IV. Беглецы

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

IV. Беглецы

Итак, началась моя новая жизнь — жизнь укротителя.

Вначале по неискушенности я думал, что она будет похожа на обычную цирковую жизнь — репетиции и представления, представления и репетиции. На репетициях будем шлифовать и закреплять трюки, пробовать новое, а на представлениях — демонстрировать свои достижения, доставлять удовольствие зрителям и себе.

Но очень скоро я убедился, что жизнь с леопардами не может течь спокойно, размеренно и упорядочено. Эти красивые, изящные звери — сплошное беспокойство.

Кажется, все сделал, как надо, все проверил, все предусмотрел, ко всему отнесся внимательно и неторопливо. И можно думать, что все будет в порядке. Но ручаться-то, что на сегодня предусмотрены все неожиданности, нельзя. Леопарды — народ хитрый, и никогда не знаешь, что ждет тебя через минуту.

Иногда мне начинало казаться, что на репетициях и представлениях я испытываю и дрессирую зверей, а все остальное время они испытывают меня. Дело в том, что мои леопарды начали убегать из клеток.

В первые годы работы дрессировщиком я был еще хозяином неопытным и допускал промахи, не научился сразу схватывать и запоминать тысячи мелочей. С каждым днем я все больше убеждался, что укротитель должен быть на все руки мастер — и швец, и жнец, и на дуде игрец, и администратор, и инженер, и ветеринар, и педагог, и музыкант, и режиссер. А подчас просто нянька. Да и ассистенты мои то и дело допускали оплошности. А леопарды не оставляли без внимания ни одной нашей ошибки.

Малейшая оплошность — и они на воле. А каждый такой случай чрезвычайно опасен. Ведь кругом люди. Даже если зверь и не убьет, не порвет никого, только напугает — это может травмировать на всю жизнь. И все же в первые годы таких случаев у меня было много. Я старался всячески предупреждать их. Сами по себе эти случаи для меня были хорошей школой. Я открывал в зверях такое, что ни когда бы не заметил на репетициях. Ведь леопарды оказывались на свободе, и мы были почти в одинаковых условиях. А когда они в клетках, мы не на равных — у меня все преимущества. Я знаю, чего хочу, а они не понимают смысла своих действий. На свободе же они знают, чего хотят, отстоять свою свободу. В клетке, до какой-то степени они чувствуют игру. На свободе — отношения всерьез. И нам приходилось «выкладываться» до конца; им проявлять все тонкости звериного инстинкта, а мне — человеческого разума.

Случаи побегов действительно многому меня научили, но, кроме того, они интересны сами по себе, поэтому я хочу рассказать о наиболее значительных.

… Прекрасный летний вечер в Смоленске. Цирк расположен в парке. Поэтому в антракте все — музыканты, артисты и их семьи — высыпают во двор. Ассистенты устанавливают сейчас на манеже «централку», а я привожу себя в порядок, чтобы достойно предстать перед зверями и зрителями.

В окно мне не видно, но я знаю, что клетки с леопардами стоят недалеко от форганга во дворе. А там идет неторопливая жизнь — дети играют, артисты отдыхают после работы, обмениваются новостями. Слышу, как около клеток шутят музыканты. Более «храбрые» подтрунивают над менее «храбрыми» и строят всякие предположения о возможных взаимоотношениях между леопардами и своими товарищами. Люди цирка видят хищников за кулисами каждый день. Они привыкли к ним, считают их чуть ли не сослуживцами. У каждого обычно бывает свой любимец, ему он приносит угощение, с ним разговаривает, справляется о его здоровье, передает ему привет. Такая привычка усыпляет бдительность. И при смирном поведении животных а они, как правило, ведут себя за кулисами смирно — у многих создается впечатление, что, если зверь очутится на свободе, ничего особенного не произойдет.

К счастью, и у человека есть инстинкт самосохранения.

Он действует безотказно и быстрее разума. Готовясь к выступлению, я то слышу гул со двора, то совершенно отключаюсь от него. И вдруг врываются два запыхавшихся музыканта, быстро захлопывают дверь, подпирают ее своими телами и дрожат.

