ПРОВИДЕЦ ИЗ ВИНЧЕСТЕРА

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

ПРОВИДЕЦ ИЗ ВИНЧЕСТЕРА

21 ноября 1918 г. в «Правде» была напечатана статья В. И. Ленина «Ценные признания Питирима Сорокина». Ленин писал: «"Правда" поместила сегодня замечательное интересное письмо Питирима Сорокина, на которое надо обратить особое внимание всех коммунистов. В письме этом, напечатанном в „Известиях“ Северо-Двинского исполнительного комитета, Питирим Сорокин заявляет о своем выходе из партии правых эсеров и о сложении с себя звания члена Учредительного собрания».

Далее Ленин подробно показывает объективные причины такого шага П. Сорокина и излагает тактику большевиков по привлечению на свою сторону мелкобуржуазных слоев и интеллигенции.

Волею судьбы за время своей работы в США я несколько раз встречался с П. Сорокиным. В беседах он показал себя патриотом нашей Родины и еще три десятка лет тому назад высказывал мысли, созвучные современному периоду демократизации советского общества. Поэтому, я надеюсь, содержание моих бесед с видным социологом представит интерес для читателя.

Осенью 1942 года я прилетел в Бостон для выступления на митинге, организованном местным Комитетом помощи русским в войне. На аэродроме меня встретили представители комитета, среди которых оказался и Питирим Сорокин. Поздоровавшись со мной и назвав себя, он выразил сочувствие в связи с предательским нападением на Родину фашистской Германии.

По пути к автомашинам П.Сорокин говорил мне:

— Давно все распри позабыв, я делаю все возможное, чтобы хоть на самую маленькую толику ослабить тяжкие страдания моего народа. Вы первый советский человек, с которым я разговариваю в США.

Я поблагодарил его за сочувствие и за деятельность по оказанию помощи Советскому Союзу.

Питирим Сорокин был членом исполкома бостонского отделения Комитета помощи русским в войне. На митинге он сидел в президиуме, но не выступал. После митинга я распрощался с организаторами и ночным поездом уехал в Нью-Йорк.

Новая встреча с Питиримом Сорокиным состоялась лишь через двадцать лет. В начале декабря 1962 года меня пригласили выступить перед студентами Гарвардского университета. Накануне вылета в Бостон я позвонил Питириму Александровичу и выразил желание встретиться. Как мне показалось, он обрадовался звонку и пригласил в свой дом.

После лекции, в обусловленное время подъезжая к месту жительства Питирима Сорокина, я увидел его перед домом. Он жил в маленьком городке Винчестер возле Бостона. День стоял пасмурный, небо было покрыто сплошными серыми облаками. Вдоль узкой асфальтированной улицы выстроились двухэтажные домики дачного типа, окруженные голыми низкорослыми деревьями и кустами.

Сорокин был одет в старомодное темное двубортное демисезонное пальто, на голове — тоже немодная широкополая темно-серая шляпа; очки в светлой пластмассовой оправе. Ему исполнилось 73 года, но выглядел он крепким мужчиной. Правда, лицо уже избороздили морщины, хотя оно оставалось красивым, волевым и несколько суровым. Указывая на свой дом рукой, хозяин сказал:

— Вот моя хата. Здесь я коротаю свой век с женой. Добро пожаловать…

А вот и сама Елена Петровна, пожилая, но еще привлекательная стройная женщина с правильными чертами лица. Я передал ей бутылку «Столичной», баночку зернистой икры и коробку конфет. Елена Петровна приветливо показала свой дом. На первом этаже — прихожая, большая гостиная-столовая и кухня; на втором — две спальни, кабинет, библиотека.

Мы остались в кабинете, уселись в кресла. Вспомнили военные годы.

— Я боялся, — сказал профессор, — что Красная Армия не выдержит такого мощного удара хорошо оснащенной военной машины Гитлера, без особых усилий сокрушившей почти все страны Европы. Опасался, что падут Москва и Ленинград.

Я заметил, что Гитлер мог бы быть разбит значительно раньше, если бы западные союзники своевременно открыли второй фронт.

