«ЖЕМЧУГ», «КИРИЛЛ», «СТЕНЛИ», «АНТИЛОПА» И ДРУГИЕ

«ЖЕМЧУГ», «КИРИЛЛ», «СТЕНЛИ», «АНТИЛОПА» И ДРУГИЕ

За время командировки я лично привлек к сотрудничеству двух агентов — «Жемчуга» и «Антилопу». По рекомендации агента-наводчика «Кирилла» провел вербовочную беседу с «Магги» и «Осипом». Кроме того, при помощи «Стенли» и агента «Ретро», находившихся у меня на связи, резидентура в тот период приобрела источников «Коно» и «Хорвата».

Здесь хотелось бы отметить, что привлечение иностранца к сотрудничеству является весьма сложной разведывательной операцией, в проведении которой принимают участие минимум пять-шесть сотрудников резидентуры и центрального аппарата. В резидентуре помимо разведчика, ведущего разработку вербуемого, участвует и резидент. В Центре — оперработник, ведущий дело на кандидата на вербовку, начальник соответствующего отдела, его заместитель. В итоге разрешение на проведение вербовочной беседы дает начальник разведки или его заместитель. Вся эта команда, прежде чем приступить к вербовке, должна установить:

а) кандидат на вербовку располагает разведывательными возможностями, то есть имеет доступ к нужной секретной информации;

б) имеется или создается идейно-политическая, материальная или какая-либо другая реальная основа для его успешной вербовки;

в) по своим личным качествам кандидат — здравомыслящий, серьезный, мужественный человек, умеющий соблюдать конспирацию в работе;

г) и самое главное — установить, что намеченный объект вербовки не является «подставой» службы контршпионажа противника, специально внедряемой в нашу агентурную сеть. Таковы общие, но безусловные положения.

А теперь мне хотелось бы поделиться с читателями своим первым и не до конца удачным опытом вербовки «Жемчуга».

«Жемчуг» — молодой, красивый, стройный мужчина, радиотехник по специальности, выходец из Западной Украины. В 1939 году приехал в США как турист. Возвращаться в панскую Польшу не захотел. Но когда его родной край воссоединился с Советской Украиной, он обратился в наше генеральное консульство с ходатайством о принятии его в советское гражданство. В Нью-Йорке он был простым рабочим, жил в общежитии.

Я проводил встречи с «Жемчугом» в городских кафетериях. Мы вели беседы на разные политические темы, В результате этих контактов у меня сложилось о нем представление как о человеке, по-доброму относящемся к Советскому Союзу.

Ознакомившись с подготовленными мною документами по изучению «Жемчуга», в том числе с положительными данными его проверки по учетам Центра, резидент В. М. Зарубин дал санкцию на привлечение этой кандидатуры путем постепенного втягивания в сотрудничество с нами, предложив такой план:

— объяснить, что наша страна нуждается в хороших специалистах. Поэтому, прежде чем возвращаться на Родину, ему необходимо пожить в США несколько лет, получить образование в области радиотехники, поработать на американских заводах, приобрести прочные практические навыки, с тем чтобы он мог успешно применить знания и опыт в СССР;

— пообещать небольшую материальную поддержку во время учебы;

— предложить сначала составлять информационные обзоры по открытым радиотехническим журналам и учебным материалам;

— убедить его в том, чтобы он принял гражданство США и устроился на работу в одну из научно-исследовательских лабораторий.

В соответствии с этими наметками я побеседовал с «Жемчугом». Он полностью со всем согласился. Мы стали регулярно конспиративно встречаться в городе. «Жемчуг» готовил обзоры по радиотехнике. Ежемесячно мы оказывали ему материальную помощь в размере двадцати пяти долларов. По нашей рекомендации он переехал на жительство в Вашингтон и устроился на платные одногодичные радиотехнические курсы. Вместе с ним на курсах занимались младшие американские и бразильские офицеры, а также гражданские лица.

«Жемчуг» проявил себя способным в учебе и предприимчивым в делах человеком. Он снял трехкомнатную квартиру за пятьдесят долларов: в одной комнате жил и работал сам, а две другие пересдал за сорок долларов. За небольшую плату он получил разрешение городских властей устроить у себя частную мастерскую по ремонту радиоприемников, которая была открыта с четырех часов дня и до восьми вечера.

За год мастерская получила известность, и ее хозяин приобрел довольно большую клиентуру. Заработок его составлял уже две-три сотни долларов в месяц, но он продолжал передавать нам радиотехнические обзоры. После окончания курсов «Жемчуг» не смог устроиться на интересующий нас объект, так как еще не получил американского гражданства.

Далее обстоятельства сложились таким образом, что мне на связь была передана важная агентура. Учитывая малую ценность материалов агента, Квасников приказал не выезжать на встречи с «Жемчугом» в Вашингтон, чтобы не привлекать к себе внимание контрразведки. Игра, как говорится, не стоила свеч.

Только через год я собрался в американскую столицу. По телефонной книге установил, что «Жемчуг» теперь имеет мастерскую по другому адресу. Я связался с ним по телефону, мы встретились. Он рассказал, что сейчас, в дни войны, практически в каждой семье есть радиоприемник, поэтому дел у него полно, зарабатывает он хорошо, купил маленький дом в рассрочку, имеет подержанную автомашину, в его мастерской по найму работает один человек, а в банке на счету скопилось уже две тысячи долларов.

«Жемчуг» не скрыл от меня, что своим положением хозяина мастерской доволен, собирается жениться, а вот переходить на другую работу по найму пока не хотел бы. В конце разговора он добавил, что вообще намерен остаться на постоянное жительство в США. По всему было видно, что под воздействием безбедной жизни его мировоззрение сильно изменилось.

