Овальный кабинет

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

Овальный кабинет

Это должен был быть обычный день в Белом доме. 3 октября 1947 года выпало на пятницу, а по пятницам в 10.00 американский президент обычно начинал совещание правительства. Час спустя он принял участие в церемонии, во время которой глава Верховного суда, Фред Винсон, — он был также и личным другом президента — получил президентскую «Медаль Почета». Затем последовали короткие встречи с послом Бразилии и с двумя политическими советниками.

Однако обычным день так и не стал. Перед ланчем пришло время для довольно неординарного события. Пятью месяцами ранее, 28 апреля, из Перу в плавание по Тихому океану отправилось странное плавсредство. И несмотря на то что эксперты считали это безумием, экспедиция на «Кон-Тики» захватила внимание президента Гарри Трумэна{3}. И плот, и его команда два дня назад благополучно прибыли на норвежском торговом судне с Таити в Сан-Франциско.

Внимание, оказанное американской прессой благополучному исходу путешествия, предоставляло хорошую возможность еще раз напомнить о Норвегии. Норвежское посольство не желало упустить этот шанс и постаралось прощупать почву в американском Госдепартаменте: не мог бы президент Трумэн принять Тура Хейердала и его старшего помощника Германа Ватцингера?

Зондирование прошло успешно. Трумэн тут же сообщил, что готов принять всю команду.

Мысль о визите пришла в голову Герд Волд{4}. Она работала в посольстве и получила разрешение от посла Вильгельма Моргенштерна быть секретарем экспедиции и ее контактным лицом на берегу. С тех пор как плот сел на риф, она прикладывала все усилия, чтобы доставить Хейердала и его людей обратно в США. То, что взяли и плот, также заслуга Герд. Изначально Хейердал думал оставить его во Французской Полинезии, но Волд настояла, чтобы Тур сделал все, чтобы привезти его в Норвегию, где, как она надеялась, плот поместят в какой-нибудь музей.

Гарри Трумэн был родом из штата Миссури и далеким от моря человеком. После недавнего официального визита в Бразилию он, тем не менее, позволил себе соблазниться обратным путешествием в США на борту одного из кораблей военно-морского флота. Двухнедельный круиз пошел ему на пользу, и отдохнувший президент через два дня после возвращения принял наследника норвежского престола, кронпринца Улафа. После встречи пресса получила возможность рассказать о продолжительной беседе, во время которой «был затронут ряд вопросов»{5}. Теперь Трумэну предстояла встреча с соотечественниками кронпринца с «Кон-Тики». То, что встречу вообще удалось организовать, да еще в такой короткий срок, свидетельствовало о том, что в Овальном кабинете их ожидала теплая встреча.

Путешественники прибыли при полном параде. Возглавляемые советником посольства Кнутом Люкке, Тур Хейердал, Герман Ватцингер, Кнут Хаугланд, Торстейн Роби и Эрик Хессельберг вошли одетые в костюмы и белые рубашки с галстуками. Никаких бород и всклокоченных волос. Не хватало только шестого члена экипажа, шведа Бенгта Даниельссона. Он отправился прямо в Сиэтл, продолжать свои антропологические изыскания.

После нескольких вступительных фраз президент подошел к глобусу. Он хотел узнать побольше о маршруте и о том, сколько они находились в море. Хейердал ответил: сто один день, и Трумэн признался, что это на сто дней больше, чем он, сухопутная крыса, смог бы выдержать{6}. Затем президент произнес небольшую речь, в которой восхищался мужеством путешественников и их морским мастерством. В качестве демонстрации своего интереса он вынул папку с газетными вырезками о путешествии{7}. Он «следил с самого старта из Кальяо и читал все отчеты»{8}. Саму экспедицию Трумэн охарактеризовал как «настоящее предприятие»{9}.

Навстречу знаменитости. Президент Гарри Трумэн следил за судьбой экспедиции на «Кон-Тики» с самого начала. После окончания путешествия он пригласил ее участников в Белый дом

Американская пресса с энтузиазмом встретила новость о предстоящем путешествии на плоту, о чем было заявлено на пресс-конференции в рождественские дни 1946 года. Но с появлением скептиков интерес уменьшился, и организационному комитету, пытавшемуся было предоставить ряду редакций эксклюзивные права на новости, связанные с экспедицией, пришлось сдаться. В конце концов удалось заключить менее привлекательный контракт с одним из газетных синдикатов, где главную роль играла «Нью-Йорк таймс». Интерес в американских редакциях снова возрос лишь тогда, когда пророчества о неудаче не оправдались. Фотографы и журналисты присутствовали в большом количестве, когда грузовой пароход «Typ I», приписанный к порту Зандерфьорд, 29 сентября причалил к пристани Сан-Франциско с плотом на палубе и Хейердалом с командой на борту. После того как Трумэн пригласил путешественников с «Кон-Тики» в Белый дом, интерес вырос еще больше, и вспышки фотокамер сверкали, как молнии, когда президент после беседы вместе с героями «Кон-Тики» вышел на ступеньки своей резиденции.