В ответ Сорокин сказал:

— В планы Черчилля и влиятельных кругов США входила не только победа над Германией, но и максимальное истощение СССР в этой войне. Вообще Англия, начиная со времени Петра Великого, делала все возможное, чтобы не допустить усиления России. Сейчас же США боятся, как бы Советский Союз не стал мощной и влиятельной державой в мире.

Елена Петровна пригласила нас к столу. По ее просьбе за обедом я рассказывал о себе, а хозяин — о своей жизни.

— У меня более пролетарское происхождение, чем у вас, — заметил Сорокин.

Родился он в 1889 году в селе Турья, в нынешней Республике Коми. Родители — бедные, неграмотные крестьяне. Отец плотничал и малярничал в соседних деревнях. Питирим с восьми лет помогал отцу и матери. Когда ему было одиннадцать, умерли родители. После этого начались хождения по людям, городам и весям, подряды в деревнях, на фабриках. Но у него была большая тяга к учебе. Окончил церковно-приходскую школу, гимназию. Переехал в Петербург, где поступил в университет. В 1916 году защитил кандидатскую диссертацию по уголовному праву, а в 1922-м — докторскую по социологии. В студенческие годы примкнул к партии социалистов-революционеров (эсеров). Трижды арестовывался царским правительством и сидел в тюрьмах. Избирался членом Учредительного собрания, два месяца был секретарем Керенского.

В период Октябрьской революции вел идеологическую борьбу против партии большевиков. Приходилось выступать с Лениным на одних и тех же митингах в роли противников.

— Ленин и я достаточно хорошо знали друг друга, — подчеркнул мой собеседник.

Сорокин дважды арестовывался большевиками. В 1918 году его посадили в Вологодскую тюрьму. Местный трибунал приговорил к расстрелу. Чекисты ему сказали, что через десять дней приговор приведут в исполнение. Он писал письма Ленину, Луначарскому [20] и Карахану [21] (с последним вместе учился в Петербургском университете). В письмах просил о помиловании, указывая, что лично никогда не вел вооруженную борьбу против большевиков, а лишь идеологическую. Он не надеялся, что в то сложное время письма дойдут до адресатов, и каждый день ждал смерти. Прошло десять, двадцать, сорок дней, а его не расстреливали.

Однажды явились чекисты и приказали одеваться. Сорокина перевезли в Москву, на Лубянку. После непродолжительного допроса его доставили к народному комиссару просвещения Луначарскому. Выслушав еще раз просьбу и доводы Сорокина, нарком сообщил, что смертный приговор отменяется и он освобождается.

Неожиданно Луначарский предложил Сорокину быть представителем Наркомпроса в северной части России. Сорокин не согласился. Тогда нарком направил его деканом исторического факультета в Петроградский университет, где он проработал до конца 1922 года, когда в числе большой группы оппозиционно настроенных ученых, представителей старой интеллигенции, его выслали из Советской России.

Около года Сорокин читал лекции по социологии в Пражском университете. Позднее был приглашен в Соединенные Штаты на должность профессора в Миннесотский университет, где проработал шесть лет. С 1930 года и до ухода на пенсию в 1955-м возглавлял кафедру социологии Гарвардского университета. Курс его лекций по социологии считали за честь прослушать многие молодые политические деятели и ученые США и других стран, среди них — президент Дж. Кеннеди, госсекретарь Д. Раск.

Сорокин опубликовал более двадцати книг по социологии, многие из которых переведены на другие языки. Так, его монография «Современные социологические теории» издана на одиннадцати языках, а труд «Кризис нашего века» — на восьми. Он стал почетным доктором многих иностранных академий и университетов. В 1936 и 1937 годах избирался президентом Международного института социологии. На Западе Сорокин считается одним из выдающихся социологов двадцатого столетия.

Во время беседы я упомянул, что Ленин написал ер нем статью «Ценные признания Питирима Сорокина».

— Да, была такая статья, — ответил профессор.

— Что побудило вас сделать заявление о выходе из партии эсеров? — спросил я.

Сорокин на несколько минут задумался. На лице. Елены Петровны, сидевшей за столом, появилась загадочная улыбка.

