От устья Конго до Стенли-Пуля

От устья Конго до Стенли-Пуля

Восемнадцатого марта 1887 г. пароход «Мадура» вступил в воды реки Конго и стал на якоре на расстоянии около 180 м от берега, против песчаной косы, называемой Банана.

Через несколько минут я уже явился к Лафонтену Фернею, главному агенту голландской компании, которой принадлежит «Мадура». Все были удивлены. Нас не ожидали раньше 25-го. Но, к счастью, такая поспешность, достигнутая благодаря высоким качествам судна и искусству капитана, не помешала нам тотчас же найти другой, той же компании пароход «Ниман», на котором можно было на другой же день отправить в Матади 230 человек персонала экспедиции.

Когда я возвратился на пароход «Мадура», то застал моих офицеров в сообществе двух английских купцов, связанных с британской компанией на Банана. Эти господа рассказывали диковинные вещи насчет здешних пароходов. «Посмотрите-ка там на берегу на одно из судов и вы увидете, что от них осталось: одни щепки… Как вы будете возвращаться с озера Стенли?.. Там не осталось ни одного целого правительственного парохода – все поставлены в доки для ремонта, который займет несколько месяцев. Видите там на песках корабль, у которого в киле торчат багры другого парохода? Он только что пришел из Европы. Сумасшедший капитан не хотел дожидаться лоцмана и врезался в берег. Двум правительственным пароходам – «Цапле» и «Бельгии» – предстоит сперва стащить его с мели… Запаситесь терпением, вам придется порядочно подождать!»

Естественно, что эти сведения обескуражили наших офицеров.

Агент британской компании без всяких затруднений предоставил в мое распоряжение пароход «Альбукерк», на котором я отправил 140 человек и 60 т багажа. Он был настолько любезен, что помог мне выхлопотать также большой пароход «Серпа-Пинто». Старания наши увенчались полным успехом, и к вечеру все было готово к отправке 680 человек и 160 т различного багажа.

Правительственный пароход «Цапля» мог пуститься в путь не ранее 20-го.

19-го «Ниман», «Альбукерк» и «Серпа-Пинто» снялись с якорей и до наступления ночи пришли к Понтода-Лена. 20-го первые два пошли к Матади, а еще до этого «Серпа-Пинто» подошел у Бомы к пристани, официально заявил местным властям о присутствии на корабле нового губернатора Стенлеевых порогов и принял поспешный визит двух членов Исполнительного комитета, управляющего областью Конго.

Мы едва имели время обменяться с ними несколькими фразами, однако они успели сообщить мне, что во всем крае свирепствует голод; что на пути к озеру Стенли все селения опустели; что пароход «Стенли» потерпел серьезную аварию; что «Мирный» и «Генри-Рид», пароходы миссии баптистов, неизвестно куда девались и плавают, вероятно, в водах верхнего Конго; что «Вперед», вытащенный на берег, валяется без машины и тендера; «А. I. А.» находится за 800 км выше Стенли-пуля; «Ройал» совершенно сгнил и уже год, как не плавает, – словом сказать, все эти суда, так любезно нам обещанные, существуют лишь в воображении брюссельских чиновников…

Зычный голос португальского командира «Серпа-Пинто» предложил этим господам сойти на берег, и мы отправились дальше. Размышления мои были далеко не из приятных: будь у меня те 15 китобойных судов, о которых я хлопотал вначале, то я был бы совершенно свободен в своих движениях; но я должен был отказаться от их постройки, потому что меня не хотели пускать по Конго. Когда же Комитет разрешил идти по Конго, заказывать суда было уже поздно. Нам пришлось удовлетвориться обещанием доставки экспедиции к нижнему Конго и перевозки всех грузов до Стенли-пуля, а на верхнем Конго – предоставления нам в пользование правительственных пароходов.