Пока фотографы щелкали камерами, а журналисты строчили в своих блокнотах, Хейердал вынул американский флаг, который был на плоту во время плавания через Тихий океан. «Кон-Тики» шел под норвежским флагом, но экспедиция подняла на мачту и другие — как назвал их Хейердал, почетные, флаги: США, Перу, Франции и Швеции — стран, оказавших экспедиции ту или иную помощь. В качестве благодарности за ту значительную помощь, что экспедиция получила со стороны США, в первую очередь за оснащение, предоставленное военно-морским флотом, Хейердал пожелал передать американский флаг Трумэну.

Президент принял подарок, широко улыбаясь, и сказал, что флаг поместят в музее. Но затем спросил, а нельзя ли ему получить и норвежский флаг, тогда оба флага висели бы рядом.

Тур смутился. Он не подумал о том, что президент попросит и флаг Норвегии. Наоборот, он хотел оставить его себе, и не только на память. Хейердалу понравилась идея о Музее «Кон-Тики» в Осло, и именно в этом музее флагу было место. Но теперь он не знал, как быть. Сказать «нет» в ответ на просьбу американского президента он не мог. И обещал передать флаг{10}.

В письме Бенгту в Сиэтл Тур выразил свои чувства: «Пока я об этом помню, Трумэн попросил и наш норвежский флаг; в общем, его забрали»{11}. В то же время он уверил Бенгта в том, что шведский флаг с плота тот получит.

По сравнению с тем вниманием, которое привлекла к Туру Хейердалу и экспедиции на «Кон-Тики» встреча с президентом Трумэном, потеря флага оказалась не таким уж значительным событием. Фотография, на которой Гарри Трумэн, Тур Хейердал и остальные путешественники стоят на ступеньках Белого дома и держат американский флаг, попала в газеты не только США, но и всего мира. Несомненно, своей внезапной известностью Тур Хейердал во многом обязан интересу Трумэна к «Кон-Тики». В норвежской истории нечто похожее ранее случилось лишь однажды. Фритьоф Нансен также в одночасье стал знаменит после перехода на лыжах через Гренландию в 1888 году.

С самого начала, наиболее трудной стадии, посол Вильгельм Моргенштерн и военный атташе полковник Отто Мунте-Кос поддерживали экспедицию Хейердала. Они считали, что она могла бы стать хорошей рекламой Норвегии. Им пришлось столкнуться и со скептицизмом, и с противодействием, но они не остановились, и без энергичной поддержки посольства Туру Хейердалу вряд ли удалось бы получить свой плот. Теперь, когда успех был налицо, оставалось лишь ковать железо, пока оно горячо. Моргенштерн хотел видеть Хейердала вместе с собой в качестве хозяина большого приема в посольстве и не скромничал, выбирая гостей.

Кроме послов стран, которых экспедиция почтила собственными флагами на борту, должен был присутствовать и Генеральный секретарь ООН Трюгве Ли. Также приглашения направили важным персонам в американском Госдепартаменте и высоким военным чинам. Прессу представляли, среди прочих, сотрудники «Нью-Йорк таймс», «Ньюсуик», «Лайф» и «Сайенс-иллюстрейтед», а также Голливуд в лице компаний «Метро-Голдвин-Майер» и «Парамаунт». Хейердал пригласил и главу Национального географического общества Гилберта Гросвенора, который сначала обещал оказать экспедиции экономическую помощь, но потом не сдержал обещания, поскольку научный комитет Общества не захотел иметь никаких дел с этой, как они ее назвали, «самоубийственной экспедицией».

Из норвежцев, находившихся в это время в Вашингтоне, посольство пожелало видеть археолога Гутторма Гьессинга, с самого начала поддерживавшего теоретическое обоснование плавания на «Кон-Тики», кинематографиста и бывшего товарища по учебе Тура Хейердала Пера Хёста, участника движения Сопротивления Гуннара «Кьякана» Сёнстебю и корреспондента газеты «Афтенпостен» Тео Финдаля. Пригласили и находившихся в городе норвежских студентов.

Корреспондент «Афтенпостен» писал в отчетах о приеме, что Хейердал начал писать книгу об экспедиции на «Кон-Тики». Книга должна была выйти на норвежском и английском языках, но «вряд ли в этом году». Финдаль также рассказал, что большинство кинокадров, снятых во время экспедиции, оказались испорчены влагой, но Хейердал надеялся смонтировать «весьма интересный киножурнал» из того, что удалось спасти{12}. Больше всего Тур огорчился из-за того, что пропали все кадры охоты на акул{13}. Во время плавания ребята с «Кон-Тики» поймали и убили большое количество акул, а шкипер Тур бегал вокруг и снимал кровавые сцены на пленку. Они не собирались есть этих акул и не ставили перед собой никаких научных задач. Резня вносила некоторое разнообразие в монотонные будни, не говоря уже о драматическом эффекте, который привнесли бы эти живые кадры в хронику экспедиции.