Их внезапное появление и ошеломленный вид и меня приводят в замешательство. Секунду мы молчим. Видя, что дар речи к моим внезапным визитерам не возвращается, спрашиваю:

— В чем дело? Уж, наверно, не без причины столь бесцеремонно пожаловали ко мне в гости?

— Там… там… — заикаясь, тычут они пальцами по направлению двора.

— Что там, говорите ясней!

— Леопард… выскочил… из клетки, — едва выговорил один из них.

Я бросился в уже пустынный и до ужаса тихий двор. «Какой же выскочил?» — мелькает в голове. Подбегая к клеткам, сразу же увидел Фифи, наполовину высунувшуюся в открытую дверцу и спокойно, как мне показалось, да же с любопытством созерцавшую происходящее. Я тоже кинул взгляд вокруг. Еще мелькали чьи-то ноги за забором, в дверях общежития, цирка, даже в подворотне кто-то судорожно протискивался на улицу. Так вот какое впечатление производит леопард, когда он не отделен решеткой!

Схватываю попавшийся по дороге стул и направляю его ножками вперед, на Фифи, и она сейчас же подается внутрь клетки. На мой зов прибежал с манежа мой ассистент Е. Плахотншюв, и мы вместе надежно закрыли клетку.

Через несколько мгновений восстановилось мирное настроение двора. Посыпались репризы, рожденные тут же или извлеченные из обширного клоунского репертуара. Вспоминали, кто как бежал и кто где прятался. Раздавались смех и шутки — смех немного взвинченный, шутки слегка нервные: следствие еще не улегшегося страха и волнения.

Ни один такой «выход в свет» зверя не бывает случайным. Всегда должна быть причина, ее надо установить и обязательно найти виновника. Ведь на свободу выходит хищник. Халатность одного может многим стоить жизни или, во всяком случае, сильного нервного потрясения. Кто же «распахнул» перед Фифи дверцу клетки? Конечно, чаще всего бывают виноваты ассистенты, потому что именно они открывают и закрывают клетки. Оглядев запоры, мы установили, что клетка Фифи была закрыта небрежно. Не проверив внутренние задвижки, ее подкатили в форгангу… «Квартира» Фифи оказалась незапертой, и хозяйка этим воспользовалась. Хорошо еще, что она не очень торопилась и не сразу вышла из клетки. А правда, почему она не вышла?? Может быть, ее ошеломили разбегавшиеся люди — такого она давно уже не видела. Но, возможно, появись я со своим стулом минутой позже, в ней сработал бы инстинкт преследования, который притуплен долгой неволей, и она бросилась бы за кем-нибудь в погоню. Будь на месте медлительной Фифи Принц или Уля, они, не раздумывая, прыгнули бы во двор.

Допустим, двор быстро опустел, но зрительный зал был рядом. Возможно, леопард бы и не причинил никому вреда, но люди бросились бы бежать, в проходах образовалась бы давка, и вот тут поломанных рук и ребер было бы предостаточно. Страшно даже все это себе представить!

Находившиеся за забором зрители ничего не узнали о происшествии и смотрели на работу леопардов с обычным интересом. Но зато циркачи все вышли смотреть Фифи, только что обратившую их в паническое бегство.

Этот первый случай стал для меня предупреждением. Я понял, что с леопардами нужен глаз да глаз. Леопард очень любопытный зверь, появись в его клетке даже небольшая щелочка, уж будьте спокойны, он ею воспользуется!

Случай с Фифи подготовил меня к настоящим побегам, которые не заставили долго ждать.

С ассистентами я провел строгую беседу, для людей, обслуживающих хищных зверей, самое главное — чувство ответственности и предельное внимание; о недобросовестности и речи быть не может, ведь они первые могут оказаться ее жертвой.

Этот эпизод несколько дней подряд был основной темой разговоров в цирке и завершился шуткой, которая не скажу чтобы была очень тонка.

Однажды какой-то весельчак крикнул:

 - Леопард во дворе!

Конечно, снова паника. Дверь в мою гардеробную была открыта, и я слышал суету и гневные возгласы:

— Безобразие, опять выпустили леопарда!

Я бросился к клеткам. Смотрю — все звери на месте.

Думаю, может быть, от волнения ошибся — пересчитываю: один, два, три, четыре, пять. Нет, правильно! Замки закрыты, клетки перекрыты шибрами. Что же это значит?