Коль скоро так, резидент посчитал, что дело с «Жемчугом» пока нужно положить «под сукно».

Начиная с конца 1945 года целых десять лет наша разведка неоднократно пыталась разыскать агента, но безуспешно. Возможно, он был призван в армию США и погиб на фронте.

Вот так неудачно закончилась моя первая вербовочная разработка. Жаль, что это случилось, ибо я считал, что в перспективе из «Жемчуга» мог бы выйти неплохой агент.

Более удачно прошли вербовки «Антилопы», «Магги» и «Осипа», о которых я расскажу в дальнейшем.

За два первых года войны американская контрразведка значительно увеличила свой оперативный состав, особенно занятый в бригадах наружного наблюдения. Входящие в них сотрудники за это время приобрели определенный профессиональный навык. К середине 1943 года ФБР в основном разгромило резидентуры Германии и Италии, интернировало японцев и перебросило большую часть своих сил и средств на борьбу против советской разведки. Почти все сотрудники резидентуры стали замечать за собой слежку.

В это время из нашей резидентуры пришлось уехать двум опытным разведчикам, поэтому часть их агентуры передали мне на связь. Среди них считались ценными вербовщик «Стенли» с его источниками «Ретро» и «Нэтом», агенты «Кирилл» с источником «Кордел», а также «Сетер» и «Девин». Одновременно Центр и резидент по научно-технической линии Квасников поставил передо мною задачи: во-первых, повысить конспиративность встреч с агентурой; во-вторых, — и это оказалось самым главным и трудным — организовать фотографирование материалов, полученных от агентов, и принимать от них копии секретных документов в непроявленной пленке.

Выполняя указание, я отобрал из ранее подобранных более десяти мест встречи с учетом места жительства и работы агентов, подготовил маршруты проверок с целью постепенно научить агентов приемам обнаружения слежки, особенно перед приходом на встречу, а также обучил их, как выявлять осведомителей ФБР из числа сослуживцев и соседей по месту жительства.

В то время наружное наблюдение за мной велось редко, так как фэбээровцы за предыдущие два года успели убедиться, что я добросовестно занимаюсь официальными делами и «дополнительной нагрузки» вроде бы у меня нет.

Я приобрел в разных магазинах Нью-Йорка фотоаппараты «Лейка», насадочные линзы и большой запас высококачественной фотопленки. Фотокамеры я тщательно проверил и составил на английском языке на папиросной бумаге краткие инструкции.

Забегая вперед, замечу, что принятые меры позволили сделать связь более конспиративной, увеличить объем и улучшить качество материалов, и вообще вся агентурно-оперативная деятельность обрела более надежный характер. И главное — это позволило в два раза уменьшить число встреч с каждым агентом. Отпала необходимость как для оперработника, так и для агента расхаживать по улицам с секретными документами, а во многих случаях привозить их из других городов.

Кроме того, операция по извлечению агентом секретных материалов с места работы стала значительно безопасней. Прежде агент обычно брал материалы со службы в день встречи, когда порой обстановка там возникала не совсем благоприятная. Теперь же он выносил их тогда, когда не было никаких признаков опасности.

На проведение встреч агенты стали затрачивать меньше времени. В высвободившиеся таким образом часы мы рекомендовали источникам ходить в кино, на спортивные мероприятия, встречаться с друзьями и знакомыми умеренных политических взглядов. Нововведение не только способствовало созданию спокойных, нормальных отношений в семье, на службе, но и делало разведывательную работу более конспиративной и надежной.

Анализируя работу с действующей агентурой, резидентура пришла к выводу: срочно освободить агентов-вербовщиков «Стенли» и «Кирилла» от работы с находившимися у них на связи агентами «Ретро», «Нэтом» и «Корделом», ибо они были очень заняты общественной работой в профсоюзных организациях. Кроме того, руководство считало, что, учитывая их способности и возможности, они должны заниматься только приобретением новых источников секретной информации.

Первым агентом, от которого мы добились, чтобы он сам снимал материалы, был «Сетер». Он — американец, страстный радиолюбитель, инженер одной из ведущих компаний, выпускавшей различную радиоаппаратуру для вооруженных сил США, в том числе радары и сонары (приборы для определения точного местонахождения подводных лодок в погруженном состоянии). По своим политическим взглядам «Сетер» слыл человеком прогрессивным. К сотрудничеству его привлек летом 1942 года наш проверенный агент, которого вскоре призвали в армию.

В 1943 году «Сетера» передали на связь мне. Когда он в первый раз привез документы, я сразу заметил его крайнюю взволнованность и поинтересовался, что случилось. «Сетер» откровенно признался, что перед отъездом на встречу он поругался со своей женой, которая ревновала его и не хотела, чтобы в тот вечер он уходил из дома. Пожаловался, что его нервы совсем расшатались, иногда плохо спит, ему снятся кошмары, от которых он просыпается в холодном поту. Я как мог успокоил «Сетера». Затем, чтобы освободить его от необходимости привозить секретные материалы в Нью-Йорк, я предложил ему самому их фотографировать и передавать нам в непроявленной пленке, которую в случае опасности легко засветить. «Сетер» с энтузиазмом принял предложение. Выяснилось, что с фотоделом он в ладах.

На специальной моментальной встрече я передал «Сетеру» фотокамеру «Лейка». С той поры «Сетер» практиковал фотографирование документов в стенном шкафу квартиры. Дома, как обычно, он ужинал, а потом выходил со своим сыном погулять. Прохаживаясь вокруг дома, еще раз проверялся для выявления возможного наружного наблюдения. Около девяти вечера, когда в доме зажигался свет и занавешивались окна, «Сетер» переснимал материалы.

