Глава одиннадцатая. Победные рубежи черноморцев
Глава одиннадцатая. Победные рубежи черноморцев
30 марта 1944 года в Скадовск без предупреждения прибыл командующий ВВС флота генерал-лейтенант авиации В. В. Ермаченков и сразу же собрал совещание руководящего состава авиационной группы, на котором информировал о том, что подготовка Крымской операции находится в стадии завершения и что руководству ВВС флота приказано срочно довести численность авиации Скадовска до 250 — 300 самолетов[62]. Вследствие этого Военный совет Черноморского флота решил расформировать Скадовскую авиагруппу и вместо нее образовать ВВС Северной Таврии с двумя аэроузлами[63].
Мы узнали также, что на Скадовском аэроузле будет базироваться только что сформированная 13-я авиационная дивизия пикирующих бомбардировщиков (40-й, 29-й бомбардировочный и 43-й истребительный авиаполки), возглавляемая Героем Советского Союза подполковником И. Е. Коршуновым. Сюда же перебазируются и поступают в подчинение командира 13-й бомбардировочной авиадивизии 9-й истребительный авиаполк майора А. Д. Джапаридзе и две эскадрильи 30-го разведывательного авиаполка подполковника X. А. Рождественского.
Второй аэроузел — Сокологорнский. На него перебазируются 5-й и 13-й гвардейские минно-торпедные авиаполки 1-й минно-торпедной дивизии, командиром которой назначен полковник В. П. Канарев. 11-й гвардейский истребительный авиаполк этой дивизии и 23-й отдельный штурмовой авиаполк будут базироваться на скадовских аэродромах Птаховка и Искровка. В период прорыва 2-й гвардейской армией обороны противника на Перекопском перешейке они перейдут в оперативное подчинение командующего 8-й воздушной армии генерал-полковника авиации Т. Т. Хрюкина.
В заключение командующий ВВС флота сказал, что основной задачей ВВС Северной Таврии по-прежнему остается блокирование Крыма с моря и что он с оперативной группой штаба ВВС будет находиться на своем вспомогательном пункте управления в станице Сокологорное.
Что касается меня, то, вернувшись к прямым обязанностям командира 11-го гвардейского, я освободился от многих дополнительных забот и стал усиленно готовить летный состав полка к боевым действиям над Перекопским перешейком.
Крымская операция началась 8 апреля, когда перешла в наступление на джанкойском направлении 51-я армия. Она прорвала оборону противника, и 10 апреля ее подвижная танковая группировка стала развивать успех в направлении на Симферополь. В тот момент на Керченском полуострове перешли в наступление части Отдельной Приморской армии. В полосе же 2-й гвардейской армии противник оказал ожесточенное сопротивление и сразу прорвать его оборону не удалось.
В ночь на 9 апреля из штаба 8-й воздушной армии поступил приказ, предписывавший 23-му штурмовому авиаполку совместно со штурмовиками 8-й воздушной армии нанести с рассветом удар по войскам и технике противника в районах Перекопа и Армянска, а 11-му гвардейскому надежно прикрыть штурмовиков от возможных атак истребителей противника.
Настало утро. Гвардейцы поднялись в воздух вслед за «илами». В районе аэродрома Искровка к нам пристроилась солидная группа штурмовиков из 8-й воздушной армии: 46 Ил-2 и 25 «эркобр». Вот это — уже сила! Но вот внизу Перекоп и Армянск. Как все здесь знакомо! Невольно вспомнились былые удары по врагу, тяжелые воздушные бои. Промелькнули в памяти фамилии погибших товарищей…
Пошли в атаку штурмовики. И сразу же вокруг начали рваться снаряды противник огрызался мощным огнем зенитных батарей. Вот от близкого разрыва задымил один Ил-2, а за ним другой… Медлить нельзя, надо срочно заставить зенитчиков замолчать! Снизились двумя четверками и атаковали одну батарею за другой. Зенитный огонь заметно ослабел. Но тут же я увидел в стороне две пары Ме-109. Они пока не сближались, выжидали момент, чтобы "клюнуть из-за угла". Знакомая тактика. Не упустить бы их из виду!
Короткий взгляд на землю: там уже горели два танка противника, еще два танка, две самоходки и семь автомашин замерли на месте. Задача выполнена, можно отходить.
На следующий день — аналогичный удар 45 Ил-2 под прикрытием истребителей-гвардейцев. И вновь внизу пылали танки, автомашины… Под ударами сухопутных войск и авиации противник дрогнул и начал отступать. А 11 апреля 18 Ил-2 под прикрытием десяти «кобр» нанесли удар по беспорядочно отходившим гитлеровцам уже в районе Ишуни. На памятном Перекопском перешейке в 1941 году наши части стояли насмерть полтора месяца, а сейчас враг не смог продержаться здесь и четырех суток.
Стремительно наступая, советские войска 13 апреля освободили Евпаторию, Симферополь и Феодосию, а 14 — 16 апреля — Бахчисарай, Судак и Алупку. И вот впереди — Севастополь!
Наступление в Крыму продолжалось. Военно-воздушные силы Северной Таврии просуществовали всего десять дней. Вслед за сухопутными войсками авиационные полки устремились на крымские аэродромы. 12 апреля меня вызвал в Сокологорное генерал В. В. Ермаченков. Вылетел на «кобре», но теперь уже садился не в грязь, как в ноябре 1943 года, а на хорошо подготовленную полосу большого полевого аэродрома, на котором базировались торпедоносцы.
В кабинете кроме командующего застал и командира авиадивизии полковника В. П. Канарева. После моего доклада о прибытии он и начал разговор:
— Товарищ командующий, я дивизией командую без 11-го авиаполка, Денисов постоянно действует по вашему плану.
— Ничего, Виктор Павлович, разве плохо, что вашему командиру полка доверяю сложные задания? Истребителей для прикрытия торпедоносцев здесь достаточно. Учтите, что сейчас в Крыму действуют две воздушные армии и ВВС флота почти полным составом, Одесса ведь — тоже передовая.