Возвращаюсь обратно и от волнения еще никак не пойму, что произошло. И вдруг догадываюсь: розыгрыш! Но кто же этот «остряк», который заставил волноваться столько народа? А ведь тут были и дети!

Самым настойчивым и неутомимым бегуном был у меня Ранжо. Обычно он вел себя спокойно, мирно, флегматично, и это усыпляло бдительность мою и ассистентов. А Ранжо был парень не промах и постоянно пользовался нашими оплошностями. Но иногда к побегам его побуждали самые непредвиденные причины.

Taк однажды во время перегонки Ранжо из одной клетки в другую служащий поторопился и, закрывая клетку, прищемил леопарду хвост. У зверя через некоторое время началась сухая гангрена. Ранжо зализывал больное место, и хвост болел все больше. Наверно, в раздражении на постоянную боль, а может быть, из медицинских соображений Ранжо отгрыз больной кончик хвоста и съел его. Через несколько дней у него заболел следующий позвонок, который он ампутировал тем же способом. И так эта операция повторялась шесть раз. А хвост все продолжал укорачиваться, и никакие лекарства не помогали. Леопард мог остаться куцым. И тогда прощай артистическая карьера! Чтобы спасти остатки хвоста, решили сделать операцию «по науке» и пригласили хирурга. После операции Ранжо оставили зажатым в узкой, как гроб, клетке, что ему, конечно, не нравилось. Мы старались создать ему комфорт и даже перед клеткой поставили вентилятор, чтобы продувать ее и спасать зверя от жары и мух. Но повернуться и согнуться в ней он не мог, и это начало его раздражать.

Только его бедный хвост был на свободе. Время от времени его перевязывали, что тоже не улучшало настроения Ранжо. Круглые сутки дежурили служители около больного леопарда и предупредительно оказывали ему всевозможные услуги.

Вначале спокойный и флегматичный, любитель поесть и поспать, Ранжо не очень нас беспокоил. Но на восьмой день пребывания в узкой клетке даже его терпение иссякло. Ночью он, поднатужившись, начал толкаться в стенки, и одна из них подалась. Тогда он начал упорно и настойчиво расшатывать и разламывать свою тюрьму.

Увидев качающиеся стенки, дежурный растерялся. Чувствуя, что упорство Ранжо скоро увенчается успехом, он, оставив зверя одного, бросился ко мне домой.

Слышу, кто-то барабанит в окно. Вскакиваю:

— Кто там? В чем дело?

— Скорее это я — Николай! Ранжо ломает клетку, может быть, уже вышел и гуляет на свободе!

Одеваясь на ходу, я переулками бросился к парку, в котором стоял наш цирк. Перескочив через ограду, я очутился около клетки с Ранжо. Только что кончился ливень — грязь и мокрота сковывали движения. В парке темнота непроглядная. Непроглядная только для меня, но отнюдь не для леопарда.

Осторожно войдя во двор, я увидел, как Ранжо ходит по кругу, высвеченному фонарем на земле. В голове мелькнуло: в конце двора стоят лошади. Из-за света леопард их не видит. И пока еще не чует. Как на грех, в руках ничего нет и поблизости ни одного подходящего предмета. Скомкав горсть грязи, бросил его в Ранжо, надеясь, что тот от неожиданности уйдет в открытые двери цирка, а там мне справиться с ним будет легче. В любом случае его надо поскорее загнать в цирк. Не то ведь и в город может убежать пли просто в парк. А там деревья, а леопарды по деревьям лазить мастера. Трудненько мне будет тогда с ним справиться. Но комок грязи оказал обратное действие. Ранжо прыгнул на крышу клетки, оттуда на крышу фургона, а с него на крышу цирка. Вот тебе и раз. Крыша после дождя была скользкой, и он, пробежав по ней несколько шагов, свалился. Не думая, что он упадет, я, было, бросился перехватить его с другой стороны, но тут вдруг что-то чуть было не рухнуло мне на голову. Ранжо! Так, хорошо! Рядом дверь бокового прохода в цирк. Мне бы что-нибудь длинное! И в это время, как по волшебству, появляется сторож с палкой в руках. Выхватываю у него палку и хочу удержать Ранжо у двери. Но не тут-то было! Брезгливо шагая по грязи, он направился в глубь парка, вскочил на скамейку и начал облизывать замаранные лапы. Чистюля!

