Монография
Монография
Группа журналистов из крупнейших газет Осло устремилась вперед через знаменитую медную дверь издательства «Гильдендаль норск форлаг». По редакциям разошлось сообщение о том, что Тур Хейердал собирается представить свою научную работу «Американские индейцы в Тихом океане» с подзаголовком «Теоретическое обоснование экспедиции на „Кон-Тики“». Издание осуществлялось совместно со шведским издательством «Форум» и британским «Джордж Аллен и Алвин». Официальная презентация должна была состояться несколькими днями позже, 12 августа 1952 года.
Ожидание было для Тура долгим. После настоящего рывка, в котором также в полной мере приняли участие Ивонн и ее сестра Берглиот, весной окончательный вариант рукописи сдали в печать. Книгу должны были печатать в Швеции, предполагалось, что первые экземпляры в переплете появятся в начале июня. Их было достаточно «до окончательного выхода в свет, для того чтобы все ученые прочитали [книгу] до начала международного конгресса в Кембридже, где я буду выступать с лекцией», — писал Тур своей матери{208}. Однако снова случилась задержка, и Хейердал потерял еще два месяца. Когда 18 августа, всего лишь неделю спустя после выхода книги в свет, началась работа конгресса, очень немногие успели с ней ознакомиться. Но как вышло, так вышло. Самое важное для Тура было то, что он все-таки пришел к финишу.
Книга, которую Хейердал представил на пресс-конференции, была объемной: 821 страница была поделена на десять основных частей, каждая из которых состояла из множества подразделов. Только список литературы насчитывал около тысячи книг и составлял 32 страницы мелким шрифтом. В конце прилагался подробный предметный указатель на 23 страницах. Сам текст перемежался ссылками и уточняющими сносками.
Помощницы-машинистки. Ивонн (в центре) была не только женой своего мужа, но и его секретарем. Сестра Берглиот тоже пришла на помощь, когда начался аврал
Хейердал начал пресс-конференцию с предыстории, как он работал над материалом с 1937 года, с отсутствия интереса к его идеям, потому что все находились во власти догматических представлений о том, что южноамериканские индейцы не имели морских транспортных средств, и с того, как ему в конце концов пришлось предпринять такое рискованное дело, как путешествие на плоту, чтобы заставить говорить ученых и издателей. С годами рукопись и менялась, и увеличивалась; в итоге книга получилась такой объемной вследствие того, что пришлось отражать множество нападок, которым экспедиция на «Кон-Тики» подверглась со стороны ученых{209}.
Затем Тур перешел к теории. Для него не было никаких сомнений в том, что полинезийское население пришло из Южной Америки. Но он не отрицал, что одна из ветвей полинезийских предков, как он говорил, прибыла из земель, расположенных в западной части Тихого океана. Они использовали старинный маршрут миграции через северную часть Тихого океана, как и часть исконных американских индейцев{210}.
Для журналистов книга имела вес. Они держали в руках не обычный рассказ о путешествии, а нечто большее. Андерс Финслад из «Афтенпостен» спросил:
— Не собираетесь ли вы представить эту работу в качестве монографии для докторской степени?
Тур Хейердал посмотрел на него. Еще во время пребывания в Белла-Куле в Британской Колумбии, до войны, мысль о докторской диссертации, посвященной путям миграции полинезийцев, пришла ему в голову. Наскальные рисунки, которые он там нашел, так походили на те, что он видел на Фату-Хиве, что это немогло быть простым совпадением. Когда он в 1941 году приехал в Балтимор, в Университет Джонса Хопкинса, то твердо решил, что будет защищать здесь докторскую диссертацию. Но началась война и сорвала все планы.
— Об этом я еще серьезно не думал, — ответил Хейердал. — Я посмотрю{211}. Но это станет возможным в том случае, если моим оппонентом выступит финский профессор Карстен, — добавил он{212}.
Хейердал, вероятнее всего, пошутил. В любом случае особых надежд на осуществимость такого плана у него не было. Карстен фактически заклеймил Тура Хейердала как научного шарлатана, и не в порядке дискуссии он говорил о шарлатанстве, — это была черная метка. Но упоминание Хейердалом имени Карстена могло иметь и другой, более философский смысл. Оно свидетельствовало о желании защищать себя «где угодно и когда угодно», если это потребуется{213}.
Правда заключалась в том, что мысль о докторской была давно оставлена. Он еще думал об этом, пока служил в армии: как только он снова станет штатским, то тут же возьмется за дело. Но после войны Хейердал не говорил и не писал о том, что готовится к защите диссертации. После перерыва в обучении в Университете Осло он лишь в исключительных случаях появлялся в научной среде, часто в качестве приглашенного лектора. Таким образом, монография «Американские индейцы в Тихом океане» оказалась в научном вакууме. Это частично можно объяснить серьезными и прихотливыми поворотами в его судьбе, пока монография не была готова, но даже на заключительной стадии Тур не обратился к научной трибуне, чтобы обсудить занимавшие его тезисы. И здесь наблюдается удивительный парадокс — в то время, как он стремился к научному пониманию, да и практически жаждал его, он не хотел иметь дела с академическими учреждениями. Поэтому он никогда не сдавал экзаменов — ни на низких, ни на высоких ступенях, как будто проверка знаний его не касалась.
Это парадокс может в некоторой степени объяснить тот негативный тон, с которым Хейердала с самого начала восприняли ведущие исследователи. Как бы много он ни читал, он не был одним из них. У него не было научных регалий, которые подразумевала докторская степень, и поэтому он не обладал необходимым инструментарием.