Экипаж «Кон-Тики». Слева направо: Кнут Хаугланд, Бенгт Даниельссон, Тур Хейердал, Эрик Хессельберг, Торстейн Роби и Герман Ватцингер

Хейердал получил 4 тысячи крон аванса от издательства «Гильдендаль». Эта книга стала на какое-то время его головной болью. Тур, конечно, набросал пару глав, но в той суматохе, что возникла по прибытии в США, пришлось признаться себе, что он вряд ли закончит рукопись до конца года, как сначала намеревался. Заявив о планах на книгу газете «Афтенпостен», Хейердалу пришлось изрядно постараться, чтобы опередить газету. В тот же день он отправил телеграмму директору издательства Харальду Григу: «Не смогу закончить книгу о КОН-ТИКИ в этом году, так как обязательства по экспедиции забирают все мое время».

В телеграмме Тур пообещал возобновить работу над книгой при первой же возможности, хорошо понимая при этом, что появится она не скоро. Сначала его ждала работа по завершению экспедиционных дел. Вместе с Кнутом Хаугландом Хейердал должен был закончить отчеты о работе оборудования, испытания которого они проводили для американского военно-морского флота. Надо было писать статьи для газет и журналов и продолжать работу над редактированием фильма. Более того, он должен был читать лекции.

Тур Хейердал мечтал о славе{14}, и вот теперь он стал знаменит. Побывал у президента Трумэна, пил коктейли с элитой американской киноиндустрии, издательского и газетного мира, видел себя в передовицах. Но он по-прежнему жаждал признания своих научных заслуг. Несмотря на всю шумиху, Хейердал не мог смириться с тем, что в компанию известных людей он попал в первую очередь благодаря путешествию, а не теории. Даже президент Трумэн больше интересовался тем, сколько они находились на плоту, чем собственно поводом к экспедиции.

Но не мужество и отвагу хотел продемонстрировать Тур. Он хотел показать, что вопреки заявлениям ученых плавание на доисторическом плоту из Перу в Полинезию возможно. Несмотря на отчаянную финансовую нужду, он отказался от рекламных доходов, боясь, что они бросят тень на научные цели экспедиции. Обремененный долгами, Хейердал и после завершения путешествия по-прежнему отказывался от этих денег, несмотря на то что предложения рекламодателей многократно выросли в цене. И хотя его тщеславие тешилось вспышками фотоаппаратов, он считал своим долгом добиться для «Кон-Тики» «статуса научной экспедиции»{15}. Хейердал хотел быть ученым, а не развлекать публику.

Лив пропустила как визит в Белый дом, так и прием в посольстве. Она прилетела в Вашингтон только 5 октября, через день после приема.

Первоначально ей не особенно хотелось ехать встречать Тура. Она наотрез отказалась прибыть на Таити, как он однажды предложил, да и США не особенно ее привлекали. Лив с самого начала скептически относилась к плаванию на плоту, потому что проект вновь разделил семью после долгой разлуки во время войны. Ей также очень не хотелось покидать детей. В этом случае им пришлось бы остаться с бабушкой — Алисон, которой шел семьдесят пятый год.

Лив, однако, знала, что Тур очень расстроится, если она останется дома; это впечатление подкрепляли и письма Герд Волд. Советник посольства в Вашингтоне Кнут Люкке тоже просил приехать. Лив набралась мужества и поговорила с Алисон. Пожилая дама дала ей четкий ответ: пусть Лив едет и ни о чем не беспокоится. Бабушка уж как-нибудь справится с мальчиками, ведь они такие милые.

В тот момент еще точно не было известно, когда Тур прибудет в Вашингтон, и Люкке надеялся, что фру Лив Хейердал тем временем погостит у него. Он предложил ей маленькую квартирку, которая все равно пустовала. Чтобы Лив не думала о финансах, она могла рассчитывать на 500 долларов на покрытие расходов во время своего пребывания. В остальном он надеялся, что друзья в Осло помогут ей собрать средства на саму поездку{16}. Однако прошло некоторое время, прежде чем Лив смогла поехать. В то время всеобщих ограничений, в том числе на валюту и поездки за границу, пришлось многое улаживать. Да и кроме того, у нее просто-напросто не было денег на самолет.

Отец Тура взялся платить ежемесячное пособие в 500 крон женам членов экипажа «Кон-Тики». Однако этих денег хватало только на то, чтобы покрыть повседневные нужды Лив и мальчиков, так что копилка оставалась пустой. Но теперь бывший директор пивного завода Вестфольда так гордился тем, что совершил его сын, что с радостью оплатил невестке билет на самолет в США.

Когда самолет приземлился в Вашингтоне, Лив не могла предположить, что ее ждет у подножия трапа. Дома в Норвегии газеты не проявили особого интереса к «Кон-Тики» после завершения путешествия. Они кратко отметили, что плот выбросило на коралловый риф. Тур Хейердал переплыл океан, и «прежде чем выбраться на сушу, они, потерпев крушение, пережили драматические минуты», — сухо сообщала «Афтенпостен» в двухстолбцовой заметке вверху первой полосы вечернего выпуска{17}. «Дагбладет» ограничилась одним столбцом в нижней части первой полосы{18}.

Почему так скромно? Ведь норвежец совершил морское путешествие, равное по степени риска экспедиции на Северный полюс Фритьофа Нансена и Руаля Амундсена, и теперь ему приходится довольствоваться заметками? Хейердал, положим, не боролся со льдами и холодом, как они и как ожидается от первооткрывателя-норвежца, желающего показать свое мужество. Он лишь лениво дрейфовал с пассатом, и где тут драматизм? А что касается научного обоснования этого путешествия, кто хоть что-нибудь слышал о полинезийцах? И кому вообще есть дело до того, откуда они появились?