Можно передохнуть и собраться с мыслями. Ассистенту велю бежать в цирк, открыть все двери и повсюду зажечь свет.

Через минуту — двери открыты, свет снопами ударил в парк и осветил Ранжо. Зайдя сзади, я спихнул его палкой со скамейки и громко крикнул:

— Ранжо, домой!

На манеже это самые приятные для него слова. Он мчится домой, едва успеваю я договорить фразу. Но это не значит, что он так же прореагирует на них и здесь. Нет, все же условный рефлекс сработал. Приятные слова, а так же свет из цирка и моя палка указали ему правильное на правление. Он в цирке. Двери быстро захлопнулись. Я вздохнул с облегчением. Самое страшное позади. Здесь будет легче, решил я. Но Ранжо решил иначе.

Отдохнув немного от пережитого волнения — еще бы, ведь зверь мог оказаться на улицах города, где он мог убить, где его могли убить, — я велел устроить загон. На помощь нам пришел и завхоз цирка. Загородили все укромные места, где Ранжо мог бы спрятаться. Подкатили в угол пересадную клетку и приготовились загнать в нее своевольника. Но не тут-то было! Ранжо бегал в это время между рядами стульев, перепрыгивал через них, а некоторые и ломал по небрежности — одним словом, резвился. Но резвость эта была особая — он все больше и больше приходил в яростное, ожесточенное состояние.

Видя это, я велел всем удалиться и остался один. Несколько раз удавалось мне подгонять леопарда к клетке, но внутрь входить он не хотел. Я отлично понимал его, даже сочувствовал, но настаивал на своем. А он снова и снова вспрыгивал на клетку, оттуда — в зал. Пришлось-таки по звать на помощь завхоза и посадить его на клетку, с ручательством, что с ним ничего не случится. Обставил его там в два этажа стульями и наказал не пускать леопарда па крышу, а как только войдет в клетку, опустить решетку.

Снова началась погоня. Мы прыгали между стульями, на манеже и в проходах. От напряжения силы мои быстро истощались, и приходилось улавливать удобный момент и позицию для отдыха. Но в это же время отдыхал и Ранжо и тоже набирался сил для борьбы со мной. Так продолжалось несколько часов.

«Воюя» ежедневно с леопардами, подавляя их желания и принуждая выполнять мои, я порой невольно задумывался над том, а как бы я справился с ними, окажись мы в одинаковых условиях, то есть на свободе. Казалось, что мои размышления так и останутся «чистой теорией», не везти же их в джунгли, чтобы проверить свои предположения. Но, как видите, для этого совсем не обязательно ехать так далеко. «Джунгли» оказались под боком.

Наконец мне удалось прижать Ранжо к клетке. Он был обессилен. Я тоже устал, но лучше леопарда умел «притворяться», и он моей слабости, наверно, не заметил.

Посмотрев на крышу клетки, он увидел там грозно ощетинившиеся ножки стула — преграда для него непреодолимая. Потом посмотрел на меня свирепо, но устало, и вошел в клетку. Команда «закрывай» — и борьба окончена. Человек снова победил.

Если бы леопард мог думать отвлеченно, у него была бы богатая пища для размышления — почему это человек всегда ого побеждает.

В поединке с Ранжо, я не должен был уступать ему ни в силе ни в выносливости, ни в хитрости. Конечно, разум человека сильнее хитрости зверя, но у хищника инстинкт многих поколений, который безошибочно подсказывает ему и тактику и стратегию. Все виды наступления, обороны, контратак применили мы друг против друга. Это было настоящее сражение, в котором разум победил. Значит, я действительно сильнее его. Ведь я победил его почти на воле, где у него было больше шансов одолеть меня.

Перебирая подробности этого случая, я заметил, что уловил тогда в поведении леопарда новые для меня тонкости. Он вел себя по-особенному, не так, как при поединках в клетке, словно пустил в ход какие-то скрытые резервы. Было видно, что это для него не игра. Свои движения он совершал в полную силу, всерьез. Но в то же время я подметил, что он и больше трусил. Неизвестные предметы пугали его, и он часто замирал в нерешительности. А это делало его еще более враждебным, незнакомое сердило своей непонятностью. Поэтому инстинктивно я тоже был более осторожен. И вообще с удивлением заметил, что сам в особенно трудных и мгновенных схватках начинаю действовать, как зверь, — инстинктивно.