Была ли его теория, стоявшая за путешествием на «Кон-Тики», достойна академической докторской степени? Об этом мы никогда не узнаем, поскольку попыток защитить диссертацию Тур не предпринимал. Его сторонники, несомненно, могли считать, что достойна, но противники, во главе с Карстеном и Баком, при поддержке Метро, положили бы его на обе лопатки.
Гуманитарные науки принципиально отличаются от точных. То, что один считает ошибкой, может быть правильным для другого. Поэтому, если какие-то утверждения и окажутся ошибочными, это не снизит качества докторской диссертации, пока сама постановка вопроса имеет смысл и пока использованные методы соответствуют научным стандартам.
Имела ли смысл дискуссия о происхождении полинезийцев? Многие исследователи считали, что нет, поскольку ответ был очевиден: они пришли из Азии. Но внимание, которое привлекло к себе путешествие на «Кон-Тики», заставило ученых не сразу, но обратить внимание на утверждения Хейердала. Постановка вопроса, говоря другими словами, имела смысл.
Что можно сказать о методах, с помощью которых Хейердал решал проблему? Учитывал ли он надлежащим образом научные критерии при сборе материала и его последующем анализе, формируя свою теорию? Именно этот вопрос и вызвал спор между теми, кто считал, что здесь действует дилетант, и теми, кто в Туре Хейердале видел нового доктора Земмельвейса.
На пресс-конференции журналист от «Афтенпостен» хотел узнать, не изменит ли монография позицию его противников.
— Я надеюсь получить поддержку в среде нейтральных ученых, — ответил Хейердал. — Но от тех, кто придерживается мнения финского этнографа и социолога Рафаэля Карстена, я не жду ничего другого, кроме того, что «мы стоим на своем».
В этот раз газеты проявили гораздо больший интерес к монографии, чем к самому путешествию и книге о «Кон-Тики». Там, где есть борьба, есть и драматизм. Тем не менее на эту борьбу за пределами научных кругов никто не обратил бы внимания, если бы не шумиха вокруг главного героя.
В то время, когда появилась монография, эйфория вокруг «Кон-Тики» достигла апогея. Книга била рекорды продаж по всему миру. Однако этим дело не ограничивалось. После мировой премьеры фильма о «Кон-Тики» в Стокгольме в январе 1950 года, прошедшей с большой помпой, в присутствии наследника шведского престола, Тура Хейердала и большинства членов команды «Кон-Тики», он начал завоевывать киноаудиторию страна за страной, пока наконец не получил «Оскара» за лучший документальный фильм. Это произошло в марте 1952 года. Тур все еще сидел над последней корректурой монографии и не смог сам быть на церемонии. Но затем, 4 июля, в национальный праздник США, он смог получить статуэтку — не в Голливуде, а дома, в Музее «Кон-Тики» на Бюгдёй-аллее, и от кого? От Сола Лессера, легенды Голливуда, партнера по судебным баталиям в Лос-Анджелесе полгода назад, когда они боялись, что танцовщица хула-хула Арлетт Пуреа их разорит.
Высокая оценка. Тур Хейердал выступает перед показом фильма о «Кон-Тики» в США. В 1952 году он получил «Оскара», первого для Норвегии
Редакторы новостей не объявляли победителей в этом споре. Только время покажет, промахнулся Тур Хейердал или нет — писал репортер «Афтенпостен». Но они серьезнее, чем раньше, прислушались к выступлению Хейердала. Никто не сомневался, что он представил хорошо обоснованную научную работу, и многие почувствовали, что она вывела автора на официальный уровень. Видно, что интервью, которые Хейердал дал в связи с презентацией, и основательность книги произвели впечатление.
«Хейердал бросил перчатку науке» — так назывался репортаж с пресс-конференции в газете «Верденс Ганг». И в лучшем Земмельвейс-стиле газета писала, что если это и не произведет революцию, то в любом случае пробьет брешь в традиционных научных подходах и догматических суждениях.
Как-то еще до издания «Американских индейцев в Тихом океане» Тур послал матери такое письмо: «Поскольку ты единственная привила мне интерес к науке и исследованиям, поскольку твое понимание, помощь и поддержка сделали возможной мою первую поездку на острова в Южном океане и поскольку ты всегда была готова пожертвовать всем, чтобы я добился цели со своей теорией, то научный труд своей жизни я посвящаю тебе. Твой сын Тур».
Книгу об экспедиции на «Кон-Тики» он посвятил отцу, признавая, что без его значительной материальной поддержки экспедиция, возможно, не состоялась бы. Размышляя о том, кому посвятить «научный труд своей жизни», он выбрал мать. Как писал Хейердал, она «единственная» пробудила в нем интерес к науке. С детства она привила ему интерес к теории эволюции Дарвина, и именно она проигнорировала условности и сломила сопротивление других, когда он, будучи двадцати двух лет от роду, заявил, что собирается писать докторскую диссертацию по зоологии, изучая жизнь животных на южноокеанском острове. Ни занятий зоологией, ни докторской не получилось, зато получилось нечто более серьезное: труд всей жизни, который, как он чувствовал, должен изменить всю науку о Тихом океане.
Именно этот труд всей жизни он собирался защищать на международном конгрессе американистов в Кембридже. Эти конгрессы проходили с 1875-го с промежутком в два или три года и были главным форумом для антропологов, занимавшихся исследованием культур в Северной и Южной Америке, особенно в доколумбову эпоху.
На конгрессе в Нью-Йорке в 1949 году датский ученый Кай Биркет-Смит заявил, что правильнее всего замалчивать теорию Тура Хейердала. Такая тактика, очевидно, была соблазнительна для тех, кого больше всего раздражал выскочка, но Хейердал был популярен и игнорировать его больше не представлялось возможным. Самой разумной виделась другая крайность — пригласить в хорошее общество, чтобы там его как следует отделать. По правилам, участники конгресса могли заявить максимум три доклада каждый. Хейердал подал заявку на полную квоту.
