования.

Были допущены ошибки и в наших последующих действиях, такие, как отказ сесть за стол переговоров – «пока не будет отменено решение НАТО», затем – «пока не будет приостановлено его осуществление», потом «хлопанье дверью» на переговорах. И все же самой серьезной, главной нашей ошибкой, я убежден, было именно то, что мы не воспользовались шансом достичь взаимоприемлемого компромисса еще до принятия в НАТО решения о размещении в Европе новых американских РСД. Хотя полной уверенности не может быть, но думается, что если бы в свое время Громыко высказался в поддержку мысли Косыгина насчет целесообразности продолжения диалога со Шмидтом, события могли бы развиваться по-другому. Во всяком случае, несколько лет спустя Устинов фактически признал в разговоре со мной, что зря тогда не попытались договориться со Шмидтом, добавив при этом: «Но что же ты хотел от меня, если тебя не поддержал твой собственный шеф?»

Решение было принято Советом НАТО 12 декабря 1979 года после завершения политической подготовки, тщательно спланированной на сей раз с учетом неудавшегося ранее размещения в Европе американского нейтронного оружия.

Действительный смысл декабрьского решения НАТО

Вернуться к этому вопросу необходимо как для того, чтобы окончательно уяснить, какую роль сыграли ракеты СС-20 в принятии декабрьского решения НАТО, так и для более правильного понимания хода и результата последующих переговоров, а в итоге – для лучшего понимания реальной значимости Договора о ликвидации ракет средней и меньшей дальности.

Надо признать, натовской пропаганде в значительной мере удалось создать впечатление, будто смысл принятого в 1979 году решения сводился к тому, чтобы то ли не допустить нарушения равновесия сил в Европе, то ли восстановить уже нарушенное, – с течением времени эта «деталь» сознательно затуманивалась. Но если она имела существенное значение на определенном этапе и в определенном смысле (о чем говорилось выше), то здесь самое важное, конечно, другое: грозило ли вообще развертывание ракет СС-20 существенным изменением соотношения сил в Европе в пользу СССР или же принятие решения НАТО все же диктовалось иными соображениями?

В западной, а вслед за ней и в советской прессе впоследствии приводились авторитетные свидетельства того, что развертывание ракет СС-20 если и играло определенную роль, то отнюдь не определяющую. Приведу дополнительно еще некоторые подтверждения этому.

Главнокомандующий вооруженными силами НАТО американский генерал Б. Роджерс в интервью журналу «Штерн» в августе 1984 года, выразив удовлетворение тем, что НАТО приобрела способность поражать территорию СССР из Западной Европы ракетными системами, далее сказал: «Мы могли делать это всегда с помощью самолетов. Однако когда английский бомбардировщик «Вулкан» был снят с производства и остался только американский бомбардировщик Ф-111, который обладает способностью достигать советской территории, мы решили, что должны привести модернизацию. А вовсе не потому, что появились СС-20 (выделено мною. – Г. К.)».

Яснее вроде не скажешь, и трудно себе представить, зачем бы понадобилось Роджерсу говорить в данном случае неправду, если бы это было не так. Но если даже допустить, что почему-то, по непонятной нам причине, он в публичном заявлении грешил против истины, делая вид, будто СС-20 здесь ни при чем, то имеются на этот счет и документы, не предназначавшиеся для публикации. Так, солидная английская газета «Обсервер» 16 октября 1983 года сообщала, что в ее распоряжении оказалась подборка секретных документов государственного департамента и министерства обороны США за 1978–1979 годы, касающихся подготовки к принятию решения НАТО о развертывании американских ракет в Западной Европе. Приведенные газетой выдержки из документов (никаких опровержений их подлинности не последовало) ясно говорили о том же, о чем публично заявил Роджерс. В одном из документов прямо указывалось: «Учитывая имевшееся количество советских ракет СС-4 и СС-5, модернизация советских сил с помощью ракет СС-20 не может сколько-нибудь существенно увеличить угрозу для НАТО».