С «Сетером» я встречался один раз в тридцать — сорок дней. За это время ему обычно удавалось произвести два-три выноса материалов из офиса, сфотографировать их, а утром возвратить на место. Встречи с ним проводились в Нью-Йорке или в городе, где он жил, а иногда и в промежуточных местах.

Я предпочитал встречаться с «Сетером» утром по воскресеньям. Выходил из дома в шесть — шесть тридцать, когда на улицах и в городском транспорте было очень мало людей и не составляло трудности выявить наружное наблюдение. Проведя проверку в Нью-Йорке, прибывал в город встречи. Еще раз проверялся и направлялся в обусловленную точку контакта. «Сетер» приезжал в своем автомобиле и подбирал меня. Мы проверялись еще раз уже вместе, а затем проводили деловую беседу на прогулке, в кафетерии или в его автомашине. Передав сверток с непроявленной пленкой, «Сетер» обычно подбрасывал меня к подходившему на стоянку междугородному автобусу, на котором я без промедления отправлялся в Нью-Йорк.

Перевод на фотографирование материалов, а также проявленные к нему внимание и забота (в частности, оказание материальной помощи) благотворно подействовали на агента, способствовали улучшению его физического и морального состояния — он стал спокойнее, отношения в семье наладились.

«Сетер» был очень дисциплинированным, не сорвал ни. одной явки, передавал много секретных документов, которые представляли большой интерес для наших научно-исследовательских институтов. Ежегодно передавал нам две-три тысячи фотолистов секретных материалов, большинство которых получили оценки «ценный» и «весьма ценный».

По указанию Центра в конце 1945 года я от имени нашей службы сердечно поблагодарил «Сетера» и законсервировал связь с ним, передав деньги на непредвиденные расходы.

Руководство разведки весьма ценило сотрудничавшего с нами на идейно-политической основе «Кирилла», который имел широкий круг знакомых среди инженерно-технического персонала и рабочих, занятых в авиационной промышленности. «Кирилл» сам работал на заводе, выпускавшем самолеты, и являлся профсоюзным активистом. Среди его приятелей были прогрессивные люди, искренне сочувствовавшие борьбе советского народа против нацистов.

По нашей просьбе в 1942 году «Кирилл» привлек к сотрудничеству способного научного сотрудника «Кордела», участвовавшего в конструировании по контрактам военного министерства новейших истребителей. Тот имел свободный доступ к поступавшим в конструкторское бюро секретным научно-исследовательским работам и наставлениям по эксплуатации новейших самолетов, которые были построены по заказу военного ведомства на других заводах.

Я установил связь с «Кириллом» в конце 1943 года по условиям намеченной явки, так как за моим сослуживцем, у которого источник был на связи, постоянно ходили филеры и он по указанию Центра возвратился на Родину. В то время секретные материалы «Корделла» передавал нам сам «Кирилл».

«Кирилл» приезжал в Нью-Йорк на встречу со мной раз в месяц и привозил с собой в портфеле пятьсот — шестьсот страниц секретных материалов по авиации и реактивной технике. Попутно замечу, что в те дни даже по воскресеньям в районе советского учреждения стали появляться автомашины службы наружного наблюдения. Поэтому, чтобы не приносить в генконсульство толстый портфель с материалами, а потом не выходить с ним на встречу для возврата материалов, я один раз производил съемку материалов «Кордела» на изолированной кухне у себя в городской квартире, а другой раз — на квартире моего знакомого советского инженера.

Одновременно в течение двух месяцев мы усиленно искали человека на роль хозяина конспиративной квартиры для «Кордела». «Кирилл» рекомендовал привлечь для этой цели своего друга детства «Осипа» и его жену «Магги».

«Осип» родился в США в семье выходцев из России. По-русски не говорил. «Кирилл» характеризовал его и «Магги» как людей, относящихся с симпатией к Советскому Союзу. Он был уверен, что они согласятся помочь нам, но советовал, чтобы я, советский человек, в его присутствии провел с ними беседу и сделал им предложение об оказании помощи Советской стране.

«Осип» работал на заводе слесарем, а его супруга шила на дому и вела нехитрое хозяйство. Они были бездетные, всю жизнь трудились и находились в стесненном материальном положении. Жили в маленьком дачном поселке, неподалеку от города, где проживали «Кирилл» и «Кордел».

После соответствующей проверки через Центр Квасников дал мне добро на привлечение «Осипа» и его жены к сотрудничеству в качестве хозяев конспиративной квартиры.

Помню, в октябре 1943 года, вечером, после работы, «Кирилл» и я отправились на дачном поезде к «Осипу». Вышли на маленькой станции и в потемках по размокшим от дождя дорогам стали искать его дом. Когда вошли на участок, застали «Осипа» и его жену за ремонтом водопровода. «Кирилл» познакомил нас. Мы помогли «Осипу» закончить работу.

В комнате с убогой обстановкой над столом тускло горела электрическая лампочка под старым матерчатым абажуром. Наскоро вымыв руки и переодевшись, «Осип» предложил выпить пива, а жена ушла что-то готовить на кухню. Я был представлен хозяевам как советский инженер. За пивом и чаем с бутербродами неспешно обсуждали ход войны; к нашему разговору присоединилась и «Магги». Я начал рассказывать об отношениях СССР с союзниками, оттеняя неискренность Англии и США, указал, что они не только задерживают открытие второго фронта, но и отказываются помогать нам новейшей наступательной техникой. Советские люди воюют, несут огромные потери, а правящие круги США и Англии тайно наращивают военную мощь, чтобы использовать ее как гарантию угодного им послевоенного устройства мира. «Осип» не только согласился с моими доводами, но и высказал мысль о том, что необходимо разоблачать эту политику с «двойным дном».