Неужели его никто не поддерживал? Нет, это не так: еще осенью 1949 года, одновременно со шведским изданием книги о «Кон-Тики» в переводе Бенгта Даниельссона, он услышал первые слова признания. По настоянию всемирно известного шведского путешественника Свена Хедина Хейердала пригласили выступить с лекцией в престижном шведском Обществе антропологии и географии. Он согласился и представил обстоятельное изложение своей теории, встреченное аплодисментами полутысячи ведущих шведских ученых и исследователей{214}. И прежде чем он успел что-то сказать, на сцену вышел Свен Хедин и восторженно сказал, так чтобы все слышали: «Вы правы! Это решение проблемы! Я верю в вас, в конце концов вы победите!»{215}
Хедин стал известен благодаря своим многочисленным экспедициям во внутренние районы Азии в первой половине XX века и завоевал известность как в научных кругах, так и у широкой шведской публики, и его быстро выбрали членом Шведской академии наук. Его поддержка согревала душу, жаждущую научного признания, но на эту поддержку Хейердалу было трудно опереться. Хотя Хедин не хотел видеть нацизм в своей собственной стране, он питал большую симпатию к Адольфу Гитлеру, которого считал борцом против славянского влияния в Европе. Как и Кнут Гамсун, Хедин написал некролог фюреру, где он назвал его «одним из величайших людей в истории»{216}.
В 1949 году Хедин был старым, но еще ясно мыслящим человеком, по-прежнему питавшим интерес ко всему немецкому и публиковавшим статьи в фашистской и национал-социалистической прессе. Однако он уже не имел никакого влияния, и старейшины Шведской академии наук приняли его весьма холодно. Некоторые даже отказались сидеть с ним рядом{217}.
Тур Хейердал очень уважал Хедина как путешественника, но должен был признать, что «с политической точки зрения хвастаться его именем не стоило»{218}. Поэтому было трудно хвастать им и в других областях.
Тем не менее Хейердал не ушел с пустыми руками со встречи со шведским Обществом антропологии и географии. Среди его членов был один молодой профессор-ботаник, Олоф Селлинг. Он являлся экспертом по растениям в Тихоокеанском регионе и первым использовал анализ пыльцы растений, произрастающих в Полинезии. Он был коллегой профессора Карла Скоттсберга, который написал рецензию об экспедиции на «Кон-Тики» в газете «Гётеборгс хандель ог шёфартстиденде», он также встречался с сэром Питером Баком. Но в отличие от них Селлинг полностью принял теорию Хейердала, которая, по его мнению, имеет и ботанические доказательства.
Опасная игра. Увлечение «Кон-Тики» принимало разные формы. В Тронхейме пришлось вмешаться полиции, чтобы остановить мальчишек, собравшихся отправиться на плоту в Мункхолмен
Олоф Селлинг предложил отметить Тура Хейердала. С 1910 года Общество присуждало медаль Ретциуса ученым, проявившим себя в антропологии. Медаль носила имя анатома и антрополога Андерса Ретциуса, который в начале XIX века ввел классификацию длинноголовых и короткоголовых черепов, утверждая, что люди с длинными черепами принадлежат к более высокой расе, поскольку форма их головы открыта для лучшего развития мозга. Присуждалась также и серебряная медаль за значительный, но не столь выдающийся вклад в развитие антропологии. Тур Хейердал получил серебряную медаль, но не за свою теорию, а в знак признания, что экспедиция на «Кон-Тики» имела научную цель и поэтому представляла собой нечто большее, чем просто спортивное мероприятие.
«Меня, пожалуй, такие вещи волнуют меньше, чем других, — писал он позднее Торстейну Роби. — Но это было больше, чем просто награждение серебряной медалью, это была демонстрация, которую я чертовски ценю, поскольку она случилась в тот момент, когда все остальные были полны агрессии, ненависти или презрения»{219}.
Пока ученые других стран обсуждали теорию Хейердала, в Норвегии поначалу она не вызвала интереса. В первую очередь это объяснялось тем, что среди норвежских академиков мало кто интересовался Тихим океаном и полинезийцами. В отличие от Финляндии, где имелся свой Карстен, Швеции со своим Скоттсбергом и Рюденом, Австрии с Гейне-Гельдерном и Франции со своим Метро, в Норвегии не оказалось солидной научной базы, чтобы вступить в дискуссии о теории Хейердала. Единственным «ускорителем» в этой области был Гутторм Гьессинг. Как и Тур Хейердал, он нашел впечатляющее сходство между наскальными рисунками северо-западного американского побережья и Полинезии. Не занимая какой-либо четкой позиции по отношению к самой теории, он считал, что Хейердал продвинул исследования «на много шагов вперед». Гьессинг по этой причине не сомневался, что такая «большая работа [Хейердала] разрушит многие старые предрассудки», как он писал в предисловии к первому изданию книги об экспедиции на «Кон-Тики». Многообещающие слова, но они не смогли положить начало дискуссии.
Только в сентябре 1950-го, через три года после экспедиции, научные круги Норвегии сочли, что пришло время выяснить, чем же занимается Тур Хейердал. Частично под влиянием дебатов в Швеции Норвежская академия наук пригласила его выступить с докладом в своем величественном здании на улице Драмменсвейен в Осло.
Доклада ждали с интересом, в немалой степени потому, что обещал присутствовать король Хокон. Когда Хейердал вышел на трибуну, в зале сидела и его мать Алисон. Гутторм Гьессинг заранее предупредил, что против ее сына ожидаются серьезные выпады со стороны лингвистов. Это Алисон не волновало. Глаза ее блестели, она заняла место недалеко от короля.