Но коль скоро это так, то в чем же состоял действительный смысл решения НАТО о размещении американских ракет средней дальности, на что оно было нацелено?

Все дело заключалось в том, что появление ракет СС-20 в ряду других мер по модернизации ядерного арсенала СССР было расценено в руководящих кругах стран НАТО как шаг, способный привести к нейтрализации имевшихся до этого на стороне НАТО преимуществ. Другими словами, возникла не угроза для НАТО в смысле перевеса на стороне СССР, а угроза лишиться тех преимуществ, которыми США и НАТО все еще реально располагали (нам нравилось в ту пору говорить о равновесии, хотя его еще не было – мы по-прежнему «догоняли»). Отсюда стремление НАТО путем размещения в Западной Европе новых американских ракет сохранить, а то и нарастить эти преимущества.

Есть на этот счет и свидетельство такого авторитетного источника, как тогдашний министр обороны США Г. Браун. Выступая в одной из комиссий конгресса США в сентябре 1979 года с разъяснением смысла предстоявшего через три месяца решения НАТО по ракетному вопросу и других программ НАТО, он откровенно сказал: «Варшавский договор также будет продолжать совершенствовать свои силы, но нынешние тенденции указывают на то, что если будут выделены все необходимые средства на намеченные НАТО программы, то мы должны добиться чистого военного выигрыша (выделено мною. – Г. К.) в середине 80-х годов. Главным для получения такого выигрыша является то, что намеченные НАТО усилия в области модернизации ее вооруженных сил и ускорения темпов переброски американских подкреплений в Европу более чем компенсирует усовершенствования, намеченные странами Варшавского договора, которые основываются только на модернизации».

Очень ясно, без околичностей, о реальном смысле размещения американских ракет в Европе сказал также президент Франции Миттеран в интервью итальянскому журналу «Эпока» в мае 1981 года: «Ракеты СС-20 не могут пересечь Атлантику, они угрожают только Европе, а не США. Напротив, американские ракеты «Першинг» нацелены на жизненно важные центры Советского Союза. Им потребуется меньше времени для поражения этих центров, чем советским ракетам, нацеленным на США. Одна эта разница во времени способна нарушить равновесие между великими державами».

Приведенные выше высказывания Брауна и Роджерса примечательны еще в двух отношениях. Во-первых, из них видно, что НАТО, как и СССР, не разделяло глухой стеной ракеты и авиационные средства доставки ядерного оружия при планировании их использования, рассматривая их как в определенной мере взаимозаменяемые и дополняющие друг друга. Это подтверждает правомерность первоначальной постановки нами на переговорах вопроса о необходимости принятия комплексного решения по всем ядерным средствам средней дальности. И если в итоге авиация была оставлена в стороне в интересах первоочередной договоренности по ракетным средствам, то это вовсе не означает ошибочности нашей исходной позиции, как это кое-кто склонен считать сегодня. Мы просто пошли на уступку, в данном случае не имевшую решающего значения, ради того, чтобы достичь договоренности. Во-вторых, из высказываний Брауна и Роджерса абсолютно ясно и то, что руководители США и стран НАТО исходили в своем планировании из совокупного арсенала стран НАТО, а не только одних США.

Этому есть и много других подтверждений. Так, в «Белой книге» правительства Великобритании по вопросам обороны за 1978 год говорилось, что «британские подводные лодки с ракетами «Поларис» составляют неразрывную часть стратегических средств НАТО». В аналогичном издании за 1979 год вновь указывалось, что «британские силы также составляют неразрывную часть ядерных сил театра военных действий, которые имеют жизненно важное значение для политики сдерживания НАТО». Более того, и в английской «Белой книге» за 1981 год, то есть уже после принятого в 1979 году решения НАТО, прямо говорилось: «Мы поддерживаем современные ядерные силы, предназначенные к использованию в рамках стратегии гибкого реагирования НАТО и способные нанести такой ущерб Советскому Союзу, что советские руководители должны принимать их в расчет (выделено мною. – Г. К.)».

