Глава 25. Человек-джаз Олег Аундстрем
Глава 25. Человек-джаз Олег Аундстрем
Говоря о российском джазе, невозможно не вспомнить Олега Лундстрема – руководителя старейшего в стране джазового коллектива. Потому что этот человек и есть джаз.
Великий музыкант родился 2 апреля 1916 года в российской глубинке – сибирском городе Чите. Здесь похоронены два его деда – действительный статский советник ученый-лесовод Франц Карлович Лундстрем и Петр Прокопьевич Валуев, народоволец, готовивший со своими единомышленниками неудавшееся покушение на царя Александра III и приговоренный к смертной казни. Смертоубийство заменили пожизненной каторгой. Так террорист Валуев оказался в Забайкалье. В Чите и родилась мама Олега Леонидовича. В 1921 году его отец получил приглашение работать на КВЖД, и семья переехала в Харбин. Рождение знаменитого оркестра Лундстрема связано с маленьким магазином грампластинок в Харбине, куда молодой меломан часто заходил за новинками модного тогда фокстрота. Купленная пластинка с записью никому еще не известного оркестра американца Дюка Эллингтона перевернула всю жизнь Лундстрема. Было это в 1934 году, когда с продажей советской доли Китайско-Восточной железной дороги обстановка в Харбине изменилась и семья перебралась в Шанхай. Вскоре отец, Леонид Францевич Лундстрем, вернулся в СССР, намереваясь перевезти на родину и всю семью. Он был доцентом Института железнодорожного транспорта и занимался исследованиями в области ядерной физики. Был арестован и погиб в бериевских застенках НКВД.
В 1941 году весь оркестр Лундстрема подал заявление в советское консульство с просьбой отправиться добровольцами на фронт, но все получили отказ.
Первое произведение Олега Лундстрема – широко известная «Интерлюдия» – родилось в необычайной ситуации в 1945 году в Шанхае, в дни празднования победы над милитаристской Японией, в канун концерта перед союзнической американской аудиторией. Неподдельный патриотизм членов оркестра восставал против чужеземной, хотя и любимой музыки западных джазменов. Произведения же Рахманинова, Скрябина и других видных русских композиторов не подходили составу биг-бэнда. Что же играть? Как быть? И экспромтом написанная и разученная «Интерлюдия» была принята на ура. В 1947 году оркестранты получили визы на въезд в Советский Союз и поначалу жили в небольшом волжском городке Зеленодольске, а затем переехали в Казань. Оркестр Олега Лундстрема – уникальная кузница джазовых кадров. С его историей связаны имена Аллы Пугачевой и Георгия Гараняна, Ирины Понаровской и Станислава Григорьева, Ирины Отиевой и Геннадия Голынтейна, Валерия Ободзинского и Вагифа Садыхова… Этот список можно продолжать и продолжать.
– Ваш оркестр, дорогой Олег Леонидович, занесен в Книгу рекордов Гиннесса. И за что! За самое длительное в истории существование одного состава оркестра!
– Да, это так. Но я этому не удивляюсь, ведь речь не идет о творческом процессе, а только лишь о состоянии здоровья оркестрантов. Вот, допустим, помри я 15 лет назад, как, к великому сожалению, мой младший брат-саксофонист, то никакого рекорда Гиннесса не было бы и в помине. Кстати, составители этой книги целых шесть лет прочесывали мир, узнавая про все оркестры планеты. И вот вышло, что мы самые древние. А вообще-то я равнодушен к званиям и наградам, никогда не хлопотал ни о чем, не хотел и не хочу унижаться и просить. За музыкантов голову положу, а за себя – нет.
– Что же это за штука такая джаз, полонившая мир, и для миллионов меломанов отодвинувшая в сторону другие популярнейшие в мире виды музыкального искусства?