Важным аргументом в пользу азиатского происхождения полинезийцев было то, что полинезийский язык имеет свои корни в малайском. Но Хейердал считал, что имеется языковое сходство и в другом направлении, между полинезийцами и индейцами с Анд. В статье, опубликованной им в прошлом году в «Джиогрэфикл джорнал», он привел примеры ряда индейских и полинезийских слов, идентичных как по форме, так и по содержанию, и было ли это случайно?
Но, поскольку его теория миграции частично строилась на том, что полинезийские переселенцы попали на свои острова в Тихом океане через японское течение и североамериканский континент, он признавал, что в их языке имеется и малайское влияние. Ожидаемого нападения со стороны лингвистов не состоялось. Когда они, несмотря на призывы выступить с комментариями, продолжали хранить молчание, король Хокон бросил «одобрительный взгляд»{220}, который выражал молчаливую овацию.
Затем последовали и другие знаки внимания со стороны короля. Через год, в сентябре 1951-го, Хейердал был удостоен звания командора ордена Святого Олафа. После доклада в Норвежском географическом обществе его председатель Кристиан Гледич имел честь повесить орден ему на шею. Одновременно Общество провозгласило Хейердала своим почетным членом. Из Англии пришло известие, что британская королевская чета во дворце Сандрингэм в Норфолке с удовольствием посмотрела фильм о «Кон-Тики».
Высокие гости. Тур Хейердал проводит экскурсию по Музею «Кон-Тики» для короля Хокона VII и герцога Эдинбургского
Президент Гарри Трумэн по-прежнему с интересом следил за развитием событий вокруг «Кон-Тики». Из Белого дома он писал, что с удовольствием прочел книгу и посмотрел фильм. В то же время он выразил беспокойство, что современные люди больше не ценят такие испытания, какие выдержали люди на плоту, но вместо этого позволяют себе лениться и толстеть; такого сценария развития для своей страны он опасался{221}.
Спустя некоторое время Хейердал получил также награды от географических обществ Франции, Шотландии, Перу и Филадельфии. Он вел «обширную переписку с учеными по всему миру, которые хотели знать или сообщали что-то и [которые] в большинстве своем относились очень положительно»{222}. В письмах семье и друзьям он рассказывал о том, как во время выступлений с лекциями по Европе он постоянно встречал профессоров, которые «обращались», как он любил это называть{223}.
Проблема, тем не менее, заключалась в том, что среди этих «новообращенных» не было настоящих корифеев. Это были либо новички, либо эксперты в совершенно других областях, чем культура индейцев и полинезийцев. Здесь не имели силы признания королей и президентов, равно как и россыпи медалей от национальных географических обществ. Когда в Кембридже в университете собрался конгресс американистов, Хейердал ждал, что вот теперь решающий кирпичик встанет на место. Теперь, когда он представил монографию, все должно измениться. Он добьется признания, которое даст ему место в мировом научном сообществе.
Однако перспектива выглядела не особенно радужно. «Афтенпостен» послала на конгресс собственного корреспондента.
Он сообщал, что перед открытием слышал реплики: «Теперь Тур Хейердал получит по ушам». Он также писал, что монография, которую Хейердал сам представил в Лондоне на встрече с прессой, была принята хорошо, но те, кто отзывался о книге, избегали занимать четкую позицию в отношении теории. «Афтенпостен» напоминала, что антропологи во многих странах говорили: «Путешествие фактически ничего не доказало»{224}.
Конгресс собрал около ста пятидесяти антропологов и археологов из двух десятков стран. Тема, которую собирался поднять Хейердал, была лишь одним из пунктов в обширной программе. Но именно к ней обратился всеобщий интерес. Явным признаком этого было присутствие множества журналистов, сновавших повсюду, — непривычное явление для конгресса.
Тем не менее Хейердал почувствовал, что теплого приема ему ждать не приходится. Ему казалось, что он видел множество кривых усмешек, когда он вошел в здание конгресса; он даже заметил, что некоторые отворачивались, когда он проходил мимо{225}.
Тур взял с собой Ивонн. Во время одного из перерывов она стояла и разговаривала с неким шведским профессором. Их прервал один из участников конгресса, который подошел к ним и попросил прощения у профессора за то, что не поприветствовал его раньше: «Я думал, что вы Тур Хейердал»{226}.
Тур никогда не чувствовал себя таким ничтожным. Настроение упало еще сильнее, когда он понял, что дискуссию по его докладу будет вести Кай Биркет-Смит, датский ученый, который публично провозглашал, что экспедицию на «Кон-Тики» следует полностью игнорировать.
Первый доклад Тура был о мореплавании в Перу в доколумбову эпоху и о «практической возможности» распространения культур в Полинезию.
Было утро вторника, второго дня конгресса. Тур стоял третьим на очереди в списке докладчиков, но он и Ивонн пришли пораньше, чтобы занять места. Когда первый докладчик был вызван на кафедру, в зале сидело лишь несколько слушателей. Затрагиваемая им тема явно не вызывала интереса.
Слушателей не прибавилось, когда пришла очередь второго докладчика, и никто не встал с места, когда Биркет-Смит назвал имя. Докладчик по какой-то причине отсутствовал. Обычно в таких случаях в заседании объявлялся перерыв до того времени, на которое назначен доклад Тура. Но Биркет-Смит попросил Хейердала начинать прямо сейчас.
Тур взял рукопись и взошел на кафедру. В растерянности он оглядывал почти пустой зал. Такое впечатление, будто момент, которого он так долго ждал и к которому так хорошо подготовился, вдруг внезапно пропал.