Что касается соответствующих французских ядерных средств, то и они, несмотря на невхождение Франции в объединенные вооруженные силы НАТО в мирное время, учитываются в военных планах НАТО, как это видно, в частности, из ежегодных докладов Комитета начальников штабов США. И это понятно, поскольку обязательства Франции по Североатлантическому договору не зависят от ее вхождения или невхождения в данный момент в его военную организацию (которая, кстати, была создана не сразу при заключении договора). Этого, собственно, не отрицают и французские руководители. Так, президент Миттеран при посещении базы французских подводных лодок-ракетоносцев Иль Лонг 24 июля 1981 года заявил: «Эта мощная сила сдерживания вносит вклад в совместную оборону союзников в рамках Североатлантического союза, которому мы сохраняем верность, даже если мы хотим остаться хозяевами своих решений».

Показательно и то, что в правительственных документах ФРГ, союзника Великобритании и Франции по Североатлантическому договору, за 1979–1981 годы при приведении данных о ядерных средствах средней дальности в Европе на стороне НАТО наряду с американскими бомбардировщиками Ф-111 перечислялись английские БРПЛ «Поларис» и бомбардировщики «Вулкан», а также французские баллистические ракеты наземного и морского базирования и самолеты «Мираж-IV».

Во всяком случае, как видно из вышеизложенного, нет никаких оснований считать ошибкой то, что СССР на протяжении длительного времени настаивал на учете (тем или иным образом) соответствующих ядерных средств Великобритании и Франции на стороне НАТО при достижении договоренности о сокращении советских и американских ядерных средств средней дальности.

Однако, надо сказать, наша – объективно справедливая – позиция на переговорах по этому вопросу оказалась заранее серьезно ослабленной в тактическом плане из-за следующего казуса. Произошел он во время беседы Брежнева с канцлером Шмидтом в Москве летом 1980 года, то есть незадолго до советско-американских переговоров по ограничению ядерных средств в Европе, которые начались в октябре того же года. Вести серьезные беседы Брежневу к тому времени было вообще трудно, тем более когда возникала необходимость с ходу реагировать на задаваемый собеседником вопрос. Так вот, выслушав изложение Брежневым по заготовленному тексту наших аргументов насчет обязательности учета английских и французских ядерных средств, Шмидт, не оспаривая по существу правомерность нашей позиции, вместе с тем спросил, не могли бы мы все же отложить вопрос об английских и французских ядерных средствах до последующих переговоров по сокращению стратегических вооружений. В ответ Брежнев вопреки нашей позиции, только что изложенной им канцлеру, явно невпопад высказался в том смысле, что мы, дескать, не исключаем такого варианта.

Вклинившийся в разговор Громыко попытался подправить Брежнева, но западные немцы подумали, что советский руководитель не оговорился, как было на самом деле, а проговорился, выдав ненароком запасную позицию (между тем у нас в то время таковой не было). Соответственно, информировали они американцев и других своих союзников по НАТО. И это, безусловно, не могло не сказаться на ходе последующих переговоров.

Почему мы сняли свое требование

Если наше требование об учете английских и французских ядерных средств было вполне обоснованным – а приведенные выше факты подтверждают это, – то возникает вопрос, почему же мы в конце концов отступились от этого требования. Кстати, ведь в значительной мере неучетом английских и французских ядерных средств объяснялась и разница в количествах подлежавших уничтожению советских и американских ракет, что вызвало больше всего вопросов и беспокойства у наших людей.