Все же Канарев проявил настойчивость и уговорил генерала оставить при дивизии одну эскадрилью 11-го гвардейского авиаполка.
Мне командующий объявил:
— Назначаю вас начальником Одесского аэроузла. В состав его войдут ваш полк без одной, «потерянной» сейчас, эскадрильи, 9-й истребительный и 23-й штурмовой авиаполки. Джапаридзе и Трушин уже знают об этом, я им послал телеграммы. Завтра утром вылетайте в Одессу и на месте оцените возможности вашего базирования на нем.
С этими указаниями я и улетел в Птаховку. Вскоре ко мне явились майоры А. Д. Джапаридзе и И. И. Трушин. Узнав о предстоящем перебазировании, посетовали, что Севастополь защищали мы, а вот участвовать в освобождении его, видно, не придется. А ведь сколько мечтали об этом!
Но делать нечего, надо выполнять приказ. Посоветовавшись, решили: полечу я и Автондил Давидович Джапаридзе на самолете УТ-2, пригодном для посадок на площадках ограниченных размеров.
Рано утром 13 апреля поднялись в воздух. Весеннее солнце словно бы освещало путь к городу, который героически обороняли в 1941 году войска Приморской армии, моряки и летчики Черноморского флота. Пролетели полуразрушенный Очаков. Вдоль берега торчали из воды черные коробки — все, что осталось от уничтоженных в разное время наших и вражеских боевых кораблей и транспортов. Заметно разрушенным оказался и Одесский порт. В районе вокзала стелился дым — еще горело хранившееся под навесами зерно, которое гитлеровцы не успели вывезти и, как потом выяснилось, перед бегством облили бензином и подожгли.
Мелькнула под крылом дорога на Тирасполь, забитая искореженной вражеской техникой — следами работы наших штурмовиков, которую завершили прорвавшиеся к Одессе танкисты и конники.
Вот наконец и аэропорт. В нем, да и вокруг, ни души. Повиражили на малой высоте, просмотрели бетонную взлетно-посадочную полосу и рабочее грунтовое поле, «окаймленное» более чем двумя десятками разбитых и исправных вражеских боевых самолетов различных типов. Среди них выделялся громадный четырехмоторный самолет, подбитый, очевидно, при попытке взлететь. Но, впрочем, не это сейчас главное. Надо решать, где садиться. Бетонная полоса исключается — на ней набросаны авиабомбы крупного калибра, морские мины, которые в любую секунду могли взорваться. Не исключалось минирование и грунтовой части аэродрома.
— Так, куда будем садиться, Автондил? — прибрав обороты мотора, спросил я майора Джапаридзе.
— Где-то в стороне, хоть в чистом поле! — ответил он.
На самой границе аэродрома я высмотрел крохотную ровную полоску земли и буквально «прилепил» к ней «утенка». Осмотрев аэродром с земли, зашагали в город. В комендатуре попросили как можно быстрее направить на аэродром команду минеров и за день-два подготовить его к приему самолетов. Когда при нас нужные распоряжения были отданы, вернулись к своей машине и улетели в Скадовск.
16 апреля перебазировались в Одессу 9-й авиаполк и часть сил 11-го и 23-го полков. Через три дня приземлились остальные самолеты. А 3-я эскадрилья 11-го гвардейского полка, возглавляемая капитаном К. А. Питерцевым, перелетела в то время на евпаторийский аэродром, с которого вместе с торпедоносцами выполняла задания по нарушению морских сообщений противника.
Едва наша группа начала «обживать» одесский аэродром, как сюда прилетел генерал В. В. Ермаченков и вместе с ним на У-2 мы направились к командующему 17-й воздушной армией генерал-лейтенанту авиации В. А. Судцу.
Ермаченков представил меня как старшего авиационного начальника от ВВС флота в Одессе. Были уточнены вопросы взаимодействия при прикрытии города и порта Одесса, войск на левом крыле 3-го Украинского фронта и района базирования авиации.
В Одессе командующий сориентировал меня, Джапаридзе и Трушина на то, что, как только войска фронта перейдут в наступление, первейшей нашей задачей будет обеспечение форсирования ими Днестровского лимана, срыв перевозок по реке Дунай, а затем и обеспечение ввода в нее кораблей Дунайской военной флотилии.
— Сорвать или серьезно нарушить перевозки по Дунаю, — сказал генерал, можно уничтожением землечерпалок, базирующихся в порту Сулина в трех — пяти километрах от Черноморского побережья. Каждую ночь они прочищают фарватеры для прохода речных транспортных средств.
— Эта задача возлагается на штурмовой полк майора Трушина, и начать ее решение следует сразу же, как только подвезут горючее и боеприпасы.
— А разведку и прикрытие штурмовиков, вероятно, будут выполнять 9-й и 11-й полки? — высказал предположение Трушин.
— Верно, эти задачи будут ставиться частям майором Денисовым. Но имейте в виду, что 9-й полк едва ли долго задержится в Одессе — генерал-полковник авиации Жаворонков может его, как и 36-й минно-торпедный, забрать на Балтику.
В те дни 51-я и Приморская армии наносили удар по врагу со стороны Балаклавы. Войска медленно продвигались в направлении Херсонеса, обходя Севастополь с юга. А 2-я гвардейская армия, овладев станцией Мекензиевы Горы, устремилась на северную сторону. Наступление активно поддерживали соединения 4-й воздушной армии, возглавляемой генерал-полковником авиации К. А. Вершининым, и часть сил авиации дальнего действия маршала А. Е. Голованова. Авиачасти флота успешно действовали на морских коммуникациях противника между Крымом и портами Румынии[64]…
Тогда мне удалось вновь после долгого перерыва увидеть Севастополь. С трудом выпросив разрешение — 25 апреля разведать коммуникации противника западнее Херсонеса на глубину до 150 километров, я, как только на востоке забрезжили первые отблески зари, поднял с евпаторийского аэродрома четверку «кобр». Вместе со мной летели командир звена из эскадрильи капитана К. А. Питерцева лейтенант В. И. Трофимов и два ведомых летчика младшие лейтенанты В. И. Калабушкин и Д. А. Юдин.