Каково же было потрясение Лив, когда она, стоя наверху трапа, увидела толпу журналистов. Тур устремился навстречу, чтобы ее обнять. Она тоже хотела этого, они довольно давно не виделись. Но что-то сдерживало ее, она будто не узнавала Тура. Как только он попытался ее обнять, она отвернулась на глазах у всех.

В тот же самый момент Лив тихо проговорила, так чтобы только он мог ее услышать: «Так вот для чего ты хотел, чтобы я приехала сюда, — для рекламы!»{19} Она думала, что всех этих журналистов Тур собрал сам, чтобы привлечь к себе внимание{20}. Она чувствовала себя обманутой.

Лив никогда не беспокоилась за Тура, пока он был в море. Когда пришло известие о том, что плот приблизился к суше, то есть настал самый опасный момент путешествия, она отправила телеграмму с пожеланием успеха. Лив не могла себе представить, что с «Кон-Тики» может что-то случиться. Спокойствие, которое Тур внушал своим товарищам, передавалось и ей. Она пережила с ним минуты опасности на Фату-Хиве и в Канаде и верила в него.

Однако время его отсутствия никак нельзя было назвать легким. В домике на лесистом склоне было одиноко и лучше не стало, когда ей пришлось отправить мальчиков в пансион. Он находился в Сёр-Бё в районе Вестре-Гёусдал и считался хорошей школой, поскольку большинство учеников составляли дети дипломатов или других лиц, работавших за рубежом и не имевших возможности взять детей с собой.

Лив записала Тура-младшего и Бамсе в эту школу, несмотря на то что сама оставалась дома, и не потому, что у нее отсутствовали материнские чувства. Просто не было другого выбора, считала Лив, поскольку она должна была помогать мужу, пока он находился в экспедиции{21}. В то время приготовления в США шли полным ходом, и Туру требовался еще кто-то, кто взял бы на себя решение многочисленных задач в Норвегии.

В качестве помощницы мужа Лив приходилось часто ездить в Осло, в первую очередь для работы над экономической поддержкой экспедиции. Только когда плот отправился в море, у нее появилось больше времени. Наконец она смогла навестить мальчиков. Лив поехала через Баукер в Эстре-Гёусдал, где у ее семьи было имение. В лесу еще лежал весенний снег, и на лыжах она направилась по целине через Треттехёгду в Сёр-Бё. Как же было радостно увидеться вновь! То, как неожиданно мама пришла их навестить, да еще на лыжах, стало для мальчиков одним из немногих светлых воспоминаний того времени{22}.

Но если у Лив были только хорошие новости о папе на плоту, то мальчики рассказали более неприятную историю. Время было послевоенное, и в школе, находившейся на крестьянском хуторе, заботились почти с религиозным усердием о том, чтобы не выбрасывать пищу и не играть ею. Когда забивали скот, ученики должны были стоять и смотреть, как кровь собирали в ведро. Затем их кормили кровяным супом или кровяным пудингом, и, даже если они не хотели есть, приходилось это делать.

Typ-младший писал матери, что «нас с Бамсе здесь так плохо кормят», что «мы хотим домой как можно скорей». Но уехать не получилось, и однажды терпение братьев иссякло. Взявшись за руки, они сбежали из школы вниз по пыльной дороге.

Беглецам не удалось уйти далеко. Их подобрал автомобиль и привез обратно в школу. Там их ожидала взбучка, но дело, тем не менее, закончилось в определенном смысле победой мальчиков. Руководство решило, что с этого времени братья Хейердал могут не есть блюда, приготовленные из свиной или бычьей крови.

Однако дело было не только в еде. Мальчики интересовались, почему о папе они только слышат, но никогда не видят его и почему они должны жить вдали от мамы. Именно по этой причине Лив с тяжелым сердцем улетала в Вашингтон{23}.

Она, должно быть, уверила себя в том, что с мальчиками все будет хорошо — частью у Алисон, частью в пансионе. Потому, приехав в США, обратно она уже не спешила. Тур увяз в финансовых проблемах и нуждался в помощи, чтобы встать на ноги. Лив почувствовала, что она обязана помочь, и вновь стала его ассистентом.

Экспедиция на «Кон-Тики» обернулась для Тура Хейердала долгом в астрономическую сумму 22 500 долларов{24}, или 1,7 миллиона крон в пересчете на курс 2007 года. Главным кредитором был судовладелец Ларс Кристенсен, осуществлявший регулярные рейсы по Тихому океану. Пока Тур находился на Таити, он послал телеграмму Герд Волд с просьбой позвонить в контору пароходства в Зандерфьорде. Не мог ли Кристенсен изменить курс грузового парохода «Typ I», чтобы забрать плот с командой? Пароходство быстро откликнулось, и Волд поняла, что это не повлечет за собой дополнительных расходов{25}. Однако после доставки плота, к большому изумлению Тура, он получил счет на 8 тысяч долларов. Другими крупными кредиторами были судовладелец Томас Ульсен (3 тысячи долларов), частные лица из норвежских дипломатических кругов в Вашингтоне (4 тысячи долларов), «О. Мустад и сын А/С» из Йовика (2 тысячи долларов) и Тур Хейердал-старший из Ларвика (4 тысячи долларов).