И что же оказывается? Обещанные суда то затонули, то сгнили, валяются без машин и котлов либо рассеяны по таким местам, до которых не доберешься! И в то же время в ушах моих раздается голос Англии: «Скорее, или будет слишком поздно!», слова Юнкера: «Эмин пропал, если вы опоздаете!» и призывы самого Эмина: «Приходи, или для нас все кончено!» Перспектива мрачная! Но мы дали слово сделать все, что можем, стало быть, нечего тужить; нужно действовать, бороться, идти вперед. Мы взяли на себя ответственность, следовательно, за дело и в путь!

21 марта экспедиция достигла Матади, в 165 км от океана, и сошла на берег. Пароходы разгрузили, и они тотчас же направились обратно.

В полдень показалась португальская канонерка «Какоиго» с майором Бартлотом, Джефсоном, суданцами и занзибарцами, а вскоре за ними и «Цапля» – правительственный корабль, нагруженный остальным нашим багажом.

Мы расставили палатки, в которые снесли по порядку свои громадные запасы риса, сухарей, пшена, сена, соли и т. д. Офицеры старались изо всех сил, а усердие занзибарцев доказывало, как они счастливы, что, наконец, попали на твердую землю.

Из белых в состав нашей компании вошли следующие лица: Бартлот, Стэрс, Нельсон, Джефсон, Пэк, Бонни, Джемсон, прибывшие вместе со мною из Адена, машинист Уокер, взятый на мысе Доброй Надежды, бывший гвардеец Ингэм и Джон Роз Трупп, наш агент по вербовке носильщиков в Конго (он же будет заведовать переноской тяжестей между озером Стенли и Маньянгой), и один слуга-европеец.

22 марта. Со станции Матади отправили 171 носильщика, нагруженных семью ящиками сухарей весом до 190 кг, бусами и 157 мешками риса весом в 4 600 кг; все это они тащат в Люкунгу, где будут ожидать нас. 13 860 кг клади мы распределили в тюки, чтобы отправлять их, по мере приискания носильщиков, к Стенли-пулю или в другие пункты, впереди каравана или вслед за ними. Я послал гонцов в Леопольдвиль с просьбой к коменданту, чтобы поспешили с исправлением паровых судов.

23 марта. Мистеру Ингэму удалось нанять до озер 220 человек носильщиков по 25 франков за каждого. Лейтенант Стэрс, приучаясь действовать митральезой, дошел до того, что выпускает до 330 пуль в минуту; Типпу-Тиб и компания вне себя от изумления.

25 марта. Суданские трубачи подняли лагерь в 5 часов 15 минут утра; в 6 часов палатки убраны, люди расставлены отрядами, каждый отряд под командой своего начальника перед той частью багажа, которую ему предстояло нести. В 6 часов 15 минут я выступил с авангардом; за мною, в небольшом расстоянии, весь караван, вытянувшийся гуськом. В 466 вьюках заключались боевые снаряды, ткани, стеклянные бусы, железная проволока, медные прутья, консервы, рис и смазочное масло. Выступили в отличном порядке, но после первого часа подъемы показались уже так каменисты и круты, ноши так тяжелы, солнце так знойно, а люди, откормленные на пароходе «Мадура», так отвыкли от труда, да и мы сами настолько обленились, что караван разбрелся, приводя в отчаяние молодых офицеров, не привыкших к таким порядкам.

Наше разборное стальное судно «Аванс», крепко свинченное и вполне готовое, послужило для переправы через реку Мпозо; мы сажали на него сразу по 50 человек. Перебравшись на другой берег реки, мы заночевали.

Суданцы представляли плачевное зрелище: усталость, тропический зной, накопляющийся под их бурнусами, тысячи мелких неудобств пути – все способствовало к увеличению их вечного недовольства. Сомали крепко жаловались, что им недостает верблюдов, но на вид они были гораздо бодрее.

На следующий день мы добрались до Палабалы и шли землями, принадлежащими обществу среднеафриканских миссий, основанных в память Ливингстона. Главноуправляющий Кларк и местные дамы приняли нас очень радушно и оказали полное гостеприимство. Наши люди, совсем новички в таком деле, чрезвычайно нуждались в отдыхе, и я дал им целые сутки на передышку. С отъезда из Занзибара у меня умерло уже 9 человек, а 17 оказались настолько больны, что я принужден был оставить их до выздоровления при миссии.

