В Конго

В Конго

Когда Салли Атсат закончила свои эксперименты в музее, она предложила мне поехать в Конго[6]. За время ее пребывания в Найроби мы стали друзьями, и я сказала ей, что мы можем совершить эту поездку вместе на нашем «форде». С нами также решила поехать одна наша подруга, голландка, по имени Меен. К сожалению, Питер был очень занят в музее и не смог присоединиться к нам.

Накануне нашего отъезда Луис Лики зашел к нам, чтобы спросить, не может ли он позаимствовать мою портативную швейную машинку для Мэри. Ожидая, пока машинка будет упакована, он обошел вокруг «форда», который мы недавно перекрасили, и сделал несколько замечаний. Потом он спросил полное имя Салли и Меен и их домашние адреса. Я не знала этого и не смогла ему ответить, так же как не смогла ответить и на его вопрос о точном маршруте нашей поездки, поскольку он зависел от начала сезона дождей.

Мы отправились на следующий день, взяв с собой для услуг африканца Тото. Проехав озеро Наиваша, потом озеро Элментейта, мы добрались до Накуру, известного своими огромными стаями фламинго, однако не увидели здесь ни одной птицы, поскольку за время последней засухи озеро полностью высохло и теперь было покрыто блестящей коркой соли.

На ночь мы разбили лагерь на берегу озера. К удивлению Салли, я поместила всю нашу провизию, а также всю лишнюю одежду на крышу машины. Опыт предыдущих путешествий научил меня, что гиены не прочь отведать не только пищу, но и обувь.

На следующее утро мы отправились к самой высокой точке, где была проложена кенийско-угандийская железная дорога на пути между Момбасой и озером Виктория. Ее высота — около 3000 метров. Этот район представляет собой самое лучшее в Кении место для земледелия, но в период засухи здесь все, кроме лесов, превращается в выжженную равнину. Африканские легенды утверждают, что в этих местах когда-то обитал медведь нанди, но его до сих пор никто так и не видел. Хотя мы и миновали перевал, воздух все еще оставался ледяным. Мимо промелькнул кратер горы Элгон, где в прошлом в пещерах этого потухшего вулкана жили доисторические люди.

На следующий день мы добрались до города Какамега. Здесь было обнаружено золото, что послужило причиной первой и единственной в истории Кении золотой лихорадки. В настоящее время запасы золота значительно сократились, и тем не менее это место продолжает привлекать некоторых питающих надежды старателей. Нас сразу же окружила толпа любопытных африканцев. Они были настроены очень дружелюбно и пели всю ночь, но заснуть под такой аккомпанемент было невозможно.

Мы хотели как можно больше времени провести в Конго и поэтому решили поскорее проехать через Уганду[7], известную в те дни как страна велосипедов, бананов, Библии и бескрайних болот.

Для проезда из Кении в Уганду необходимо было переправиться через Нил у водопадов Рипон. Перед переездом по мосту в Джиндже мы были задержаны полицией, которая начала нас обыскивать. Поскольку шла война, мы сочли эту процедуру естественной, но, когда обыск затянулся на несколько часов и нас не только раздели, но и вскрыли рулоны туалетной бумаги, мы страшно возмутились, что с нами обращаются как со шпионами.

И вдруг у меня в голове мелькнула мысль, что все это могло быть результатом одной из шуток Луиса Лики. Я вспомнила его необычный интерес к нашему путешествию; мы были здесь всего лишь тремя женщинами-иностранками, путешествующими из одной страны в другую, тогда как он теперь состоял на службе в отделе уголовного розыска, принятый на эту работу за свое знание языка кикуйю. Хотя Луис Лики был человеком, пожертвовавшим всем своим комфортом ради работы, у него была страсть к детективным историям, а также сильно развитое чувство подозрительности. Большинство его докладов отвергалось его коллегами со словами: «Опять очередная шутка Луиса Лики». Так что случай с нами мог быть из той же серии. Правда, мы были друзьями, и он прекрасно знал, насколько я доверяю ему, поэтому я отбросила в сторону все свои догадки.