Когда он начал говорить, слов почти не было слышно. Пустые скамейки создавали эхо. А в президиуме сидел Биркет-Смит с безучастным лицом.
И тут Тур увидел, что Ивонн встала. Как можно тише она выскользнула из дверей в коридор, и спустя секунды он услышал звук голосов. Там находились те, кто должен был быть здесь.
Итак, дверь с шумом открылась, и делегаты вместе со щелкающими фотоаппаратами журналистами устремились внутрь, заполнив зал так, что остались только стоячие места. Тур взял паузу, Ивонн хитро улыбнулась. Зал успокоился, и Тур продолжил с того места, где остановился.
— Сначала! — закричали многие присутствовавшие.
Тур посмотрел на Биркет-Смита.
— Сначала, — кивнул он.
Весь следующий час зал сидел, затаив дыхание. Тур рассказывал, что в первую очередь он подумал о бальзовом плоте и что современные ученые ошибались, утверждая, что он недостаточно плавуч, чтобы выдержать путь из Перу в Полинезию. Бросая вызов традиционным убеждениям, он отправился на «Кон-Тики», зная, что другие уже предпринимали подобные путешествия в доисторическую эпоху.
Ангел-хранитель. Во время конгресса американистов в Кембридже в 1952 году Тур благодаря находчивости Ивонн избежал унижения
Он перевернул последнюю страницу рукописи, и Биркет-Смит дал слово всем желающим. Зал сидел тихо, никаких выпадов, к удивлению Хейердала, никаких злых слов{227}. Затем последовали вопросы, но то, о чем его спрашивали, не вызвало недоумения. Тур еще больше удивился, когда Биркет-Смит наконец встал и поблагодарил его, «заявив о том, какое необычайное значение имело исследование Хейердала»{228}. После этих слов зал разразился аплодисментами.
В следующих двух докладах Тур более подробно говорил о цели экспедиции на «Кон-Тики» и о том, что он считал основополагающей проблемой в полинезийской антропологии. Его выводы были ясны: чтобы понять развитие Полинезии, наука, учитывая современные знания, не должна терять из виду древнюю Америку. Доклады вызвали у слушателей большее сопротивление, но обошлось без серьезных стычек. Тур вместе с Ивонн смог вздохнуть с облегчением. Но он ощущал какую-то пустоту{229}. Чего он фактически добился?
Возможно, ответ пришел к концу конгресса. Человек, который сначала не хотел здороваться с одним из присутствующих профессоров, потому что принял его за Хейердала, звался Поль Риве. Он был французским этнологом и использовал лингвистику как свой главный инструмент для объяснения путей миграции. В 1943 году он издал работу о происхождении американцев{230}. Он считал, что первые американцы мигрировали из Австралии и Меланезии шесть тысяч лет назад. То, что они позднее вновь отправлялись в Тихий океан, как утверждал Тур Хейердал, он отвергал с негодованием. Это негодование было столь велико, что он не считал достойным себя присутствовать на выступлениях Тура Хейердала. Но это не помешало ему обратиться к конгрессу с предложением принять резолюцию об отмежевании от теории Хейердала. Конгресс отказался на том формальном основании, что делегаты не могли голосовать за предложение, выдвинутое лицом, отсутствовавшим на выступлениях Хейердала.
Основным мотивом предложения Риве было заставить конгресс объявить, что то, чем занимается Тур Хейердал, нельзя назвать наукой. Отвергнув предложение, конгресс фактически присоединился к мнению Биркет-Смита, который так неожиданно поблагодарил Хейердала за научный вклад.
Тем не менее Тур чувствовал некую пустоту, потому что несмотря на достаточный оптимизм, его теория не получила признания. Конгресс выслушал, но не принял ее.
«Никто не поддержал мою теорию», — сказал он корреспонденту «Афтенпостен». Но он утешал себя тем, что, по меньшей мере, удалось «разделить ему противостоявших». Основываясь на этом, он позволил себе считать результаты конгресса «значительным шагом вперед» в своей дальнейшей работе{231}.
В последний вечер состоялся прием для участников конгресса. Тур потягивал свой любимый напиток — сухой мартини, когда некий доброжелательный американец подошел к нему и взял его за руку{232}. Это был Самуэль Киркланд Лотроп, антрополог, который в начале 30-х годов заявил, что бальзовый плот пропитается водой и затонет через четырнадцать дней{233}. Это утверждение вскоре получило статус истины в научных кругах, или догмы, как это называл Хейердал.
Лотроп признал, что ошибался, и теперь хотел поздравить Хейердала с окончанием путешествия и с докладом. Да, его так впечатлили результаты норвежца, что он построил копию «Кон-Тики», которая стоит у него дома на пианино в гостиной{234}. Может, это и был тот случай, который больше всего порадовал Хейердала во время конгресса. Лотроп стал первым из крупных антропологов, признавших его теорию.
Тур не видел ни Карстена, ни Бака, ни Метро или Гейне-Гельдерна. Хотя отношение к нему в Кембридже сменилось с прохладного на дружественное, эти волки по-прежнему бродили вокруг. Но дальше он только мог надеяться, что они и остальные просто найдут время подробнее ознакомиться с теорией, которую он изложил в монографии. Поэтому основательная научная критика по-прежнему ожидала Хейердала.
С тех пор как в Финляндии Рафаэль Карстен заговорил о шарлатанстве, финская пресса пристально следила за развитием событий. О роли Хейердала на конгрессе в Кембридже главный редактор газеты «Хувудстадсбладет» Торстен Стейнби писал, что он выдержал первое испытание огнем после издания «Американских индейцев в Тихом океане». Стейнби, тем не менее, озвучил то, о чем многие думали, когда продолжил: «Посмотрим, что останется от Хейердаловой теории, когда эта критика закончится»{235}.