Ответ на этот вопрос был дан Горбачевым, когда он на пресс-конференции в Рейкьявике 12 октября 1986 года заявил, что согласие оставить в стороне ядерные потенциалы Великобритании и Франции было с нашей стороны очень большой уступкой: «Ведь эти две страны – союзники США и обладают ядерным потенциалом, который продолжает наращиваться и совершенствоваться. А вся их военная деятельность плотно координируется в рамках НАТО. Это нам доподлинно известно. Тем не менее мы сняли это препятствие к соглашению».

Да, это была большая уступка, но в данном случае сделана она была, как говорится, «не задарма». Именно этот наш шаг поставил Рейгана в такое положение, когда США были вынуждены согласиться на полную ликвидацию своих ракет средней дальности вместе с советскими. Я не случайно употребляю выражение «США были вынуждены», ибо бытующее мнение, что это мы, мол, приняли, да еще с запозданием ранее предложенный Рейганом «нулевой вариант», не имеет под собой реальных оснований, оно ошибочно.

В 1981 году Рейган действительно говорил о «нулевом варианте» для ракет средней дальности. Но последующее развитие событий со всей очевидностью показало, что это был всего лишь пропагандистский ход, рассчитанный на то, что Советский Союз никогда не согласится с таким вариантом. Об этом, в частности, откровенно написал в своей книге такой опытный политический деятель, как бывший президент США Никсон, хорошо осведомленный об умонастроениях в Белом доме времен Рейгана: «Когда в ноябре 1981 года Соединенные Штаты предложили «нулевой вариант», требующий ликвидации американских и советских ракет промежуточной дальности в Европе, они исходили не из того, что такое решение служит интересам Запада, а из того, что русские ответят на него отказом и понесут политический урон. Считалось, что данное предложение принесет Соединенным Штатам политические очки в Европе и позволит разместить ядерные силы промежуточной дальности в странах НАТО. Такая тактика оправдывала себя до тех пор, пока Советский Союз проявлял упрямство за столом переговоров».

И надо было видеть, как Вашингтон пытался отбиться от «нулевого варианта», когда его взяла на вооружение – и вполне серьезно – советская сторона; как американская сторона стремилась склонить нас к «промежуточному варианту», который позволил бы США сохранить хотя бы часть своих ракет средней дальности в Западной Европе. Только благодаря нашей настойчивости и давлению западноевропейской и мировой, в том числе американской, общественности Вашингтон в итоге пошел на «нуль», поняв, как писал тот же Никсон, что «если США ответят отказом, то это слишком дорого обойдется им с точки зрения авторитета в глазах общественного мнения в Западной Европе».

На деле, по большому счету, получилось так, что согласие США на реальный, а не пропагандистский «нуль» явилось фактически ответной уступкой – и отнюдь не менее крупной – на наше согласие снять вопрос об учете английских и французских ядерных средств. Не уступи мы в этом вопросе, не было бы договора, как не было бы его и без согласия США на «нуль». Короче говоря, каждая сторона уступала, но уступала ровно столько, сколько было необходимо, чтобы сбалансировать интересы в данной конкретной сфере.

То, что в результате в основном неучета английских и французских ядерных средств число подлежавших уничтожению ракет у Советского Союза оказалось заметно большим, чем у Соединенных Штатов, конечно, имело определенное значение с военной точки зрения. Однако следует учитывать то, что арифметическая разница между количествами уничтоженных СССР и США ракет средней и меньшей дальности далеко не полностью отражает реальное положение вещей. Если с учетом неодинаковой стратегической ценности разных ракет (наши ракеты СС-20, размещенные а Европе, не достигали США, а их «Першинги-2» были размещены в Европе как раз для создания угрозы территории СССР) привести количество уничтожаемых той или другой стороной ракет к общему знаменателю, то разница будет не столь велика, как кажется на первый взгляд.

Таким образом, реальный смысл Договора о ликвидации ракет средней и меньшей дальности и главная его ценность для нас, помимо его универсальной ценности как первого шага по пути ядерного разоружения, состоял в том, что он повернул вспять осуществление решения НАТО, нацеленного на сохранение и приращивание преимуществ НАТО, а вовсе не на восстановление равновесия сил, нарушенного якобы в результате развертывания Советским Союзом ракет СС-20.