«Самое худшее в экспедиции — это то, что нужно организовывать до старта, и то, что нужно доделывать после ее завершения, особенно когда необходимо уладить дела с большим количеством кредиторов», — писал Хейердал профессору этнографии Гутторму Гьессингу{26}. Тот был экспертом по норвежскому каменному веку, но также интересовался делами в Тихоокеанском регионе. Во время подготовки экспедиции на «Кон-Тики» он встречался с Хейердалом и в Вашингтоне, и в Нью-Йорке. Гьессинга привлекла теория, положившая начало экспедиции, и он стал первым норвежским ученым, поддержавшим Хейердала в его работе.

Под большим давлением Тур Хейердал подписал 20 февраля 1947 года контракт с американским Национальным лекторским бюро о серии поездок с лекциями после завершения экспедиции. В то время, когда обсуждались условия, положение Хейердала оставляло желать лучшего. Пока он готовил экспедицию, обещанные источники финансирования исчезали один за другим. К тому же времени до старта оставалось мало. Кроме того, американская публика не знала Хейердала, и он не мог рассчитывать на то, что кто-то заинтересуется его лекциями. Он согласился на процент, едва доходивший до половины чистого дохода, причем его доля значительно уменьшалась за счет того, что он сам должен был оплачивать транспортные расходы и гостиницы. Однако безусловным плюсом была поддержка Национального лекторского бюро, гарантировавшая быстрые доходы, как только он вернется в США.

При нынешнем статусе «звезды», который принесло ему путешествие, контракт, несомненно, мог бы выглядеть совсем иначе, если бы тогда он имел достаточно терпения подождать. Но теперь было поздно, и Бюро не собиралось идти ему навстречу. Единственное, что мог сделать Тур для популярности своих лекций, — это постараться привлечь как можно больше посетителей. И тут у него было тайное оружие — кинокадры.

Под пальмами. Экипаж «Кон-Тики» в лучших полинезийских нарядах после завершения дрейфа через Тихий океан

В 1947 году американское телевидение только-только начиналось. Лишь у немногих был телевизор, а живые картины имели магическую притягательность. Несмотря на то что много рулонов пленки оказалось испорчено, Туру удалось в общей сложности отснять пять тысяч футов[1] {27} уникальных кадров из поездки, которую многие считали невероятной, и из тех районов мира, где мало кто бывал. Он долго думал о полномасштабном фильме для показа в кинотеатре. Теперь нужно было быстро сделать краткую версию, пригодную для показа во время лекций.

Однако Тур не имел представления о том, как редактировать материал и как сделать из него короткую, но пригодную для показа версию. Поэтому он не понимал, какая огромная работа его ждет, пока «не увидел этого»{28}. Вместе с Лив и Германом Ватцингером он работал день и ночь, чтобы сложить кусочки вместе. В конце концов ему пришлось нанять двух профессиональных редакторов. И хотя это стоило «много сотен долларов», ему удалось завершить лишь «отрывочную и грубую черновую версию»{29} к генеральной репетиции — докладу в Клубе путешественников, одном из самых престижных клубов Нью-Йорка.

За путешествия на Маркизские острова и реку Белла-Кула в Британской Колумбии, а также за исследования полинезийской культуры и культуры индейцев Тур Хейердал в 1942 году был удостоен членства в этом клубе. Он получил разрешение повесить флаг Клуба на мачту «Кон-Тики», что само по себе было для него весьма ценным признанием. Через два месяца после возвращения из США пришло время, чтобы «сопроводить флаг, вернувшийся обратно» в клуб{30}.

25 ноября Тур Хейердал вышел на трибуну Клуба в сильном волнении. Он боялся, что не подготовился как следует, и опасался, что избалованное общество опустит большой палец вниз. Но, когда он закончил, восторгу не было предела{31}. Тур писал Бенгту Даниельссону: «Это был, кстати, очень удачный вечер с рекордным количеством присутствующих за всю историю клуба»{32}.

Успех не смог умилостивить Национальное лекторское бюро. Теперь Тур обнаружил в договоре еще одну ловушку. Когда он вернулся в Вашингтон, к своему несказанному удивлению, он получил сообщение, что официальная часть турне продлится больше половины года, с декабря 1947-го по май 1948 года. Изначально предполагалось, что турне завершится в течение осени и он вернется к Рождеству домой. Но, когда экспедиция из-за отсутствия транспорта застряла на Таити, его представитель не рискнул пообещать Бюро начать лекционный тур раньше чем в начале декабря{33}. Тур не мог представить себе в самых диких фантазиях такой марафон, и он пожаловался Бенгту Даниельссону: «Однозначно, что я не приеду домой в Норвегию (и к детям) до следующего лета. Это для меня серьезный удар, и я, конечно, не смогу приступить к книге до этого времени»{34}.