Пролетев какое-то время строго на запад, мы затем развернулись влево и взяли курс на Херсонес. Чтобы просмотреть пошире полосу, разошлись парами, сохраняя между собой зрительную связь. Обнаружили в море небольшой конвой, следовавший в сторону Севастополя, и еще два одиночных корабля, о чем я немедленно сообщил по радио на командный пункт дивизии.
Между тем неповторимая картина открылась перед нами: огромный диск солнца совсем поднялся над Ай-Петри и осветил долины и ущелья, затянутые прозрачной пеленой утреннего тумана. Сердце чаще забилось, когда я увидел Северную и Балаклавскую бухты.
Внизу — родной Херсонес, а вместе с ним и вся панорама когда-то ревевшего неба и стонавшей земли. А Севастополь — наша любовь — лежал в руинах. Не было видно даже коробок, какие оставались от разрушенных взрывами зданий.
Словно из забытья вывел меня голос ведущего второй пары лейтенанта Владимира Трофимова:
— Слева ниже два «мессера»!
Ага, вижу! Тут же выполняем крутой разворот и, пользуясь превышением, на скорости четверкой атакуем «худых», похоже, только что взлетевших с херсонесского аэродрома. Один из них, заштопорив, пошел к земле. Второй ухитрился удрать…
Закрыв на мгновение глаза, вспомнил полыхавшую всепожирающим огнем Графскую пристань, изрытую, обильно политую кровью легендарную севастопольскую землю. "Неужели когда-нибудь удастся возродить город, буквально стертый с лица земли? Возможно ли такое чудо?"
А ведь возродили! Через двенадцать лет после войны приехал я на отдых в Гурзуф и с первой же экскурсией отправился в Севастополь. Город стоял во всей красе! Он даже похорошел: прямые и светлые улицы, прекрасные здания, сочная зелень, голубое небо, а кругом спокойные, счастливые лица людей…
Операция по нарушению морских перевозок противника началась 8 апреля и закончилась 12 мая. В ней участвовали торпедные катера, подводные лодки и авиация. Было потоплено 102 различных судна и более 60 судов и кораблей повреждено. Впоследствии немецкий адмирал Руге с горечью признает:
"Всего неприятнее для малых кораблей оказалась русская авиация, особенно при эвакуации Крыма…"[65].
В достижении больших успехов есть вклад и летчиков-гвардейцев. Эскадрилья капитана К. А. Питерцева, действуя с евпаторийского аэродрома, надежно прикрывала с воздуха торпедоносцев на маршрутах полета и в районе удара. А если воздушная обстановка позволяла, то и истребители штурмовали с малых высот небольшие корабли и транспортные средства противника. Особенно запомнился Питерцеву комбинированный удар нашей авиации по крупному вражескому конвою, уходившему из Севастополя в Румынию. Вот что он рассказал, вернувшись с задания:
— Над целью истребителей противника не было, но он вел многослойный зенитный огонь. Имея задачу сфотографировать конвой до удара и после него, я в паре с ведомым находился в стороне, наблюдая, как волна за волной штурмовики, пикировщики и торпедоносцы последовательно атаковали конвой. Увиденное можно было сравнить лишь с картиной русского мариниста И. К. Айвазовского "Синопский бой". Горели, шли на дно боевые корабли и транспорты, на поверхности моря плавали облепленные гитлеровцами обломки, доски. Вот она — расплата за Севастополь, за горе и страдания советских людей! Привезенные нами снимки подтвердили высокую эффективность удара.
Константин Алексеевич Питерцев, впоследствии генерал-майор авиации, пришел в наш полк на завершающем этапе войны на юге, однако немало преуспел в боевых делах: за короткий срок был дважды удостоен ордена Красного Знамени…
Тем временем в Одессе в нашем полку вводились в строй прибывшие молодые летчики, осваивались аэродром и район предстоящих боевых действий. Истребители систематически летали на разведку в районы Аккермана, Днестровского лимана и вдоль побережья до устья Дуная в целях вскрытия обороны противника и определения момента возможного отвода немецким командованием своих войск.
В результате многократных вылетов было установлено, что противник укреплял оборону и не собирался отходить. Противодействие же в воздухе он оказывал слабое. Тогда и родилась мысль: а не установить ли на «зркобрах» бомбодержатели, чтобы и летчики-истребители могли наносить бомбовые удары по наземным и морским целям?
Инициативу проявил штурман полка капитан Н. А. Кисляк. Скромный по натуре, вдумчивый и авторитетный среди летного состава, штурман сразу же нашел поддержку старшего инженера полка В. Г. Попковского. Работа закипела. Они сконструировали и изготовили в мастерских специальный бомбодержатель, а для подвески 250-килограммовой фугасной бомбы решено было использовать замок подвесного бака. Правда, первое испытание, проведенное Николаем Александровичем, ожидаемого эффекта не дало. Дело в том, что крутое пикирование при бомбометании исключалось, поскольку сброшенная бомба могла попасть в плоскость, ометаемую винтом, а для бомбометания с пологого пикирования и тем более с горизонтального полета не было прицела.
Тогда наши умельцы сделали для сброса ФАВ-250 с пологого пикирования специальную разметку на плоскостях самолета да еще и разместили под каждой плоскостью по бомбодержателю для ФАБ-100, с тем чтобы можно было менять варианты бомбовой нагрузки. Теперь с крутого пикирования сбрасывались ФАБ-100, для чего использовался штатный коллиматорный прицел, предназначенный для ведения огня из бортового оружия. Бомбы ври этом ложились довольно точно. Уменьшилось рассеивание и ФАБ-250 при сбрасывании их с помощью прицеливания по разметке.
