Глава пятая

Глава пятая

Две дороги из Таши-цзе в местность По. — Величайший английский путешественник. — Купание в ледяной воде при переходе через реку. — Дорога к перевалу Деу. — Секрет тибетских отшельников: искусство согреваться на морозе. — Похороны и кладбища в Тибете. — Негостеприимные пастухи. — Я выпутываюсь из трудного положения благодаря привычке тибетских нищих искать вшей под одеждой. — Я притворяюсь ясновидящей, чтобы внушить почтение нашим хозяевам: неожиданное чудо удается на славу. — Йонгден священнодействует, чтобы вызвать снегопад. — Хозяин дома не желает оплачивать услуги ламы, и мы сами вознаграждаем себя за труды

В Таши-цзе мне говорили, что две дороги ведут отсюда в местность По; одна из них тянется по долинам, другая уходит в глубь гор. Вдоль первой дороги раскинулось множество деревень и несколько монастырей; здесь нечего опасаться разбойников, разве что можно столкнуться с обыкновенными ворами. В этих краях также легко раздобыть себе пропитание, прося подаяние либо покупая еду.

Другая дорога пролегает по совершенно пустынной местности. До тех пор пока вы не доберетесь до первых селений По-юл[99], вы будете видеть лишь голые вершины да леса. Зимой ни один путник не отваживается заглядывать сюда из-за двух очень высоких перевалов[100], которые нужно преодолеть; здесь бродят только разбойники из По, совершающие набеги на соседние области. Разумеется, предупреждали нас, их не прельстит содержимое наших нищенских котомок, но им не понравится, что кто-то их видел, и, опасаясь, как бы мы не рассказали о встрече с ними, они могут нас убить либо сделать так, чтобы мы как бы случайно свалились в пропасть.

В этом году выпало очень мало снега, говорили тибетцы, возможно, что дорогу через перевалы еще не замело, но в этом месяце ожидаются сильные снегопады, и нам следует приготовиться к самому худшему. Может случиться так, что снег, который выпадет после того, как мы минуем первую горную гряду, отрежет нам путь назад, а также завалит тропы, ведущие через следующую гряду. Надо не забыть взять с собой побольше съестных припасов. Быть может, нам встретятся докпа, зимующие на высокогорных пастбищах в глубине долины, разделяющей два горных хребта, но они не дадут нам поесть и ничего не продадут, ибо им самим едва хватит продуктов, чтобы дотянуть до следующей весны.

Я не долго раздумывала над смыслом этих слов. Дорога, пролегающая через долины, обозначена на многих картах; другой же путь, напротив, был совершенно неизведанным. По всей видимости, мне следовало выбрать последний. Впрочем, оба пути, как меня заверили, сходятся в местности По, в долине, ведущей в Лхасу. Об этой долине мне рассказывал в Жакиендо английский генерал, благодаря которому отчасти я избавилась от последних сомнений по поводу исследования местности По на пути в тибетскую столицу.

Его звали сэр Джордж Перейра; я часто говорила о нем с Йонгденом, и мы намеревались поведать ему о наших подвигах по окончании своего путешествия. Я не предполагала, что в то время, когда мы вступим на территорию По, он будет умирать на дальнем западе Китая.

Генерал Перейра прибыл в Жакиендо, когда я только собиралась туда вернуться после интереснейшего путешествия по одной из частей местности Кхам, простирающейся от крайнего степного юга до главной дороги[101] из Чамдо в Лхасу. Когда мои странствия были неожиданно прерваны, как я уже рассказывала, я была вынуждена вернуться к исходной точке своего путешествия и выработать новый план, чтобы взять реванш после поражения. Тогда-то божества, охраняющие Страну Снегов, видимо недовольные тем, с каким упорством их лишали встречи с верной сторонницей, решили посодействовать мне довольно остроумным способом — с помощью одного из благородных соотечественников тех, кто закрывает доступ в Тибет.

Сэр Джордж Перейра пробыл в Жакиендо около двух недель; он жил там в квартире, расположенной рядом с моей, во дворе одного из домов. Это был обаятельный человек, принадлежавший к высшему обществу своей страны, ученый-географ и неутомимый путешественник. Он направлялся в Лхасу и не скрывал этого. Хотя несколькими неделями ранее на тибетской границе задержали датского путешественника и заставили его вернуться назад[102], генерал, видимо, был уверен, что правительство Далай-ламы получило приказ оказать ему самый радушный прием, и все произошло точно так, как он предполагал.

В Жакиендо ходили слухи, что английский путешественник выполняет тайное поручение своего правительства; о нем рассказывали также множество других вещей.

Я не пыталась докопаться до истины, таившейся за всеми этими сплетнями: дела моего соседа не интересовали меня.

У генерала было множество карт, и он сам составлял план районов, через которые проходил, а также усердно, днем и ночью, работал над своими записками. Он очень любезно предоставил свои карты и часть заметок в мое распоряжение. Я почерпнула оттуда немало ценных сведений, и некоторые элементарные выписки из этих бумаг отправились со мной в Лхасу. Однажды вечером, выпив чая, мы говорили о моих странствиях; на столе лежала развернутая карта. Сэр Перейра провел по ней ногтем черту, обозначающую предполагаемое течение реки По-Цангпо.

— Здесь никто еще не бывал, — сказал он. — Интересно было бы отправиться в Лхасу этой дорогой.

Впоследствии я часто гадала, произнес ли он эти слова для того, чтобы подсказать мне маршрут, или просто размышлял вслух.

Разумеется, я часто думала о том, как попасть в таинственный край По, служивший темой стольких преданий. Я давно вынашивала эту идею и в течение нескольких лет обсуждала ее с Йонгденом, когда мы жили в монастыре Кум-Бум. Однако расплывчатые сведения об этой местности, собранные у купцов из центрального Тибета и обитателей Кхама, внушали нам некоторые опасения. Многие утверждали, что жители По являются людоедами. Более осторожные люди скрывали свое мнение на этот счет, но все дружно заявляли, что если чужак забредет в леса, населенные местными племенами, то ему уже никогда оттуда не выбраться.