В письме к матери он обещал, что сделает все возможное, что в его силах, чтобы «лекции в США не начались прежде, чем пройдет достаточно много времени после Рождества; надеюсь сначала съездить домой вместе с Лив». Ему «ужасно не терпелось вновь увидеть Тура (младшего) и Бамсе»{35}. Давление подействовало. Глава Лекторского бюро дал ему отсрочку до середины января 1948 года. Он мог вместе с женой отправляться домой.

Для Лив долгое пребывание в США состояло большей частью из работы, но не только. Она могла порадовать себя визитами на старинные хутора под Нью-Йорком, где у нее еще оставались друзья со времен войны. Шумиха вокруг Тура повлекла за собой и выходы в свет, что ей нравилось, хотя супруг любил ее ограничивать. В любом случае Хейердал нашел слова, чтобы успокоить свою мать: «Не бойся, что Лив окунется с головой в светскую жизнь, — или ты меня плохо знаешь»{36}. Но если Лив не бросилась с головой в светскую жизнь, то на работу в качестве секретаря мужа она тратила все свои силы. Оба были очень уставшими, когда в начале декабря вышли из самолета в Форнебю.

Один журналист из газеты «Моргенбладет» писал: «Теперь путь лежал в Лиллехаммер, где два маленьких мальчика, конечно же, ждали с нетерпением, что расскажет им папа»{37}. Корреспондент из «Дагбладет» желал услышать что-нибудь о Тихом океане, и Хейердал ответил: «Тихий океан всегда очень интересовал меня, и не думаю, что я с ним закончил»{38}.

Хейердал не долго пробыл в Свиппоппе. Хотя тур с лекциями по США и отложили, это не препятствовало его желанию выступить с лекциями в Норвегии, и спустя всего неделю он уже отправился в Осло. Там Торговая палата могла похвастаться тем, как необычно произошла предрождественская встреча 11 декабря. Тур Хейердал выступал с лекцией в Главном зале университета, на которой присутствовали король Хокон VII и кронпринц Улаф.

На следующий день в «Афтенпостен» появилась передовица в две колонки с фотографией короля, пожимающего руку Хейердалу. Газета сообщала, что путешественник выступил с «интересным и захватывающим, но в то же время простым и не лишенным юмора» докладом.

Автор отчета ухватил самую суть — именно так Тур стремился выглядеть на своих лекциях. Он хотел предстать перед аудиторией как исследователь, а не как искатель приключений. Ему важно было объяснить научные мотивы путешествия, изложив «квинтэссенцию теории»{39}. В Главном зале Хейердал особенное внимание уделил тому, как ему пришла в голову «идея отправиться с морскими течениями через океан из Перу к полинезийским островам», как сформулировала это «Афтенпостен». Но он не упустил возможности развлечь своих слушателей. Поэтому Тур охотно рассказывал о штормах и кровавой охоте на акул, о том, как Ватцингер упал за борт, а также, как их выбросило на риф.

Норвежское концертное бюро организовало на следующий день новую лекцию в Главном зале университета. Затем Хейердал собрал большую аудиторию в кинотеатре «Мункен» в Ларвике. Город встретил своего земляка большим праздником. Но, когда он вернулся для новых выступлений в Осло, то уже не смог собрать полный зал, и Концертное бюро решило отменить «целый ряд» назначенных выступлений{40}.

Тур был разочарован и обижен. Прием, оказанный ему в Норвегии, был совсем не таким, как в США. Кроме того, он надеялся, что лекции в Норвегии принесут доход. Однако пресса встретила Хейердала прохладно, и публика тоже потеряла к нему интерес. Если в США его встречали с почестями, то по возвращении домой его в буквальном смысле поставили на место. Ему не следовало думать, будто он что-то из себя представляет, только потому, что переплыл на плоту Тихий океан. Он побывал в путешествии, ну и что? И какое это имеет отношение к науке? Скаут, вот кто он!{41}

Помощники-энтузиасты. Местное население атолла Раройа пришло на помощь, чтобы снять плот с рифа после крушения

Тем не менее горькую пилюлю все-таки подсластили, хотя, как оказалось, лечебного эффекта это не возымело. Кнут Хаугланд считал, что Тур заслужил аудиенции во дворце. Пользуясь своим положением в армии, он мог бы повлиять на королевского адъютанта и добиться ее. Как и президент Трумэн, король Хокон проявил к путешествию интерес и позволил себе восхититься докладом в Главном зале. Хейердалу позвонили из дворца и сообщили, что аудиенция назначена. Он должен быть у короля 22 декабря в 12.00. Однако аудиенцию дали только ему, а не всем членам экспедиции. Это разозлило Тура, и, наверное, он думал о посещении Белого дома, когда позднее писал о встрече своим товарищам по экспедиции: «Чтобы проявить уважение, я считаю, что Его Величеству следовало бы самому пригласить к себе всю команду „Кон-Тики“, чтобы сказать нам несколько теплых слов за то внимание, что мы привлекли к Норвегии на суше, на море и на коктейлях. Но он этого не сделал»{42}.