— В статье Ленина это объяснено подробно, — ответил мой собеседник. — Если сказать коротко, я тогда увидел, что крестьяне в своей массе не поддержали попытки эсеров захватить власть на местах в различных губерниях. Не только крестьянская беднота поддерживала Советскую власть, но на ее сторону стал переходить середняк. Поняв это, я посчитал, что партия социалистов-революционеров лишилась опоры в народе. Ее дело проиграно, и мне нужно выходить из этой партии, что я и сделал, опубликовав заявление в печати. К тому же, — добавил он, — я был против террористической деятельности, к которой стали прибегать эсеры.

Питирим Сорокин интересовался жизнью в Советском Союзе, спросил, что изменилось в стране после смерти Сталина, как относится народ к Хрущеву.

— Хрущев поступил правильно, что не допустил войны во время карибского кризиса. Не нужно подвергать риску достижения Советского Союза, да и Кубы, которые с таким огромным трудом создавались в течение многих лет, — комментировал мой собеседник.

Затронули вопрос и о культе личности Сталина.

Тогда я был убежден, что с культом личности руководителей у нас покончено. Гарантия этого — принятый на XX съезде КПСС принцип коллективного руководства и развитие социалистической демократии.

Выслушав мои доводы, Сорокин со вздохом сожаления произнес:

— Молодой человек, вы глубоко заблуждаетесь. Вы еще мало жили, мало видели да, очевидно, и мало читали. У меня же более бурная и долгая жизнь, чем у вас. Я видел больше вас, а главное, глубоко изучил эту проблему начиная с древнейших времен. Культ личности проистекает от такого людского порока, как властолюбие, и расцветает особенно пышно в условиях ограниченной демократии. Властолюбие самый опасный порок. Он более вредный, чем сивуха и разврат. Властолюбие и культ личности главы государства сковывают творчество, унижают миллионы людей и тем самым наносят обществу огромный вред.

Подумав, он добавил:

— До тех пор пока не будет установлена подлинная демократия, прямая выборность руководителей народом, регулярная смена руководителей государства и партии в соответствии с принятым законом, культ личности в СССР будет продолжаться.

Спустя тридцать лет после этой беседы я должен признать: мой собеседник оказался совершенно прав.

Взволнованно говорил Сорокин о русских эмигрантах в США: Россия подарила Америке много выдающихся талантов, которые внесли большой вклад в развитие науки, техники и искусства. Он назвал фамилии многих известных выходцев из СССР. Я запомнил лишь несколько имен всемирно известных ученых — механика Тимошенко С. П., участника создания первой атомной бомбы физика-химика Кистяковского Г. Б., первооткрывателя высокооктанового бензина Ипатьева В. Н., изобретателя электронного телевидения Зворыкина В. К., авиаконструктора Сикорского И. И.; композиторов Рахманинова С. В., Гречанинова А. Т., Стравинского И. Ф.; дирижеров — Кусовицкого С. А., Малько Н. А.

Сорокин утверждал, что большая часть эмигрантов в США тосковала по Родине. Если бы советские представители проявили разумную инициативу, установили с ними контакты, пригласили в Советский Союз, то они не только стали бы друзьями СССР, но некоторые наверняка возвратились бы жить и работать в свою страну

Позже я не раз обдумывал этот разговор с П. Сорокиным и пришел к твердому убеждению, что он не держит зла на Советский Союз, желает ему процветания, является патриотом Родины и превыше всего хочет, чтобы США и СССР никогда не вступали в военный конфликт. Исходя из этого, у меня родилась идея при очередной встрече с именитым профессором предложить ему написать книгу-исследование о Советском Союзе.

В июле 1963 года я снова по служебным делам выезжал в Бостон и заблаговременно договорился по телефону с встрече с Сорокиным. Супруги встретили меня тепло. Вместе с хозяином мы поднялись к нему в кабинет. Тихо звучала приятная мелодия из стереоустановки. Разговор зашел о современной музыке. Профессор пренебрежительно махнул рукой и сказал:

— Твисты, роки — это собачья брехня, а не музыка. Я люблю классическую. Постоянно любимого композитора у меня нет. Все зависит от настроения. Сейчас, например, Моцарт властвует надо мною.