Когда поздней осенью 1949 года полемика с Туром Хейердалом достигла апогея, Карстен пообещал вернуться к его «безмозглой теории», дождавшись выхода монографии. И не сделал этого. Напротив, Финская академия наук попробовала организовать дискуссию между ними. Тур приехал в Хельсинки, но, несмотря на призывы организаторов и норвежского посольства, Карстен отказался участвовать в дебатах. По инициативе Тура было достигнуто соглашение, что они встретятся в частной беседе у Карстена дома{236}.
Тур позвонил в дверь со смешанными чувствами. Может быть, он думал о том, о чем ему писал Бенгт Даниельссон после газетного скандала с Карстеном? Бенгт хорошо знал Карстена, так как участвовал вместе с ним в одной из экспедиций на Амазонку.
«Этот тип совершенно сумасшедший, его нельзя воспринимать всерьез» — так звучала характеристика Бенгта. Он подчеркивал, что с умом или знаниями было все в порядке. Но у Карстена постоянно менялось настроение, и он легко выходил из себя. «И если он взволнован или зол, то не отдает себе отчета в том, что говорит или делает»{237}.
Если Тур хочет поставить Карстена на место, продолжал Бенгт, то проще всего это сделать, открыв книгу, где финский профессор пишет о культуре инков. В ней он, среди прочего, повествует о боге Солнца Кон-Тики, существование которого он в нападках на Хейердала отрицал{238}.
Экспедиция на Амазонку оказалась неудачной, и Карстен вернулся в плохом настроении. После своих многократных и долгосрочных визитов к индейцам в Анды он почувствовал на старости лет, что выработал своего рода право собственности на это поле исследований. Он мог дать отпор тем, кого считал незваными гостями, и коллеги называли его «воинственный профессор».
Его дочь Мэгги Карстен-Свеандер рассказывала о своих впечатлениях от войны отца с Хейердалом. Когда она достигла апогея, он мог метаться взад-вперед по комнате, как тигр в клетке, пока остальные члены семьи ходили на цыпочках{239}.
Именно она открыла дверь, когда Тур позвонил. Он вошел, приготовив в уме все аргументы, которые, по его мнению, могли произвести впечатление на этого историка религии. Подали чай и пирожные.
Туру так и не удалось сказать ни слова. Пока они ели пирожные, Карстен вспоминал о своих экспедициях в Южную Америку. Об экспедиции на «Кон-Тики» не было сказано ни слова.
Когда пришло время прощаться, Карстен проводил своего гостя к выходу. «К сожалению, я не могу разделить ваши взгляды. Но я больше не буду на вас нападать», — сказал он и закрыл за Хейердалом дверь{240}.
Роберт фон Гейне-Гельдерн, однако, не последовал его примеру. Вскоре после конгресса в Кембридже должен был состояться другой конгресс, в Вене, на этот раз для всех антропологов, не только американистов. Вена была родным городом Гейне-Гельдерна, и его удостоили чести быть вице-президентом конгресса.
По прибытии делегаты получили в руки доклад, не стоявший в официальном списке документов конгресса и по этой причине не разосланный заранее. Он был подготовлен Гейне-Гельдерном и содержал новый сильный выпад против Хейердала. Он особенно уцепился за утверждение, что система ветров в Тихом океане исключала прямую полинезийскую миграцию из Азии. Чтобы подтвердить достоверность утверждения, Гейне-Гельдерн изучил метеорологические наблюдения в Тихом океане со времен Джеймса Кука. Результаты показали, что западный ветер не был таким уж неизвестным феноменом, и поэтому было возможно отправиться на восток, в противовес мнению Хейердала.
Тур посетил кабинет Гейне-Гельдерна и попросил внести его в список докладчиков, чтобы представить свои аргументы. Но по формальным соображениям ему отказали, поскольку он не вписал себя, когда подавал заявку на участие в конгрессе.
Возмущенный и расстроенный, Хейердал вернулся в гостиницу. Он чувствовал, будто ему нанесли удар в спину. Быстрый взгляд на текст Гейне-Гельдерна свидетельствовал, кроме того, о том, что автор не потрудился ознакомиться с книгой «Американские индейцы в Тихом океане».
До начала конгресса оставалось еще пара дней. В спешке Тур написал ответный доклад, который он с помощью друзей напечатал и распространил до открытия конгресса.
В саркастическом тоне он признал способность Гейне-Гельдерна к интуиции, поскольку он смог вынести суждение о материале, не изучив его. И если бы он знал о метеорологической статистике Гейне-Гельдерна до своего плавания на «Кон-Тики», то два раза подумал бы об опасности вернуться обратно к берегам Перу. Но, к счастью, он рискнул и достиг своей цели.
Теперь он писал серьезно: «Действительно, всегда имеются исключения из правил, и это относится также к большому, открытому Тихому океану. Но если мы будем фокусироваться на исключениях и не станем обращать внимания на правила, то получим странные результаты, независимо от того, какой предмет мы изучаем»{241}.
Быстрый ответ Тура удивил Гейне-Гельдерна. Хейердалу показалось, что профессор побледнел, когда он вышел на кафедру открывать конгресс{242}. Гейне-Гельдерн больше не нападал, пока длился конгресс, и Хейердал расценил такое молчание как победу. В этот момент у него были основания для радости. Но по сути ситуация не изменилась. Гейне-Гельдерн по-прежнему оставался его злейшим противником. Единственные, кто поддержал Тура в Вене, — это студенты, которые организовали отдельную встречу с ним помимо конгресса.