28 марта. Прибыли в Маза-Манкенги. На пути встретили мистера Герберта Уарда, который просил позволения войти в состав экспедиции. Я немедленно прикомандировал его и отрядил в Матади помогать Ингэму в организации транспортов на людях. Мистер Уард несколько лет служил в области Конго, побывал на Борнео и в Новой Зеландии.

29 марта. В полдень расположились в Конго-ля-Лемба, селении, которое я сам видел когда-то в цветущем состоянии. Его старшина благоденствовал и бесспорно считался полным хозяином в своем районе. Но счастье сбило его с толку: ему вздумалось устроить у себя заставу и брать пошлину с казенных караванов. Тогда пришла партия бенгалинцев, состоявших на государственной службе, изловила его и отрубила ему голову. Селение сожгли, жители разбежались. Теперь на месте хижин выросли высокие травы, а плантации гойявы[1], лимонных деревьев и пальм глушатся тростником.

Сегодня караван шел несколько лучше; впрочем, всякая экспедиция начинается с пробных переходов. Каждый из занзибарцев несет около 30 кг патронов, карабин весом по крайней мере 4 кг, запас риса на 4 дня и свой мешок, который, вместе с походною постелью, весит от 2 до 5 кг. Когда он попривыкнет, эта ноша не будет ему казаться так тяжела; но покамест нужно относиться к нему со всевозможным терпением и не принуждать его к слишком длинным переходам.

30 марта. Проливной дождь задержал нас в лагере на целое утро; в 9 часов мы тронулись к реке Люфу. Переход был жестокий. Наши люди, измученные, с окровавленными ногами, то и дело отставали по дороге; последние из отсталых пришли только к полночи. Офицеры ночевали в моей палатке, поужинав сухарями и рисом.

Около леса Мазамба мы перегнали барона Роткирха, который с кучкой людей из племени кабинда тянет на бечеве мачту для своей «Флориды». Если они будут идти все тем же шагом, то прежде августа не доберутся до озера Стенли. У переправы через Бембези встретили французского купца; он плыл вниз по течению с богатой добычей слоновой кости.

31 марта. Переправа через реку Мангола. В Конго-ля-Лемба я слишком увлекся плодами гойявы и от этого довольно серьезно заболел.

1 апреля. Караван пришел в Банза-Мантека. Члены среднеафриканской миссии, мистер и миссис Ричардс, приняли нас очень приветливо. За несколько лет пребывание миссионеров произвело здесь существенные перемены. Большинство туземцев приняло христианство.

От Роз Труппа из Маньянги, от Суинберна из Киншасы и Глэва из Экваторвиля я получил самые печальные вести насчет пароходов «Стенли», «Мирный», «Генри-Рид» и «Вперед». Первый, по-видимому, основательно испорчен, да и миссионерские корабли немногим лучше. «Вперед» представляет собой нечто вроде обыкновенной барки. Трупп советует захватить с собою в Маньянгу один или два плашкоута, но это совершенно не выполнимо, у нас и так уже слишком много вьюков, принимая во внимание количество риса, необходимого для наших 800 человек, идущих по стране, опустошенной неурожаем. Чтобы хоть несколько облегчить носильщиков и уменьшить груз, я поручил Джефсону и Уокеру отвести наш вельбот «Аванс» вверх по течению, до Маньянги.

3 апреля. Шли близ реки Лунионзо, а на следующий день расположились лагерем на месте опустевшего селения Килоло. Во время перехода я видел, как один из суданцев едва не задушил занзибарца за то, что этот бедняк, сильно уставший, слегка задел его плечо ящиком, который тащил на себе. Вспыльчивость суданцев приводит меня в отчаяние, но что делать! Нужно еще потерпеть.