Видимо, первый побег, хотя и окончился для Ранжо неудачей, не обескуражил его. Свобода, пусть беспокойная и трудная, ему поправилась. И он стал у меня заправским беглецом. Инстинкт звал его на волю. В том же сороковом году, на пути из Севастополя в Москву, Ранжо снова сбежал. Но далеко убежать ему и на этот раз не удалось — он был заперт в вагоне. Однако помучиться и попотеть с ним пришлось изрядно.

Наш поезд прибыл в Курск, где должна была меняться поездная бригада. Я решил сходить на вокзал, кое-что купить. Вместе со мной пошли и ассистенты. В вагоне осталась жена одного из них — Надежда.

Возвращаясь, я ещё издали заметил, что у нашего вагона толпа. Я не забеспокоился. Любители пришли посмотреть зверей. Так всегда бывает на стоянках. Но когда я увидел, что ко мне торопится Надежда с ребенком в одной руке и собачкой в другой, я понял — что-то случилось. Еще не дойдя до меня, она крикнула:

— Ранжо вышел из клетки!

Я обомлел, и внутри у меня все оборвалось:

— Где он?

— В вагоне!

— Как это произошло?

— Как только вы ушли, слышу за спиной какой-то странный шум. Оглядываюсь, а на решетке сверху сидит Ранжо. Я схватываю ребенка, собачку — и из вагона. Мимо шел железнодорожник, Так я попросила его побыстрее закрыть дверь вагона на ключ. Он закрыл и спрашивает, а зачем это надо побыстрее. Я объяснила. Он даже разозлился: «Что же ты мне сразу не сказала: я б не то, что дверь закрывать, я б сию минуту исчез отсюда». Я не поняла, шутит он или на самом доле бы сбежал.

Надо было срочно водворить Ранжо на место. Приказав, чтобы все были наготове, я слегка приоткрыл дверь вагона, так, чтобы едва можно было протиснуться боком, и вошел. Всмотрелся в темные углы — Ранжо нигде не видно. Куда же он девался? Не подкарауливает ли он меня где-нибудь поблизости? Я весь напрягся, готовясь к неожиданному нападению. Наконец глаза привыкли к темноте, и я вижу… Ах он нахал! Разлегся на моей постели и, да ещё не поднимая головы, простодушным взором смотрит на меня.

— Ах ты, лентяй, лежебока, на хозяйской постели решил полежать! Ну, погоди!

Приоткрыв щелочки окон и вооружившись крейцером (это такое орудие труда для очистки клетки, которое по необходимости может служить и оружием), приступил к восстановлению status quo. Но как ни старался прижать Ранжо к клетке и загнать его — он явно этого избегал. Перескакивал с клетки на клетку, с одной постели на другую, а я гонялся за ним и не видел конца погони. Одно утешало, что настроен он был, видимо, мирно, так как на меня не нападал.

Пришлось позвать на помощь ассистента. Поставил его около клетки вооружив метелками. На метелки Ранжо так же не обращал внимания, хотя ассистент от отчаяния размахивал ими очень воинственно. Леопард перескакивал через него, выбивал из рук оружие и преспокойно скрывался в другом конце вагона между ящиками.

Остальные леопарды, видя такую беготню, начали волноваться. Стало опасно проходить мимо них, придут в paж и схватят лапой, просунутой между прутьями. А ведь сейчас не до осторожности. Пришлось перекрыть их шибрами.

Я видел тщетность наших усилий. Так дальше продолжать бесполезно. Надо что-то придумать. И я придумал.

Пока Ранжо отлеживался между ящиками, мы сделали коридор из одеял, прибив их к крыше вагона, а в клетку кинули большой кусок мяса. Ассистент забрался на крышу клетки. Теперь Ранжо один путь — в клетку.

Осторожно пробираясь между ящиками и одновременно прячась за ними, я подобрался к Ранжо и спугнул его, грохнув пустым ведром о стену вагона. Леопард выскочил и по коридору из одеял прямехонько направился домой, «ободряемый» мной сзади. Он сразу вошел в клетку и, как ни в чем не бывало, принялся завтракать. Еще бы, аппетит он себе во время этой самовольной отлучки успел нагулять!

