Глава 15 После такого сообщения сложно вернуться
Глава 15
После такого сообщения сложно вернуться
Приехав в Дакоту, Йоко связалась с Геффеном и попросила его сообщить печальную новость тете Мими, Джулиану и всем «битлам».
Геффен не смог найти Ринго, но вышел на его секретаршу, Джоан Вудгейт. Та позвонила Ринго на Багамы. Они с Барбарой Бах весь день пили, и он не сразу понял, чего от него хотят. Что говорит Джоан? Леннона убили? Сердце Ринго ухнуло вниз. Надо срочно лететь в Нью-Йорк, к Йоко.
Но прежде чем заказывать самолет, он позвонил бывшей жене, Морин. Та активно участвовала в жизни «Битлз» еще в Ливерпуле, на заре их карьеры. Ринго знал, как тяжело она воспримет утрату. Судьба распорядилась так, чтобы Синтия Леннон в тот день ночевала у Морин. Причитания подруги разбудили ее. Морин протянула Синтии трубку. Словно на мгновение вернулся 1963 год — когда Морин, Синтия и Ринго были вместе. Все они любили Джона.
Только теперь они плакали.
В последние месяцы семнадцатилетний Джулиан упражнялся в игре на гитаре и барабанах, предвкушая, как встретится с отцом после Рождества. Джон задумал собрать всю семью — и Шона, и тетю Мими.
— Он видел в отце наставника, — сказала Синтия о сыне в публичном заявлении. — Мы не знаем, что теперь будет.
Синтия видела в Джулиане много черт молодого Джона, в том числе привычку одеваться как попало. Как бы не ранил ее развод, «теперь все пришло в норму, — сказала она писательнице Кейт Шелли. — Мы говорили по телефону. Мы стали гораздо лучше понимать друг друга».
Синтия по «Double Fantasy» видела, как сильно изменился ее бывший муж.
— Пропала вся его агрессия, — сказала она. — На мой взгляд, это очень здорово.
И отношения с Джулианом тоже наладились — отец разговаривал с сыном раза три в неделю. Связь между ними могла бы стать и крепче, но Синтия ожидала, что это случится со временем — когда повзрослевший Джулиан сам начнет карьеру музыканта.
Приехав к себе домой в Уэллс, она сообщила сыну об убийстве. Тот попросил отвезти его в Нью-Йорк, чтобы он мог вместе с Шоном и Йоко оплакать отца. Синтия позвонила в Дакоту и обсудила этот вопрос с былой соперницей. Йоко заказала для Джулиана билет на ближайший рейс.
Ha CBS популярный телеведущий Уолтер Крон-кайт прервал передачу, чтобы сообщить американцам шокирующую новость.
На NBC во время комедийного шоу «Сегодня вечером с Джонни Карсоном» на экране появилась заставка с логотипом канала, и безымянный голос объявил об убийстве.
На ABC шел «Футбол в понедельник вечером». «Дельфины Майами» играли против «Патриотов Новой Англии». Удивительно, но в свое время, в 1973 году, на эту передачу пригласили и Леннона. В коротком интервью Говарду Коуселлу он сказал, что правил игры не понимает, но на фоне американского футбола «рок-концерты кажутся мирными чаепитиями». И, глядя на стадион, пошутил, что ожидай он от воссоединения «Битлз» «такого ажиотажа», как следует обдумал бы эту идею. В тот раз на передаче появился сам губернатор Калифорнии Рональд Рейган, и даже за сценой объяснил Джону правила игры.
Но сегодня не звучала веселая болтовня звезд. Коллега Коуселла, Фрэнк Гиффорд, ровным голосом заявил на всю страну:
— Что там творится на поле, неважно. Говард, скажи зрителям, что нам стало известно.
— Да, конечно, обязательно, — согласился мрачный Коунселл.