Король был «чрезвычайно любезен и дружелюбен». Он задал ряд вопросов, причем больше всего его интересовали драматические эпизоды. Он хотел услышать о том, как Герман Ватцингер выпал за борт и как Кнут Хаугланд чуть не остался в море у кораллового острова Ангатау. Его также «интересовало, на каком языке мы общались с танцовщицами хулы[2]», он смеялся и хлопал себя и своего гостя по коленям каждый раз, когда Хейердал рассказывал что-нибудь этакое, «специально от „Кон-Тики“». Королю так понравился рассказ, что он нарушил протокол и позволил аудиенции продлиться «в пять раз дольше», чем было назначено.

С заметным разочарованием Тур Хейердал писал, что, судя по всему, король «не понял до конца самой сути и той битвы, что мы выдержали за флаг». Он очень удивился, что короля, похоже, больше интересовало то, как выглядят таитянки, чем содержание экспедиции. Хейердал не исключал, что он ошибался, но король не задал ни одного вопроса о цели путешествия. На него не произвел никакого впечатления и рассказ Хейердала о том, какую огромную поддержку они получили от властей Перу. Его Величество считал, что помощь перуанских властей была вполне естественной, поскольку ведь их стране делали хорошую рекламу. В конце аудиенции король попросил Хейердала передать от него привет «всем парням, каждому персонально»{43}.

За дверями зала, где проходила аудиенция, к Хейердалу подошел человек, оказавшийся адъютантом кронпринца Улафа. Его провели к кронпринцу, который исключительно тепло его принял: «Я услышал, что вы у нас, и мне тоже захотелось с вами повидаться»{44}.

Кронпринц проявил огромный интерес к научной стороне экспедиции. Улаф имел представление об археологических и этнологических аргументах, составивших основу теории Хейердала, и считал, что она «верна, даже исходя только из опыта плавания на „Кон-Тики“».

Неожиданная аудиенция продлилась полчаса. Затем адъютант осторожно постучал в дверь и напомнил, что кронпринца ожидает министр иностранных дел Хальвард Ланге, который пришел к назначенному времени. Он должен успеть на поезд, и поэтому не может ждать слишком долго. Кропринц быстро попрощался с Туром Хейердалом, но не преминул еще раз подчеркнуть, что он «сильно тронут» тем, что совершили люди на «Кон-Тики»{45}.

Семья Хейердал праздновала Рождество в домике Свиппопп. То, что Тур был дома и мог принять участие в праздновании, само по себе стало событием. Но даже и в этот период умиротворения его наполнял не покой, а смятение. Он думал о долге, о книге, которую должен написать, но так по-хорошему и не начал, и о многочисленных полученных письмах, ответить на которые считал своим долгом{46}.

К счастью, судовладелец Ларс Кристенсен оказался сговорчивым. По причине «избыточных материальных проблем» до поездки домой Тур, преодолев смущение, обратился в пароходство в Зандерфьорде с просьбой пойти ему навстречу{47}. Ответ пришел в форме приглашения на обед к Кристенсену, который обычно проводил темный период года в Нью-Йорке. Судовладелец хотел услышать собственный рассказ Тура о плавании на «Кон-Тики». Завершив трапезу, Кристенсен вытер рот салфеткой: «Я слышал о переписке между вами и моей компанией по поводу счета. Забудьте о нем!»{48}

Туру повезло и еще раз. Вскоре после прибытия в Вашингтон с ним связались из всемирно известного иллюстрированного журнала «Лайф». Руководство редакции, которая находилась в Нью-Йорке, очень хотело посмотреть фотографии, сделанные во время путешествия. У Тура не было времени на поездку, и он послал Кнута Хаугланда. Последнего привели к главному редактору.

— Итак, вы один из тех, кто приезжает сюда и говорит, что у них есть лучшие в мире фотографии…

— Нет, — перебил Хаугланд, — они скорее не очень хороши.

— Что?

— На плоту трудно сделать хорошие снимки. Мы проявили некоторые во время путешествия, но воздух был слишком влажный.

Пока лаборанты занимались материалом, главный редактор пригласил Хаугланда на обед. Когда они вернулись, лаборатория уже произвела черновую сортировку. Главный редактор взял одну из фотографий, которую забраковали, и спросил: почему.

— Ну, — ответил лаборант, — она не совсем четкая.

— Не совсем четкая? Но разве ты не видишь, что в ней есть жизнь, старик!

Хаугланд остался еще на неделю, чтобы составить текст для подписей к снимкам, и тут появился Хейердал — чтобы уточнить детали и договориться о гонораре.

Тур не представлял, сколько запрашивать, и полагал, что и 2 тысячи долларов будет очень смело. Все же речь шла и о праве первой публикации фотографий с «Кон-Тики».

Главный широко улыбнулся:

— Ну, мой друг, этого должно быть достаточно.

Он положил на стол заранее подписанный чек на 5 тысяч долларов{49}.

Следует добавить, что Тур попробовал заинтересовать конкурента, «Нэшнл джиогрэфик мэгэзин», но главный редактор отказал, сославшись на то, «что „Лайф“ уже получил что-то первым»{50}.