Позднее мы сообщили об инциденте нашим консулам и потребовали извинений. Когда же мы вернулись в Найроби, я обнаружила, что Луис и в самом деле был причиной всех наших злоключений, и стала его «журить». Он извинился, и этот случай не повлиял на мою дружбу с ним.

После всех испытаний мы продолжили наше путешествие в Кампалу. В пути мы встретили растянувшуюся на три километра стаю саранчи, которая подобно туче висела над нами и покрывала всю землю. Когда мы давили саранчу машиной, она превращалась в маслянистую массу, на которой буксовали колеса. Мы закрыли в машине окна, но она проникала даже через пол, и еще долго после того, как саранча осталась позади, она напоминала нам о себе прогорклым запахом насекомых, сгоревших в моторе.

Мы ехали через тропические пальмовые леса и заросшие папирусом болота, пока не нашли возвышенное местечко, расположенное далеко от поселений. Здесь мы и разбили наш лагерь. Это место показалось нам превосходным, однако, несмотря на тишину, которая лишь иногда прерывалась назойливым писком комаров или воем гиен, мы не смогли уснуть из-за жары. Салли никогда не слышала так называемого смеха этих животных, питающихся падалью, и думала, что это смеялись люди. Боясь ее напугать, я ничего не сказала, но, когда мы услышали не вызывавшее сомнений рычание приближающихся львов, я попросила Тото забраться в машину и включить фары, надеясь отпугнуть их. Только значительно позднее я узнала, что свет и огонь, наоборот, вызывают любопытство львов.

Остаток ночи мы беспокойно прислушивались к передвижению львов недалеко от машины и были рады, когда смогли покинуть «идеальное для лагеря место».

Следующую ночь мы провели в помещении миссии, после чего, двигаясь с большой осторожностью по крутой дороге, мы добрались до озера Буньоньи, скрытого отвесными горными склонами. Нам открылся величественный и прекрасный вид. В центре озера находился остров, где разместился лепрозорий. Здесь больных лечили приобретшим тогда широкую известность маслом чаульмугры. К этому месту не было другого пути, кроме опасной дороги, по которой мы приехали. Путешественников на берегу озера всегда ждет единственная лодка, на которой можно добраться до острова. К счастью, наши друзья из миссии дали нам рекомендательные письма сотрудникам лепрозория, и нас гостеприимно приняли в поселке. Мы были поражены тесной дружбой между пациентами и медицинским персоналом и, казалось, счастливым видом прокаженных. Нам рассказали, что очень часто вылечившиеся пациенты оставались работать на острове, чтобы помогать тем, кто еще продолжал лечиться. Поселок походил скорее на спокойную маленькую колонию, чем на место для отверженных.

Преодолевая далее крутые горные дороги, проходившие через бамбуковые леса, мы въехали в Руанда-Урунди[8], миновав Мухавуру и два других потухших вулкана с такими отвесными склонами, что они походят на сахарные головы.

В конце концов мы добрались до границы Конго. Здесь мы увидели домики из красного кирпича с раздвинутыми на окнах занавесками. После дикой местности, по которой мы проезжали, они казались удивительно привлекательными, и, поскольку окрестности окутывал густой туман, мне представилось, что мы находимся в Бельгии, где дома выглядят также уютно.

Таможенный чиновник был удивлен, увидев нас, и сказал, что мы первые туристы, прибывшие в Конго со времени начала войны. После некоторых формальностей, выполненных в дружелюбной обстановке, он пожелал нам удачи, и мы продолжили свой путь.

Постепенно местность становилась все более открытой, и мы прибыли к берегам озера Киву. Красоту этого озера еще больше подчеркивал действующий вулкан Ньирагонго. Повторявшиеся через определенные интервалы времени извержения, которые происходили вблизи берегов озера, представляли собой захватывающее зрелище, особенно после наступления темноты. Озеро оказалось безопасным для купания — в нем не водились ни бильгарции[9], ни крокодилы. Мы провели ночь в Кисеньи[10], идиллическом месте, расположенном прямо на берегу озера, — хотя нас предупредили, что эта местность изобилует малярийными комарами. Я сильно удивилась, что, несмотря на это, никто не пользовался москитной сеткой, но каждый принимал по сорок гранов хинина ежедневно, что мне казалось смертельной дозой.