От музыки перешли к литературе. На стеллажах — тома сочинений Гегеля, Маркса, Энгельса, Ленина, Соловьева, Ключевского, современных историков, философов, экономистов.

— Вы читаете наши журналы? — спросил я.

— Читаю только интересные материалы и статьи, где ругают меня или заимствуют мои идеи.

Сорокин выбрал один советский журнал и открыл его, где лежала закладка:

— Вот этот товарищ целые страницы списал с моей работы двадцатилетней давности и выдает за свои исследования.

Профессор взял с полки свой труд на английском языке, раскрыл на нужной странице, положил на стол рядом со статьей из нашего журнала и пригласил меня сесть и прочитать отчеркнутые места и сравнить их. Я прочитал и убедился: он был прав.

Анализируя ход социалистического строительства в нашей стране, Сорокин высказал убеждение: для построения социализма потребуется мирный труд еще двух-трех поколений. Советский Союз сейчас стал могущественной великой державой, на которую едва ли рискнет напасть какая-либо страна. Поэтому не нужно пороть горячку. Все необходимо делать продуманно, качественно, прочно. Главное — пусть медленно, но неуклонно развивать экономику, улучшать жизнь народа, совершенствовать его образование, трудовое и нравственное воспитание и всю систему его социального обеспечения. Особенно нужно повышать продуктивность сельского хозяйства, чтобы хорошо кормить, одевать, обеспечить жильем людей, тогда народ будет удовлетворен своей жизнью, будет доволен властью, будет верить ей и поддерживать ее.

Касаясь утверждения Хрущева на XXII съезде, что к 1970 году СССР превзойдет США по производству продукции на душу населения, а к 1980-му в основном построит коммунизм, ученый сказал, что это чистое бахвальство, которое не к лицу главе великого государства.

Подытоживая обсуждение этого вопроса, Питирим Сорокин задумался и тихо, с затаенной грустью произнес:

— К советским людям социализм придет не скоро. Когда — это определить нельзя, это зависит от многих факторов и в немалой степени от того, будут ли в руководстве Советского Союза находиться умные, дальновидные люди.

Мы подробно обсудили политику мирного сосуществования, проводившуюся Советским Союзом, Сорокин в целом одобрял ее, но высказал ряд замечании.

Во-первых, по его мнению, наши ученые-обществоведы, пропагандисты не должны без конца подчеркивать, что мирное сосуществование является формой классовой борьбы между социализмом и капитализмом. Это воспринимается правящими кругами на Западе как подстрекательство Советским Союзом трудящихся в капиталистических странах на борьбу против их правительств, то есть как вмешательство во внутренние дела других стран. А ведь классовая борьба в странах капитала всегда происходила и дальше будет происходить без подсказки советских теоретиков и практиков.

Во-вторых, советские ученые и пропагандисты так преподносят мирное сосуществование, что капиталистические страны будто бы вынуждены заимствовать у стран социализма научные методы управления государством, планирование, организацию образования, различных систем социального обеспечения и, таким образом, придут к социализму. Советский Союз же и другие социалистические страны мало чего могут позаимствовать у капиталистических стран и всего могут достичь путем саморазвития. Мой собеседник считал, что это неверно. Советский Союз должен перенимать у развитых стран Запада все передовое и полезное во всех областях человеческой деятельности.

— Не пойму, почему ваши теоретики ополчились на мою теорию конвергенции? Ведь это же мой вариант вашей политики мирного сосуществования, — недоумевал ученый.

Я заметил, что теория конвергенции увековечивает капитализм, а это не укладывается в рамки учения о коммунизме.

— Какая чушь! — воскликнул профессор. — Ничего нет вечного. Никто не знает, какими будут СССР и США через пятьдесят — сто лет. Ваши ученые-обществоведы — схоласты, догматики, они не владеют тактикой политической борьбы. Они не понимают, что иногда целесообразно идти на компромиссы. Прежде всего нужно заботиться об улучшении жизни нынешнего поколения, а не только о том, что будет через сотню лет. Неужели они не видят, что постепенно, медленно конвергенция уже идет во всех областях науки, экономики, политического устройства, культуры, искусства, образования, социальных отношений, спорта, развлечений… Капитализм полезное перенимает у социализма и, наоборот, социализм все лучшее берет у капитализма. Это идет на пользу как советскому, так и американскому народам, да и всему человечеству. Вот по этой причине я ратую за мирное, спокойное, дружеское сотрудничество между СССР и США.