Все специально отобранные нами опытные летчики за короткий срок выполнили ряд упражнений на полигоне и были готовы к нанесению бомбовых ударов.
Обязанности штурмана истребительного авиаполка сложны и многогранны, но капитан Кисляк уверенно справлялся с ними. Особую заботу он проявлял о штурманской подготовке летного состава, постоянно донимал меня и начальника штаба полка майора И. Е. Собкина требованиями о выделении времени на занятия.
— Некогда, Николай Александрович, — не раз пытался я уйти от решения этого вопроса. — Сам видишь- боевые вылеты передышек не оставляют.
— Вижу, товарищ командир, сам ведь тоже на земле не отсиживаюсь. Однако час-другой для такого дела всегда можно выкроить, — настаивал капитан. Понимаете же, что на истребителе штурмана нет, там летчик — это весь экипаж в одном лице. А летаем над морем — местностью абсолютно безориентирной — да сушей по разным маршрутам, часто меняем аэродромы. Обидно ведь будет терять людей и самолеты из-за потери ориентировки.
В общем, своего штурман добивался, и время на занятия мы все же находили.
Хорошо мы сработались с капитаном Кисляком, понимали друг друга с полуслова. В гвардейском полку капитан по праву считался ветераном: начал службу в нем рядовым летчиком, потом возглавил звено, стал заместителем командира эскадрильи, штурманом полка. Был он в атаках смелым и решительным, обладал сильной волей и выдержкой. Когда в воздухе возникали сложные ситуации, он всегда находил самый верный выход из них.
За годы войны Н. А. Кисляк совершит 302 боевых вылета, собьет 12 вражеских самолетов, много раз будет штурмовать наземные цели. 6 марта 1945 года однополчане сердечно поздравят его с присвоением звания Героя Советского Союза. Но это будет потом, а пока…
В ночь на 10 мая мы получили радостную весть — наши войска освободили город русской славы Севастополь. Сообщение молниеносно проникло в каждую землянку, палатку и дом, где размещался личный состав Одесского аэроузла. Это сообщение так взволновало, что многие не ложились спать до утра, повсюду шли шумные разговоры, царило ликование. Кое-кто даже салютовал из личного оружия. А вечером 10 мая в столице нашей Родины — Москве в честь победы, одержанной войсками 4-го Украинского фронта и силами Черноморского флота, прогремели 24 артиллерийских залпа из 324 орудий. И словно докатившееся до крымской земли эхо того мощного салюта смело с нее фашистскую нечисть. 12 мая наши войска уничтожили на мысе Херсонес остатки частей 17-й немецкой армии. За 35 дней они освободили от врага весь Крым. Штурм Севастополя длился всего пять дней.
При освобождении Севастополя особенно отличились наша 2-я гвардейская минно-торпедная авиационная дивизия и 13-я авиационная дивизия пикирующих бомбардировщиков, 30-й разведывательный, 6-й гвардейский и 7-й истребительные авиаполки. Им присвоили наименование Севастопольских. За боевые подвиги 21 летчик удостоился звания Героя Советского Союза.
Крым освобожден! Над Севастополем реет советское знамя. Черноморский флот вновь обрел свою Главную базу, а его авиация свои крымские аэродромы. До полного разгрома врага было еще далеко, и летчики-черноморцы все с тем же высоким напряжением продолжали боевую работу, но уже по другим маршрутам.
Погожим летом 1944 года войска 2-го и 3-го Украинских фронтов, а также часть сил Черноморского флота готовились к Ясско-Кишиневской операции. Надо сказать, что в мае и июне враг неоднократно предпринимал попытки восстановить утерянные позиции и ликвидировать занятые войсками 3-го Украинского фронта плацдармы на правом берегу Днестра. Порой там вспыхивали тяжелые бои.
А на Одесском аэроузле шла перегруппировка сил. Убыл на Балтийский флот 9-й истребительный авиаполк, но зато к нам на аэродром Школьный перебазировалась полным составом 13-я дивизия пикирующих бомбардировщиков, а на один из полевых аэродромов — 6-й гвардейский истребительный полк, уже на самолетах Як-9, не только не уступавших по боевым качествам «мессерам» и «фоккерам», но по ряду показателей и. превосходивших их. Подчиненные моего друга Михаила Авдеева систематически вылетали на "свободную охоту" и уничтожали одиночные самолеты противника в его тылу.
Тем временем штурмовики 23-го полка под прикрытием истребителей 11-го гвардейского наносили удары по кораблям и различным другим плавсредствам противника в нижнем течении Дуная. Продолжали борьбу и с землечерпалками, но с меньшим успехом из-за очень сильной противовоздушной обороны порта Сулина. Истребителей, правда, там имелось немного, но зато малокалиберной зенитной артиллерии — в изобилии.
— Генерал Ермаченков недоволен, — сказал прибывший на аэроузел помощник командующего по летной подготовке полковник А. В. Долгов. — Вылетов много, а целям и горя мало.
— Штурмовикам сложно к ним прорваться, там зениток, как морковок на грядке, — попытался оправдаться майор И. И. Трушин.
— Вот и давайте вместе с Денисовым подумаем, как преодолеть такой заслон. Задачу-то решать надо, — парировал полковник.
— А что, если использовать истребители для подавления батарей зенитной артиллерии с малой высоты? — предложил я. — И внезапность налета обеспечим, и эффективность может быть высокой.
Этот вариант и обдумали. Наметили одновременный удар несколькими группами с разных высот и направлений.