— Помните, кто бы ни выигрывал, это всего лишь футбольный матч. По сообщению «ABC News» в Нью-Йорке произошла чудовищная трагедия. Джон Леннон, пожалуй, самый известный из всех «битлов», прямо перед домом в Уэст-Сайде был убит… выстрелом в спину. — В его голосе звучал надрыв, не меньший, чем в тот раз, когда во время чемпионата страны по бейсболу в 1977 году камеры показали пожар, бушующий рядом со стадионом «Янки». «Вот так, леди и джентльмены, — трагично сказал он тогда, — Бронкс горит».
Тогда, выросшего в Бруклине, комментатора повергло в ужас, что часть его любимого города обращена в пепел. 8 декабря 1980 года он был ошеломлен тем, что на Манхеттене пало от руки убийцы музыкальное божество.
— После такого сообщения сложно было вернуться к игре, — вспоминает Коуселл.
Да, нелегка работа спортивного комментатора в Нью-Йорке.
Грэхем Нэш лежал в постели и смотрел футбол. Он неплохо знал Леннона. Впоследствии он скажет, что еще тяжелее потери друга для него была мысль о тех великих произведениях, которых Джон уже не напишет.
Девятнадцатилетний бармен Адам Шэнкер, сидя с приятелями у себя дома в Нью-Рошелле, услышал объявление в «Футболе в понедельник вечером».
— С подобной смертью я еще не сталкивался, — вспоминает Адам. — Мы все впали в прострацию. Замечательный человек, певший о любви и мире, только-только вернулся к творчеству, и вдруг погибает. Это было так нелепо!
Адам встал и потянулся к плащу. Он решил вернуться на Манхеттен.
Ведь наверняка к Дакоте придет пара-тройка родственных душ.
В Дакоте никто не верил, что все так обернулось. Десять лет назад, когда в Нью-Йорке бушевали расистские беспорядки и всеобщая разруха, грабитель насмерть зарезал привратника. Но годы спокойной жизни вселили в многочисленных обитателей дома чувство безопасности, оказавшееся ложным. Дирижер Леонард Бернштейн был в шоке из-за убийства соседа, которого звал «Святым Джоном».
В Сарасоте, Флорида, сестра Джорджа Харрисона Луиза едва легла в кровать, как ее вырвал из сна звонок друга.
— Включи телевизор, — предложили ей без всяких объяснений.
Луиза сразу испугалась, что Джордж попал в беду. А вместо этого услышала невероятный рассказ о том, что убит Джон Леннон.
Джордж не любил, когда нарушают его уединение, потому телефон поставил далеко под лестницей. Луиза принялась названивать Джорджу. Но никто не снимал трубку. Харрисон жил в готическом особняке в тридцати пяти милях от Лондона, в Хен-ли-на-Темзе, где раньше был женский монастырь. Два их брата, Гарри и Питер, ухаживали там за прилегающей территорией. Может быть, они ответят на звонок?
Гарри знал характер брата не хуже других. Джордж спал в своем дворце на пятнадцать спален, и вряд ли он порадуется, если разбудить его такими плохими новостями. Б последние годы он среди роскоши вел жизнь аскета, долгими часами обрабатывал сады на участке в тридцать семь акров, украшенном горгульями, башенками и потайными ходами к подземным озерам. Постепенно он разбил настоящий парк, посадил там более четырехсот кленов.
Известие о смерти Леннона никуда не уйдет, решил Гарри. Он пообещал, что расскажет ему все с утра после завтрака. Задача не из легких — единственный из всех «битлов» Харрисон так до конца и не помирился с Джоном.
В Уолдорф-Астории репортеры со всего мира ловили каждое слово свежеизбранного президента Рейгана, пытаясь понять человека, который пообещал одновременно и устроить всем «веселую жизнь», и что в Белый дом, где после иранского кризиса с заложниками царил дух уныния, снова вернется светлая и радостная атмосфера. Когда встреча закончилась, на журналистов обрушили новость о Джоне Ленноне. Некоторые остались, чтобы доделать статьи и надиктовать их по телефону. Остальные сразу получили новое задание и поехали на пресс-конференцию начальника сыска Двадцатого административного округа Джеймса Салливана.