Поэтому я немного колебалась, размышляя, стоит ли рисковать, но слова генерала разрешили мои сомнения. «Никто еще никогда там не бывал». Мой сосед не мог бы придумать лучших слов, чтобы подвергнуть меня соблазну. В тот день я приняла решение увидеть этот неведомый край. В самом деле, было бы «интересно отправиться этой дорогой в Лхасу». Большое спасибо вам, генерал, вольно или невольно вы оказали мне неоценимую услугу.

Таши-цзе — это небольшое селение, где мы окончательно избрали маршрут, по которому мне было суждено пройти сквозь ряд странных приключений; оно расположено в широкой долине неподалеку от дзонга, воздвигнутого на одиноком холме. «Таши-цзе» означает «цветущая вершина» или «вершина процветания» — и тот, и другой варианты перевода весьма спорны с точки зрения грамматики. Глубинная часть этой долины нисколько не соответствует географическому понятию вершины, и мы вынуждены склониться в пользу второго толкования, которое, увы, представляется таким же неточным, как и первое.

Мы покинули Таши-цзе незадолго до восхода солнца, впотьмах сбились с пути и перешли через реку не в том месте, где следовало. Когда я убедилась в своей ошибке, мост был уже далеко позади. Вернуться назад означало привлечь внимание того или иного из слуг пёнпо. Я не хотела рисковать, и не оставалось ничего другого, как идти по воде. Я поднялась по течению реки в поисках брода и дошла до места, где она разветвлялась на два потока. Один из них широко разлился и почти полностью замерз — из-за последнего обстоятельства переход через реку причинил нам страдания. Мы сняли сапоги, чтобы сохранить их сухими, и тонкая корочка льда, ломаясь у нас под ногами, превращалась в острые, как стекло, осколки, которые больно нас ранили. Затем пришлось искупаться: вода доходила нам почти до бедер.

Как бы нам пригодилось теперь теплое махровое полотенце! Но можно было только мечтать об этом предмете роскоши, который нам давно был заказан. Тибетцы не вытираются, перейдя через реку, разве что используют для этого полы своих широких одеяний. Я попробовала последовать их примеру, но мой широкий плащ из плотной саржи промок и застыл на морозе. Оставалось уповать лишь на быструю ходьбу, чтобы обсохнуть и согреться.

Мы шли вдоль Дайшин-Чу до полудня. Прогулка возбудила у нас аппетит, и мы сочли разумным плотно поесть до того, как покинем долину, ибо не могли предугадать, когда нам встретится вода в горах. Мы уже знали, что значит страдать от жажды, оставаясь без воды в течение тридцати шести часов, и предпочитали заранее избавить себя от подобной пытки.

Поток, впадающий в реку Дайшин, перерезал нам путь. Однажды он вздулся после таяния снегов на вершинах, затопил гору и усеял равнину на большом протяжении бесчисленными обломками скал. Эти камни, скопившиеся во время стихийного бедствия, затрудняли движение потока, уровень которого зимой понизился, и он разделился на множество ручейков, змеившихся по осыпи поодаль друг от друга.

Я быстро набрала поблизости сухого коровьего навоза, и Йонгден развел костер. Предвидя, что путь на высокогорный перевал будет тяжелее обычного, мы решили как следует подкрепиться; на первое у нас был суп, а на второе — чай. Такую очередность в смене блюд установила я; тибетцы же начинают трапезу с чая и завершают ее супом.

Суп?.. Под каким названием он мог бы фигурировать в меню? Может быть, бульон «ватель»?.. На всякий случай я поделюсь его рецептом. Из сумки, засаленной до черноты, согласно местному обычаю, я извлекаю небольшой кусочек сушеного свиного сала — подарок некоего щедрого крестьянина. Мой юный спутник разрезает его на дюжину еще более мелких кусочков, бросает их в котелок с кипящей водой и добавляет туда щепотку соли со вздохом: «Ах! Если бы у нас была хотя бы одна редиска или репа!..» Но у нас нет подобных лакомств, и лишь тонкие, полурасплавленные ломтики сала отплясывают бешеную жигу в кипящем бульоне — мутной жидкости, напоминающей по запаху воду, в которой моют посуду. Однако этот аромат отнюдь не заставляет бродяг, какими мы стали, воротить нос.

Затем в котелок бросают несколько горстей муки, разведенной в чашке холодной водой, и несколько минут спустя суп снимают с огня. Теперь можно его отведать.

— Суп сегодня поистине превосходный…

— Просто отменный…

Но, несмотря на долгое пребывание в Тибете, у меня остались смутные воспоминания о французской кухне, и я добавляю:

— Собаки моего отца ни за что не стали бы есть такие помои!

Я смеюсь и протягиваю свою миску Йонгдену за добавкой.

Настает черед чая. Я срываю с дерева ветку с листьями, кое-как разминаю листья в руках, а затем бросаю в котелок; когда вода немного прокипит, в нее добавляют соль и масло. В сущности, это тоже суп, тем более что мы кладем в свои миски тсампа.

Наконец наш обед подходит к концу; мы чувствуем, что полны сил и бодрости, и готовы штурмовать небо. Взвалив на спину поклажу и взяв в руки посохи, окованные железом, мы дерзко глядим на ближайшую горную гряду, которая возвышается перед нами на дороге, ведущей в неведомую страну. В путь!

Неподалеку от места нашей стоянки мы увидели несколько небольших крестьянских усадеб, одиноко стоявших посреди бескрайней долины, отлого поднимавшейся к далеким вершинам, а затем начиналась пустошь.