Еще три часа ходьбы привели нас к реке Квилу. Наш караван только и делал, что перелезал с горы на гору, и потому совсем сбился с ног. На берегу реки, шириною в 90 м и очень быстрой, на мое счастье, оказалась лодка, притом без хозяина. На ней мы и устроили переправу, до десяти человек сразу.

Я воспользовался этой задержкой, чтобы написать необходимые письма: одно к коменданту Стенли-пуля с настоятельной просьбой о том, чтобы он истолковал депешу Штрауха (бельгийского министра внутренних дел) в том смысле, какой дал ей король Леопольд, предложивший нам добираться до Эмина через Конго. Другое письмо к достопочтенному мистеру Бентли. Напомнив ему об услугах, оказанных мною с 1880 до 1884 г. миссиям баптистов, я просил его как можно скорее привести в порядок корабль «Мирный», дабы я мог поскорее увезти экспедицию из этих мест, истощенных голодом. В третьем письме, к министру Биллингтону, я почти в тех же выражениях просил его ссудить мне пароход «Генри-Рид». Не я ли в былое время уступил им те самые земли, которые они занимают теперь? В четвертом письме я обратился к заведующему станцией Люкунгу, поручая ему набрать человек 400 носильщиков, дабы несколько облегчить моих.

6 апреля. Подходя к Муэмби, я был поражен распущенностью моего каравана, которая постоянно растет. До сих пор я опасался налегать на своих подчиненных и держался в стороне, предоставляя моим младшим товарищам подгонять отсталых: мне хотелось исподволь приучать их к обычным невзгодам всякой африканской экспедиции. Но на этом переходе убедился, что пора подтянуть мою команду и держать построже. Занзибарцы, придя на место и едва успев поставить палатки своих начальников, как полоумные, разбежались по соседним селениям и начали грабить жилища; пока они этим занимались, один из них, по имени Хамисбен-Атман, был убит туземцем, оказавшимся побойчее других. Это еще раз доказывает, что дисциплина гораздо полезнее постоянных поблажек: долго ли может продержаться войско, если оно состоит из людей непослушных, распущенных и не признающих над собой никакой власти?

8 апреля. На станции Люкунгу Франки и Дессауер принимают нас с распростертыми объятиями. Эти почтенные бельгийцы по собственному почину приготовили для наших восьмисот человек картофеля, бананов, кукурузы и пальмовых орехов – на четверо суток пропитания.

Тут наши суданцы явились целой толпой просить прибавки провианта. Они не притронулись к кукурузе и овощам, которые только что были розданы, и даже не обратили на них внимания, но грозились немедленно воротиться к низовьям Конго, если я не прикажу немедленно увеличить их суточную порцию. А между тем, в течение двух недель каждый из них потребил более 18 кг риса и сухарей. Я твердо решился сдерживаться до времени, рано еще было показывать им хотя бы возможность перемены обращения. Поэтому я приказал удовлетворить их.

К счастью, у меня были превосходные товарищи, в большинстве случаев избавлявшие меня от неизбежных столкновений с этими упрямцами; сам я старался, главным образом, играть роль миротворца между белыми, приходившими в раздражение, и недисциплинированными своевольными черными. Пока я не был измучен необходимостью кричать целый день на своих безмозглых богатырей, мне не тяжело было усмирять ссоры и разбирать обиды. Конечно, не обходилось без того, чтоб одни уходили с ворчанием на мое пристрастие, а другие роптали, что я не обращаю внимания на их жалобы. Впрочем, желая в пределах возможного предотвратить бури, постоянно поднимавшиеся между занзибарцами и суданцами, я попросил майора Бартлота идти с его отрядом на сутки впереди нас.