История, как известно, не признает «если бы» (в том смысле, что ее нельзя переписать). Но для излечения уроков из нее методологически этот прием вполне допустим. Поэтому не лишены смысла и рассуждения вроде того, а не лучше ли было бы, если бы мы «поймали на слове» Рейгана в 1981 года, выразив тогда согласие с «нулевым вариантом»? Мое мнение на сей счет таково: пропагандистских очков мы наверняка заработали бы немало, но пропагандой дело бы и закончилось. Наивно, по-моему, думать, что практический результат был бы таким, каким он получился в 1987 году.

Во-первых, нельзя забывать, что для того, чтобы получился Договор по РСМД, с нашей стороны понадобилась не только готовность пойти на «нуль» по ракетам средней дальности, но и многое другое. Во-вторых, обеим сторонам пришлось пройти через Женеву и Рейкьявик, чтобы, образно говоря, поезд советско-американских отношений, набитый ядерной взрывчаткой, набрал такую скорость, при которой для Рейгана оказалось невозможным спрыгнуть с него, когда мы предложили настоящий «нуль». Согласись мы на «нулевой вариант», предложенный Рейганом в 1981 году при совершенно других обстоятельствах, ему не составило бы большого труда уйти от него, отделавшись пропагандистскими ушибами.

К тому же нельзя забывать и того, что Договор по РСМД – это не один, а два «нуля». Для нас тогда было принципиально важно не допустить такого положения, когда при ликвидации ракет средней дальности Соединенные Штаты сохранили бы возможность наращивать в Европе, как они того и хотели, свои оперативно-тактические ракеты с дальностью от 500 до 1000 км, то есть способные поражать территории всех других стран Варшавского договора, а частично и Советского Союза. В подписанном же Договоре по РСМД такие ракеты тоже попали под уничтожение.

При этом, однако, советской стороной в лице Горбачева и Шеварднадзе был допущен совершенно ничем не оправдываемый шаг, в результате которого в числе уничтожаемых в СССР оказались и ракеты «Ока» (по западной терминологии СС-23), которые не должны были подпадать под этот договор.

Что произошло с ракетами СС-23 («Ока»)

Согласно Договору по РСМД, ликвидации подлежали наряду с ракетами средней дальности (от 1000 до 5500 км) так называемые ракеты меньшей дальности (от 500 до 1000 км). Установленной же дальностью ракеты считается максимальная дальность, на которую испытывался данный тип ракеты. Это общепризнанный способ определения дальности ракеты, ибо понятно, что ни один военачальник не решится запустить ракету на бльшую дальность, чем она испытана, так как в этом случае не только нельзя обеспечить необходимую точность попадания, но вообще не известно, как поведет себя ракета в полете.

Между тем максимальная дальность, на которую испытывалась ракета «Ока», не превышала – и это было известно американской стороне – 400 км. И тем не менее она попала под уничтожение в соответствии с Договором по РСМД. Почему? Когда такой вопрос был задан 15 октября 1990 года Шеварднадзе одним из депутатов Верховного Совета СССР, министр иностранных дел не пожелал дать прямой ответ на него, сославшись на то, что этот вопрос «сложный и деликатный».

В действительности при всей его деликатности ничего сложного в этом вопросе нет, если не бояться рассказать правду. А правда такова. Американцы, зная, что ракета «Ока» испытана на дальность значительно меньшую, чем 500 км, тем не менее настойчиво добивались, чтобы она попала под действие Договора по РСМД. Мотивировали они это тем, что если бы такая же по габаритам ракета была изготовлена по американской технологии, то она могла бы иметь дальность 500 км.