В общей сложности списание долга Ларсом Кристенсеном и гонорары из журнала «Лайф» значительно облегчили материальное положение Тура Хейердала. И хотя последнему пришлось отказаться от принципа не привлекать рекламные деньги, они помогли компании «О. Мустад и сын А/С» вычеркнуть свой кредит «за хорошие отзывы о своих крючках и несколько фотографий пойманной на плоту рыбы»{51}. Но если долг уменьшался по одним пунктам, то по другим он продолжал расти, и, когда Тур в Рождество подсчитал баланс, он все еще оставался должен 14 тысяч долларов, или 70 тысяч крон; в пересчете на кроны 2007 года — почти миллион{52}. Брутто-доход в 10 тысяч крон незначительно скрасил общий итог. После того как Концертное бюро получило свое, остаток он использовал на уплату долга отцу и на то, чтобы «Лив и детям было на что жить, пока я путешествую по долгу службы»{53}.

Харальд Григ, директор издательства «Гильдендаль», сказал, что должен получить рукопись книги в течение лета 1948 года, чтобы подготовить ее к изданию до Рождества. Но предстоящее турне с лекциями по США позволяло Хейердалу сесть за работу «самое позднее в мае». Кроме того, было еще одно осложняющее обстоятельство: приходилось «переводить книгу и писать ее сначала по-норвежски»{54}. Тур сделал небольшой набросок в судовом журнале «Кон-Тики». Но там он писал по-английски, частью из-за желания угодить международной аудитории, частью потому, что думал: так его содержание будет легче понять тому, кто найдет этот журнал, если они вдруг утонут.

Сгибаясь под тяжестью проблем, Хейердал писал Кнуту Хаугланду: «Все выглядит довольно мрачно».

И продолжал: «Отдохнуть в это Рождество (совсем) не удалось, я едва нашел время для двух коротких лыжных прогулок с ребятами, а так меня еще ждет корреспонденция. Честно говоря, хотел бы я вновь отправиться куда-нибудь в экспедицию и покончить с этим».

В какую экспедицию — он не знал. Только прочь. Как Пер Гюнт.

4 января 1948 года Тур попрощался с Лив и мальчиками. А 6 января он снова был в Нью-Йорке. Следующие четыре месяца он колесил по североамериканскому континенту. Сидел, стоял и спал в автобусах, поездах и самолетах. Беспорядочно перемещался из одного города в другой. Национальное лекторское бюро со временем составило маршрут, совершенно не думая о внутренней связи между пунктами остановки. Для агента на первом месте стояли деньги, и он посылал Хейердала туда, где, как казалось, будет больше всего посетителей. По контракту Туру причиталось 200 долларов за лекцию независимо от количества заплативших посетителей, и, поскольку он сам должен был платить за транспорт и за гостиницу, агента не беспокоила цена билетов и номеров в отелях. Бывало, что Тур оставался после лекции практически ни с чем, оплатив все расходы.

Популярен в США. Журналисты толпились вокруг Тура Хейердала после экспедиции на «Кон-Тики». Но масштабное турне с лекциями отняло у него почти все силы

В середине февраля он, кровь из носу, должен был приехать из Теннесси в Нью-Йорк, чтобы выступить с докладом в городской ратуше. Дата и время совпадали, но доклад был назначен на следующий, 1949 год, а не на 1948-й! Когда Хейердал попросил агента возместить затраты на бесполезную поездку, то получил отказ. Своим товарищам по путешествию он разочарованно писал: «Мне пришлось испытать столько гадости за последние недели, что любому норвежцу потребовалось бы четырнадцать лет, чтобы это переварить»{55}.

От обиды Тур «ударился в загул», что было на него не похоже. В то же время он с нетерпением ждал ближайшей лекции в Сиэтле, предвкушая встречу с Бенгтом Даниельссоном и «еще одну попойку»{56}.

К концу марта, после бесконечной жизни на чемоданах, его терпение иссякло. «Мне… до чертиков надоели эти лекции!»{57}

Пока Тур сам распоряжался своей жизнью, он не скучал. Но, как только ему приходилось подчиняться, как во время войны, когда офицеры Норвежской бригады в Шотландии приказывали ему мыть лестницы в старом замке, или как сейчас, когда он попал в лапы Национального лекторского бюро, он не мог справиться со своим злейшим врагом — скукой. В каждом письме на родину он жаловался на то, что занимается совершенно бесполезным делом, и что с материальной точки зрения оно оказалось таким невыгодным, что на покрытие долгов, как он рассчитывал, денег не хватит. Среди кредиторов он отдал предпочтение Томасу Ульсену — «ради Лив», как он писал Герд Волд. Тура мучила совесть, поскольку он в конце концов заставил жену совершить этот унизительный визит в контору пароходства в Осло, чтобы просить денег. С большим трудом он смог вернуть Ульсену половину долга. Но отказаться не мог. «Я надеюсь, что книга сможет покрыть остальное, так что перспективы у нас в любом случае не такие мрачные, скорее наоборот, даже далеко не мрачные»{58}.

Скука рождает беспокойство. Именно беспокойство мучило Хейердала, когда он сидел один в номере гостиницы в Чикаго. «Я лишь начинаю терять терпение оттого, что на мне все время висят эти чертовы благодарственные долги»{59}.

Известность принесла радость, но за нее тоже надо было платить.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.