На следующий день мы отправились вдоль озера к тому месту, где последнее извержение лавы вулкана Ньямлагира прервало дорожное сообщение. Мы продолжали трястись в машине до тех пор, пока не были вынуждены остановиться там, где перепад лавового потока достигал одного метра. Начиная с этого места лава покрывала около тридцати квадратных километров. Мы попытались пройти вдоль края лавового потока, но быстро вернулись к машине, встревоженные треском лавы, которая, как нам казалось, в любой момент готова была провалиться под ногами.

Все же мы добрались до парома, на котором обычно машины переправлялись через озеро к дороге, ведущей, в Костерманвиль[11], но на этот раз паром не действовал. Однако нам повезло: мы нашли владельца лодки, который после короткого, но упорного торга согласился пройти с нами на веслах более трех километров к тому месту, где поток кипящей лавы достигал воды. Машину мы оставили на попечение Тото.

Лодка протекала в нескольких местах, и нам пришлось затыкать дыры травой. Все эти неудачи усугублялись еще и тем, что мы сидели в неустойчивой лодке с двумя мрачными гребцами, с которыми из-за незнания языка не могли разговаривать. Моя тревога возрастала, и я даже начала беспокоиться, не ограбят ли нас и не сбросят ли в озеро. Никто из туристов не видел, как мы садились в лодку, а оставленный с машиной Тото ничем не мог нам помочь.

Чтобы как-то изменить напряженную обстановку, я начала напевать старую песню кикуйю, недавно записанную мною для Луиса Лики, которую он хотел включить в свою книгу об этом племени. И вдруг наши конголезские гребцы на мою песенку сразу же ответили нам «Марсельезой». Я почувствовала всю глупость своих подозрений. И коль скоро лед тронулся, мы продолжали соревноваться в исполнении наших любимых песен, пока вода под нашей лодкой не стала слишком горячей. Поток спускающейся в озеро кипящей лавы был скрыт клубами пара, но через определенные промежутки времени сквозь него прорывались всплески раскаленной лавы. Хотя наша лодка находилась в двадцати метрах от шипящего водоворота, каждое новое извержение производило на нас потрясающее впечатление. Мы перестали исполнять свои песни и с трепетом наблюдали за происходящим, сознавая, что оказались свидетелями удивительного явления природы, и стараясь запомнить это зрелище.

На обратном пути у Салли начался приступ озноба, первый и безошибочный признак малярии, и мы были вынуждены провести три дня в гостинице, прежде чем она почувствовала себя достаточно хорошо, чтобы продолжить путешествие. За это время я исследовала окрестности в поисках диких орхидей и других местных растений.

Затем мы направились к парку Альберта[12] — огромной территории, на которой обитали практически все виды африканских животных, кроме жирафов, зебр и носорогов. Мы двигались по дороге, сплошь покрытой слоновьим пометом, в направлении небольшого местечка Ручуру у въезда в парк. Слоны Конго в отличие от их кенийских собратьев пользуются репутацией более агрессивных животных. Известны случаи, когда они даже опрокидывали машины, и мы были рады, что добрались до лагеря Руинди, не встретив ни одного из этих чудовищ.

Здесь мы наняли проводника, так как никому не разрешалось самостоятельно въезжать в парк на машине, и прежде всего отправились к озеру Эдуард[13]. Нашу дорогу окаймлял пеннисетум красный (слоновья трава) в рост человека. Озеро было прекрасным местом для водоплавающих птиц, крокодилов и бегемотов. О присутствии последних, поскольку их громоздкие туши скрывались под водой, легко было догадаться лишь по фырканью и торчащим из воды глазам. Но когда наш проводник бросил в озеро несколько камней, огромные животные немедленно всплыли, сталкиваясь друг с другом, но уже через несколько минут они снова погрузились в воду, возвратившись к своему дремотному состоянию. Пока мы наблюдали за всем происходящим, цапли и пеликаны мирно скользили вблизи этих явно безобидных гигантов, но каждый здесь знал, что стоит кому-либо преградить им путь к воде, когда они возвращаются в озеро со своих пастбищ, как они становятся очень свирепыми, особенно это относится к самкам бегемота, если рядом с ними находятся детеныши.