Когда обсуждение достигло определенного уровня, «Кирилл» сказал, что мы хотели бы обсудить с хозяином один важный, но весьма деликатный вопрос. «Вы обсуждайте свои проблемы, а я займусь своими», — с этими словами «Магги» оставила нас одних.

Я обратился к «Осипу», заявив, что мы очень нуждаемся в надежном человеке, который оказал бы нам помощь в раскрытии тайных планов империалистов в войне, планов, которые направлены против государства рабочих и крестьян — СССР, и что мы хотели бы, чтобы он согласился оказать нам такую помощь и никому об этом не говорил. «Осип» ответил, что будет горд, если ему доверят вести борьбу с врагами СССР, что готов помочь и будет делать все, что в его силах.

Получив принципиальное согласие «Осипа», я в общих словах рассказал, в чем будет заключаться его миссия: принимать от надежного американца один раз в месяц секретные документы, фотографировать их, возвращать американцу, а непроявленную пленку передавать нам. Затем я намекнул, что для этого ему лучше бы переехать на жительство в соседний город. «Осип» слушал меня напряженно, лицо стало темно-красным, а на лбу выступила испарина. Но он твердо ответил, что готов все сделать. При этом он сказал, что, во-первых, хотел бы поставить в известность жену; а во-вторых, он не умеет фотографировать. Я согласился с его предложением ввести в курс дела жену. Мы пригласили ее к столу. «Магги», узнав, что «Осип» уже дал согласие, спокойно приняла предложение о переезде и сотрудничестве. Договорились, что все расходы, связанные с переездом, возможным убытком от продажи домика, а также тем обстоятельством, что семье придется временно не работать, мы оплатим и что в следующее воскресенье я приеду обучать «Осипа» фотографированию документов.

За два занятия супруги вполне освоили фотодело. Попутно в спокойной товарищеской манере я провел с ними беседы о соблюдении конспирации, посоветовал, где хранить линзу-насадку, фотопленку с материалами, объяснил, как выявлять за собой наружное наблюдение, проводить моментальные встречи для приема и возврата материалов. Мы обсудили и некоторые другие вопросы разведывательной работы. Многочасовые беседы в целом способствовали установлению дружеских отношений между нами. «Осип» получил и необходимую сумму на расходы, связанные с переездом.

Через две недели чета переехала в город, где жил «Кордел», и сняла удобную квартиру в рекомендованном мною районе. «Осип» устроился на работу, что в войну было легко сделать, ибо всюду требовались рабочие руки. Затем к ним приехал «Кирилл» и связал «Осипа» с «Корделом». С тех пор «Кордел» регулярно, два раза в месяц, передавал «Осипу» по три, четыре, а то и пять сотен страниц секретных материалов. Супруги фотографировали их, а утром, до начала работы, возвращали «Корделу».

Раз в месяц «Магги» привозила непроявленные пленки рано утром в Нью-Йорк. Первое время она передавала пленки лично мне, позже — через агента-связника «Кэти». Днем или вечером я встречался с «Магги», обсуждал вопросы разведывательной работы, передавал задания для «Кордела», а также деньги на покрытие расходов, небольшое вознаграждение для «Кордела» и для супругов. Проводил с «Магги» беседы воспитательного характера, интересовался, как они живут, не замечают ли чего-либо подозрительного вокруг себя, отвечал на ее вопросы, стараясь создать у супругов хорошее настроение и желание активно помогать советскому народу в его трудной борьбе с общим врагом.

«Магги» обычно отвечала: у них жизнь идет спокойно. Работает только муж, а она загружена домашними делами. Вечером они читают, слушают радио, иногда ходят в кино. В воскресенье гуляют в парке, Отдыхают. Жизнью они довольны. Главное, получают моральное удовлетворение от того, что участвуют в борьбе с ненавистным врагом, оказывают помощь Советскому Союзу. Они рады, что теперь у них есть цель в жизни.

«Осип» и «Магги» наши поручения выполняли с большой ответственностью и желанием. Они неоднократно говорили, что участие в работе по оказанию помощи СССР составляет основной смысл их жизни. Это был типичный случай сотрудничества людей с советской разведкой на идейно-политической, патриотической основе. Я чувствовал, что агенты готовы выполнить любое наше задание, и верил им.

Встречи с «Корделом» я проводил два-три раза в год. Выяснял, как идут его дела на службе, все ли благополучно в личной жизни, передавал задания. Мы обсуждали пути совершенствования всех звеньев разведывательной работы, особенно усиления конспирации. Я проводил с ним политико-воспитательные беседы, одновременно изучал его.

От «Кордела» поступали комплектные, подробные материалы о новейших военных самолетах и зарождавшейся ракетной технике США. В частности, мы получили полную документацию о первом американском реактивном истребителе П-81, построенном компанией «Локхид».

Работа с «Корделом», «Осипом» и «Магги» доставляла истинное удовлетворение резиденту Квасникову и, разумеется, мне. Каково же было наше удивление, когда из Центра месяца через три-четыре неожиданно пришло письмо следующего содержания: «За необдуманные и поспешные действия по организации переезда „Осипа“ и созданию у него конспиративной квартиры, а также за самовольную выдачу пятисот долларов на переезд без разрешения Центра Квасникову объявляется выговор. При повторении подобных действий в дальнейшем такие расходы будут покрываться за счет личной зарплаты Квасникова».