Как  же он убежал на этот раз? Осмотрев клетку, я понял, что засов, сотрясаясь от хода поезда, постепенно открылся сам. Пришлось снаружи на эти засовы повесить еще и замки.          

Я вышел из вагона и увидел толпу народа. По моему виду люди поняли — все нормально. Раздались даже аплодисменты. Это внеочередное «представление» было бы очень интересно для зрителя, если бы оп мог его видеть. На таких «представлениях», где ничто не прорепетировано больше всего и проверяется смекалка и ловкость дрессировщика. Они захватывающи своей непреднамеренностью. Все кончилось благополучно, но меня пронизывает дрожь при мысли, что леопард мог выскочить на станцию.

Как ни неприятны были последствия бегства для Ранжо, он не унимался и со временем приобрел просто профессиональные навыки.

В третий раз он удрал в 1944 году в Куйбышеве. Во время завтрака прибегает ко мне служитель и сообщает, что Ранжо снова вышел из клетки. Пришлось прервать чаепитие и отправиться в цирк. Там я увидел такую картину. Дрессировщица лошадей Тамара Штейн стоит с метелкой около щита, перегораживающего конюшню и помещение для зверей, и размахивает этой метелкой с воинственным видом, а Ранжо, несколько растерянный, сидит на крыше фургона и как-то нерешительно огрызается. По его виду я понял, что он забрался на эту крышу отнюдь не добровольно, а был загнан туда храброй Тамарой. И сидит он там, поджавши хвост, это он-то, которому не страшны ни револьверные выстрелы, ни бич, ни крейцер. Увидев его таким смущенным, я очень удивился. Ну какой же ты леопард после этого, просто заяц трусливый! Но в душе-то был, конечно, рад, что не Ранжо хозяин положения. Ведь за щитом находились лошади…

При других обстоятельствах Тамара, может быть, и сама бы испугалась, но тут надо было защищать лошадей, и цирковая артистка не дрогнула.

Подбодрив ее для надежности несколькими словами я энергично принялся за дело. Оно облегчилось тем, что события эти развернулись до завтрака, и Ранжо был голоден. Поэтому, надставив по высоте еще пару щитов, можно было без риска согнать леопарда вниз, в клетку, «заряженную» мясом. И он спокойно, как будто только этого и дожидался, спрыгнул туда. При том незавидном положении, из которого он и сам уже не знал, как выпутаться, это был самый достойный выход.

Как всегда, я постарался разобраться в причинах происшествия. Оказалось, что служитель, убиравший клетку, забыл закрыть вторую дверку и впустил леопарда, который прямым сообщением очутился на свободе. Служитель же, испугавшись, спрятался в пересадочную клетку, где только что сидел Ранжо. И когда леопард был уже водворен на место, рассеянный служитель под дружный хохот присутствующих был выпущен из своего убежища.

После таких напряженных минут все долго и безжалостно смеялись над неудачником. Может быть не столько из желания обидеть его, сколько для того чтобы самим немного разрядиться и успокоится. Вот что бывает за цирковыми кулисами: человек в клетке — зверь на свободе!

И на этот раз мне удалось справиться с Ранжо.

У меня уже выработался особый метод, который я назвал для себя «методом критического положения». Пожалуй, его можно считать основой дрессировки. Зверю создается такое положение, когда ему ни чего не остается делать, как  только то, что нужно мне.

Так же я подвожу его и к трюку. Попросту говоря, припираю его к «стенке». Этот метод не репрессивный: он воспитывает нужные рефлексы. Раз от разу зверь привыкает к тому, что, оказавшись в безвыходном положении, он просто должен подчиниться дрессировщику.

Но что это я все рассказываю эпизоды, виновными в которых были мои ассистенты. Случалось и мне несколько раз допускать оплошность.

Так как я собираюсь рассказать о пантере Цыганке, с которой еще читатели не знакомы, придется несколько углубиться в родословную моих леопардов.