Тура Хейердала в академических кругах по-прежнему не принимали.
Перед французской премьерой фильма о «Кон-Тики» в апреле 1952 года Альфред Метро дал интервью парижской газете «Каррфур». Там он назвал Тура Хейердала mauvais savant — плохим ученым. Когда Тур прибыл в город, чтобы присутствовать на премьере, газета попросила его прокомментировать высказывание. Тур отказался от интервью. Вместо этого он попросил о личной встрече с Метро. Журналист мог присутствовать при их разговоре.
Встреча состоялась в кабинете Метро. Тур хорошо подготовился. Сначала он выложил гранки «Американских индейцев в Тихом океане» на стол. Затем достал несколько фотографий каменных скульптур. Потом попросил Метро определить, какие из них с острова Пасхи, а какие — из Южной Америки. Эта задача не должна быть трудна для такого эксперта, который утверждал, что его скорее поразило различие между ними, чем сходство.
Метро не выдержал испытания. Он ошибся столько же раз, сколько ответил правильно. Журналист побежал в редакцию и написал статью под заголовком: «А. Метро наполовину убежден Туром Хейердалом»{243}. Но на самом деле этого не было.
Через полгода Альфред Метро написал рецензию на «Американских индейцев в Тихом океане» в «Гётеборгс хандель ог шёфартстиденде». Он искренне сожалел, что некоторые, и в том числе он сам, ранее подвергли Хейердала резкой критике на основании краткого представления о его теории, полученного из книги об экспедиции на «Кон-Тики». Поэтому Хейердал с полным правом чувствовал себя уязвленным после того презрения, которому он был подвергнут.
«Того, кто откроет эту работу на 821-й странице, поразит такой объем знаний. […] Я знаю немногих людей, способных на такое», — писал Метро о мощном библиографическом аппарате Тура Хейердала. Он черпал материал не только из этнографии. Он искал знаний в археологии, истории, лингвистике, ботанике, биологии, географии, океанографии, истории религии и, наконец, в физической антропологии.
Тем не менее Метро должен был признать, что книга Хейердала не убедила его даже наполовину.
В этот раз его занимала не дискуссия о способностях полинезийцев как мореплавателей или о том, относились ли они к культуре каменного века или нет. На этот раз лингвистические аргументы — или, вернее, их отсутствие — заставляли его по-прежнему упорствовать. Дав своей рецензии заголовок «Старые методы в новом костюме „Кон-Тики“», он также указывает, что исследовательские методы Хейердала уже начали отживать свой век.
Черновик. Тур писал свои книги от руки. Это страница монографии о «Кон-Тики». Неудивительно, что ему требовалась помощь для переписки начисто
Во время пребывания в Канаде до войны Хейердал встретился с канадским антропологом и лингвистом Чарльзом Хилл-Тоутом. В одной из работ 1898 года он утверждал, что язык североамериканских прибрежных индейцев, полинезийцев и малайцев имеет такое количество совпадений, что, должно быть, существовали связи через океан. Этот тезис Тур использовал как аргумент, что ветвь полинезийцев нашла дорогу к тихоокеанским островам через Северную Америку, и в монографии он развил этот аргумент. Это позволило Метро заметить, что за последние пятьдесят лет в американской лингвистике многое изменилось и что от выводов Хилл-Тоута отказались. Он называл лингвистику самой точной из гуманитарных наук и утверждал, что каждый, кто старается быть в курсе развития языкознания, увидит, насколько упрощенно Хейердал использовал эту науку, проводя свои аналогии.
Метро не удивлялся, что многие, кого привлекла дальновидность Хейердала, его мужество и знания, считают антропологов-скептиков реакционерами, поскольку они всегда противопоставляли традиционную науку новым веяниям. Но если методы Хейердала, а соответственно, и результат его не удовлетворяют, это вовсе не потому, что они представляют собой что-то новое, а потому, что они выходят за рамки антропологии, какой она всегда была, а не какой она станет на «нынешней или будущей стадии».
В качестве примера Метро напоминал: ученые XVI века считали, что следы финикийцев, египтян и многих других народов ведут в Южную Америку. Чтобы доказать этот тезис, они использовали методы, не очень отличающиеся от методов Хейердала, использованных им в его opus magnum[5]. Они полагались на такие качества, как физическое сходство, языковое происхождение и бытовые предметы разного вида, все выбранные по принципу «с миру по нитке». Хейердал значительно превосходит своих предшественников в знаниях, но в общем и целом он использует методы той эпохи, когда еще не было необходимых знаний о генезисе культур или о том, как культуры развивались и перемещались. То, что отдельные элементы, принадлежащие различным регионам или эпохам, появляются в других культурах, не означает, что между этими культурами существовали контакты, как считает Тур Хейердал{244}.
Но, хотя Метро не принимал методов и выводов работы Хейердала, он больше не использовал ярлык mauvais savant в отношении человека с «Кон-Тики».
Дома в Норвегии на книгу первым отозвался Гутторм Гьессинг. Он получил сигнальный экземпляр и написал рецензию на «Американских индейцев в Тихом океане» в день выхода тиража. Для Гьессинга лингвистика также занимала центральное место в доказательстве миграции народов, и, как Метро, он ухватился за методы Хейердала по использованию лингвистики в своей работе. То, что слова могут переноситься из одной культуры в другую, не является чем-то необычным. Но структура языка — это уже совсем другое дело, ее нельзя так легко перенести. «Если бы кто-то нашел американскую структуру языка в Полинезии, это было бы весьма весомым аргументом в пользу точки зрения Хейердала. Но до сего момента этого не случилось», — писал Гьессинг{245}.