Вряд ли покажется удивительным, что все наши симпатии были на стороне заизибарцев. Главные тяготы каждого дня почти целиком выпадали на долю наших носильщиков, которые кроме того еще обязаны были расставлять палатки и снабжать лагерь водою и топливом. Без их содействия европейцы и суданцы, будь они хоть вдесятеро многочисленнее, никогда не добрались бы до Эмина. Солдаты несли только свои ружья, суточный провиант и свои личные пожитки. Должен был пройти целый год, так по крайней мере мы надеялись, прежде чем они действительно нам понадобятся; а до тех пор, чего доброго, они еще разбегутся. Но в настоящую минуту всего необходимее было продолжать путь, стараясь, чтобы как можно меньше было ссор.

10 апреля. В день Пасхи мы выступили из Люкунгу. Жара смертельная; люди так и валились по дороге, несколько человек умерло. Мы нагнали суданцев, что вызвало новые стычки и потоки ругани.

11 апреля. У большинства солдат лихорадка, общие жалобы. Все сомали, за исключением двух человек, заболели. Бартлот, со злости на свой злополучный отряд, кричал: «Зачем я не на «Авансе», на месте Джефсона!» А от Джефсона я в тот же вечер получил письмо, в котором он сообщал о крайнем своем желании быть с нами «или где угодно, только не на этой бурливой и предательской реке Конго».

На другой день наш караван, еле живой, медленно тащился и к месту стоянки дошел с большим трудом. Суданцы отставали на целые километры, сомали все больны. Пришлось распаковать консервы и приготовить достаточное количество мясного супу, чтобы каждый из бедняков мог выпить хоть по одной чашке.

На другой день такой же переход – и мы достигли Лютэтэ. Всякий день потеря в людях: одни мрут, другие болеют, третьи дезертируют; пропадают ружья, консервы и снаряды.

У селения Нсэло, на реке Инкиси, встретили Джефсона. Плавая вверх по Конго до Маньянги, он тоже узнал жизнь с другой стороны!

Солнце окрасило наши лица великолепным пурпуровым цветом. Щеки офицеров представляют сплошной кружок ярко-красного оттенка, что придает особый блеск их глазам. Ради большей живописности, а также для того, чтобы точнее приблизиться к типу идеального исследователя, иные предоставляют влиянию дневного светила свои руки и купают их в этой палящей стихии.

16 апреля. Весь день перетаскивали миссию на противоположный берег Инкиси; в 5 часов 30 минут пополудни весь караван был переправлен, в том числе двадцать ослов и стадо коз с мыса Доброй Надежды.

На следующей стоянке я получил новые вести с озера Стенли. Лейтенант Либрехтс, комиссар этого округа, писал, что к моим услугам готовы пароход «Стенли» и один плашкоут и что пароход «Вперед» будет готов только через шесть недель. Другое письмо было от Биллингтона, который решительно отказывал дать мне пароход «Генри-Рид».

По вечерам, после каждого перехода, мое главное занятие состояло в судебных разбирательствах; я выслушивал всевозможные жалобы. В этот день их было не меньше прежнего. Один туземец бил челом на занзибарца, который утащил у него лепешку из кассавы[2]. Погонщик наших коз, по имени Бинза, считал себя обиженным, потому что ему не дали порции «тушеной требухи», и просил меня отныне предоставить ему право постоянно пользоваться ею; тощий занзибарец, считавший, что он умирает с голоду в отряде, где до сих пор выдавались изрядные порции риса, умолял меня взглянуть на его бедный сморщенный живот и позаботиться о том, чтобы каждый начальник отдавал ему сполна то, что ему следует.

18 апреля. В лагере на реке Нкаляма гонец привез мне письмо достопочтенного мистера Бентли. Касательно моей просьбы одолжить на некоторое время пароход миссии баптистов «Мирный» он сообщал, что на этот счет он не получал из Лондона запрещения, и если я поручусь, что занзибарцы не учинят ничего такого, что могло бы повредить репутации миссии, которую он в качестве миссионера обязан содержать в неприкосновенности, то он со своей стороны будет весьма счастлив предоставить свой корабль к услугам нашей экспедиции.