Резонно отвергая такой подход как неправомерный и лишенный здравого смысла, Министерство обороны СССР вместе с тем под давлением Шеварднадзе в итоге выразило готовность пойти на включение ракеты «Ока» в Договор по РСМД, но при условии, что это будет сделано честно и справедливо, а именно: предложить американцам, чтобы под понятие «ракеты меньшей дальности» подпадали и соответственно подлежали запрету и уничтожению все ракеты с дальностью не от 500, а от 400 до 1000 км. Тем самым наряду с ликвидацией нашей ракеты «Ока» была бы поставлена преграда для создания (такой проект уже был известен) модернизированной американской ракеты «Лэнс-2» с дальностью 450–470 км.

Однако во время пребывания государственного секретаря Шульца в Москве в апреле 1987 года, как только он спросил Шеварднадзе, согласны ли мы подвести ракеты СС-23 («Ока») под понятие «ракеты меньшей дальности» (500-1000 км), последовал ответ: «Для нас это не будет проблемой. Давайте попросим экспертов заняться этим вопросом. Повторяю, за нами дело здесь не станет». Не надо быть особенно искушенным в дипломатии, чтобы понять, что тем самым Шульцу был дан, по существу, положительный ответ. На встречу экспертов, состоявшуюся в МИДе в тот же вечер, представители Генштаба вопреки сложившейся за многие годы практике приглашены не были. С протоколом встречи знакомить их также не стали, сославшись на то, что протокол, мол, не велся, что опять-таки противоречило многолетней практике.

Но если о том, что говорилось на встрече экспертов и что Шеварднадзе доложил Горбачеву о своей беседе с Шульцем, я мог только догадываться, то о происшедшем на следующий день во время беседы Горбачева с Шульцем в присутствии Шеварднадзе мне известно достоверно – на этот счет есть документальные свидетельства. В ходе беседы Шульц, суммируя состоявшиеся накануне обсуждения с Шеварднадзе, сказал: «Вопрос о средствах с меньшей дальностью найдет отражение в договоре о ракетах промежуточной (средней) дальности. О каких средствах идет речь, нам, я думаю, ясно (выделено мною. – Г. К.)». И тут же со стороны Горбачева последовало подтверждение: «Как мы понимаем, о ракетах СС-23 и других ракетах этого класса». И все, никаких оговорок насчет того, что в этом случае нижний предел дальности должен быть снижен с 500 до 400 км, ничего, что исключило бы возможность наращивания дальности американских ракет «Лэнс», ни слова об этом.

Вот так, к приятному удивлению американцев, почти походя, не за понюх табака была отдана наша ракета «Ока». Не кто иной, как сам Шульц в беседе с находившимися на борту его самолета американскими журналистами по пути из Москвы сказал, что согласие Горбачева на включение ракет СС-23 в Договор по РСМД «было настолько односторонне выгодным для Запада, что он не уверен, смогли ли бы советские руководители провернуть это, будь в Москве демократический законодательный орган».

Впоследствии Шеварднадзе, стремясь уйти от ответственности за соучастие в содеянном или, по крайней мере, переложить бльшую часть ответственности на других, написал в своей книге: «Почему бы депутатам группы «Союз» не спросить, например, о причинах уничтожения ракетного комплекса «Ока» не столько меня, как они это делают с преувеличенным рвением, сколько уважаемого мною маршала С. Ф. Ахромеева, который на переговорах по этому классу ракет занимал место рядом с Генеральным секретарем? Уж маршал-то не хуже, а то и лучше меня знает, кто и почему дал на это согласие, как знает и то, что без согласия министра обороны и начальника Генерального штаба такие решения не принимаются». Этот свой пассаж Шеварднадзе, видимо, для пущей убедительности закончил высокопарной фразой: «Умолчание, как и ложь, – не моя политика».