Поначалу мы еще могли разглядеть тропы, по которым пастухи гоняют летом стада, но вскоре следы дороги скрылись под травой и затерялись среди камней, и нам пришлось проявить сноровку, чтобы отыскать тропу.

На обширном покатом плоскогорье, по которому мы шли, то там, то сям виднелись небольшие холмы и овраги. Мы спустились в один из таких оврагов и обнаружили на дне его замерзший ручей, по скользкой поверхности которого было трудно двигаться. Выйдя из расселины, мы увидели, что плоскогорье раздваивается, образуя две долины. Согласно полученным указаниям, мы должны были подняться вверх по течению реки, но перед нами было два потока; один из них струился вдали от нас по глубокому ущелью (это был тот самый ручей, возле которого мы совершали трапезу), а другой змеился у наших ног среди мха и травы. По нашим сведениям, где-то неподалеку располагалось становище докпа, пустующее зимой, где мы могли бы переночевать. Я жаждала до него добраться, ибо в декабре на такой высоте тяжело выносить ночной холод в таких легких одеяниях, как у нас.

Я выбрала путь вдоль более широкой реки, и мы отправились дальше.

Вскоре солнце зашло, и поднялся резкий пронизывающий северный ветер. Мы не обнаружили ни следов стойбища, ни отдельных хижин. Следовало найти защищенное от ветра место, чтобы провести там ночь у костра, ибо чем выше мы поднимались, тем больше усиливался холод; растительность, состоявшая из редкого кустарника, становилась все более скудной, не суля топлива для огня. Когда мы совещались по поводу места для ночлега, я заметила далеко впереди, на противоположном берегу реки, желтоватое пятно; это не могло быть дерево с сухими листьями, ибо мы уже миновали пояс деревьев; оно напоминало творение человеческих рук, а именно соломенную крышу.

Мы устремились вперед, движимые скорее любопытством, нежели надеждой обрести пристанище. Желтое пятно мало-помалу увеличивалось в размерах, но мы по-прежнему не могли разглядеть, что это такое; затем нам показалось, что это сруб, покрытый соломой. Значит, где-то рядом — становище, о котором нам рассказывали… Но когда наконец желтое пятно, возбудившее у нас любопытство, приобрело конкретные очертания, мы поняли, что это всего лишь стог сена, разложенный на брусьях, чтобы уберечь его зимой, когда лагерь пустует, от диких животных. Но здесь не было ни малейшего признака человеческого жилья.

— Не беда, — сказала я Йонгдену, — даже если мы не найдем хижины, это сено нам пригодится. Мы достанем несколько охапок с помощью своих палок и соорудим шалаш с теплой подстилкой из сухой травы, тогда нам не будет страшен холод промерзшей земли и ветер не будет нас так беспокоить. Переходя через речку, мы наберем в котелок воды и сможем напиться перед сном горячего чая.

Спуск с горы в долину, а затем подъем на крутой, почти отвесный берег, где расположилось стойбище пастухов, оказались довольно утомительны и заняли много времени, но мы были щедро вознаграждены за свои труды. Взойдя на невысокий склон, на вершине которого желтело сено, мы с радостным изумлением обнаружили чуть поодаль целое селение докпа, состоявшее из крытых помещений для скота, и в одном из них — комнату пастухов. Точнее, это было место, отделенное от загона для скота прочной перегородкой, кое-где частоколом, с очагом, помещавшимся против отверстия в крыше.

Все стойло было усеяно толстым и пыльным слоем козьего помета и сухого коровьего навоза, который доходил нам до щиколоток; по этому можно было судить, какая «чистота» царила здесь летом, когда животные возвращались в хлев каждый вечер. Я представила себе аромат, наполняющий в эту пору жилище, где мы собирались провести ночь, но зато вокруг было сколько угодно топлива, и наше пристанище показалось мне сущим раем.

По всей видимости, мы были единственными живыми душами на этой горе. Однако, помня о предостережениях относительно здешних разбойников, мы устроили западню между собой и зияющим входом в стойло, перед тем как лечь спать. Если бы кто-то зашел сюда ночью, он неминуемо споткнулся бы о неприметные веревки, натянутые чуть выше уровня земли, и мы проснулись бы от шума падения. Большего нам и не требовалось. Важно было не дать застать себя врасплох во время сна.

Несмотря на стужу, пробиравшую меня до костей, я долго бродила по этому дикому летнему кочевью, залитому ярким светом огромной полной луны.

Как я была счастлива, что оказалась здесь, на пороге тайны непокоренных вершин, и среди безмолвия могла «наслаждаться сладостным одиночеством и покоем», как говорится в одной из священных буддийских книг.

Нам следовало покинуть лагерь докпа посреди ночи, чтобы успеть пройти через перевал до полудня, но мы слишком устали после долгого перехода и разомлели от приятного тепла, исходившего от очага, и посему проспали дольше, чем предполагали. Я отказалась от мысли двинуться в путь натощак, не выпив горячего чая, ибо на высоких вершинах, которые нам предстояло штурмовать, наверняка не из чего будет развести костер.

Кроме того, кто знал, что ожидает нас наверху? Сколько времени придется идти до вершины? Бог весть! Мы даже не подозревали, существует ли дорога через перевал. Крестьяне с равнины не могли сказать этого наверняка.

Разумеется, Йонгден не хотел идти к реке, и пришлось его уговаривать. Дорога была долгой; ручей, который вчера едва струился, должно быть, полностью замерз за ночь, и надо будет долго ждать, пока растают кусочки льда, которые мы принесем… Мой сын приводил веские доводы, чтобы увильнуть от тяжелой работы. Наконец он сдался и нашел немного воды подо льдом между скал, и мы напились чая, но рассвело прежде, чем мы покинули это место.

Поздним утром мы увидели латза и решили, что вскоре доберемся до перевала. Увы! До него было еще далеко.