Первый удар осуществили под вечер 8 августа, когда в воздух поднялись две шестерки Ил-2 и три четверки «кобр». Одну четверку истребителей вел Александр Васильевич Долгов, другую — я. Мы появились над Сулиной за две-три минуты до подхода штурмовиков и были встречены огнем. Вот тогда третья четверка, действуя двумя парами со стороны суши, атаковала с малой высоты пулеметно-пушечным огнем две зенитные батареи. Тут же "подали голос" остальные зенитки, сконцентрировав все внимание на наших юрких, малоуязвимых истребителях. И вдруг со стороны моря на малой высоте появились две шестерки «илов»: одну вел капитан И. К. Давыдов, а другую — лейтенант И. М. Нужин. Шестерка Давыдова сделала горку и с пикирования атаковала две крупные баржи, готовившиеся выйти ночью в море, а шестерка Нужина, применив топмачтовый способ бомбометания, атаковала землечерпалку.
Топмачтовое бомбометание давно было отработано на флоте и широко применялось экипажами штурмовиков и бомбардировщиков Б-3. Самолеты-топмачтовики приближались к кораблю или к транспорту на высоте его мачт и с короткого расстояния сбрасывали бомбу, которая, срикошетировав от воды, врезалась в борт цели.
Атаки штурмовиков оказались успешными: были отмечены прямые попадания в обе баржи и в землечерпалку, а группа самолетов, участвовавших в ударе, вернулась без потерь на свой аэродром, о чем полковник Долгов и доложил командующему.
И в дальнейшем, когда менялась тактика действий нашей авиации, результаты были положительными. Опробовали мы и применение «кобр» с бомбами, что для противника явилось полной неожиданностью. Как бы то ни было, но вскоре после визита в Одессу полковника А. В. Долгова ни одна из трех землечерпалок, базировавшихся в порту Сулина, уже не смогла выйти на свою обычную работу.
В первых числах августа в 11-м гвардейском полку произошло радостное событие. К нам прибыли заместитель командующего ВВС по политчасти генерал-майор авиации Л. Н. Пурник и командир 2-й гвардейской минно-торпедной дивизии Герой Советского Союза полковник В. П. Канарев. В торжественной обстановке они вручили полку гвардейское Знамя и прикрепили к нему орден Красного Знамени, которого полк удостоился в июле 1944 года. Двойное событие вдохновило личный состав полка на еще более активные боевые действия в предстоящей наступательной операции
На завершающем этапе подготовки Ясско-Кишиневской наступательной операции активизировалась минно-торпедная, бомбардировочная и разведывательная авиация, действовавшая на коммуникациях Сулина — Констанца — Варна и по портам на Дунае Галац и Браила. Одновременно шла подготовка к воздушной операции по уничтожению кораблей противника в военно-морской базе Констанца.
В этой крупной операции, проведенной военно-воздушными силами Черноморского флота в период с 20 по 24 августа, участвовало 317 боевых самолетов. Операция была тщательно спланирована и хорошо подготовлена.
…Привычный телефонный звонок. В трубке знакомый голос генерала В. В. Ермаченкова:
— Срочно подготовь две эскадрильи для перелета завтра в Крым. Поведешь сам. Уточнения ранее отработанного задания получишь по прилете.
— Есть, по прилете! Разрешите уточнить: подвесные баки брать?
— Обязательно, но только без горючего. Все!
18 августа две эскадрильи 11-го гвардейского полка перелетели на сакский полевой аэродром. Здесь я узнал, что в день перехода наших сухопутных войск в наступление авиаторам запланировали первый массированный удар по Констанце.
Вечером 19 августа группа штурмовиков 23-го авиаполка нанесла отвлекающий удар по Сулине, а в ночь на 20 августа одиночные бомбардировщики неоднократно вылетали на Констанцу. С рассветом 20 августа провели разведку погоды на маршрутах полета и доразведку цели. Погода стояла хорошая. Разведка установила сосредоточение в базе Констанца свыше 100 различных плавединиц.
Как только сообщили по радио данные разведки, за полтора часа до нанесения удара главными силами начали действовать четырьмя группами 10 А-20ж, имитируя удар но Констанце. Их водил командир 30-го разведывательного полка подполковник X. А. Рождественский, а прикрывали демонстративные группы из 15 «киттихауков» 7-го истребительного полка, возглавляемые подполковником В. М. Янковским.
Эти группы неоднократно приближались к Констанце на расстояние до 20 — 30 километров и затем уходили от города в море. Их действия, как накануне и штурмовиков, а ночью бомбардировщиков, имели целью измотать противовоздушную оборону противника, состоявшую из 61 самолета (из них около половины истребители) и десяти зенитных батарей различного калибра, не считая корабельных зениток.
За три минуты до удара 13-й дивизии пикирующих бомбардировщиков вышли на цель 20 бомбардировщиков Б-3 13-го гвардейского полка, возглавляемые подполковником Н. А. Мусатовым. Их прикрывали 24 «эркобры» под моим командованием. Часть бомбардировщиков нанесла удар по плавбазе, а основные силы сбросили дымовые бомбы, чтобы создать помехи в работе наблюдательных пунктов противника и затруднить ведение огня зенитной артиллерии врага.
Появилась над целью и группа истребителей, во главе с Героем Советского Союза подполковником М. В. Авдеевым, предназначенная для расчистки воздуха. Ими сразу же был сбит один Ме-109. Другие «мессеры» предпочли кружить в стороне.
Один за другим развернулись в колонны шестерок 40-й и 29-й бомбардировочные полки, насчитывавшие 59 Пе-2. Их прикрывали 29 «эркобр» 43-го и 32 Як-9 6-го гвардейского авиаполков.
Наша группа развернулась над территорией Румынии, взяла курс на Крым, и все мы увидели картину удара бомбардировщиков. Вот вошли в пикирование шестерки майора Степана Кирьянова, вслед за ними — шестерки майора Алексея Цецорина… Летевшие в их составе снайперы бомбовых ударов Александр Сапожников, Анатолий Бриллиантов и другие направили свои самолеты на крейсер. Вскоре вся военно-морская база врага оказалась объятой пламенем и дымом.