Салливан сообщил имя убийцы Леннона, и тот факт, что злоумышленник несколько дней следил за рок-звездой:
— Он был у Дакоты в субботу, спрашивал про мистера Леннона. Он был там и в воскресенье, тоже спрашивал про мистера Леннона. Пришел он и сего дня. Это старое правило — ты становишься таким же известным, как и твоя жертва. Отныне имя Джона Леннона неразрывно связано с Чепменом. Подобное убийство связывает людей крепче, чем свадьба.
В Гонолулу репортеры бросились обивать порог Глории Чепмен. Она отказалась говорить с ними, заявив лишь, что муж «уехал из города».
Ей на помощь пришел сосед.
— Миссис Чепмен пока не может открыть вам дверь, — резко сказал он журналистам. — Все вопросы подождут до завтра. Ей сейчас очень тяжело. Ее здоровье в опасности.
Весь вечер Глория названивала в полицию Нью-Йорка, отчаянно пытаясь выяснить подробности.
Диск-жокей WNEW-FM Вин Скелса заметил, что на пульте горят все лампочки. Интересно, с чего бы. Был вечер понедельника, и он не проводил никаких конкурсов. Тайна прояснилась, когда в студию зашел потрясенный секретарь по имени Марти Мартинес.
— В Джона Леннона стреляли.
В эфир шла песня «Jungleland» Брюса Спрингстина, почти десятиминутное полотно о любви и насилии. Ди-джей убрал музыку и зачитал сообщение, выразив надежду, что Джон выживет. Вскоре Марти снова вернулся в студию. Стоило Скелсе увидеть слезы, как он понял, что рок-легенда мертва.
— Я не хотел выходить в эфир с такими вестями, — скажет он потом для MSNBC.com. — Понятно было, что трагедия куда глубже, нежели просто… смерть поп-звезды. Это был ключевой момент в истории культуры.
Как Уолтер Кронкайт, на которого свалилась печальная обязанность объявлять об убийстве Джона Ф. Кеннеди, Скелса обратился к аудитории, чувствую, как слезы льются по лицу.
А потом включил «Let It Be».
От Лонг-Айленда до центрального Джерси слушатели Скелсы выходили из домов и стекались к Дакоте.
«Кузену» Кену Дэшоу оставался последний пункт назначения. Он завезет на место электроодеяла, которыми греют оборудование, а потом в фургоне поедет к себе домой в Бруклин. Время было позднее, и тащиться до Шипсхед-Бэй на метро у него не лежала душа. В телекомпании сказали, что машину вполне можно вернуть наутро.
На подъезде к Бруклинскому мосту передача WNEW которую слушал Кен, оборвалась, и Вин Скелса сообщил о трагедии. Он резко свернул направо и затормозил перед Сити-Холлом. Ему надо было придти в себя.
Кен практически не помнит, как ехал до автострады Бруклин-Квинс и по кольцевой автомагистрали. Дома он налил себе выпить и до утра слушал WNEW.
— Постепенно на студию подтянулись все диджеи, — вспоминает он. — Это было как всенощное бдение в эфире. Я, конечно, дико устал, но какой поклонник «Битлз» смог бы уснуть в эту ночь?
Теперь он узнал, почему у Центрального парка перекрывали движение.
После празднования у Рокфеллеровского центра Пол Лароса завез домой младших брата и сестру, а сам вернулся в Квинс, где его ждала ночная смена в «Дейли Ньюс». Около одиннадцати часов ему позвонили и сказали немедленно ехать к Дакоте. Второй раз в этот день он отправился в Манхеттен, слушая в дороге WNEW. На шоссе не было ни души. Он пролетел мост Трайборо и магистраль ФДР, и по Сто десятой стрит свернул в Испанский Гарлем.
Добравшись до Центрального парка, он ехал по Парк-драйв в сторону Уэст-Сайда, когда в эфире зазвучала песня «Jungleland».