Позади невысокого гребня, на котором стояла латза, тянулось длинное голое ущелье, зажатое между крутых склонов, усыпанных красноватыми обломками горной породы, и скалой, радовавшей глаз своими разнообразными серо-лиловыми оттенками. Я тщетно искала следы другого кочевья. Судя по отсутствию растительности, скорее всего, стада не гоняли на такую высоту.

Перед нами возвышалась почти отвесная гора кирпичного цвета, резко выделявшаяся на фоне темно-синего неба; казалось, что она преграждает доступ в долину. Все явно указывало на то, что, взойдя на ее вершину, мы достигнем высшей точки своего пути. Хотя до нее было недалеко, это расстояние что-то значило для тяжело нагруженных людей, которые были вынуждены дышать разреженным высокогорным воздухом. Однако, увидев заветную цель, мы приободрились и постарались прибавить шагу.

Но меня беспокоило одно обстоятельство: я не обнаружила на этом гребне латза. Тибетцы также возводят их и в других местах дороги, ведущей к перевалу, но они никогда не забывают сложить пирамиду из камней большого размера на вершине горы. Ее отсутствие объяснилось само собой, когда мы достигли пика подъема.

Какими словами выразить, что я почувствовала в этот миг? Я была поражена и в то же время охвачена восторгом и трепетом. Внезапно перед нами предстал великолепный пейзаж, который мы не могли видеть, находясь в долине.

Представьте себе: слева от нас — бескрайние заснеженные просторы и плоскогорье, ограниченное вдали вертикальной грядой сине-зеленых ледников и вершин девственной белизны. Справа от нас — большая впадина, окаймленная двумя низкими цепями гор. Полого поднимаясь вверх, она сливалась на горизонте с окружавшими ее пиками.

Плоскогорье, раскинувшееся прямо перед нами, также постепенно повышалось и терялось вдали; мы были не в силах разглядеть, ведет ли оно на вершину перевала или к другому замкнутому плато.

Ни одно описание не может дать должного представления об этой картине, ошеломляющем зрелище из тех, что заставляют верующих падать ниц, как перед покрывалом, скрывающим Божественный Лик.

Как только первый восторг прошел, мы с Йонгденом молча посмотрели друг на друга. Комментарии были излишни, мы четко осознали свое положение.

В какую сторону теперь идти? Это было неведомо. Перевал мог находиться и прямо впереди, и справа от нас. Стояла середина дня, и мы рисковали блуждать всю ночь среди заснеженных вершин. В ходе скитаний по Тибету мы приобрели большой альпинистский опыт и знали, что нам грозит. Наша экспедиция, скорее всего, оборвется в самом начале, и исследователи никогда не расскажут о своих открытиях.

Несмотря на короткие дни, у нас оставалось еще немало времени до вечера, и, к счастью, луна должна была светить всю ночь. Не стоило заранее бить тревогу; важно не сбиться с пути и не мешкать.

Я снова посмотрела направо, обозревая местность, и решила идти прямо.

Это приключение привело меня в возбуждение, и я двигалась довольно быстро, хотя снег становился все более глубоким.

Желание поскорее добраться до перевала либо убедиться, что мы избрали неверное направление, подгоняло меня, и я намного опередила Йонгдена, который был сильнее нагружен.

Пройдя довольно большое расстояние, я решила проверить, насколько отстал от меня юноша, и повернула обратно.

Мне никогда не забыть картины, представшей перед моим взором.

Далеко позади, среди безмолвных бескрайних снегов, медленно двигалась крошечная черная точка, напоминавшая микроскопическое насекомое, с трудом ползущее по наклонной поверхности огромного плато. Гигантские ледники и мрачные просторы, как ни один из величественных, наводящих ужас пейзажей, которые мне доводилось созерцать до сих пор в Стране Снегов, подчеркивали разительный контраст между этим сказочным высокогорным краем и жалкими путниками, рискнувшими блуждать здесь в одиночку в середине зимы.

Я почувствовала невыразимую жалость к своему верному спутнику, который сопровождал меня в стольких опасных походах и не оставлял теперь. Разве можно было допустить, чтобы он погиб в этой пустыне, подобно заблудившимся паломникам, окоченевшие трупы которых находят нередко на вершинах тибетских гор? Такой конец, возможно, устроил бы меня, но не Йонгдена. Необходимо отыскать дорогу. Мы наверняка выпутаемся из трудного положения, как нам удавалось уже не раз.

Не время было предаваться бесполезным эмоциям. Вечер уже смягчил ослепительную белизну окружающей местности; в этот час нам давно следовало спускаться по обратной стороне склона.

Я двинулась дальше вприпрыжку, опираясь на свой длинный посох, окованный железом, и шла без остановок, не разбирая дороги.

Наконец я увидела пригорок, засыпанный снегом, из-под которого торчал куст с сухими ветками; на них развевались флажки, застывшие от холода и украшенные бахромой из сосулек, которые глухо позвякивали, ударяясь друг о друга на ветру. Это была вершина перевала с латза.

Я стала подавать знаки Йонгдену, который, казалось, находился еще дальше, чем раньше, и готов был растаять в сумеречном свете. Сначала он ничего не заметил, но вскоре принялся размахивать своим посохом. Он понял, что я — у цели.

Пока я поджидала его возле латза, взошла луна, и ее лучи озарили ледники и заснеженные пики, всю необъятную белоснежную равнину, а также другие неведомые нам долины, посеребренные инеем.

Бесстрастная местность, которой мы любовались днем, словно пробудилась благодаря преобразившему ее свету. Мимолетные искры сверкали на снежном ковре, перекликаясь с сияющими бликами, игравшими на вершинах, а ветер приносил какие-то шелестящие звуки, словно горы обменивались непостижимыми посланиями.