Объездив постепенно с леопардами все цирки по два, а то и по три раза, я, так сказать, амортизировал свой номер. За это время не только аттракцион потерял новизну — постарели леопарды, и с ними стало труднее работать, потому что старые звери очень злы, а значит, и более опасны, и они стали менее подвижными и работали через силу.

Приходилось время от времени обновлять состав, вводить новых зверей. Откуда я их брал? Одни родились у меня в группе, это дети Ули и Нерро: Роза, Мерси, Лола. Других я получал из зоопарков, третьи были только что пойманы. Со временем состав полностью обновился, и во второй группе, которая состояла теперь из леопардов и пантер, целиком выученных мной, работали в разное время Тези, Роза, Мерси, Уголек, Парис, Лола и Цыганка. Самым блестящим «артистом» был Уголек, и о нем я расскажу отдельно.

А сейчас я представлю читателям Цыганку, которая выскочила из клетки по моей вине. Летом 1943 года мы работали в Новосибирском цирке. Желая помочь моим ассистентам подготовить зверей к работе, я перегонял пантеру Цыганку. Но в той клетке, куда ее нужно было пересадить, не закрыл дверку, и она, перейдя в эту клетку, подобно Ранжо, сейчас же выскочила на свободу. И направилась прямо к манежу, словно ей не терпелось выступать. А в зале уже начала собираться публика, и на пути Цыганки была только одна преграда — бархатный занавес.

Я бросился вдогонку и лишь на какую-то долю секунды опередил ее у самого занавеса. Все люди, находившиеся на конюшне, молниеносно исчезли, включая и моих ассистентов.

Моя вина — и мне одному исправлять ошибку. Самое главное — зрительный зал. Пока там еще все спокойно. Но я-то знаю, с какой быстротой распространяются панические слухи.

Под моим натиском Цыганка повернулась и устремилась во двор. Не отставая от пантеры ни на шаг, я прижал ее к забору, около которого стояли рекламные щиты, и она залезла в щель между ними. Лучшего мне и не надо было. На мой зов явились ассистенты и артисты, привезли пересадочную клетку, поставили ее с одной стороны. А я с другой начал подталкивать Цыганку крайцером. Она пятилась назад до тех пор, пока не очутилась, к своему великому удивлению, в собственной клетке.

В цирке еще несколько дней продолжались разговоры вокруг этого случая, всем мерещилась резвая, веселая Цыганка, и я видел, как люди ходят с опаской.

В ту пору в связи с военным положением в цирке на всякий случай на ночь оставались двое дежурных. Через несколько дней после побега Цыганки один из ночных дежурных, обходя полутемный цирк, увидел бегущего леопарда. Он моментально бросился в контору, где находился его напарник, и они вдвоем, трясясь от страха, забрикадировались.

После двухчасового добровольного заточения им стало невмоготу, и один из них, администратор, решил пробраться на квартиру живущего рядом директора цирка, узнать мой адрес и позвать на помощь. Без всякого энтузиазма директор пошел в цирк, и вот они уже втроем, вооружившись длинными палками, добрались до конюшни, где стояли мои звери. Проверили, пересчитали — все на месте. Вздохнули с облегчением. И, поругивая наделавшего панику дежурного, направились в обратный путь. И вот уже все трое увидели бегущего желтого зверя. Ошеломленные, они замерли. Но тут появился сторож и крикнул:

— Кузя!

Прибежала желтая собака. Вспомнив поговорку о том, что у страха глаза велики, они разошлись.

А уж какой шум произвела пантера Парис в Батуми в 1947 году — не рассказать невозможно.

Ночная репетиция окончена, и звери направляются по клеткам. Как всегда, первым уходит Парис, последним я. Перед тем как отправить клетки на конюшню, я обязательно должен пройти около зверей и сказать каждому несколько благодарственных слов. Подхожу к последней клетке, где должен находиться Парис, и, холодея, вижу, что его в клетке нет.

— Евгений Федорович! Где Парис?

— Где ж ему быть, как не в клетке!

Но, подойдя,  остолбенел и он…

— Пантеру перегнали, а дверка открыта! Всегда эта проклятая дверка!