— Музыка идеально легла на охватившее всех настроение, — сказал Пол. — Помню, как стонал вместе с Брюсом. Было совсем не весело. Было ужасно. Кошмарно. У меня словно вырезали часть души. Неслыханное дело — убийство музыканта. Я не мог понять, как же так вышло. У кого рука поднялась стрелять в Джона Леннона?
Он припарковался неподалеку от Дакоты и пошел к зданию.
— Там практически не было ни патрульных машин, ни конной полиции, — сказал Пол. — Стоял привратник, с ним несколько полисменов. Народу собралось, ну, несколько дюжин. Кто-то приволок гитару, и пел «Give Peace a Chance».
Лароса опросил собравшихся. А затем прошелся по району, угрюмо глядя на фотографии Джона с автографами в витринах химчисток и забегаловок.
В сотне миль от Дакоты, в Филадельфии, Брюс Спрингстин пел «Tenth Avenue Freeze-Out», скакал по сцене, извивался, падал на колени. Он с октября колесил по городам, со своим нереальным трудолюбием рекламируя альбом «The River».
Ни Брюс, ни другие члены «И Стрит Бэнд» не подозревали, какую роль получила их песня «Jungleland» в легенде Джона Леннона. Но стоило им по окончании концерта уйти за кулисы, как техник сообщил, что убили Джона Леннона.
Ударник Макс Вейнберг поначалу решил, что это наверняка несчастный случай. Узнав, как было дело, он ощутил, «будто из зала откачали весь воздух».
В Калифорнии Стиви Уандер узнал об убийстве перед тем, как выйти на сцену на бис. Он решил спеть песню «Happy Birthday». Изначально она писалась в поддержку национального праздника в честь доктора Мартина Лютера Кинга Младшего. Но сегодня, сказал Стиви аудитории, он поет ее для своего друга, Джона: «Да, мы знаем, любовь победит / Так пускай она в сердце горит».
В Париже Мик Джаггер был слишком «ошеломлен», чтобы обсуждать смерть Джона. Он вспоминал свои визиты в Дакоту и жалел, что Джон так ни разу не вышел из квартиры. А было бы так замечательно провести с ним время.
— Я знал и любил Джона Леннона восемнадцать лет, — сказал Джаггер. — Но сейчас, в это жуткое время для его семьи, миллионов друзей и поклонников, я не хочу говорить мало, и не могу много.
Ронни Катц смотрела телевизор у себя в подвальной квартире во Флашинге, Квинс — буквально в нескольких шагах от стадиона Ши. Шестнадцать лет назад Ронни в толпе таких же девчонок визжала там на концерте «Битлз». Как и Чепмен, она выслеживала кумиров, стоя перед отелем, где они жили, выкрикивала имена музыкантов. Ронни и ее подруга детства Мэри Фаэрти смотрели «Вечер трудного дня» чуть ли не тридцать раз. Они даже умели цитировать первые фразы с подлинным (как им казалось) ливерпульским акцентом:
— Простите за вопрос. Но что это за маленький старичок?
— Что за маленький старичок?
— Вон тот маленький старичок.
— А, этот. Мой дедушка.
Вдруг ей позвонила мать Мэри.
— Мне так жаль, дорогая, — сказала она. — Я знаю, каково это — терять первую любовь.
Эван Гинзбург тоже жил во Флашинге, но тот вечер провел в Манхеттене, на матче рестлеров в Мэ-дисон-сквер-гарден.
— Мой папа умер всего несколько месяцев назад, и я был как в тумане, — сказал он. — В те времена еще не было ни пейджеров, ни мобильников, но, когда я выходил из зала, в воздухе витали странные вибрации, зловещая, неуютная атмосфера. Я понимал: что-то случилось.
Когда зрители вышли на улицу, до ушей Эвана донеслись обрывки разговоров — «Джон», «Леннон», «стреляли», «убийство». Спускаясь в метро, он уже точно знал, что произошло.