На обратном пути в Руинди мы проезжали мимо большого стада слонов, бредущего к озеру на водопой. Слонята находились в центре стада, а вожак охранял все семейство, широко растопырив уши. Это походило на боевую стойку, но наш проводник заверил, что слон решил просто попугать нас. Я была очень довольна, что нас сопровождает опытный человек, который может вовремя предупредить, если слоны что-либо замыслят. Когда стемнело, мы могли различать лишь серые силуэты, безмолвно идущие сквозь чащу. Мне не верилось, что такие огромные животные могут двигаться столь бесшумно.

На рассвете мы с проводником отправились в путь и скоро увидели огромные стада антилоп и многочисленных неуклюжих бегемотов, наслаждавшихся росистой травой, которую позднее солнце превратит в сухие стебли. Вдалеке мы заметили двух львов, вышедших на охоту. Их скрывала такая высокая трава, что все, что мы могли увидеть, — это две головы, временами выныривавшие из травы и, безусловно, не спускавшие с нас бдительного взгляда. Потом появилась гиена, которая неуклюже вертелась вокруг нашего автомобиля. Она, вероятно, надеялась поживиться какими-нибудь остатками нашего обеда, но, убедившись, что мы есть не собираемся, затрусила в сторону львов.

По дороге к реке Ручуру нас едва не сбил воинственно настроенный буйвол, забавно скакавший в лучах утреннего солнца. Когда мы подошли к реке, бегемоты наслаждались своими утренними играми, но, заметив нас, мгновенно погрузились в воду. Однако вскоре на поверхности воды вновь стали появляться пара глаз или пара подергивающихся ушей, а когда мы бросили в воду несколько камней, их огромные лоснящиеся туши пришли в движение и вода вспенилась от того, что они лезли друг на друга, громко сопя и фыркая.

Мы видели несколько буйволов, стоявших с явным наслаждением прямо на солнцепеке. Это удивило меня, поскольку я знала, что буйволы в Кении всегда держатся в тени деревьев. Можно было только предположить, что в Кении на буйволов часто охотятся и поэтому они вынуждены прятаться, а здесь, в парке Альберта, они чувствовали себя в безопасности.

Солнце уже пекло нещадно, и большинство животных скрылось в укрытиях. Мы тоже подумывали об отдыхе и прохладе лагеря, но когда узнали, что следующую часть пути нам предстоит проехать по безводной местности, то поняли, что у нас нет другого выбора, как отправиться немедленно дальше, чтобы до темноты добраться до следующего водоема.

Наш путь пролегал по обрывистым склонам, окружавшим равнины парка Альберта. Только бабуины и мартышки-верветки прыжками пересекали очень узкую дорогу, приседали на обочине на корточки и с любопытством разглядывали нас.

Миновав многие крутые повороты, мы достигли границ парка. Вокруг, насколько хватал глаз, простирались заросли папоротника, достигающего метровой высоты, которые постепенно переходили в тропический дождевой лес, а дорога была проложена через скалы.

На следующее утро, пересекая тропический лес, мы видели древовидные папоротники, пальмы, гигантские лобелии, орхидеи в человеческий рост и необычайно колоритные ползучие растения, совершенно невероятно переплетенные между собой. Для меня это было мучительным зрелищем, поскольку мы не могли остановиться, чтобы собрать образцы.

Когда мы приехали в небольшое селение Луберо, африканские дети предложили нам корзиночки аппетитно выглядевшей лесной земляники. Мне не хотелось отказываться от угощения, но я вспомнила, как одна моя подруга покупала точно такие же соблазнительные корзиночки в Каире и наслаждалась ягодами до тех пор, пока однажды, проходя по боковой улочке, не увидела, как несколько продавцов, сидевших на корточках в ряд, слизывали грязь с земляники, перед тем как ее продать.