Леонид Романович был невообразимо возмущен. Ведь он старался как можно быстрее повысить конспирацию в работе с ценным агентом, понимая, что промедление в данном случае было чревато опасными последствиями.

И вот тебе! Наказали за инициативу, за самостоятельность действий. На другого разведчика такой начальственный окрик Центра мог бы подействовать угнетающе. Но не таков был Квасников! Он твердо верил в полезность для Советского Союза проделанной нами работы и стоял на этом. Резидент написал вышестоящему руководству Центра обстоятельное, глубоко мотивированное объяснение, в котором поставил вопрос об отмене незаслуженного выговора, однако никакого ответа не последовало.

Лишь через год мы получили письмо из Центра: «Созданием конспиративной квартиры резидентура проделала весьма полезную работу, которая способствовала улучшению всей работы с „Корделом“. От него получено большое количество материалов, представляющих большую ценность для нашей промышленности. Полезность этой работы заключается не только в том, что она существенно увеличила объем документальных материалов и их качество, но также и в том, что создание конспиративной квартиры значительно повысило конспиративность всей работы с важным агентом». Далее сообщалось, что за истекший год от источника было получено девяносто восемь секретных законченных научно-исследовательских работ объемом более пяти тысяч страниц. Из них пятьдесят процентов получили оценку «весьма ценные», сорок — «ценные», и десять — «представляют информационный интерес».

Таким образом, жизнь подтвердила правильность действий резидентуры. Но, увы, в письме Центра никакого ответа на направленный рапорт Квасникова так и не содержалось.

Хотя Центр очень ценил секретные материалы по военному самолетостроению, получаемые от «Кордела», тем не менее он добивался от резидентуры, чтобы она с помощью «Кирилла» приобрела еще одного источника в этой области. Свое требование руководство разведки мотивировало, во-первых, тем, что советские специалисты были заинтересованы в получении информации о самолетах, выпускаемых двумя компаниями (приводились их названия). А во-вторых, Центр хотел иметь еще один канал получения информации по самолетостроению на тот случай, если один из источников по каким-либо причинам перестанет действовать.

Поэтому на встречах с «Кириллом» я убедительно просил его приобрести второго агента, желательно в названных Центром компаниях. «Кирилл» обещал выполнить нашу просьбу. Через некоторое время он нашел кандидата на вербовку — «Эдвина», начал тщательно его изучать и вести его политическую обработку в плане подготовки к оказанию Советскому Союзу тайной помощи путем передачи доступной ему секретной информации. Когда тщательное изучение и проверка «Эдвина» дали положительные результаты, Центр санкционировал его вербовку. «Кирилл» успешно провел вербовочную беседу, и «Эдвин» согласился сотрудничать с нами. Вскоре источника передали на связь моему товарищу по резидентуре.

Вначале «Эдвин» снабжал секретной информацией по специально подготовленным в Центре вопросам устно или письменно. Позднее он стал передавать секретные материалы в непроявленной пленке. Обычно «Эдвин» раз в два месяца приезжал на сутки в Нью-Йорк под предлогом посещения проживавших там родителей и родственников и проводил конспиративные встречи с моим коллегой. Секретная документация «Эдвина» получила высокую оценку Центра.

Однажды на обычной короткой встрече «Эдвин» передал моему сослуживцу моток непроявленной пленки. И при этом сказал лишь одну фразу:

— Там есть кое-что интересное для вас.

В резидентуре проявили пленки и стали искать «кое-что интересное». Им оказались два совершенно секретных отчета советских ученых по реактивной технике на русском языке. В них было много дифференциальных и интегральных вычислений, совершенно непонятных для нас.

Вскоре Центр дал указание резидентуре выяснить, каким образом советские секретные отчеты попали на объект «Эдвина». Источнику это сделать не удалось, но, по его твердому убеждению, они были получены американской разведкой в Советском Союзе.

В конце 1944 года «Кирилла» избрали на руководящую должность в профсоюзе, и ему пришлось переехать на жительство в другой город. В связи с этим он выразил мотивированное соображение о целесообразности прекращения сотрудничества с нами. Центр согласился.

Большой вклад в приобретение источников информации о секретных работах в области радиоэлектроники сделал верный друг Советского Союза «Стенли», который завербовал для нас агентов, «Ретро», «Нэта» и «Коно». Последний был одно время на связи у моего товарища. Сам «Стенли» к сотрудничеству с нами был привлечен в 1942 году.

Вначале с агентом встречался разведчик Мохов, который обучил его основам конспиративного сотрудничества. Однако в 1943 году мой коллега был взят в активную разработку ФБР и прекратил контакт с ним.

«Стенли» имел ученую степень доктора технических наук и руководил большой группой научных сотрудников в лаборатории одной из крупнейших радиотехнических компаний, находившейся недалеко от Нью-Йорка. Очень увлекался радиоэлектроникой, был активным членом научного радиотехнического общества США, где приобрел широкий круг знакомых среди коллег в корпорациях «Рэдио корпорейшн оф Америка», «Дженерал электрик», «Вестингауз», «Вестерн электрик» и др.

В то время «Стенли» исполнилось 33 года. Его родители были выходцами из Швеции. Жена работала врачом-психологом. Детей не было. Вместе с ними жила теща. Любил заниматься в свободное время автотуризмом.

Резидент поручил мне восстановить связь с этим агентом. Доверяя мне работу со «Стенли», Квасников отметил важность этого задания и потребовал самого серьезного отношения к его выполнению.