В то время как я со зверями нахожусь на манеже, производится уборка клеток. И вот после уборки дверку закрыть забыли — опять забыли! В неё-то и ускользнул Парис. Бросились на поиски. Заглянув в коридор, куда открывались многочисленные двери артистических уборных и где в этот ночной час было темно, я увидел горящие глаза, которые могли принадлежать только Парису. Он спокойно сидел в углу и ждал, как развернутся события. Долго ждать не пришлось: подкатили клетку, загнали в нее беглеца, смягчив его огорчение куском мяса.

Все было проделано так быстро, что я подумал — разговоров никаких не возникнет в цирке. Но с пантерой справиться оказалось легче, чем со слухами. Как ни быстро управился я с Парисом, события в городе развивались ещё быстрей. В это же время или минутой позже в кабинете директора цирка начали раздаваться телефонные звонки. Сначала директор, которому сообщили, что убежала пантера, но не успели сказать, что она уже поймана, позвонил своему приятелю, работающему в управлении милиции, и рассказал о столь ужасном событии. Попросил прислать несколько вооруженных людей на всякий случай. Даже не посоветовавшись со мной.

Разговаривая с товарищами около клетки Париса, мы увидели, что со всех сторон двора и из-за ближайших строений в нашем направлении крадутся вооруженные люди, кто с револьвером, а кто и с винтовкой. Наконец один из них добирается до нас и слегка дрожащим от напряжения голосом спрашивает, куда убежала черная пантера.

Чтобы успокоить беднягу, говорю ему, что никакая пантера никуда не бегала, вот они, все налицо.

Он возмутился:

— Что вы мне говорите! Ваш директор лучше знает.

Нам приказано ее застрелить.

Пришлось его успокоить и рассказать, что пантера в город не убегала, а случай, происшедший в цирке, но столь уж серьезен, чтобы так волноваться и присылать для уничтожения зверя вооруженных до зубов людей.

Но на этом дело не закончилось. По-видимому, когда директор говорил по телефону со своим приятелем, это слышали на телефонной станции. И каждый поторопился предупредить знакомых и родных о том, что по городу бродит-де «черная пантера». В общем, Батуми был охвачен паникой. Директор цирка не успевал отвечать на звонки:

— Это цирк? С вами говорит врач. Мне надо срочно выезжать к больному. Можно ли выходить в город?

— А почему нельзя? Выходите.

— Да… но… по городу бродит черная пантера!

— Алло! Это цирк? У вас убежала черная пантера? Это говорят из редакции газеты. Интересно! Мы сейчас пришлем к вам корреспондента. Дайте интервью!..

— Алло! Говорят из охраны. Скажите, поймали черную пантеру? Нам надо менять сторожевые посты, мы можем выйти в город?

— Цирк?.

А Парис, хорошо поужинав, давно крепко спит, не ведая, что его шалость привела в трепет стольких людей.

Зато вечером на представлении народу было — яблоку негде упасть. Некоторые наиболее темпераментные зрители — а их в Батуми немало — громогласно требовали:

— Александров! Покажите Париса!.

— Александров! Сколько ему лет? Что он ест?

— Ему четыре года. Ест сырое мясо хорошего качества.

— Александров! Можно войти к нему в клетку?

— Войти в клетку может каждый. Но не каждый выйдет обратно.

Одним словом, экспромтное клоунское антре.

Вопросы, потом уже и не всегда относящиеся к случаю с Парисом, продолжались и на следующих представлениях. Так что пришлось около тумбы вывесить плакат с надписью: «Парис».

Во время этих гастролей Парис был «звездой манежа». Но за кулисами за этой «звездой» был усилен контроль, потому что и одной рекламы было для нас вполне достаточно. Побывав недавно в Батуми, я с удивлением узнал, что об этом случае там помнят до сих пор.

Надо сказать, что побеги зверей довольно частое явление и у иностранных дрессировщиков. В газетах за любой год можно найти сообщения об этом. В прошлом веке, например, убежавшего льва поймали в водостоке. В Париже в 1963 году черную пантеру поймали в погребе школы. А совсем недавно в Австралии убежал лев и убил служителя.

Нет, с хищниками, как и с огнем, шутить нельзя. И когда побеги у меня участились, я понял: надо что-то делать.

А что делать? Есть одно только средство — быть более внимательным. Это помогло. И со временем побеги прекратились. Из тигров у меня не убегал ни один. Хоть и хорошо закаляют такие случаи, но все же я предпочитаю закаляться совсем другими способами.