Быть может, эльфы и феи, обитающие в этих горах, веселые духи и гномы, охраняющие таинственные пещеры, решили собраться для игр и танцев на белоснежном пустынном плоскогорье, залитом мягким светом, или некое важное совещание должно было состояться среди сине-зеленых великанов в ледяных шлемах, стоящих на страже у порога нехоженых земель.

Кто знает, какие тайны открылись бы смелому путнику, который отважился бы затаиться в этом месте до зари… Но холод не позволил нам осуществить столь дерзкий замысел, и волшебная ночь не выдала своих секретов.

Тибетцы не кричат ночью «Лха жьяло». Согласно обычаю, я прочитала шесть раз на санскрите древнюю мантру «Субхам асту сарваджа гатам» (Пусть все люди будут счастливы), поворачиваясь в разные стороны.

Йонгден воспрянул духом и прибавил шагу, уяснив смысл моих знаков; вскоре он догнал меня, и мы немедленно начали спуск.

Теперь мы без труда различали дорогу. На этом склоне лежал неглубокий снег, и во многих местах проглядывала почва — желтоватый гравий.

Какова высота перевала Деу? Я не решилась бы сказать это наверняка, ибо у меня нет точных сведений. Однако тот, кто в течение ряда лет обошел множество высокогорных хребтов в одной и той же местности, может по ряду признаков, сравнивая их с вершинами, высота которых известна, приблизительно определить их высоту. Во время восхождения я обращала внимание на растения и лишайники, записывала свои наблюдения и пришла к заключению, что по высоте перевал, по-видимому, равняется, если не превосходит, Нагу-ла и другие известные мне перевалы, возвышающиеся над уровнем моря на 5489–5555 метров Но я хочу повторить, что это всего лишь предположения.

Прежде чем мы доберемся до пояса деревьев и сможем развести костер, придется шагать полночи, но это нас не пугало. Мы обнаружили перевал и преодолели его без происшествий; удачное начало похода наполнило нас радостью.

В хорошем расположении духа мы спустились в долину, где замерзшая речка протекала по дну обледенелой, гладкой, словно зеркало, котловины. Дорога, разумеется, пропала из вида, и мы были вынуждены снова блуждать, бросаясь во все стороны в поисках какого-либо знака, который указал бы нам нужное направление. В конце концов я отыскала тропу у подножия горы, и мы стали спускаться по очень пологому ровному скату, что облегчало ходьбу.

Прогулка при ярком свете луны оказалась поистине восхитительной. Вскоре показались кусты, разбросанные по лугам, лишенным иной растительности.

Невозможно было сделать привал, не разводя костра. Ледяной ветер, прилетавший с заснеженных вершин, обрушивался на долину. Его сила возрастала с каждой минутой, но в поле зрения не было ни единого укрытия, и мы не мерзли лишь благодаря тому, что двигались.

Таким образом, мы шагали до двух часов ночи и были в пути уже в течение девятнадцати часов, не сделав ни единой остановки, без еды и питья. Как ни странно, я не чувствовала усталости, но мне очень хотелось спать.

Йонгден отправился за дровами для костра, а я тем временем обнаружила топливо у реки, где, вероятно, обычно отдыхают путники, следующие из По в Дайшин или наоборот.

Я окликнула своего спутника и собрала большое количество сухого навоза яков в подол своего платья. Мы были уверены, что в этой глуши нет ни единой живой души, и я решила поставить нашу палатку среди зарослей, в ложбине, зажатой между крутыми берегами.

Теперь надо было срочно разжечь огонь. Я бросила на землю джуа[103], Йонгден же достал огниво и его принадлежности из небольшой сумки, которую он носил на поясе, по тибетской моде.

Однако кремень не высекал искры. Что же произошло? Юноша старался напрасно, с таким же успехом он мог стучать по кому земли в надежде добыть огонь. Осмотрев сумку, он заметил, что она отсырела. Видимо, лежавшее в ней огниво промокло, когда мы пробирались к перевалу по сугробам.

Как бы то ни было, мы остались без огня. Положение незавидное. Хотя реку покрывал толстый слой льда, мы не боялись замерзнуть, так как находились уже не на вершине горы и через несколько часов должно было взойти солнце, но совершенно очевидно, что после этой декабрьской ночи нам грозит воспаление легких или другая скверная болезнь того же рода.

— Жетсунема, — неожиданно обратился ко мне Йонгден, положив на землю сумку с бесполезным огнивом, — вы владеете искусством тумо рескьянг и можете обходиться без огня. Согревайтесь и не беспокойтесь обо мне. Я буду прыгать и бегать, чтобы не дать крови застояться. Не бойтесь, я не заболею.

Действительно, я училась у двух тибетских отшельников странному умению повышать температуру тела. Истории, приведенные в тибетских книгах, и рассказы по этому поводу вызывали у меня большой интерес. Поскольку мой ум склонен подвергать все критике и проверять на практике, у меня возникло сильное желание самой убедиться, что скрывается за всеми этими описаниями, которые я считала небылицами чистой воды.

С великим трудом, проявив крайнюю настойчивость в желании приобщиться к этой тайне, а также согласившись пройти ряд довольно тяжелых, а порой даже опасных испытаний, я в конце концов смогла кое-что узнать и «увидеть».

Я встретилась с несколькими людьми, мастерски владевшими искусством тумо, они неподвижно сидели на снегу безо всякой одежды, из ночи в ночь, погруженные в свои мысли, в то время как вокруг кружились и завывали свирепые ветры.

Я видела при свете полной луны, как их ученики сдавали невероятный экзамен. Нескольких молодых людей приводили в разгар зимы на берег озера или реки, где они раздевались и принимались высушивать теплом своего тела простыни, смоченные в ледяной воде. Едва одна простыня становилась сухой, как ее тотчас же заменяли другой. Простыни, затвердевшие на морозе, дымились на плечах кандидатов-рескьянгх[104], словно их прикладывали к пылающей печке.