Успеху способствовало отлично организованное управление всеми группами. Руководил ими со вспомогательного пункта управления, развернутого севернее Аккермана, генерал-лейтенант авиации В. В. Ермаченков, а непосредственное управление в воздухе осуществлял командир дивизии пикирующих бомбардировщиков Герой Советского Союза полковник И. Е. Корзунов. Со своего самолета Пе-2, находящегося под прикрытием специально выделенной группы истребителей на высоте 4000 метров, он держал непрерывную радиосвязь со всеми ведущими групп, корректировал полет на всех этапах и проведение самого удара.
Отход от цели также прошел организованно, и если мы потеряли 4 самолета из 203, непосредственно атаковавших вражеские объекты, то только в результате массированного огня зенитной артиллерии. Надо сказать, что еще при подготовке к удару многие командиры высказывали сомнение в целесообразности применения дымовых бомб, предлагали вместо них подвесить фугасные и сбросить их на основные объекты. И действительно, не удалось задымить все зенитные батареи противника, разбросанные по большой площади. Жаль, что с нашим мнением командование тогда не согласилось.
Основные силы авиации действовали с одесских аэродромов и осуществляли полет к цели и обратно невдалеке от занимаемого противником побережья. И здесь очень удачно действовали четыре группы штурмовиков 23-го авиаполка, последовательно атаковавшие вражеские радиолокационные установки и посты воздушного наблюдения, расположенные в районе Сулины и на острове Фидониси.
При полете к Констанце со стороны Крыма и на обратном маршруте я и другие ведущие групп выходили на связь с экипажами двухмоторных летающих лодок «Каталина», патрулировавших на малой высоте одиночно в назначенных районах открытого моря. Три самолета этого типа находились в готовности и на аэродроме в Севастопольской бухте. Все они получили задачу спасать экипажи сбитых или вынужденно севших в море вследствие отказа материальной части самолетов. Эта предусмотрительность помогала летчикам одномоторных истребителей действовать увереннее, не опасаясь риска остаться без помощи в море у чужих берегов. И в своих надеждах они не ошиблись.
Так, при подлете к цели истребители из моего полка, как и положено в предвидении воздушного боя, сбросили опустевшие подвесные баки, переключили краны на питание горючим из основных баков. Вдруг слышу в наушниках тревожный голос младшего лейтенанта Г. В. Соворовского:
— Из правого бака очень большой расход бензина!
Пригляделся и увидел, что за его «коброй» тянулся белый шлейф. Ясно осколок зенитного снаряда пробил бак. Приказал ведущему пары Герою Советского Союза капитану Д. В. Зюзину увести пару на максимальной скорости в направлении к мысу Тарханкут, а ведомому — переключить кран на пробитый бак, чтобы успеть выработать из него быстро убывающее горючее. Пара развернулась и вскоре исчезла из виду. Что произошло дальше, стало известно в тот же день из докладов самого Григория Соворовского и его ведущего Дмитрия Зюзина.
Примерно через час полета на высоте тысячи метров они увидели впереди километрах в 70 — 80 мыс Тарханrут, но до него горючего уже не хватало стрелка бензиномера на «кобре» Соворовского подрагивала у нулевой отметки. Вскоре остановился и двигатель. Пришлось перевести машину в крутое планирование. Высота стремительно падала, под крылья бежала рябая поверхность моря… Предстояла посадка на воду, первая в жизни. Надо сказать, что Соворовский в этот день выполнял первый боевой вылет. "Неужели и последний?" мелькнула в голове пилота мысль. Но младший лейтенант взял себя в руки и действовал четко, "как учили". Прежде всего он сбросил дверцу кабины, снял кислородную маску и освободился от парашюта. Теперь главным было точно определить расстояние до воды на выравнивании и «притереть» к ней самолет. Впрочем, слово самому пилоту:
— Самолет коснулся воды, отделился от нее и вновь приводнился. Как ни хотелось сразу же выскочить из кабины, но я сдержался, ведь скорость еще велика и можно удариться о стабилизатор. А вот как только стабилизатор накрыло волной, я покинул самолет. Машина тут же приняла вертикальное положение и замерла носом вверх. Подумалось даже, что хвостовое оперение коснулось дна. Но через несколько секунд, выпустив большой пузырь воздуха, самолет ушел под воду. Спасательный жилет удержал меня на поверхности моря, но одного среди волн…
Как раз в это время я запросил Зюзина о их положении.
— Соворовский приводнился, плавает, — доложил ведущий.
— Понял. Крутись пока над ним и жди смену, — приказал я и связался с сакским аэродромом, с которого немедленно поднялся в воздух Герой Советского Союза капитан Борис Литвинчук, не участвовавший из-за недомогания в ударе. Он торопился, зная, что горючее у Зюзина на исходе.
Литвинчук вовремя сменил Зюзина, а вскоре появилась и «Каталина», но она делала круг за кругом, а экипаж все никак не мог обнаружить летчика среди бликующих под солнечными лучами волн. Напрасно Соворовский, видевший «Каталину», вспенивал воду руками и ногами. И тогда Литвинчук передал по радио:
— Смотрите, буду стрелять впереди по вашему курсу 100 метров от плавающего, летчика. Разрывы снарядов хорошо видны на воде.
После первой же очереди Соворовский был обнаружен экипажем «Каталины», он повел машину на посадку, но после приводнения вновь потерял летчика. Литвинчуку пришлось повторить стрельбу. Наконец Соворовский оказался на борту «Каталины», а через час — в Севастопольской бухте.
Вечером 20 августа младший лейтенант Соворовский прибыл в Саки и доложил о возвращении с боевого задания…
Меня и врача интересовало прежде всего психологическое состояние летчика.
— Натерпелся страху, наверное? Боевое крещение-то получилось у тебя двойное, если не тройное. Как самочувствие?
— А я не сомневался, что боевые товарищи выручат меня из беды, — довольно спокойно ответил Соворовский. — Кроме того, ведь все заранее было продумано и организовано, даже на случай вынужденной посадки в море.