Я подобрал несколько мест для встреч со «Стенли». Изучил все данные на него, хранившиеся в резидентуре, составил план операции по восстановлению связи. План состоял в том, что я должен посетить источника на квартире, передать привет от Мохова, извинившись, сказать, что он срочно уехал в СССР, и договориться о встрече в городе.

«Стенли» жил в шестиэтажном доме в нью-йоркском районе Бронкс. Дверь подъезда открывалась хозяином квартиры лишь после того, как тот переговорит с гостем по домофону. Я нажал кнопку нужной мне квартиры. Ответил мужской голос. Убедившись, что со мной говорит «Стенли», я передал ему привет от Питера (условное имя Мохова) и высказал пожелание зайти буквально на пару минут. Лифтом поднялся на пятый этаж. На лестничной клетке меня ждал человек, фотография которого имелась в резидентуре. Сомнений не оставалось — «Стенли». Мы поприветствовали друг друга. Я объяснил причину, по которой Питер пропустил три встречи, и сообщил, что теперь встречаться с ним буду я. «Стенли» сказал, что у него сейчас находится одна знакомая пара, поэтому к нему в квартиру лучше не входить. Условились: увидимся через день в городе.

На встрече я поинтересовался, как обстоят дела у него и источников его группы: «Ретро», «Нэта» и «Коно» (они были привлечены к сотрудничеству с нами самим «Стенли»). Он рассказал, что правительство США форсирует разработку различных образцов новой военной техники для оснащения армии, авиации и военно-морского флота. Создаются новые самолеты, снаряды, системы управления артиллерийским огнем и большое число различных радаров и компьютеров. Его товарищи работают на прежних местах. Ничего подозрительного никто не замечал. «Стенли» добавил, что в связи с прекращением контактов с Питером он дал указание им временно не выносить материалы с работы, но по первому сигналу они готовы снова начать свою деятельность. Далее мы обсудили порядок возобновления контактов с агентами. Встречи со «Стенли» первое время приходилось проводить часто, через пять-семь дней, так как он передавал в подлинниках не только свои материалы, но и материалы «Ретро», «Нэта» и «Коно». Если документ принимался на вечерней встрече, то я его фотографировал и на следующий день рано утром возвращал.

Вообще-то мы считали, что для советской разведки «Стенли» наибольшую ценность представлял как агент-вербовщик. Он непоколебимо верил в неизбежную победу социализма, обладал способностью убеждать либерально настроенных американцев в необходимости оказывать помощь Советскому Союзу по нелегальным каналам, любил разведывательную деятельность и считал себя подпольщиком-революционером, избравшим наиболее эффективный путь борьбы против империализма.

Несмотря на то что «Стенли» передавал мне каждый месяц чрезвычайно много ценной секретной информации, получаемой от друзей, он считал своим долгом лично добывать секретные документы. Делал он это виртуозно. От него поступали подробная информация, чертежи, инструкции, наставления по эксплуатации различной секретной аппаратуры, кроме того, радиолампы и детали к прибору «свой — чужой», с помощью которого американский летчик простым нажатием кнопки мог сразу установить, чей самолет появился в поле зрения — свой или вражеский.

Для обеспечения безопасности «Стенли» группу его важных источников передали на связь оперработникам резидентуры.

За долгие годы нахождения за рубежом я работал со многими агентами. Встречи и отношения с каждым из них имели свою специфику. Но общение со «Стенли» доставляло мне, пожалуй, самое большое удовольствие. Наши встречи всегда проходили плодотворно. У нас была полная совместимость мировоззрений, характеров и желаний оказать как можно большую помощь Советскому Союзу. Мы были единомышленниками в полном смысле этого слова.

«Стенли» также любил встречаться со мной. Он неоднократно говорил мне:

— Встречи и беседы с вами — это счастливейшие минуты для меня. Только с вами я могу поговорить по душам, выговорить все, что во мне накопилось, и я вижу, что вы также откровенны со мной. Особенно мне интересны ваши рассказы о том, как жили и работали простые советские люди в 20-30-е годы, каких успехов они добились в развитии своей экономики, стремясь превратить социалистическую Родину в передовое промышленно развитое государство, и как они сейчас храбро защищают Отечество.

После того как группа агентов («Ретро», «Нэт» и «Коно») была передана на связь нашим оперработникам, а также организованы съемка материалов в квартире «Стенли» и переход на режим одной моментальной встречи и одной встречи-беседы в тридцать — сорок дней, у него высвободилось много времени. И он вдруг заскучал. На одной из встреч весной 1945 года он сказал:

— Мой дорогой друг и товарищ, я понимаю необходимость проведенной реорганизации и полностью согласен с тем, что вы разбили мою группу, отняли от меня товарищей и рекомендовали как можно реже встречаться с ними или звонить им. Да и вы сами стали редко видеться со мной. И вот мне теперь трудно от того, что дел у меня уменьшилось. Ведь я привык работать активно!

Когда я сообщил, что уезжаю домой, в Советский Союз, и что связь с ним через полгода установит и будет поддерживать другой опытный разведчик, «Стенли» от неожиданности несколько секунд ничего не говорил, а только смотрел на меня широко открытыми глазами. Молчал и я. На душе было грустно и тяжело.

В самых близких отношениях «Стенли» находился с «Ретро». Они вместе работали, хотя и различались по характеру и манере поведения. «Ретро» — флегматик, стремился к уединению, любил подумать, прежде чем принять решение, долго колебался. «Стенли» обладал натурой кипучей, он с удовольствием занимался общественной работой, красиво говорил, убедительно доказывал правильность своих взглядов, предлагаемых решений. У друзей на работе пользовался авторитетом и слыл признанным лидером. «Ретро» обожал «Стенли»; последний, в свою очередь, платил «Ретро» тем же. Оба считали себя коммунистами, хотя формально в партии не состояли.