Через некоторое время мы добрались до небольшой гостиницы, стоящей в глуши. Домик был безупречно чистым, и нас встретила типичная австрийская девушка. Она оказалась хозяйкой этого очаровательного шале, и, поскольку была родом из Зальцбурга, у нас нашлось много общих интересов. Отведав превосходный венский шницель и зальцбургские клецки, мы с сожалением продолжили путь в Бени, деревушку с единственной улочкой, на которой размещались обычные индийские лавочки и несколько бунгало, принадлежавших европейцам. Нас не привлек захудалый отель, и мы решили проехать еще километров тридцать до гостиницы, которая, как нам сказали, была очень удобной и находилась недалеко от поселений пигмеев, которых мы хотели увидеть. Встретившиеся нам африканцы были почти голыми. Мужчины гордо несли свои копья. У женщин на головах были тяжелые вязанки травы или хвороста, и у каждой за спиной виднелся привязанный куском материи младенец.

Дети постарше носились вокруг своих матерей. Мальчики, даже самые маленькие, имели небольшие копья. На обочине дороги стояло несколько глинобитных хижин, в которых у огня сидели старухи, покуривая длинные трубки.

Когда мы наконец добрались до «комфортабельной гостиницы», она оказалась заплесневевшей однокомнатной постройкой с земляным полом, покрытым пометом животных и кишащим насекомыми. Тогда мы решили переночевать в машине, несмотря на угнетающую жару, причем мы не осмелились даже открыть окна из-за африканцев, почти всю ночь окружавших машину и непрестанно о чем-то разговаривавших. Тото добавлял еще больше шума, все время выкрикивая: «Уходите прочь, мой хозяин хочет спать!» Салли и я держались очень тихо, не желая, чтобы обнаружилось, что «хозяином» на самом деле были три женщины, которые чувствовали себя счастливыми уже хотя бы потому, что для своей защиты имели мужской голос Тото.

На рассвете нас разбудило странное хихиканье, которое совершенно не походило на предыдущую болтовню. Выбравшись из машины, мы увидели группу карликов: их тощие ноги подпирали неестественно большие животы, которые у женщин частично прикрывались длинными, свисающими грудями — свидетельство того, что они вскормили многочисленных детей. Перед нами стояли пигмеи.

Лица их покрывали морщины, и, не считая классических фиговых листочков, на них не было никакой одежды. У нас был с собой табак, и мы раздали его пигмеям. Они сразу же предложили нам в обмен два своих крохотных лука, обтянутых для удобства обезьяньей шкурой, и две крохотных стрелы, острие которых было смочено настолько сильным ядом, что за несколько минут он мог бы убить льва. Мы с большой осторожностью приняли эти опасные подарки и, сделав нисколько снимков, расстались весьма дружелюбно. Вспоминая их великодушную щедрость, когда они отдали нам две свои самые ценные вещи, и храбрость, с которой они охотятся, чтобы добыть себе пищу, даже на таких крупных животных, как слоны, я решила, что в конечном счете они очень милые люди. Позднее, когда мне представилась возможность изучать их в течение более длительного времени, это впечатление полностью подтвердилось.

Потом мы переправились по висячему мосту через реку Семлики, где видели много крокодилов, но напрасно искали взором вершины Рувензори — они были скрыты густыми облаками. Еще со времен Птолемея люди пытались раскрыть тайны этих Лунных гор[14] невулканического происхождения. И даже сейчас нам мало что известно об их флоре и фауне.

Взбираясь все выше по склонам, мы пытались хотя бы мельком разглядеть лес, по которому проходил наш путь к местности, поросшей вереском. Обнаружив старую тропу, мы два часа тряслись по ней, пересекая ручьи и объезжая выходы горных пород, пока не достигли маленького плато, на котором стояла глинобитная хижина, окруженная возделанным участком. К нашему великому удивлению, внезапно появился белый человек лет шестидесяти и любезно пригласил нас отобедать. Заинтригованные, мы приняли приглашение. Мы были уверены, что наш хозяин окажется интересным человеком, и очень обрадовались, что так и оказалось на самом деле. Полковник Харкасс построил себе это маленькое пристанище на старости лет и жил здесь со своей африканской прислугой в компании шимпанзе. До отставки он провел тридцать лет в Бельгийском Конго.