Мне понравился ответ молодого летчика. Но про себя подумал и о его наивности: ведь обнаружить с воздуха затерявшуюся в морских волнах еле-еле заметную точку крайне непросто и не всегда удается. Впрочем, пожалуй, даже хорошо, что он об этом не знал.
За образцовое выполнение задания по сопровождению бомбардировщиков и проявленные стойкость и мужество в сложной обстановке Г. В. Соворовский был награжден орденом Красной Звезды.
Как ни удивительно, но спустя десятилетия описанное событие получило продолжение. Летом 1982 года меня пригласили в Евпаторию на открытие мемориальной доски на здании клуба, в котором весной 1938 года располагался штаб только что сформированного 32-го (затем 11-го гвардейского) истребительного авиаполка. С того времени прошло ровно 45 лет.
Когда закончилась церемония установки мемориальной доски, ко мне подошел прибывший на встречу командир авиачасти полковник Хренников с запоминающимся чкаловским именем и отчеством — Валерий Павлович — и сказал:
— Товарищ генерал, а самолет-то Соворовского мы достали. Вернул его Нептун из своих владений.
— Как достали? Ведь он упал далеко в море?!
— Рыбаки затралили месяц тому назад. Видимо, «кобра» не лежала на дне, иначе ее засосало бы в грунт. Самолет сохранял некоторую плавучесть, вот и зацепили его рыбаки снастями, а потом подняли на поверхность. Высланная по их сигналу спасательная команда погрузила самолет на палубу специального корабля.
— Невероятно! А как же выглядел самолет?
— Об этом лучше расскажет сам подполковник Соворовский. Он здесь, — еще больше удивил меня Валерий Павлович.
Мы встретились. Не без труда узнал я в солидном пожилом человеке бравого в прошлом младшего лейтенанта. Расцеловались, как старые боевые друзья. Встреча растрогала обоих…
Григорий Васильевич Соворовский рассказал многочисленным слушателям:
— По звонку в Керчь председателя совета ветеранов ВВС Черноморского флота полковника Заруднего я прибыл к месту доставки самолета и по сохранившимся бортовым знакам определил, что он мой. Это подтвердили в обнаруженный в кабине парашют, нерастрелянный боекомплект. Представляете, как забилось сердце при воспоминании обо всем том, что произошло со мной 38 лет назад. На воздухе, продолжил рассказ Григорий Васильевич, — все дюралевые детали и покрытия, видно, от воздействия кислорода, быстро потемнели и начали рассыпаться. Но резина на колесах, стойки шасси, двигатель, пушка и пулеметы выглядели как новые. С разрешения главного инженера я взял на память прицел.
Вскоре все сохранившиеся агрегаты и детали с "подаренного Нептуном самолета" были распределены по музеям и комнатам боевой славы с пояснениями, с какого они самолета, кто его пилотировал, что и когда произошло с летчиком. Боевая машина обрела вторую жизнь на земле.
Но вернемся к событиям августа 1944 года.
Боевая страда авиаторов-черноморцев продолжалась. Через день был повторен массированный удар по Констанце, правда несколько меньшими силами. К тому же с приближением нашей авиации к цели сильно испортилась погода, что и сказалось на общем результате действий. Тем не менее понесенные противником потери значительно ослабили его активность на море, он уже не мог оказывать Черноморскому флоту прежнее противодействие.
После второго массированного удара по Констанце истребители нашего полка возвратились не в Крым, а в Одессу. И сразу вместе со штурмовиками всем составом переключились на поддержку войск особой группы 46-й армии, которая вместе с моряками завершала форсирование Днестровского лимана.
В результате успешно начавшейся 20 августа Ясско-Кипшневской операции немецкие и румынские войска в беспорядке отступали, а наши авиационные части громили их тылы и промежуточные рубежи обороны. Некоторые дивизии 29-го румынского корпуса, действовавшие на приморском направлении, по существу, совсем распались. Подтвердил это, в частности, и такой случай.
23 августа я повел шестерку «кобр» с бомбами к основной приморской дороге, идущей на юг в сторону Килии. Увидел внизу на опушке небольшой рощи скопление автомашин и повозок. Истребители развернулись и по моей команде сбросили с пикирования бомбы. Решил на повторном заходе проштурмовать врага с применением пулеметно-пушечного огня.
Но что это? С другой стороны рощи выскочила группа кавалеристов, но вместо того чтобы открыть огонь, всадники размахивали руками, а один из них размахивал шестом с белым полотнищем — вероятно, куском простыни. Мы поняли: кавалеристы сдаются в плен.
Ну и ситуация! Как летчикам пленить кавалеристов? Нашел один выход: снизился до бреющего полета и, покачивая машину с крыла на крыло, показал курс на север. Возвращаясь после выполнения задания, мы увидели передовые части наших войск, пленивших шедшую им навстречу по указанному нами направлению конницу.
А вечером раздался звонок от Ермаченкова:
— Присылайте людей за конским составом, он вам в хозяйстве может пригодиться!
Командир авиабазы снарядил команду, которая на следующий день пригнала на одесский аэродром более двух десятков лошадей. То-то была потеха, когда наши летчики стали тренироваться в езде на конях!
30 августа полк собирался перебазироваться под Констанцу. На аэродром Мамайя. Но произошло неожиданное.
Утро выдалось солнечным, безветренным. Я с группой летчиков стоял возле командного пункта, как вдруг увидел: на бреющем полете вышел на аэродром самолет, похожий на Ли-2, только несколько меньшего размера и с румынскими опознавательными знаками на борту. Самолет приземлился на грунтовую часть аэродрома и быстро подрулил к нам.
Нежданный визитер остановился. Заглохли моторы, открылась дверь, и по спущенному небольшому трапу один за другим сошли 9 человек. Семеро из них, в том числе женщина, зашагали к нам.