– Отвечаю… Когда великому джазмену господину Эллингтону задали такой же вопрос, он ответил: «Что такое джаз, я не знаю, но я всегда старался сделать лучшее, что я могу» и через паузу добавил: «Вы знаете, ведь вся классическая музыка и музыка джаза говорят, в сущности, об одном и том же – о вечных человеческих чувствах, только на разных языках». Хотите еще один пример. Один знаменитейший американский оркестр любит играть мою пьесу «В горах Грузии». Они считают эту музыку шедевром, но ведь странно, как это – медленная грузинская колыбельная мелодия в джазовой интерпретации? У нас шлягер – это шумная, веселая, озорная музыка, а в Америке шлягер – это когда зал затихает и слышно, как пролетает муха. Я считаю себя сторонником теории Глинки, который говорил, что музыку сочиняет народ, а мы, композиторы, ее только аранжируем. Я горжусь, что наша русская симфоническая музыка – великая музыка, и мало кто задумывается, что ее рождение было, как взрыв бомбы. Все думали: Моцарт, Бетховен, Бах – это гении. Что может дать нищая Россия, страна закрепощенных крестьян? И вдруг – и впрямь, как взрыв бомбы, Глинка, Даргомыжский, Чайковский, «Могучая кучка», – вся Европа проспала рождение великой русской культуры, для них это был взрыв бомбы. И вот сегодня мы понимаем, что наша музыкальная культура вечна еще и потому, что из нее также родился джаз.
– Но, как известно, джаз родился в Америке и считается символом американской культуры…
– Да, конечно, джаз возник в США, на него до поры до времени обращали мало внимания из-за трения между цветными и белыми. Но именно афроамериканцы сделали огромное дело, открыли новый жанр на основе англопротестантских хоралов, которые они освоили по-своему и назвали спиричуэлсами.
– А как вы оцениваете искусство «великого» саксофониста господина Билла Клинтона, наверняка слышали, как он играет?
– Еще бы! Когда он приезжал в Москву, Министерство культуры попросило мой оркестр поприветствовать американского президента. Это было в небольшом зале в Кремле. Мы даже специально заготовили для этого последнюю вещь Эллингтона, причем решили поозорничать и задумали половину пьесы отдать на исполнение Клинтону. Получилось блестяще. Когда мы отыграли программу, два президента, Клинтон и Путин, не зашли, а забежали на сцену и начали меня обнимать. Особенные восторги выразил Клинтон. Он говорил Путину: «Ты сам не понимаешь, какой замечательный у тебя оркестр!» И стал нам всем жать руки. Мои музыканты до сих пор их не моют.
– Кстати, об американском джазе. Скажите, в чем секрет долголетия знаменитой музыкальной комедии «В джазе только девушки»? В музыке или в игре и пении Мэрилин Монро?
– Думаю, что в равной мере и Монро, и великий Гленн Миллер гениальны. Они сумели совершенно интуитивно предугадать приоритет легкой музыки у широкой публики, и особенно молодежи. А ведь восприятие молодыми музыки, как ни странно, не изменилось за века. Сейчас уже генетики доказали, что со времен Древнего Египта, Индии и Китая количество серого и белого вещества в мозге человека такое же, как было много тысячелетий назад.
– Известно, что ваша непростая судьба связана с эмиграцией, с Шанхаем, и какой-то отрезок времени вы общались с Александром Вертинским. О нем уже много написано и сказано, но все-таки, каким запомнился вам великий певец?
– Да, конечно, мы много общались и, конечно, Вертинский великий артист, но вся беда его в том, что он не был понятен иностранцам. Его песни – не для англичан и китайцев, хотя и те и другие отдавали ему должное в мастерстве. Наверное, сыграла свою роль и политика, все-таки человек приехал в чужую страну. Он любил Россию и не мыслил себя без нее. Рвался в Москву, где когда-то учился в одном классе с Вячеславом Молотовым, и, единственный человек среди всей эмиграции, решил написать ему письмо о том, что надоело скитаться по чужбине, и он хочет умереть на родине. И он получил въездную визу, хотя шла война и никто, кроме него, такой чести не удостоился. О нем ходили всякие легенды, что, дескать, он столько привез в Россию имущества, что вся Москва ахнула. На самом же деле чуть ли не вся советская колония в Шанхае попросила его передать родным посылки. Он выполнил все просьбы.