Приехав в гостиницу «Рамада» на Сорок восьмой стрит и Восьмой авеню, Рик Мартель осознал, что в тот момент, когда убили Леннона, они с Тони Гэриа и «Дикими самоанцами» были на ринге. В баре отеля царила странная тишина. В те времена «хорошие рестлеры» и «злые рестлеры» на публике сторонились друг друга. Враги на ринге, они никогда не выпивали вместе.
«Дикие самоанцы» сидели в баре в компании злых рестлеров, «Лунных псов» — Рене Гуле, Непредсказуемого Джонни Родза, Ларри Збышко и прочих. Афа кивком приветствовал Мартеля и подошел к нему — прямо на глазах фанатов.
— Слышал, что случилось с Джоном Ленноном?
Мартель посмотрел на экран телевизора. Рядом стоял Сика и ребята-фанаты. На одну ночь все правила были забыты.
Все, кого опрашивал Лароса, поведали одну и ту же историю: словно необоримая сила привела их к Дакоте.
— С каждым серьезным событием в моей жизни связана какая-то песня «Битлз», — сказала женщина по имени Донна Самуэльсон, прижимая к груди недавно вышедшую двойную пластинку любовных песен «Битлз». — Услышав эти песни, или вспомнив об этих событиях, я теперь всегда буду думать об этом дне.
— Шли разговоры, что они снова соберутся вместе, — сказал Джордж Мамлюк. — Теперь этому не бывать.
В этот репортаж Пол хотел вложить всю душу без остатка.
— Он должен был быть особенным, — сказал он. — Чтобы мои слова встали наравне с любовью к «Битлз» и тем, что они для меня значили.
Лихорадочно работая, Пол все время искал таксофон, рядом с которым не крутились бы другие журналисты. Он не хотел повторения того, что случилось в Метрополитен-опере, когда сообщили о заложенной бомбе. Пол говорил с редакцией, а в дверь телефонной будки долбилась какая-то женщина в мехах.
— Все так на меня злились, ведь я занял единственный таксофон в здании, — поведал он.
Позже к нему перед Дакотой присоединился редактор «Дейли Ньюс» Боб Герберт — в будущем колумнист «Нью-Йорк Тайме». Так совпало, что Боб жил в квартале от места, чуть дальше по Семьдесят второй стрит. В следующие часы они вдвоем бегали домой к Бобу, чтобы позвонить в редакцию.
Тем временем Пол Гореш обзванивал все газеты города и сообщал, что у него на пленке есть фотография Джона Леннона и убийцы. Но в отделах новостей царил такой переполох, что до фаната «Битлз» из Нью-Джерси никому не было дела.
В «Дейли Ньюс» к телефону подошел матерый писака.
— Че надо? — рявкнул он. — Говори давай. Чего звонишь?
Услышав лепетание Гореша, он бросил трубку.
Фотограф позвонил в «Нью-Йорк Пост». И там никто не стал с ним говорить.
Он снова позвонил в «Ньюс».
В этот раз ему попался более чуткий слушатель, репортер Боб Лейн. Потрясенный рассказом Гореша, он поверил каждому слову.
— Оставайся на месте, — потребовал Лейн. — Дай адрес. Я сейчас за тобой приеду.
Достав из кассы пригоршню банкнот, Лейн договорился с гаражом, чтобы его отвезли в Нью-Арлингтон, Нью-Джерси. Потом они с Горешем вернулись в редакцию «Дейли Ньюс» и заперлись в темной комнате.
— Вот он, — сказал Пол, глядя на лицо Чепмена, проявляющееся на фотобумаге.
Сделку заключили на месте. «Дейли Ньюс» часто платила за информацию. За снимок, достойный Третьей страницы[10], читатель получал пятьдесят долларов.
Здесь речь шла немножко о других суммах.
Сегодня в отделении Двадцатого административного округа домой никто не ушел.
Полицейские выудили из карманов Чепмена разрешение на оружие, выданное на Гавайях, и 200 долларов мелкими купюрами. В два часа ночи он сидел перед следователями и посвящал их в секреты своего мироощущения. Он поведал о попытке самоубийства, и о голосе, приказывающем убить.