Хотя я и почувствовал должную признательность за такую великодушную уступку, однако неожиданное упоминание о занзибарцах и довольно прозрачный намек на то, что мы должны отвечать за их поведение, достаточно показывают, как тяжела ему была эта жертва. А между тем не лишне было бы ему припомнить, что если он и его сотоварищи получили возможность основать свои поселения в Леопольдвиле, в Киншасе и в Люколеле, то эта возможность добыта потом и кровью этих занзибарцев, которые, правда, подчас ведут себя очень скверно, но, однакож, так, что местное население предпочитает их племенам хауса, кабинда, крумаицам и бангальцам.

19 апреля. Короткий переход. Как и в предыдущие дни, проливной дождь; речка Люйла, у которой мы ночуем, бурлит не на шутку.

20 апреля. Пришли в деревню Макоко. Занзибарцы совсем выбиваются из сил. Несколько дней назад пришлось сократить им выдачу риса, и они старались вознаградить себя тем, что вырывали и поедали клубни маниока. 450 г риса в день, правда, маловато для чернорабочего, но если бы они рискнули еще немного похудеть и держаться только этой пищи, скудной, но здоровой, они не были бы так истрепаны болезнью. С выступления из Матади у нас вышло 12 450 кг риса, т. е. около 13 т, для переноски которых я истощил весь контингент носильщиков, какой можно было добыть в этой области. Туземцы разбежались в сторону от торных дорог; своим занзибарцам мы не позволяли отлучаться далеко за провизией, опасаясь, как бы они не вздумали грабить, вот они и накинулись на ядовитые клубни маниока. От этого вскоре до ста человек оказались окончательно неспособными к труду.

В Леопольдвиле, куда мы прибыли 21-го числа, к великой радости всего каравана, меня ожидало новое затруднение: для передвижения экспедиции по верхнему Конго приходилось рассчитывать только на «Стенли» со стальным вельботом «Аванс» да на пароход «Мирный» с небольшим плашкоутом. Извлекаю из своего дневника следующие заметки:

Леопольдвиль, 22 апреля. Мы находимся в 550 км от моря, в виду озера Стенли; следовательно, миновав все пороги, мы имеем впереди 1 800 км пути вверх по реке до Ямбуйи и Арувими, а там я предполагаю сухим путем дойти до озера Альберта.

Были с визитом Бентли и Уитли. Они уверяли, что «Мирный» сильно нуждается в починке. Я сильно настаивал на неотложной необходимости проворнее покончить с этим делом. После долгих переговоров согласились, чтобы 30-го числа все было в исправности.

После полудня я откровенно разъяснил эти неприятности майору Бартлоту и Моунтенею Джефсону; я упомянул о том, чем миссионеры нам обязаны, и выразил мнение, что для нас существеннее всего как можно скорее выбраться из округа, истощенного голодом. Здесь так мало теперь продовольствия, что правительство принуждено 60 дневных порций распределять на 146 человек, так что местные офицеры ходят на охоту за носорогами; нам придется делать то же самое, чтобы сколько-нибудь поберечь свой рис.

Если же правительство на 146 человек своих людей может распорядиться только шестьюдесятью порциями, то чего же ожидать от них нам, с нашими 750 человеками! Поэтому я просил товарищей сходить к мистеру Биллингтону и доктору Симсу, налегая преимущественно на первого из них (потому что второй, не будучи избран членом нашего главного штаба, может быть, слишком обижается на нас за это), и откровенно выяснить ему наше положение.

Часа через полтора они вернулись с вытянутыми лицами. Полная неудача. Бедный майор! Бедный Джефсон!

В настоящее время управляет округом Либрехтс, который был моим сослуживцем на Конго, в Болобо. Мы с ним обедали сегодня, и майор вместе с Джефсоном рассказали ему в подробности историю их утреннего визита. Мы ничего не утаили от него, тем более что он и сам знал это не хуже нашего. Он вполне согласен с нами. Неотложность всеми признана.

– Я предлагаю, – сказал Джефсон, – требовать немедленной выдачи «Генри-Рида»!

