А. В. БОРОДИНОЙ

А. В. БОРОДИНОЙ

2. VIII 1905

Ц<арское> С<ело>

Дорогая Анна Владимировна,

Как давно я собирался ответить на Ваше милое и сочувственное письмо, но все не приходит минута, когда бы я был бодрее и тем исполнил бы Ваше желание не допускать в себе душевной усталости. Да, эта минута что-то не приходит. А вот уж и лето на исходе. Меньше, чем через неделю, берусь за лямку. Сказать, что весной я еще был почти уверен, что к ней не вернусь![65]

Помните, у гоголевского чиновника украли его шинель, и тогда его «капот» выглядит еще плачевнее. Вот и я похож теперь на Акакия Акакиевича с моими несбывшимися надеждами. Поработать за это лето, впрочем, я успел. Написал еще очерк — о «Прохарчине» Достоевского[66] и огромную статью для «Еврипида» о сатировской драме. Теперь привожу в порядок I том, который на днях начнет печататься.

Относительно «Клары Милич» и прочих статей по русской литературе; я решил объединить их в одну книгу, и вот Вам ее проспект.[67]

И. Ф. Анненский

«Книга отражений».

Проблема гоголевского юмора. — Достоевский до катастрофы. — Умирающий Тургенев. — Три социальные драмы. — Драма настроения. — Бальмонт-лирик.

Теперь отдельные главы переписываются. Навертывается и издатель.

Вот и все обо мне, — если не заглядывать глубоко, что и не рекомендуется в виду очень смутного состояния пишущего эти строки.

Очень мне жаль, что ничего не могу Вам сказать об <1 нрзб.>, которого никогда не читал. — Les grands inities[68] тоже только собирался прочесть. Но меня очень интересует «голова Еврипида»,[69] о которой Вы пишете… Откуда Вы ее достали? Парижская она или Брауншвейгского музея, или с двойной гермы (вместе с Софоклом). Разрешите мои сомнения. Простите, что не пишу о себе больше. Твердо хочу сегодня не вдаваться а лиризм… Будем, если не веселы, то хотя бодры.

Вот Вам, однако, одно из моих лирических стихотворений.

(Расе)

Статуя мира

Средь золоченых бань и обелисков славы

Есть в парке статуя, — а вкруг густые травы.

У девы тирса нет, она не бьет в тимпан

И беломраморный ее не любит Пан;

Одни туманы к ней холодные ласкались,

И раны черные от влажных губ остались.

Но дева красотой по-прежнему горда,

И травы вкруг нее не косят никогда.

Не знаю почему, но это изваянье

Над сердцем странное имеет обаянье.

Люблю поруганность и этот жалкий нос,

И ноги сжатые, и грубый узел кос…

Особенно, когда холодный дождик сеет,

И нагота ее беспомощно белеет.

О, дайте вечность мне, и вечность я отдам

За равнодушие к обидам и годам.[70]

И. А.