В то время «Ретро» был холост. Увлекался серьезной музыкой. Играл на скрипке. Его любимым композитором был Бах. Он часто ходил на концерты симфонической музыки.

«Ретро» стал первым, кого «Стенли» привлек к разведывательной работе. Произошло это в конце 1942 года.

По служебной линии «Ретро» непосредственно подчинялся своему вербовщику, то есть «Стенли». Как руководитель группы тот имел специальный значок, который носил под лацканом, дававший ему право брать секретные материалы для работы домой.

Кроме того, «Стенли» в случае необходимости мог разрешать своим подчиненным, среди которых числился и «Ретро», выносить секретные материалы за ворота компании. Удобное сочетание, лучшего не придумаешь! Они вместе отбирали секретную документацию на новейшую радиотехническую аппаратуру — различного рода радары, сонары, прицелы для бомбометания, зенитных орудий и многое другое, которую затем, можно сказать на законном основании, выносили с работы.

Как только «Стенли» передал мне «Ретро» на личную связь, мы стали выяснять возможности организации съемки материалов у него дома. Он жил в отдельной двухкомнатной квартире. Квасников сначала сомневался, стоит ли организовывать там съемку документов: ведь днем, когда «Ретро» находился на работе, в его квартиру могли проникнуть сотрудники ФБР, провести негласный обыск и обнаружить фотопринадлежности, пленку с отснятыми секретными материалами. И все же мы не отказались от этой идеи. «Ретро» оборудовал у себя дома хорошо замаскированные тайники, где прятал фотопринадлежности и материалы.

Помимо передачи нам секретных документов, к которым он имел доступ, «Ретро» по нашей просьбе вел разработку своего друга «Хорвата», такого же, как и он, страстного любителя музыки, служившего в научно-исследовательском центре другой ведущей компании США, где разрабатывались и создавались сугубо секретные виды военной радиотехники. «Хорват» слыл очень талантливым специалистом, имел несколько изобретений и возглавлял научно-исследовательскую группу, занимавшуюся созданием системы для установления местонахождения артиллерийских орудий противника путем определения траектории и скорости полета снарядов. Он отличался рассудительным и практичным характером.

Вскоре «Хорват» переселился на квартиру к «Ретро»; Это обстоятельство благоприятным образом отразилось на их сотрудничестве с нами. Они помогали друг другу при проверках, не ходит ли за ними наружное наблюдение, а также при фотографировании материалов. Имея умного и надежного единомышленника, «Ретро» стал работать спокойнее и увереннее. Однако на встречи он по-прежнему приходил возбужденным, сильно нервничал. Перед тем как передать мне моток непроявленной пленки с материалами, беспокойно озирался по сторонам и держался очень напряженно. Иногда принимал за филеров обычных прохожих.

Мы платили «Ретро» и «Хорвату» небольшое вознаграждение — до двухсот долларов в месяц. Брать деньги «Ретро» обычно отказывался, заявляя, что они нужнее советскому народу. Я убеждал его, что это просто знак благодарности и уважения советских людей за их ценную помощь…

«Ретро» и «Хорват» ценили наше товарищеское отношение и заботу об их безопасности, благополучии. Однако вскоре выяснилось, что ребята стали в квартиру приглашать девушек. Хорошего мало, но пришлось мириться.

От «Ретро» и «Хорвата» поступали материалы, которые представляли большой интерес для научно-исследовательских учреждений и промышленности Советского Союза.

Мне запомнился один случай получения от них важного материала.

В те годы Центр, как правило, давал резиденту ре задания общего характера, например: добывать материалы о новейших разработках американцами радаров, прицелов и другой электронной аппаратуры. Однако, когда немцы стали обстреливать Лондон ракетами «Фау-2», резидентура получила зашифрованное радиосообщение с конкретным заданием: «Вблизи Лондона эффективно действует радарно-компьютерная установка SCR-584, которая определяет скорость и траекторию полета снаряда „Фау-2“ и автоматически управляет огнем зенитных батарей. Примите срочные меры к быстрому получению данных об этой радарно-компьютерной установке».

Через день была плановая встреча с «Ретро». Я сжато изложил задание источнику. В ответ, улыбаясь, «Ретро» сказал:

— Мы уже пять дней назад прочитали ваши мысли и достали нужное наставление по этой штуке — SCR-584. До двух часов ночи перефотографировали более шестисот страниц текста и чертежей.

Передав мне моток почти из двадцати пленок, «Ретро» поехал на работу.

На этом полоса везения не кончилась. Через два дня в Москву уходила самолетом дипломатическая почта из советского посольства. Мы пользовались ею для отправки своих материалов в Центр. На этот раз нам почти не пришлось ждать дипкурьеров, и уже через семь дней на столе руководителя советской разведки лежали требуемые секретные документы.

Вскоре из Центра пришла телеграмма, в которой впервые за годы войны мне объявляли благодарность за быстрое выполнение важного задания, а «Ретро» и «Хорвату» разрешалось выдать премию в тысячу долларов.

Подводя итоги работы с «Ретро» и «Хорватом», Центр отмечал, что она была очень плодотворной. В течение 1943—1945 годов от них поступили подробные материалы общим объемом свыше девяти тысяч страниц по более чем ста научным разработкам. Эти документы получили весьма высокую оценку Комитета по радиолокации в Москве, которым руководил академик А. И. Берг.