Более того, я узнала упражнения, позволяющие проделывать эти диковинные фокусы, и, горя желанием довести свой опыт до конца, самолично тренировалась зимой, на протяжении пяти месяцев, на высоте 3900 метров, в тонком ученическом одеянии из хлопка[105].

Узнав то, что меня интересовало, я сочла бесполезным продолжать учебу, так как не собиралась постоянно жить в том крае, на который рассчитаны эти приемы.

Поэтому я вновь стала тривиально разводить огонь и носить теплую одежду. Мой спутник ошибался, полагая, что я в совершенстве овладела искусством тумо рескьянг.

— Вернитесь на то место, где останавливались путники, и соберите столько сухого навоза и тонких веток, сколько сможете унести, — велела я ламе. — Это помешает вам простудиться. А я пока займусь огнем.

Он повиновался, хотя был уверен, что топливо нам не пригодится.

Мне пришла в голову одна мысль: огниво и его принадлежности — кремень и мох[106], с помощью которых высекают искру, — отсырели и застыли, но не смогу ли я привести их в действие, согрев на себе, подобно тому как я высушивала мокрые простыни во время изучения тумо рескьянг? Было нетрудно это проверить.

Я положила кремень и пучок мха под одежду и приступила к упражнению, предписанному в подобных случаях.

Я упоминала о том, что мне хотелось спать. Помогая Ионгдену ставить палатку и пытаясь развести костер, я немного стряхнула с себя дремоту, но теперь, в спокойном состоянии, меня снова стало клонить в сон. Между тем мой ум всецело сосредоточился на мысли о тумо и машинально, но непреклонно продолжал проделывать начатое упражнение.

Вскоре я увидела пламя, взметнувшееся рядом со мной; оно все сильнее разгоралось, окутывая меня своими красными языками, плясавшими над моей головой. Я почувствовала, как меня наполняет восхитительное чувство блаженства…

И тут я подпрыгнула от треска ломавшегося на реке льда, который напоминал пушечные выстрелы. Окружавшее меня пламя немедленно опустилось и исчезло, как бы вернувшись под землю.

Я открыла глаза. Ветер свирепствовал еще сильнее, чем прежде. Мое тело горело, то ли в результате проделанного ритуала, то ли из-за простуды, от естественно поднявшейся температуры. Я не стала выяснять, в чем тут дело. Теперь огниво наверняка будет действовать. Я встала и направилась к палатке, в то же время продолжая грезить. Я ощущала, как из моей головы, из каждого моего пальца исходит огонь.

Положив пучок сухой травы на землю, я поместила сверху кусочек очень сухого навоза, зажала между пальцами немного мха и ударила огнивом о кремень. Мелькнула яркая искра. Я ударила еще раз, и снова вырвалась искра… вторая… третья… — настоящий фейерверк в миниатюре.

Огонь загорелся, и крошечное пламя, жадно поглощавшее топливо, стало расти и крепнуть. Я добавила сучьев, и пламя взметнулось еще выше. Когда Йонгден вернулся с большим количеством сухого навоза и ветками под мышкой, он пришел в радостное изумление.

— Как вам это удалось? — спросил он.

— Это огонь тумо, — ответила я с улыбкой. Лама посмотрел на меня внимательно.

— Правда, — сказал он, — все ваше лицо покраснело, и глаза так блестят…

— Чудесно, — ответила я. — Не утруждайте себя комментариями по этому поводу и приготовьте-ка мне быстро чашку крепкого чая с маслом. Мне нужно выпить горячего.

Я несколько опасалась неприятных последствий, но на следующий день, когда лучи солнца проникли за тонкий хлопок нашей палатки, проснулась совершенно здоровой.

В тот же день мы покинули долину, по которой шли от подножия Деу-ла. Она переходила в другую, гораздо более широкую низину, которая тянулась среди высокогорных цепей, насколько хватал глаз.

Солнце светило не так сильно, как обычно, и легкие белые облака плыли по небу, голубизна которого поблекла по сравнению с предыдущими неделями. Этот абсолютно безлюдный край, омытый мягким светом, вызывал ощущение свежести и юности. Здесь не было ни признаков кочевий, ни следов путников.

Мы брели через эту дивную пустыню, чувствуя себя первыми и единственными обитателями земли, совершающими обход своих владений.

Мы не боялись заблудиться, так как светлая река, образованная из нескольких потоков, указывала нам путь: один из ее рукавов спускался с перевала Деу, другой — со склонов, казалось преграждавших путь в долину, и еще один широкий ручей струился с выступа горы. Несколько часов спустя я смутно разглядела какие-то черные точки, рассеянные среди невысокой травы. Большое расстояние не позволяло определить их природу, но я вспомнила, как мне говорили в Таши-цзе о докпа, зимующих на этих пастбищах, и догадалась, что вижу яков; мы принялись искать глазами жилище хозяев стада. Пришлось долго идти, прежде чем удалось обнаружить становище, сложенное из камней, как принято в высокогорном Тибете.

Шёртен и маленький мендонг свидетельствовали о том, что здесь живут набожные люди. Впрочем, в Тибете, как и везде, внешние проявления благочестия не всегда сопровождаются реальным радушием и милосердием.

Когда Йонгден попросил приютить нас на ночь, ему грубо ответили, чтобы он шел своей дорогой и поискал пристанища в другом месте.

И вот мы побрели дальше вниз по долине и добрались до хижины, в которой докпа хранили останки мертвых людей в виде тса-тса.

Ламаисты, подобно многим буддистам, предпочитают кремировать трупы, но на большей части тибетской территории нет лесов, и кремацию трудно осуществить. Когда речь идет о священниках высокого ранга, вместо костра используют огромный чан, заполненный маслом, в котором, за неимением дров, сжигают тело покойного.