– Олег Леонидович, простите резкий переход от одного кумира к другому. Я знаю, что рядом с вами в соседнем переулке живет певец Валерий Леонтьев. Вы не общаетесь?
– У нас в народе это местечко называют переулком Леонтьева. Но я с ним не общаюсь, потому что даже не знаком. Здесь же рядом до недавних пор жил и Макаревич. О нем могу сказать. Первый раз я услышал его группу еще на уровне самодеятельности в клубе электролампового завода. Я сразу сказал тогда, что это единственный джаз-роковый коллектив, который наверняка выдвинется. Меня спросили, а почему вы так считаете, и я ответил: «Я слышу сочетание современной молодежной музыки с содержательными текстами, а такой тандем пропасть не может».
– Какой вы молодец, не ошиблись, предсказав любимому нашему Макару блестящее будущее. Со вкусом у вас все в порядке, дорогой мэтр. А как у вас с чувством страха за себя? Как все-таки смогли выжить в то время, когда джаз считался у нас почти преступлением, идеологическим предательством Родины?
– Я, как ни странно, никогда не чувствовал идеологического нажима. Меня спрашивали, почему, ведь в 47-м году, когда я приехал в Россию, был расформирован Государственный джазовый оркестр Цфасмана. Я отвечаю, что я тогда не следил, кого расформировали, кого нет. Когда в 1948 году вышло ждановское постановление об опере Вано Мурадели «Великая дружба», к нам в коллектив приехал министерский начальник и сказал: «Выяснилось, что джаз народу не нужен». Многие тогда посчитали, что мы теперь на грани самоубийства. А на самом же деле, как ни парадоксально, тогда я увидел в этом начало рыночных отношений, которые по-настоящему пришли к нам в девяностых годах. Ведь что такое кризис? Когда мне было лет 13–14, я уже знал, что в то время, когда Африка пухнет от голода, американские негодяи-монополисты выбрасывают муку и рис в океан, чтобы не снижать цены. Это всех возмущало и отозвалось кризисом. А сейчас то же самое: на наши концерты перестали ходить простые слушатели и ходят только «новые русские», которые якобы не прочь приобщиться к культуре.
– То есть на ваши концерты трудно попасть из-за дороговизны билетов?
– Именно так. Эти люди готовы купить билет за тысячи рублей, а настоящие меломаны не могут к нам попасть. Это очень обидно.
– Я слышал, что, когда вы недавно улетали на гастроли, вы якобы воспользовались отпускными неделями. Согласитесь, Олег Леонидович, звучит несколько странно: человек в вашем возрасте все еще трудится от отпуска до отпуска, как это объяснить?
– Быть может, вы в чем-то и правы. Если честно, о том, что годы идут и что музыкантом я стал очень-очень давно, я впервые подумал, когда мне исполнилось 60 лет. Представляете, как давно все начиналось. В те дни мой оркестр в неполном составе гастролировал по ГДР. И как раз 2 апреля, дата моего рождения, совпала с этой поездкой. Узнав об этом, военные расстарались вовсю. А я жутко не люблю всякую шумиху. И, между прочим, никогда не праздновал дней рождения. Мне казалось странным, что вчера на меня вроде бы не обращали внимания, а сегодня вдруг отовсюду подарки, хорошие слова, и я стеснялся: что уж такого случилось всего за один день. Наверное, это от мамы передалось, она тоже никогда не справляла свой день рождения. Конечно, на всякий случай для неожиданно пришедших гостей готовила что-нибудь вкусненькое. И уже позже я понял, что на дни рождения приходят действительно настоящие друзья. И не из-за того, чтобы попировать, а просто из-за уважения к тебе. И вот придя со своего юбилея, я вдруг подумал: оркестр Утесова еще существует, но давно не гастролирует, оркестр Эдди Рознера так шумел в свое время, а вот и его уже нет, да и иные коллективы канули в Лету. Задумался, и оказалось, что все самые значимые оркестры куда-то девались и остались лишь мы одни. При этом исключительным ни себя, ни наш оркестр я никогда не считал. Видно, так было угодно или министерству, или там, на небесах…
– Ну, вы, Олег Леонидович, как всегда, скромничаете… Конечно, в долгожительстве вашего оркестра, прежде всего, заслуга его руководителя…
– Между прочим, при каждом удобном случае напоминаю своим поклонникам и друзьям, что я ведь не должен был стать музыкантом. В Маньчжурии я окончил три курса электромеханического факультета Политехнического института, два года работал в слесарных мастерских и освоил все инструменты, включая, конечно же, зубило. Но одновременно начал заниматься на скрипке. Вы улыбнулись, конечно, зубило и скрипку совместить трудно. Однажды инструктор меня укоряет: «Куда смотришь? Не на руку надо смотреть, а на зубило!» Я отвлекся, раз и – по руке. Инструктор успокаивает: «Ничего, ничего, привыкнешь». Он, конечно же, не знал, что я учился играть на скрипке. Но о музыкальной карьере я не мечтал. Думал, что буду инженером…
– У вас на даче в Валентиновке прямо райский уголок, даже детишки-ангелочки порхают. Наверное, ваши внуки?