Мне, начальнику штаба И. Е. Собкину и замполиту А. Ф. Шелехову пришлось вступить в трудные переговоры, ибо прилетевшие не знали русского языка, а мы румынского. Помог командир экипажа, который, как оказалось, в течение всего периода вражеской оккупации Одессы систематически прилетал в город и, общаясь с русскими, запомнил несколько слов и фраз. Он, помогая жестами, объяснил, что прибыла делегация временного правительства Румынии, которую возглавляет государственный министр и министр юстиции Патрашкану, и что она следует в Москву для ведения переговоров.
Пришлось срочно связаться по телефону со штабом 17-й воздушной армии. Там, оказывается, ждали прилета румынского самолета, но он сел не на обусловленном аэродроме. Мне приказали держать машину и экипаж под охраной до прибытия за делегацией специального самолета.
Прошел час, другой, четвертый, а самолет не появлялся. На запросы по телефону отвечали: "Ждите, скоро будет".
— Что будем делать с гостями? — задал я вопрос замполиту майору А. Ф. Шелехову.
— Если бы я знал, — ответил он и стал рассуждать. — С одной стороны, мы еще с Румынией воюем, значит, они — враги. С другой стороны, это правительственная делегация, которая летит в Москву, надо полагать, на мирные переговоры. Думаю, хотя бы из вежливости, их надо пригласить пообедать.
Пригласили делегацию в столовую, где покормили "чем бог послал". Похоже, неприхотливый обед в столовой нашим гостям пришелся по вкусу.
Наконец самолет прилетел. Однако, прежде чем направить к нему делегацию, мы с инженером В. Г. Попковским решили осмотреть его и ознакомиться с заданием, полученным экипажем.
Все оказалось хорошо, кроме… чистоты и порядка в салоне самолета десантного варианта — с боковыми скамейками вдоль всего фюзеляжа. Пришлось отрулить машину на границу аэродрома и там устроить генеральную приборку. Какой никакой, а все же международный контакт!
Вздохнули облегченно, когда транспортный С-47 с делегацией на борту взлетел и взял курс на Москву. А командир и штурман «визитера» остались временно у нас и, в меру наших иноязычных познаний, знакомили с брожением в румынской армии, с жизнью и чаяниями румынского народа, не желавшего проливать кровь за бесноватого фюрера…
Наш гвардейский полк благополучно перелетал на аэродром Мамайя. При первой же возможности я с группой летчиков отправился в Констанцу — хотелось своими глазами посмотреть, как выглядит военно-морская база после воздушной операции.
Мы увидели много разрушений, казалось, в базе нет ни одного уцелевшего объекта. Румынские портовики рассказали, а потом и показали нам на месте результаты нашей работы. Сожженные склады, разрушенные мастерские, торчащие из воды, где корма, а где и нос затопленных боевых кораблей и транспортов. Вот подводная лодка, в которую угодила фугасная бомба. Поврежденный корпус субмарины погружен в воду, а на рубке, как бы приткнувшейся к пирсу, чернел нарисованный железный крест. Как нам объяснили, в одну из ночей 1942 года эта лодка проникла в порт Батуми и торпедировала наш крупный транспорт. Действительно, был в Батуми случай торпедной атаки, но лодка на самом деле в порт не прорвалась, а выпущенная из-за его пределов торпеда попала не в транспорт, а в мол. Но вот награду за несостоявшееся отличие все же получила.
Пожалуй, больше всего нас заинтересовал эсминец, оставшийся на плаву. Бомба попала в дымоходный канал его трубы, пролетела в котельное отделение и там взорвалась, причинив кораблю тяжелые повреждения. Вот уж поистине снайперский удар наших пикирующих бомбардировщиков…
На следующий день наш 11-й гвардейский и 25-й истребительные полки получили приказание перебазироваться на аэродром Дежос, что в 40 километрах западнее Констанцы. Здесь были хорошо оборудованные землянки и капониры, но для личного состава двух полков их не хватало. Как старший в гарнизоне, я вызвал мэра города и дал указание подобрать и оборудовать помещения для жилья.
Но недолго нам пришлось быть на румынской земле…
7 сентября 1944 года командующий 3-м Украинским фронтом генерал армии Ф. И. Толбухин обратился с воззванием к болгарскому народу, а в 11.00 8 сентября советские войска перешли румыно-болгарскую границу.
В течение всего дня и в ночь на 9 сентября мы ожидали боевых приказов, держали непрерывную связь с оперативной группой штаба ВВС генерала Ермаченкова, разместившейся в одном из зданий на аэродроме Мамайя. Вскоре стало известно, что к исходу первого дня наступления войска 3-го Украинского фронта вышли на рубеж Русе, Варна и, не встречая противодействия, продвинулись на 70 километров.
Учитывая сложившуюся обстановку, командование флота решило высадить воздушный десант в предместьях Бургаса в целях захвата города и порта, а вслед за воздушным, уже непосредственно в порт, — и морской десант в составе 83-й бригады морской пехоты, возглавляемой полковником Л. К. Смирновым.
Летавшие накануне воздушные разведчики не обнаружили никакого противника на всем побережье до Бургаса включительно. Поэтому командующий ВВС приказал мне и подполковнику М. В. Авдееву под руководством полковника А. В. Долгова обследовать аэродромы и посадочные площадки на побережье Болгарии.
В воздух мы поднялись с рассветом 9 сентября и взяли курс на юг. Первую посадку совершили в Балчике. На аэродроме не встретили ни души, но вскоре к нам пришел болгарский офицер, который сообщил, что немцев в округе нет. Полковник Долгов принял решение перебазировать сюда полк Авдеева.
Полетели в Бургас, разыскали неподалеку от города аэродром, называющийся, как потом выяснили, Сарафово. Но поскольку посадочных знаков на нем видно не было, сделали несколько кругов. Невесть откуда выбежал солдат и стал выкладывать знаки.
Когда мы с Долговым приземлились и зарулили своих «кукурузников» к капонирам, увидели бегущих к нам со всех сторон гражданских и военных людей. Сначала это нас несколько смутило.