– Нет, друг Джефсон, торопиться не нужно! Дадим время мистеру Биллингтону одуматься. Он, вероятно, не откажется признать, что его миссия многим мне обязана, и не затруднится уступить мне свой пароход за цену, вдвое большую той, которую платит ему областное начальство. Кто существует по милости других, тот обязан быть милостивым. Завтра я к ним обращусь официальным порядком и предложу им самые выгодные условия. Если же они и тогда не согласятся, подумаем о других способах.

23 апреля. Все утро был сильно занят. Соседние туземцы приходили возобновить знакомство; только в 10 часов я освободился.

Нгальима очень пространно и скучно рассказал, сколько всяких обид он терпеливо перенес и как он никогда не жаловался на наносимые ему оскорбления. С некоторого времени белые очень переменились, стали гораздо повелительнее; полагая, что это не предвещает ничего доброго, он и другие старшины ушли подальше от станций и на базары больше не являются; от этого и провианта стало совсем мало, и все вздорожало.

После такой сочувственной беседы со старыми приятелями я прочел Бартлоту и Джефсону записку касательно моих прежних заслуг перед внутренней миссией.

– Напомните все это господам миссионерам и потом, во имя доброй приязни, христианского милосердия и человеколюбия, просите мистера Биллингтона дозволить мне месяца на два нанять у него «Генри-Рида» на самых выгодных для него условиях.

Бартлот все еще не мог переварить мысли, что его красноречие пропало даром. Он попросил позволения попытаться еще раз.

– Сделайте одолжение, майор! И дай Бог успеха!

Он отправился в миссию, и с ним Джефсон в качестве свидетеля. Вскоре я получил записку совершенно в духе майора: все его доводы ни к чему не привели; он, впрочем, спорил преимущественно с Биллингтоном, а доктор Симс по временам только вставлял кое-какие замечания.

Лейтенант Либрехтс, извещенный об этом, поспешил ко мне.

– Это дело, – сказал он, – затрагивает государственные интересы, и правительство обязано вмешаться!

Этот чиновник, один из лучших в Конго, вполне оправдывает то высокое мнение, которое я выражал о нем в одном из прежних своих сочинений. Он со всевозможным рвением принялся улаживать это дело и взялся доказать мистеру Биллингтону, как тот неосновательно поступает, отказывая нам в содействии в такую трудную для нас минуту и притом при таких обстоятельствах, в которых мы решительно не вольны. Весь день Либрехтс сновал между той и другой партией, расспрашивал, объяснял, доказывал и, наконец, после двенадцатичасовых усилий, добился того, что Биллингтон согласился получить за сдачу внаем парохода по две с половиною тысячи франков в месяц.

24 апреля. Делал смотр своей экспедиции. Налицо 737 человек и 496 карабинов; при перекличке не оказалось 57 человек и 38 ремингтоновских ружей. Что касается топоров, серпов, заступов, котелков, копий, то в течение двадцатидневного перехода мы растеряли их более пятидесяти процентов!

Некоторые из людей, отставшие по болезни, еще, может быть, придут; но если столько народа не побоялось убежать, находясь почти за 5 000 км от своей родины, то что было бы, если бы мы пошли с востока. «Твоя экспедиция растаяла бы по дороге, – говорят мне на это с горьким цинизмом занзибарские старшины. – Это люди, взятые из Занзибара с плантаций корицы и гвоздики, настоящие скоты: в них ничего нет мужественного, они терпеть не могут труда и не знают цены деньгам, у них нет ни родных, ни жилищ. У кого есть семья, тот ни за что не сбежит, потому что после этого ему будет стыдно показаться соседям».

Все это очень верно, в нашем караване есть сотни носильщиков, у которых нет другого ремесла, как забрать свое жалование за четыре месяца вперед да и улизнуть при малейшием благоприятном случае. На сегодняшнем смотру мне удалось насчитать у нас никак не больше ста пятидесяти человек вольных людей, все остальные – либо осужденные преступники, либо невольники.