– Это внуки моего родного брата. Я им двоюродный дедушка. Они называют меня по-украински – дида, потому что, знаете вы об этом или нет, во мне течет украинская кровь. Мой дед – внучатый племянник Тараса Шевченко. Я живу на этой даче с 64-го года. До меня ее занимала певица Изабелла Юрьева. Она ее построила в 38-м году на участке, который дали МХАТу. Так что у меня много знаменитых соседей. Тут и Олег Николаевич Ефремов тоже жил.
– Годочков вам, Олег Леонидович, много. А много ли у вас было жен? Ведь столько всякого было в вашей судьбе.
– Удивитесь, но у меня была всего одна жена. Жили мы очень дружно. Никогда не ругались. Как-то я говорю ей: «Ты знаешь, у нас не советская семья, потому что мы не ругаемся». Она была актриса драмтеатра в Казани, где я жил. Когда мы переехали в Москву, ей предложили работу в Театре имени Пушкина. Она ответила: «Театру я уже отдала 30 лет. Теперь у меня другая задача». К сожалению, я понял эту фразу только после ее смерти. Она имела в виду, что остаток жизни хочет посвятить мне.
– Сколько вы прожили вместе?
– Почти 50 лет! Хотели сыграть золотую свадьбу, но судьба распорядилась иначе.
2003
Народный артист России, лауреат Государственной премии, руководитель старейшего в мире джазового оркестра, который занесен в Книгу рекордов Гиннесса, 89-летний Олег Леонидович Лундстрем умер 14 октября 2005 года.
Он не считал летящих годов-отметин. Жил музыкой, творчеством, а главное – своим джазовым оркестром. И доброй подмосковной природой. Не раз я встречал Олега Леонидовича прогуливающимся в окрестностях Валентиновки с кем-нибудь из домашних. Мое соседство со знаменитым музыкантом я старался профессионально использовать: напрашивался в гости с диктофоном, задавал и серьезные, и легкомысленные вопросы.
Однажды я спросил у мэтра, где же его злая собака, о которой написано на табличке, прибитой к забору. Он по-лундстремовски усмехнувшись, ответил: «Купив эту дачу у Изабеллы Юрьевой, которая побаивалась местных мальчишек и прибила эту табличку, я оставил ее, пусть думают, что собака устала и все время спит».
Да, сколько легенд, веселых и трагических, унес с собой Олег Лундстрем. Ведь четверть века он прожил на чужбине. Обрел мировую славу, настоящее признание тех, кто понимает и в музыке, и в том, как надо служить искусству, как можно быть верным ему до конца дней. Хотя к славе знаменитый мэтр был почти равнодушен.
– Любимым делом надо заниматься бескорыстно, – говорил он, – и не делать из него карьеру. Вот тогда ты будешь на высоте.
Данный текст является ознакомительным фрагментом.