В своей рецензии на книгу в «Нью-Йорк таймс» профессор антропологии Йельского университета Вендел Беннет более подробно говорит об этом. Беннет — специалист по истории американских индейцев. Он писал, что если для полинезийского языка характерны мягкая фонетика, немногочисленные формы склонения и простое построение предложений, то для индейских языков Америки характерны твердые звуки и гораздо более развитый синтаксис. Такие различия не могут исчезнуть в результате некоего процесса смягчения, как утверждает Хейердал{246}. Как и практически все остальные, Беннет и Гьессинг указывают на сходство с малайскими языками.
Беннет не поддержал теорию Хейердала. Но он позволил себе восхититься качеством работы и посчитал, что вокруг нее следует начать дискуссию об американском влиянии на культуру полинезийцев. Этим он, по меньшей мере, признал, что теория поднимает проблемы, достойные дальнейшего исследования, что само по себе стало немаловажным признанием того, за что боролся Тур Хейердал.
Пожалуй, сильнейшей критике за легковесное отношение к лингвистике подверг Хейердала норвежский профессор классической филологии Эмиль Смит. Убедительные параллели можно найти где угодно по всему миру, если рассматривать языковое сходство поверхностно и если «не утруждать себя даже малейшим вниманием к гласным и согласным», — пишет он и приводит пример. Когда испанские летописцы записывали легенду о боге-родоначальнике Тики, они писали это имя по-латыни с с, поскольку это лучше всего соответствовало произношению слова. Но, когда эта же буква с в испанском языке стоит перед i, она произносится наподобие th в английском слове thin. И хотя на письме «Тиси» испанцев похоже на устное «Тики» полинезийцев, языковед отрицает здесь наличие связи. «В целом, — пишет далее Смит, — необходимо подчеркнуть, что языковые построения автора [Хейердала] настолько наивны, что их, пожалуй, можно поместить разве что в сказки для детей»{247}.
Другая черта, отмеченная рецензентами и повторяющаяся в критике «Американских индейцев в Тихом океане», — это привычка Хейердала выбирать аргументы, подтверждающие его теорию и пропускать те, которые не подходят. Американский антрополог Гордон Экхольм, куратор американского Музея естественной истории и авторитет в области доколумбовой археологии в Мексике и Центральной Америке, в этих случаях был абсолютно беспощаден. Он считал, что использование Хейердалом результатов многих отраслей науки в попытке решить трудную проблему очень плодотворно. Но у Хейердала увлеченность своей теорией подавляет способность к объективной оценке при сопоставлении свидетельств друг с другом. Поэтому он не обращает внимания на аргументы, доказывающие противоположное.
Если, например, было так, что первые люди, населившие Полинезию, имели свои корни в Перу, тогда они происходили из района, знаменитого своими гончарами и ткачами. Но у полинезийцев не было ни глиняных горшков, ни ткачества, хотя на островах имелись и глина, и хлопок. Это можно объяснить только тем, что между Полинезией и Перу никогда не было никакого сообщения. Тур Хейердал так не считал. Он объяснял это тем, что упомянутые ремесленные традиции исчезли со временем.
Если полинезийцы происходили из Юго-Восточной Азии, то они пришли из района, где знали использование металлов. Но у полинезийцев не было металлических предметов. Это тоже можно было бы объяснить тем, что они утратили традицию со временем. Но для Хейердала это не так. Если у них нет металла, то между Полинезией и Юго-Восточной Азией никогда не существовало связей. Но как он может так уверенно об этом говорить, если в Полинезии нет естественных месторождений металлов?
При тщательном анализе, считает Экхольм, эти данные должны были дать обратный результат. Поскольку на островах нет металла, то, скорее всего, мигранты из Юго-Восточной Азии потеряли свои навыки работы с металлом, и менее вероятно, что гончарное искусство могло утратиться, если на островах есть глина. Однако логика явно не является сильной стороной Хейердала, и Экхольма поразило отсутствие у него склонности к критическому анализу источников.
Само собой разумеется, что Экхольм не нашел удовлетворительных доказательств в пользу гипотезы Хейердала. Но тем не менее он считал, что книга должна стимулировать обсуждение актуальных проблем тихоокеанской истории. Сам он в процессе чтения отказался от распространенного представления о том, что Тихий океан был барьером, препятствовавшим распространению культур и народов{248}.
Ральф Линтон согласился с этим в своей рецензии, опубликованной в «Америкэн Антрополоджист». Он констатировал, что неуемная увлеченность Хейердала своими собственными теориями имеет место на каждой странице работы. «То, что в одном абзаце представляется как возможность, в следующем уже становится действительностью, пока через полстраницы не станет очевидным фактом», — писал он{249}.
В родной стране Рафаэля Карстена главный редактор «Хувудстадсбладет» Торстен Стейнби задумался о том, что останется от Хейердаловых теорий после основательной научной критики. Будучи журналистом, Стейнби также был историком по образованию. Сам он не верил, что теория выстоит, поскольку для Хейердала она стала своего рода идеей фикс. Вместо основательного анализа аргументов как в пользу теории, так и против нее он выбирал то, что подходит, из различных отраслей науки. То, что не годилось, он оставлял в стороне. «В своей полемике […] Хейердал предстает скорее не как ученый, а как миссионер, для которого основная задача его жизни состоит в обращении сомневающихся, хотят они того или нет», — писал Стейнби в своей рецензии на «Американских индейцев в Тихом океане»{250}.
Как и другие критики, он, тем не менее, похвалил Хейердала за «исследование тихоокеанской этнографии и социологии». Он подчеркивал также умение Хейердала ставить вопросы и вызывать дискуссию.
Данный текст является ознакомительным фрагментом.