Что касается простых тибетцев, их трупы обычно относят в горы и оставляют, зачастую предварительно расчленив, на растерзание грифам и другим хищникам.

Когда звери съедают плоть и от тела остаются лишь совершенно сухие кости, родные покойного собирают останки и передают их ламе, который принимается их толочь, превращая в порошок. Затем, смешав этот порошок с сырой землей, он изготавливает с помощью литейной формы ряд миниатюрных шёртенов, именуемых тса-тса, которые хранятся в отдельных либо общих хижинах ad hoc[107].

Хижина, на которую мы наткнулись, не была заполнена тса-тса до предела; в ней оставалось достаточно места, чтобы мы могли здесь улечься, но из-за отсутствия топлива Йонгден, мечтавший об ужине, предпочел попытать счастья в другом месте.

Мы добрались до ближайшей деревни, когда уже стемнело. Здесь нас встретили еще менее любезно, чем в предыдущей, и мы были вынуждены обороняться от собак, хозяева которых не мешали им проявлять свою враждебность.

Поэтому пришлось провести ночь под открытым небом, на небольшом выступе скалы.

На следующий день мы продолжали спускаться по долине, которая постепенно сужалась, и во второй половине дня вышли к мосту. Я весьма удивилась, обнаружив это сооружение на безлюдной дороге, хотя оно не отличалось большими размерами и не было похоже на те мосты, что встречались мне в долине Наг-Чу. Это произведение искусства состояло из четырех-пяти еловых стволов, покоившихся на опорных досках, а сверху местами лежало несколько широких плоских камней, чтобы было куда поставить ногу.

Этот длинный мост, несмотря на свою убогость, был сооружен не напрасно. Я видела, что широкая, четкая тропа продолжает виться по другому берегу. Что же нам теперь делать? Переходить через реку или нет?..

Я решила перейти на другой берег. Сначала мой выбор показался неудачным, потому что мы оказались в зарослях терновника, который рос на болотистой почве, и тропа пропала из вида. Мне очень хотелось сделать привал и отложить поиски дороги до следующего утра, если бы удалось найти более или менее подходящее место для стоянки, но тут, озираясь по сторонам, я заметила детей, которые пасли скот недалеко от берега реки. Я выбралась из чащи и направилась к ним, чтобы расспросить их.

Они поведали мне, что на том берегу, который мы только что покинули, расположено стойбище докпа, а мы находимся у подножия трех перевалов, за которыми начинается местность По.

Маленькие пастухи были уверены, что один из перевалов завален снегом, и не могли сказать ничего определенного относительно двух других; вероятно, через тот или другой, или даже через оба, еще можно было пройти.

В то время как мы беседовали с мальчишками, подошла женщина, подтвердившая то, что мы услышали о трех путях, ведущих в По. Она посоветовала нам выбрать средний перевал, именуемый Айгни-ла. Самое лучшее, сказала она, продолжать двигаться по дороге в этом направлении, пока у нас хватит сил, а затем передохнуть в любом месте, где мы встретим воду и лес, и снова отправиться в путь до рассвета.

Она добавила, что переход будет долгим и, даже если перевал еще проходим, следует приготовиться к тому, что придется пробираться к вершине по глубокому снегу, который не позволит нам двигаться быстро.

Такая перспектива отнюдь не улыбалась людям, которые совсем недавно, при восхождении на другую гряду, увязали в сугробах. Сведения, полученные от этой доброй женщины, поистине не вызвали у нас оптимизма.

Впрочем, мы ожидали подобного известия, ибо в Таши-цзе нас предупредили, что грозит путникам в эту пору при переходе через горы. Тем не менее до сих пор все заканчивалось благополучно, и мы могли по крайней мере надеяться, что удача не покинет нас и впредь. И все же следовало поторопиться.

Обстоятельства не позволяли нам, последовав совету крестьян из Таши-цзе, запастись достаточным количеством продовольствия; наши съестные припасы были уже на исходе.

Поэтому мы должны были радоваться, что оказались столь близко от обжитых мест, где сможем найти себе пропитание, а также тешить себя мыслью, что завтра в тот же час будем спускаться к селениям По-юл, о чем говорили и мечтали уже много лет. Однако неясная грусть омрачала наши думы. Я могла объяснить ее лишь нервным утомлением после перехода Деу-ла.

Как бы то ни было, теперь, как и раньше, у нас не было возможности заниматься анализом своих чувств. Необходимо добраться до вершины перевала рано утром, чтобы обеспечить себе как можно больше времени для выбора верного направления, в том случае если на обратной стороне склона окажутся несколько дорог, и предотвратить возможную задержку, вызванную каким-либо непредвиденным происшествием.

Итак, мы уже собрались отправиться дальше, как вдруг из кустов вышел человек с вязанкой дров.

Йонгден был вынужден в очередной раз поведать назидательную, частично вымышленную историю о многочисленных паломничествах, которые мы совершили, и подробно рассказать о наших родных краях.

Когда допрос был окончен, мой спутник снова осведомился о состоянии перевала и расстоянии, отделявшем нас от него. Ответы докпа в точности подтвердили то, что мы слышали раньше. Он посоветовал нам попытаться пройти через Айгни-ла: этот путь к По-юл был длиннее, но гораздо удобнее. Он также утверждал, что по дороге мы встретим хижины пастухов, заброшенные в эту пору, которые послужат нам пристанищем. Он никогда их не видел, но все знали, что обитатели По поднимаются летом высоко в горы со своими стадами, и путники говорили, что эти становища стоят прямо на дороге.

