ПОСЛЕ РАЗРЫВА С РЕЛИГИЕЙ

ПОСЛЕ РАЗРЫВА С РЕЛИГИЕЙ

Так, прямо из Саратова я приехал в родное село Заплазы Любашевского района Одесской области. Сообщив всем о своем разрыве с религией, я пошел работать в колхоз. Сколько воздуха и простора оказалось там! Напряженная работа во время уборочной кампании тем не менее не мешала молодежи села, и мне в том числе, находить время для интересного и увлекательного отдыха, для репетиций в драматическом кружке, для выпуска хлестких боевых, листков, для танцев и песен.

По совету учителей я осенью 1952 года поступил в 10-й класс Любашевской вечерней школы.

Для церковников мой уход был потрясающей неожиданностью. Они пытались найти хотя бы какое-нибудь оправдание моему поступку. Но придраться ко мне священнослужители не могли: все годы пребывания в церковной среде я был хорошего поведения.

Вскоре после моего ухода перед учащимися Одесской духовной семинарии выступил патриарх.

— Молитесь и будьте бдительны, — заявил он, — сейчас в мире ходит дьявол и искушает верных. Видите, был у нас примерный ученик Дулуман. Теперь он ушел от нас: его искусил дьявол!

Мой уход говорил не в пользу религии. Потихоньку попы начали травить меня. Новый поп в нашем селе внушал моей бабушке, что в меня вселился бес и что все должны отказаться от меня. Подстрекаемые им, верующие встречали и провожали меня злобными замечаниями.

Церковники тешили себя надеждами, что я не выдержу трудностей перемены образа жизни, что я вернусь к ним. Даже на третий год после разрыва с церковью ко мне подсылались люди, которые уговаривали меня вернуться в ее лоно, где мне все, дескать, простят… Они старались использовать то, что некоторые товарищи относились ко мне настороженно, а иногда и враждебно. Я-то понимал этих товарищей! И в самом деле: не должна же была советская молодежь принимать меня с распростертыми объятиями. Ведь под маской раскаявшегося мог скрываться любой авантюрист. Но в порядке «проверки» моей искренности некоторые из товарищей доходили до нелепостей. Так, например, работник райисполкома С. только потому, что я не пью, веду скромный образ жизни, что просиживаю ночами над книгами, делал вывод: «В Дулумане все еще есть остатки религии». А другой товарищ делал учителям упрек в том, что у меня по всем предметам были пятерки.

Я не знал, что за мной тщательно следили те, от кого я ушел. В феврале 1953 года я получил письмо от одного из учащихся Московской духовной академии. Каким-то образом он был осведомлен о подробностях моего «хождения по мукам». Одобряя мой поступок, он писал:

«Ты правильно сделал, что ушел отсюда. Я полностью одобряю тебя. Я бы тоже бросил эту средневековую среду, но я не смогу (уж такой я есть, извини!) перенести таких перипетий, каким сейчас подвергнут ты. Ведь на тебя воздействуют с двух сторон: с одной стороны — наши духовные отцы, с другой — те, к кому ты пришел».

С того времени прошло более трех лет. И до сих пор я помню слова моего друга Севы:

— Если человек искренне пришел служить обществу, если слова, которые он открыто говорит людям, являются его глубоким убеждением, его сущностью, — то его не собьет с пути временное недоверие, которое вправе к нему питать общество. Человек рано или поздно добьется своей цели, если она отвечает интересам общества.

Писавший из духовной академии был не прав. Среди тех, к кому я вернулся, у меня появилось много настоящих друзей. В тяжелое для меня время они оказали мне огромную моральную поддержку. И прежде всего это была семья Нижников из Любашевки, учителя Станислава Александровна Адамчик и Василий Петрович Лемешевский, мои друзья-комсомольцы Сева Колесниченко, Валя Юрченко, Леня Пионтковский, Виктор Киселев и многие другие. Это они подсказали мне, что я должен использовать свои прошлые знания и опыт для борьбы с религиозными предрассудками. По их словам, я наиболее полезен буду обществу именно как пропагандист атеизма.

По окончании десятилетки я поступил в Одесский кредитно-экономический институт. Дружная студенческая семья помогла мне окончательно стать на ноги. Студенты оказали мне огромное доверие, поручив мне ответственную работу в профсоюзе. С поистине отеческим вниманием следил за моими делами, поправлял и помогал мне директор института коммунист Юрий Петрович Лопатин, внешне сухой и строгий человек.

Осенью 1953 года я стал членом комсомола. Несколько позже я начал выступать с антирелигиозными лекциями, стал внештатным лектором обкома ЛКСМУ, а затем членом Общества по распространению политических и научных знаний. В сентябре 1956 года по ходатайству ЦК ЛКСМУ меня перевели на III курс философского факультета Киевского государственного университета имени Т. Г. Шевченко.