— Он практически не умолкал, — объяснил Чепмен.
— А клиент-то — маньяк, — сказал один следователь другому.
Откровения Чепмена продолжались.
— У меня есть хорошая и плохая стороны. Плохая — она крошечная, но иногда побеждает хорошую, и тогда я творю страшные вещи.
Его спросили, зачем он решил убить Леннона.
— Что за вопрос? — рявкнул подозреваемый. — Есть слабые люди, и есть сильные люди.
Говорить далее он отказался.
Пока Чепмен давал показания, фанаты, собравшиеся перед Дакотой, смотрели на окна квартиры Леннонов, ожидая знака от Йоко. Не дождались. Усталость и истерика сделали свое дело — она легла спать.
К этому времени собралось уже человек пятьсот минимум, и полиция возводила ограждения. Ворота Дакоты, как и близлежащее дерево, украшали рукописные стихи, цветы, рисунки и флаги. Набежали торговцы с венками из роз, гвоздик и ландышей.
Орали магнитофоны. Ревели гудки. Фанаты пели песни «Битлз» — во весь голос, до хрипоты, как гимн любимой команды на футбольном матче.
Йоко понимала, что люди собрались с самыми благими намерениями, но шум не давал ей уснуть.
В эту худшую ночь в жизни ей нужно было всего лишь чуть-чуть покоя.
Йоко вызвала помощника:
— Передайте, пожалуйста, людям под окнами, что они мешают мне спать.
Тот спустился на лифте вниз и поговорил с теми, кто там стоял. Они извинились и пообещали вести себя тише.
В эту ночь все любили Йоко. Никто не хотел усугублять ее страдания. Более того, на одинокой свече, горящей у подножья здания, было написано: «Для Йоко Оно».
Но фанаты все прибывали, и объяснить им суть проблемы не представлялось возможным. С каждым часом пение становилось все громче.
Рейс Дэйва Шолина прибыл в Сан-Франциско поздно ночью, но сегодняшнее трехчасовое интервью с Джоном и Йоко в Дакоте по-прежнему наполняло его душу восторгом. В машине он настроился на волну KFRC, где работал диск-жокеем. В эфире звучала песня «Битлз». Обычно на KFRC крутили более современную музыку. Мелодия заставила Шолина улыбнуться, напомнив о прошедшем дне.
Когда песня кончилась, ди-джей напомнил слушателям об ужасных вестях из Нью-Йорка.
Дэйв чуть не выпустил руль из рук. Он практически был уверен, что ему снится кошмар.
Дома всю ночь разрывался телефон. Каждый репортер хотел поговорить с журналистом, взявшим интервью у Джона Леннона перед самой смертью.
— Мне такой славы и даром было не надо, — скажет он впоследствии.
В 6:20 Чепмена вывезли из полицейского участка и доставили в уголовный суд Манхеттена.
— Мы боялись, что его убьют, — вспоминает Каллен, — поэтому прибегли к небольшой хитрости. Через задний ход вывели другого человека с курткой на голове, а Чепмен вышел через парадную дверь.
Полицейским совсем не улыбалось сунуть Чепмена к другим арестантам. Подозреваемого заперли в камере шесть на восемь футов, где он сперва бродил кругами, а потом забился в угол и смотрел перед собой, ничего не замечая. Устав и от этого, он плюхнулся вниз лицом на койку и запел «Yellow Submarine».
Но когда соседи-заключенные стали издеваться над ним, распевая песни «Битлз», это его взбесило. С перекошенным лицом он зажал уши ладонями в тщетной попытке заглушить гвалт.
На другом конце города убитого им человека везли из больницы Рузвельта в центральный морг на вскрытие.
— Джон Леннон, мы тебя любим! — крикнул случайный прохожий.
В восемь утра Пол Лароса в последний раз набрал номер редакции. А потом влился в толпу перед Дакотой и начал петь в унисон с толпой.
— Да, — признается он, — я плакал.