Но я смею утверждать, что в данном случае Шеварднадзе говорил заведомую неправду. Мне достоверно известно, что маршал Ахромеев не сидел рядом с Горбачевым и Шеварднадзе, когда они задарма отдали «Оку». Его участие в той беседе Горбачева с Шульцем не предусматривалось, и он не присутствовал на первой ее части, в ходе которой была решена судьба «Оки». Он был в срочном порядке вызван Горбачевым уже после этого – для участия в обсуждении вопросов, касавшихся будущего договора по сокращению СНВ. О решении же в первой части беседы вопроса об «Оке» он узнал только на следующий день, прочтя в газете сообщение о беседе Горбачева с Шульцем, в котором говорилось о согласии включить ракеты СС-23 в Договор по РСМД. В довершение ко всему в сообщении упоминалось и о его, Ахромеева, присутствии на этой беседе, что создавало впечатление о его причастности к свершившемуся с «Окой». Я был свидетелем, как маршал негодовал по этому поводу на совещании у Л. Н. Зайкова, возглавлявшего в то время Комиссию Политбюро по переговорам с США в области разоружения. Там же был и Шеварднадзе, так что вряд ли он не помнит об этом. Поэтому, повторяю, его история о маршале, сидевшем якобы рядом с Горбачевым во время похорон «Оки», – не что иное, как сознательное извращение истины.

Могу подтвердить в этой связи и ту «деталь», о которой поведал миру главный конструктор «Оки» С. Непобедимый: для того, чтобы дезавуировать возражения специалистов и оправдать задним числом допущенный Горбачевым и Шеварднадзе «ляп», было приказано (дословно) «пульнуть» ракету «Ока» на дальность 500 км. Эта самодеятельность была отменена благодаря тому, что Ахромеев, тогда еще начальник Генштаба, решительно поддержал категорические возражения главного конструктора, доложившего, что система управления ракетой не разрешит ее пуск на дальность более 400 км, а если систему управления отключить, то не произойдет отделения головной части и ракета начнет аварийный полет со всеми вытекающими отсюда катастрофическими последствиями.

Попытки военных вернуться к вопросу об «Оке» до подписания договора всячески пресекались, вплоть до угрозы привлечения к партийной ответственности тех, кто критиковал промах руководства. Дело кончилось тем, что буквально за неделю до вашингтонской встречи в верхах, где предстояло подписание Договора по РСМД, военным пришлось просто отступить, и только тогда было официально оформлено наше внутреннее решение о включении ракет «Ока» в этот договор.

Американцы не замедлили, конечно, воспользоваться подарком советской стороны, начав вскоре после подписания Договора по РСМД проталкивать через НАТО решение о размещении в Европе создаваемых ими ракет «Лэнс-2» с дальностью, превышающей дальность ракет «Ока».

В этой связи Горбачев при встрече с государственным секретарем США Бейкером 11 мая 1989 года напомнил ему, что «буквально два года назад за этим же самым столом Шульцу было дано согласие включить в Договор по РСМД ракеты СС-23 с дальностью до 500 км, хотя формально они не подпадали под условия договора (выделено мною. – Г. К.)». А Шеварднадзе, расхрабрившись, стал даже грозить американцам тем, что в случае реализации их планов размещения в Европе ракет «Лэнс-2» «мы должны будем или приостановить уничтожение ракет СС-23, или создавать другие системы».

Но американцы не испугались подобных заявлений советских руководителей, хорошо зная к тому времени истинную цену им. Работа над ракетами «Лэнс-2» и параллельная подготовка соответствующего решения по линии НАТО относительно их размещения в Западной Европе продолжались полным ходом до тех пор, пока не произошли коренные перемены в странах Восточной Европы и не самоликвидировалась организация Варшавского Договора.

В результате этих действительно радикальных перемен размещение в Западной Европе ракет «Лэнс-2» с дальностью 450 – 470 км утратило всякую целесообразность, как политическую, так и чисто военную. Будучи размещены, скажем, на территории ФРГ, они смогли бы поражать цели только на территории бывшей ГДР, которая вскоре была включена в состав ФРГ, так что их размещение в ФРГ, естественно, теряло смысл.