Расскажу также о работе с некоторыми другими активными агентами. «Коно» — американец, 1913 года рождения, окончил колледж, затем аспирантуру и стал магистром технических наук. Тихий, внешне ничем не приметный человек. Во время войны как специалист был освобожден от призыва в вооруженные силы. Работал главным радиоинженером и возглавлял на крупной фирме научно-исследовательскую группу, которая разрабатывала радиолокаторы, работавшие на сантиметровых волнах. Имел доступ к секретным материалам по многим другим проблемам.

К работе с нами «Коно» был привлечен «Стенли» в августе 1943 года. В начале 1944 года я принял «Коно» на личную связь и стал готовить его к фотографированию материалов. Делом это оказалось нетрудным, ибо «Коно» досконально разбирался в технике. Я снабдил его необходимой фотоаппаратурой и пленками. Жена агента, учительница средней школы, знала о сотрудничестве мужа с нами и помогала ему фотографировать документы.

За все время он передал нам сорок научно-исследовательских работ на нескольких тысячах страниц. Только в 1945 году от него было получено две тысячи листов секретной информации. Большинство материалов «Коно» получило оценку «весьма ценные». Это материалы о радарах для подводных лодок, аппаратуре на инфракрасных лучах, прицелах для управления артиллерийским огнем и так далее. Некоторые прицельные устройства на испытаниях, по словам «Коно», показывали поразительную точность, за что американские специалисты то ли в шутку, то ли всерьез называли их «прицелами третьей мировой войны».

«Коно» регулярно информировал нас о заседаниях Координационного комитета США по радиотехнике. Эти отчеты представляли большой интерес для советских руководящих органов в области науки и техники, ибо позволяли находиться не только в курсе всех разработок, ведущихся в США, но давали возможность знать перспективные планы работ американцев по радиотехнике на ближайшее десятилетие.

После окончания второй мировой войны началось свертывание военного производства, прекратилось производство стандартной военной техники. На предприятии, где работал «Коно», прокатилась волна увольнений, но его оставили. Наш источник в числе других занимался новейшей техникой. В разработке этой техники принимали участие и вывезенные в США немецкие ученые.

От «Коно» поступили первые сведения о создании американцами систем управления ракетами-носителями атомных бомб. Учитывая, что большинство материалов, добываемых агентом, получало в Центре оценку «весьма ценные», ему два раза выдавались премиальные по пятьсот долларов.

К сожалению, в работе с агентурой не всегда все шло гладко. Были у меня и огорчения, неудачи, например с источником «Нэтом».

«Нэт» — друг агента-вербовщика «Стенли». Еще подростками они учились в одной школе, жили по соседству, часто проводили вместе время — в общем, дружили. Отец «Нэта» держал небольшой ресторанчик.

Перед войной агент окончил университет и получил диплом радиоинженера. Работал на крупном заводе компании, ведущей в радиотехнической отрасли США. Имея незаурядные способности, он быстро продвигался по службе. Когда «Стенли» в 1942 году привлек его к сотрудничеству с советской разведкой, он занимал должность главного инженера, что позволяло выносить секретные материалы с завода без получения специального разрешения.

«Нэт» передавал нам через «Стенли» секретные документы — наставления по эксплуатации различных систем наземных, самолетных, морских радаров. Однако года через полтора он стал проявлять пассивность, затягивал выполнение заданий. Когда начали обсуждать вопрос о возможной передаче «Нэта» на связь нашему надежному агенту «Сатору», который бы фотографировал материалы источника у себя дома, «Стенли» высказал ряд сомнений в целесообразности этого. Он охарактеризовал «Нэта» как человека, у которого стали проявляться признаки высокомерия и самолюбования собственными успехами по службе. На «Нэта» оказывала отрицательное влияние и его жена, психолог по профессии. У нее, несомненно, был комплекс неполноценности: она заботилась только о себе, а мужа постоянно подозревала в неискренности. Детей они не имели. К тому же, по мнению «Стенли», его друг «Нэт» отличался трусостью.

Все это вместе взятое объясняло снижение у «Нэта» желания сотрудничать с нами, и «Стенли» не исключал того, что его друг со временем может прекратить связь с нами. Так оно и произошло.

По нашей просьбе «Стенли» встретился с «Нэтом». В беседе тот заявил, что по ряду причин личного характера он решил прекратить сотрудничество. В качестве дополнительного довода он привел такой: война, мол, скоро закончится разгромом гитлеровской Германии, и у Советского Союза не будет острой необходимости в его помощи. «Стенли» рекомендовал больше не принимать никаких шагов в отношении «Нэта». Центр согласился с этим.

После привлечения к сотрудничеству с нашей разведкой агента «Антилопа» выяснилось, что по своему характеру он очень нерешителен и порядком труслив. Источник никак не мог выполнить моего задания — достать важный секретный документ. Однако после одного ничем не приметного события с ним произошла удивительная метаморфоза. Вот как это случилось.

«Антилопа» был по происхождению француз. В 1937 году окончил институт, инженер-электрик. Бежал от фашистов в 1940 году в США, где работал инженером на различных заводах. Женился на американке, продавщице в книжном магазине. У них была маленькая дочка.

Меня познакомил с «Антилопой» в конце 1942 года наш общий друг на премьере советского фильма. После кино мы поужинали во французском ресторане, где обменялись визитными карточками. С тех пор я изредка встречался с ним в дешевых ресторанчиках, так как на дорогие резидент денег не давал.

«Антилопа» был убежденным противником нацистов. Раза два он приглашал меня на приемы, которые устраивали французские эмигранты-антифашисты.