Позади дома шумел водопад, в котором вода была настолько чистой, что ее можно было пить не опасаясь. За водопадом далеко уходил, скрываясь в дымке, тропический дождевой лес, а из дома открывался прекрасный вид на парк Альберта, на озеро Эдуард и дальше — на море покрытых лесами холмов. Здесь царила атмосфера уединения, мира и свободы.

За последние девять лет полковник Харкасс построил несколько дорог, сделавших местность более доступной. Но важнее всего то, что благодаря прежде всего его усилиям парк был избавлен от сонной болезни, которая в прошлом уносила ежегодно тысячи жертв.

Недавно он приступил к осуществлению нового проекта, создав фермы для разведения окапи, чтобы защитить этих редких сородичей жирафов, которых охотно приобретали зоопарки и постоянно истребляли браконьеры. Он показал нам фотографии и публикации об экспедициях на шесть вершин Рувензори. Мы восхищались многими образцами неизвестных нам птиц, бабочек, рептилий и мелких млекопитающих, в большинстве своем собранных нашим хозяином. Все это тщательно хранилось и после окончания войны было отправлено в Брюссель для определения видов. После обеда, который заслужил бы похвалу любого гурмана, полковник преподнес каждой из нас по слоновьему хвосту, и вскоре мы простились с нашим радушным хозяином.

На закате мы достигли границы Конго с Угандой и обрадовались, когда бельгийский таможенник предложил нам воспользоваться гостеприимством его домика для приезжих. Он предложил нам большой выбор беспошлинных напитков, потом угостил жарким, сдобренным французским вином. За этим изысканным угощением мы приятно провели вечер, который закончился тем, что все мы пели свои любимые песни в сопровождении цитры[15]. На некоторое время мы забыли о войне. Но самый большой сюрприз ожидал нас, когда мы пошли спать. В ванной комнате — о, что это была за комната! — мы обнаружили ряды ведер с горячей водой, а посередине комнаты — цементную ванну площадью около одного квадратного метра. Как бы то ни было, мы были очень благодарны за предоставленную нам такую роскошь, тем более что мы знали, каким дефицитом здесь была вода.

На следующее утро наш любезный хозяин пожелал сам открыть для нас таможенный шлагбаум. Мы помахали ему на прощание подаренными нам слоновьими хвостами и с недоумением заметили, что он отвернулся в сторону. Только позднее мы узнали, что самые большие пошлины налагались на владельцев таких незаконно приобретенных трофеев.

Далее мы ехали через заросли похожих по форме на канделябры молочаев и видели множество растений-суккулентов[16], отдельные экземпляры которых я собрала для специализировавшегося по ним Питера. Пока я выкапывала растения, собралась толпа африканцев. На них была коричневато-желтая одежда из луба. Такая материя очень ноская, ее изготовляют из коры определенного вида дерева, которую отбивают до тех пор, пока она не станет тонкой, как бумага.

Миновав Кампалу, мы пересекли Нил близ водопадов Рипон и приехали в небольшой городок Кисуму, раскинувшийся на том месте, где в доисторические времена было дно озера Виктория, занимавшего тогда около 175 000 квадратных километров. Когда позднее я, подшучивая над Питером, говорила, что это чуть ли не в четыре раза больше Швейцарии, он патриотично отвечал: «Не больше, если ты хорошенько разгладишь Швейцарию».

Последний отрезок нашего пути проходил по нагорьям Кисии и Керичо, где находились крупнейшие чайные плантации Кении. Здесь многие гектары земель были аккуратно засажены чайными кустами. После этого района с пышной растительностью мы выбрались на пожелтевшие равнины, по которым вернулись обратно в Найроби.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.