Последние сведения, несомненно, имели ценность, но мне гораздо важнее было узнать что-либо о верховьях реки, протекавшей по югу местности По[108]. Однако задавать прямые вопросы неразумно. У арджопа, если только они не проделывают один и тот же маршрут несколько раз, нет никакого представления о топографии края, простирающегося перед ними, и, кроме того, это их нисколько не интересует. Мне не следовало показывать, что я знаю о существовании реки, спускающейся с этих гор к По-мед и вливающейся в реку Йесру-Цангпо. Если бы я открыто проявила интерес к линии водораздела бассейнов Салуина и Брахмапутры, это показалось бы крайне подозрительным. Поэтому я сделала вид, что озабочена сугубо материальными вещами.

— А как там с водой, — спросила я, — найдем ли мы ее по другую сторону перевала?

— Не волнуйтесь, — ответил мужчина, — вы будете идти вдоль реки до самых пастбищ. Это все, что я могу вам сказать. Дальше я никогда не бывал.

— Встретим ли мы воду на дороге, спускающейся с Готза-ла? — продолжала допытываться я.

— Да, но река там поуже.

— А на третьем перевале?

Я чувствовала, что проявляю излишнюю настойчивость, но, понимая, что из-за снега и отсутствия пищи не сумею исследовать гору столь основательно, как мне бы хотелось, стремилась получить побольше сведений. Я выбрала бы маршрут через Готза-ла, если бы была уверена, что этот путь интереснее маршрута через Айгни-ла.

— Что? — удивился мой собеседник, нахмурив брови. — Вы не сможете пройти через Иентсонг-ла, он завален снегом… Люди из По говорят, что там течет большая река… Какое вам до этого дело?

Йонгден поспешил мне на помощь.

— Ах! — воскликнул он со смехом. — Вы не знаете мою старую матушку, она вечно боится остаться без чая. Ее глаза постоянно выискивают ручейки и места для отдыха. Если бы я ее слушал, мы распивали бы чай по полдня.

Докпа тоже рассмеялся.

— Ах вот как! — сказал он. — Чай — поистине прекрасная вещь, особенно для женщин, которые не пьют так много спиртного, как мы.

И тут моего ламу неожиданно осенило.

— Старший брат, — обратился он к тибетцу, — нет ничего лучше, чем умножать заслуги путем благих деяний; добрые дела приносят пользу и выгоду не только в этой жизни, но и в тех, что последуют за ней.

Крестьянин не мог не согласиться с этим поучительным изречением и закивал головой.

— Видите ли, — продолжал Йонгден, — сам я — лама, а эта старая женщина[109], моя мать, — нагcпа юм; мы оба являемся нескорпа, и тот, кто окажет нам помощь, несомненно, совершит весьма похвальный поступок. Одолжите нам своих лошадей и проводите нас до перевала Айгни.

Это была дерзкая попытка. Убедить докпа предоставить свои услуги бесплатно, если он не вынужден сделать это по приказу своего непосредственного начальства, обычно невозможно. Мы прятали в поясах звонкие доводы, которые немедленно убедили бы этого человека, избавив нас от долгих уговоров, но мы считали, что было бы неосмотрительно прибегать к ним в здешних краях.

Я присела на траву и забавлялась, наблюдая за поединком двух хитрецов. Но докпа был не в силах тягаться с моим приемным сыном, который порой мог бы дать фору самому Одиссею. Все же победа Йонгдена оказалась неполной: он раздобыл только одну лошадь, на которой нам предстояло ехать по очереди, а докпа должен был нести нашу поклажу на спине. Однако и в таком урезанном виде наша удача показалась мне чудом.

Не могло быть и речи, чтобы привести лошадь в тот же вечер и оставить ее ночью в горах без крыши над головой. К тому же Йонгден не хотел разлучаться с докпа, опасаясь, что, оказавшись вдали от него, тот выйдет из-под его влияния и передумает. Поэтому он попросил у крестьянина разрешения переночевать в его доме. Тибетец на миг задумался, а затем согласился.

Мы должны были снова перейти через реку, так как стойбище пастухов осталось на другом берегу. Я боялась снимать войлочные сапоги и показывать свои слишком белые ноги, которые могли бы удивить тех, кто их увидит, и нашла выход из трудного положения, ссылаясь на мучивший меня ревматизм. Я сказала, что, если войду в холодную воду, мои боли тотчас же усилятся. Поэтому я, дескать, предпочту сделать крюк и пройти по мосту. Однако славный тибетец, в душе которого уже начинали давать всходы проповеди моего ламы, горел желанием совершить какой-нибудь благородный поступок, возможно надеясь таким образом смягчить роковые последствия своей разбойничьей жизни[110], которые, очевидно, вызывали у него угрызения совести. Он заявил, что будет переносить нас по очереди через небольшие речки.

Это решение меня устраивало, ибо оно сокращало наш путь. Однако я чувствовала себя неловко из-за автоматического пистолета, мешочка с золотом, висевшего у меня на груди, и пояса, набитого деньгами, который я носила под платьем.

Когда этот человек посадит меня на спину, думала я, он почувствует, что я тяжелее, чем кажусь с виду, и, вероятно, поймет, что я скрываю под одеждой какие-то твердые предметы… Если он догадается, что это ценности и деньги, мы рискуем быть убитыми… Теперь, когда мы на верном пути и можем надеяться на успешный исход своего путешествия, было бы поистине жаль окончить жизнь подобным образом.

Если бы нас сопровождал лишь наш будущий проводник, я без особого труда поменяла бы местами опасные предметы, чтобы они не соприкасались со спиной или руками крестьянина, но за нами следовали также женщины и мальчишки, трещавшие без умолку.

Однако я нашла способ уладить дело. Остановившись на миг, я сымитировала жест, привычный для всех тибетцев, — да простят меня читатели — притворившись, что меня донимают вши и я пытаюсь отыскать противных насекомых под платьем. Проделав это, я сумела передвинуть пистолет под мышку, мешочек с золотом — под котомку, а также подтянуть пояс. Никто из присутствующих не обратил на это ни малейшего внимания, поскольку причина моих действий была всем знакома и понятна.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.