Сорокин взял со стола небольшую книжку с его докладом о конвергенции, сделанным в 1960 году на международном конгрессе социологов в Мехико. Передав ее мне, профессор сказал, что это подарок и он надеется, что я внимательно прочитаю доклад дома.

Мы еще некоторое время обсуждали различные аспекты теории конвергенции, впервые предложенной Сорокиным. В то время его приоритет почему-то советскими учеными не признавался. Видимо, они считали всемирно известного социолога просто «белым эмигрантом».

В дверях появилась Елена Петровна. Она улыбнулась и сказала:

— Мужчины, вы, наверное, уже устали от своих дискуссий. Пойдемте к столу.

Мы сели за обед. Хозяйка предложила нам красного грузинского вина.

— Что ты, — сказал профессор, — давай-ка нам лучше русскую водку, а красным причащайся сама.

И, обращаясь ко мне, добавил:

— Вообще я не пью, но в таких случаях, как сейчас, я предпочитаю водку. Вспоминается молодость, Родина.

Поначалу за обедом шел светский разговор, в котором доминировала Елена Петровна. Затем вернулись к политике. Отметили, что в результате победы в войне, выдающихся достижений в области экономики, науки и культуры авторитет Советского Союза в мире неизмеримо вырос, по социалистическому пути пошли многие страны.

— Да, авторитет Советской России высок, как никогда, — согласился Сорокин. — Но вы не обольщайтесь, что на социалистический путь вступили бывшие колонии. Не нужно гнаться за дешевыми, эфемерными политическими победами в Африке и Азии. Оказание большой экономической помощи этим странам ослабляет Советский Союз — ядро новой цивилизации.

Глубоко вздохнув, профессор продолжил:

— Не надо разжижать социализм. В Советском Союзе социализм должен возвышаться, как гранитная скала, сверкать всеми своими гранями, как хорошо отшлифованный огромный бриллиант.

— Питирим Александрович, когда же вы, всемирно известный ученый, напишете книгу о своей Родине? — спросил я.

Сорокин медленно поднялся со стула, молча прошелся вокруг стола. Остановился около меня и, потрясая руками, почти закричал:

— Вы мне шанса не даете! — в голосе звучали раздражение, укор, досада и боль. — Я давно хочу это сделать. Но я не могу писать книгу, высасывая данные из пальца и беря факты с потолка. Для этого нужно побывать на Родине.

Елена Петровна подошла к мужу:

— Успокойся, Питирим, успокойся. Тебе нельзя волноваться. Сядь и выпей чаю.

Сорокин последовал ее совету.

Я спросил профессора, что мы должны сделать, чтобы дать ему возможность написать книгу?

— Пусть Академия наук, Ленинградский или другой университет пригласят меня, — ответил ученый. — Все цивилизованные страны приглашали меня читать лекции. Только моя Родина не сделала этого. Туристом не поеду. Я очень хочу побывать в Советском Союзе и увидеть все своими глазами.

Сорокин рассказал, что в последние годы он пытался установить контакты с советскими учеными, чтобы облегчить получение приглашения в Советскую Россию. Время от времени он посылал свои книги и интересные труды американских авторов в Академию наук СССР и Ленинградский университет. Но в ответ не получил ни разу даже простого подтверждения, что посылки прибыли.

Я выразил надежду, что в ближайшие годы отношения между нашими странами улучшатся и что ему удастся выполнить давнишнюю мечту.

О своих беседах с ученым я составил справку, которую направил в Москву с предложением организовать приглашение в СССР Питирима Сорокина с женой.

В августе 1963 года, находясь в отпуске, я узнал, что вопрос о приглашении рассматривается в Международном отделе ЦК КПСС. Руководство отдела колебалось, говоря: «Как мы его пригласим, когда в Советском Союзе защищены два десятка диссертаций по теме: „Критика социологических теорий П. Сорокина“?» Было решено повременить год-другой. А потом, конечно, об этом забыли.