Д. С. Джемсон предложил свои услуги, чтобы настрелять гиппопотамов; их мясо сколько-нибудь поможет нам поддержать людей, получающих в сутки только по 450 г рису. Для офицеров и для моих гостей-арабов у меня еще есть в запасе штук тридцать коз.

Соседние старшины навезли мне в подарок пятьсот суточных порций провианта. И за то спасибо!

Капитан Нельсон со своими дровосеками заготовляет топливо для пароходов. Завтра отправляю на пароходе «Стенли» майора Бартлота и доктора Пэрка с их отрядами, они высадятся повыше Уампоко и пойдут на Мсуату. Нужно всеми мерами стараться удалять с озера моих людей, покуда голод окончательно не вывел их из повиновения.

25 апреля. «Стенли» отплыл, увозя 153 человека команды и двух командиров.

Я был в Киншасе, навестил своего бывшего секретаря Суинберна, ныне агента компании Сандфорда, основанной с целью добычи слоновой кости. Так как остов их маленького корабля «Флорида» почти готов, то Суинберн очень любезно предложил мне им воспользоваться. Сам он, впрочем, не думал пускать его в ход до конца июля, потому что тогда только должен приехать барон Роткирх с винтом и машинами. Я спешу принять его предложение и высылаю в Киншасу часть своих людей, чтобы ускорить постройку деревянного спуска на воду.

Наш механик, Джон Уокер, чистит и готовит «Генри-Рида» к плаванию по верхнему Конго.

27 апреля. Тринадцать занзибарцев и один суданец, отставшие на пути, вернулись к отряду; но они распродали ружья и почти всю свою утварь!

28 апреля. Тронулись из лагеря. Идем сухим путем в Киншасу, где я хочу лично распорядиться спуском на воду «Флориды».

29 апреля. Киншаса. Лагерь расположился под тенью баобабов. Пришли пароходы «Стенли» и «Генри-Рид», приведшие на буксире пароход «Вперед».

30 апреля. Спустили «Флориду». 200 человек отлично протащили ее по наклонному помосту, а спустив на воду, отвели к пристани голландской фактории и там прицепили к «Стенли», который поведет ее на буксире.

Я вручил каждому из моих офицеров инструкцию, сообразно которой они должны распределять людей на нашей маленькой флотилии. Далее в инструкции было указано:

«Каждый из офицеров лично отвечает как за поведение своего отряда, так и за исправность оружия и снарядов.

Им предлагается почаще осматривать патронташи и записывать их содержимое в памятную книжку, чтобы люди не смели продавать боевых снарядов туземцам и арабам.

За легкие проступки дозволяется подвергать самому легкому телесному наказанию, и то как можно реже. Предоставляю это на совесть каждого и предлагаю всемерно стараться не раздражать людей, избегать мелочных придирок или излишней требовательности.

Я, со своей стороны, всегда был снисходителен: примите за правило, чтобы на каждое наказание приходилось три прощения. Прошу господ офицеров постоянно иметь в виду, что наши люди исполняют труд крайне тяжелый, климат чрезвычайно зноен, вьюки тяжелы, переходы утомительны, а пища однообразна и часто недостаточна. В подобных условиях человеку свойственно становиться раздражительным; поэтому наказания должны быть налагаемы с крайней осмотрительностью и только в тех случаях, когда мера терпения переполняется. Тем не менее дисциплину необходимо соблюдать, особенно в интересах общего благосостояния.

О важных провинностях, могущих влиять на судьбу экспедиции, прошу доводить до моего сведения, я буду судить сам.

Во время плавания каждый из офицеров своим чередом будет исполнять ежедневные обязанности: наблюдать за раздачей пищи, за чисткой корабля, за тем, чтобы не было ссор и драки, за которой могут последовать и удары ножом, смотреть за правильной раздачей корма животным и за ежедневным их пойлом. За более подробными инструкциями рекомендую обращаться к майору Бартлоту».

Данный текст является ознакомительным фрагментом.