Возвратившись после отпуска в Вашингтон, я собирался при удобном случае посетить Сорокиных и сообщить им, как обстоит дело с их приглашением. Неожиданно он сам позвонил мне в посольство и сказал, что с женой находится в Вашингтоне. Я пригласил их пообедать в ресторане.

Как только мы сели за стол, профессор через официанта заказал такси. А мне пояснил: у него всего около двух часов свободного времени до отъезда на аэродром.

Сорокины, особенно он, были мрачные, чем-то подавленные.

Я сообщил, что в Москве положительно воспринято желание Сорокиных приехать в СССР и что реально их приглашение может состояться в 1964 году.

Профессор стал рассказывать о своем отдыхе в Канаде. Но как-то отрывочно, путано. По всему было видно, что его что-то мучает.

Я заметил собеседнику, что он чем-то обеспокоен.

— Да, вы правы, у меня действительно неприятность, — не стал хитрить Сорокин.

И рассказал, что утром у него было встреча с одним из своих бывших учеников, занимающим важный пост в администрации президента Кеннеди. Сорокин поинтересовался у него, как отнесется госдепартамент к его намерению совершить поездку в СССР. Дипломат порекомендовал ему не делать этого, так как Москва использует, мол, его поездку в своих пропагандистских целях. Профессор возразил: во время поездки он будет делать только заявления, способствующие установлению взаимопонимания и дружественных отношений между США и СССР, что соответствует официальной политике Белого дома.

Несмотря на это, представитель администрации все же настойчиво уговаривал его отказаться от своего намерения.

— Это уже второй раз мне не советуют ехать в СССР, — сказал Сорокин. — Первый раз такое было летом 1962 года. Тогда президент Всемирного Совета Мира профессор Берналл пригласил меня в качестве гостя в Москву на Всемирный конгресс за всеобщее разоружение и мир. Тогда я не поехал, потому что получил письмо из госдепартамента за подписью Дина Раска, в котором рекомендовалось отказаться от приглашения. И теперь мне ясно, что я должен оставить свои надежды до лучших времен, — с грустью признался ученый.

Подошел официант и сказал, что такси приехало. Мы вышли из ресторана и на улице тепло попрощались. Сорокины просили всегда заходить к ним, когда я буду в их краях.

Под новый 1964 год мы обменялись поздравительными открытками. В марте 1964 года я возвратился из командировки в Москву. В 1968 году Питирим Сорокин умер, так и не побывав на своей Родине.

Недавно я перечитал доклад П. А. Сорокина о конвергенции. Прошло немало лет с тех пор, когда я брал в руки эту книжку. Как говорится, много воды утекло. Но сейчас мысли ученого потрясли меня. Более тридцати лет назад он одним из первых убедительно доказал историческую необходимость сращивания социалистической и капиталистической систем как условия мирного сосуществования самых разных государств. Профессор привел яркие факты, что конвергенция — хотят ли этого руководители США и СССР или нет — уже идет. И этот процесс необратим.

В 50-х годах президенты США и лидеры других капиталистических стран говорили, что будущее принадлежит капиталистическому обществу. В то же время председатель Совета Министров СССР Н. С. Хрущев и руководители других социалистических государств утверждали: коммунизм еще в нашем столетии одержит победу. В отличие от этих прогнозов, Питирим Сорокин аргументированно доказал: если человечеству удастся избежать новых войн и преодолеть нынешние серьезные конфликты, то в мире возникнет общество, которое будет не капиталистическим и не коммунистическим, а интегральным, которое вберет в себя все положительное от той и другой общественных систем.

Свой доклад великий социолог закончил поистине вещими словами: «Мой анализ показывает также, что в настоящее время среди разных ценностей СССР и США нет ни одной ценности, которая оправдывала бы продолжение нынешней воинственной политики в отношении друг друга, и абсолютно никакой ценности, которая в самой малейшей степени оправдывала бы величайшее преступление — начало новой мировой войны. Это не означает, что такая война не может начаться: несмотря на весь прогресс, человек все еще в значительной степени остается неразумным, вспыльчивым, вредным, жестоким и жадным созданием; а человеческое упрямство все еще живуче в людях, особенно в руководящих кругах».