НОВЫЕ РУБЕЖИ В УЧЕБЕ

НОВЫЕ РУБЕЖИ В УЧЕБЕ

Золотой принцип обучения — от простого к сложному — нарушать нельзя. — Летнаб Ван Сюн. — Учения на Амуре. — Благодарность Блюхера. — Преображенный край.

Мы летали много. Через два месяца после прибытия в часть я уже уверенно водил свой Р-1 в строю, самостоятельно летал по маршруту, овладевал способами боевого применения самолета — бомбометание, стрельба, фоторазведка, связь. Задания выполнял успешно, но впереди у меня вырисовывались новые рубежи: полеты ночью и так называемые «слепые».

Хорошо, когда обучение молодого летчика идет по четко выработанной программе, по золотому принципу: от простого — к сложному, без перескакиваний. Когда этот принцип нарушается, добра не жди. И это я прочувствовал на себе. Вместе со мной испытал тяготы и опасности и мой летнаб Ван Сюн. Вот как это произошло.

Командир отряда Макаров вел нашу шестерку самолетов по маршруту. Появилась низкая рваная облачность. Командир отряда решил идти выше облачности и, увидев окно в облаках, стал набирать высоту. Окно оказалось недостаточно большим для идущей в строю шестерки, и самолеты попали в облачность.

Летать по приборам я еще не умел, да и оборудование самолета Р-1 не было рассчитано на полет в облаках.

Серая вата облаков окружила кабину самолета со всех сторон. Через несколько секунд полета в моем представлении все смешалось: где самолеты группы, где горизонт, где верх, где низ — я не мог определить. Мне казалось, что я вот-вот столкнусь с другими самолетами или сорвусь в штопор.

Штопор! А под облачностью только 200 метров высоты, значит, я не успею вывести самолет из штопора. Надо быстрее выходить из облаков. Убрал газ и дал ручку от себя. Главное, не терять скорость, удержать самолет в режиме планирования.

Внимание было настолько напряжено, что, кроме показателя скорости и высотомера, я не видел ни одного прибора. Снижался быстро, полностью отдал ручку от себя, поставил руль поворота и ноги нейтрально. Противно свистел ветер, он задувал со всех сторон. Меня то прижимало к сиденью, то вытягивало из кабины. Было потеряно всякое ощущение о пространственном положении тела.

Одна мысль, одно страстное желание пронизывало мозг: вырваться из серой пелены, увидеть свет, землю и, главное, горизонт. Время не позволяло оглянуться назад, в заднюю кабину, где сидел летчик-наблюдатель Ван Сюн.

С Ван Сюном мы летали уже не раз и друг к другу привыкли. По национальности он китаец. Русский язык знал слабо, но у него было прекрасное врожденное умение хорошо ориентироваться на местности, и как штурман он заслуживал всяческих похвал. Спокойный, неторопливый, опасностей не пугался. Он и в этот момент понимал обстановку и, не ожидая запроса, доложил мне:

— Высота сто пятьдесят.

Спасибо, Ван Сюн. Ты верно понял, в какую ситуацию мы попали, и хочешь мне помочь, чтобы предупредить катастрофу. Но эта проклятая облачность, когда она кончится? Еще и еще я терял драгоценные метры высоты, а серая пелена цепко держала меня в своих лапах. Прошла будто целая вечность. Внезапно в глаза ударил яркий свет, за капотом я увидел землю и через мгновение уже определил положение самолета: крутая неправильная спираль с опусканием носа. Дал полный газ, убрал левый крен и перевел самолет в горизонтальный полет. Вот, наконец, и горизонт! Высота — 100 метров.

Еще несколько секунд растерянности, и произошло бы непоправимое — самолет врезался бы в землю.

Опасность осталась позади. Я увидел горизонт, «зацепился» за него, знал, ощутил положение самолета и опять почувствовал себя способным диктовать свою волю машине. Возвратилась уверенность, тело вновь слилось в одно целое с самолетом — я вновь стал летчиком.

Весь полет в облаках продолжался не больше минуты, но бывают в жизни минуты, которые оставляют след, равный целому курсу обучения. Ведь только что могла произойти катастрофа, в итоге которой — разбитый самолет и два гроба. При хорошей погоде на отличном самолете с исправно работающим мотором и оборудованием можно было врезаться в землю, разбить самолет, убить себя и летчика-наблюдателя. И все это только потому, что многое в летном деле еще мной не освоено.

А как чувствовал себя Ван Сюн? Я навел зеркало на заднюю кабину самолета и увидел бледное лицо, плотно сжатые губы и внимательные глаза моего друга. Ван Сюн закончил школу летчиков-наблюдателей и месяц назад прибыл на стажировку к нам в эскадрилью. Приказом командира он был включен в состав моего экипажа.

— Где находимся?

— Сейчас скажу.

Ван Сюн посмотрел на карту, сличил ее с землей, нашел заметный ориентир.

— Командир… — Ван Сюн назвал квадрат, в котором мы находились.

— Курс на аэродром?

— Есть… Курс пятьдесят пять.

Славный парень Ван Сюн! Вот ведь как получается. Несколько недель назад китайские генералы-реакционеры гнали в бой своих солдат против Страны Советов, а китаец Ван Сюн в это время учился в нашей школе военному делу, чтобы принять участие в разгроме нашего общего врага.

С первого же дня знакомства с Ван Сюном мы договорились ежедневно не менее часа заниматься русским и китайским языками и меняться ролью учителя и ученика.

Но вот Ван Сюн передал мне записку, в которой был обозначен курс:

«Осталось 30 километров, курс — 53 градуса».

На аэродроме нас встретили Данилыч и старший техник отряда Чуб. Сразу посыпались вопросы:

— Где отряд?

Не успел я выбраться из самолета и удовлетворить законное любопытство, как над головой пронеслись машины нашего отряда. Они шли как на параде, красивым плотным строем в правом пеленге. Сделав круг над аэродромом и почти не размыкая строя, группа произвела посадку.

Мы с Ван Сюном подошли к командиру отряда, намереваясь доложить ему о причинах нашего отрыва от строя. Но командир не торопился выходить из кабины самолета. Он сделал вид, что не заметил нас. Затем рассмеялся и спрыгнул к нам прямо с борта кабины.

— Кто вам разрешил выйти из строя? Почему оторвались?

И, как обычно, не дожидаясь ответа, продолжил:

— Можете не отвечать, я не только знаю причину, но и, скажу откровенно, стыжусь за нее. Я еще не научил вас летать в облаках, а затащил по ошибке в довольно мощную облачность. Думал, что облачность рваная и слой ее не толще 100 метров. А когда вас не оказалось в группе, я понял свою ошибку. Сделал круг над облаками — вас нет. Подумал, что вы упали. Повел группу вниз. Пробив облачность, мы сделали четыре больших круга, внимательно осмотрели район предполагаемого вашего падения. Ничего не нашли. Ну, рад что у вас все в порядке. Теперь докладывайте.

Выслушав мой доклад о том, как все произошло, командир сказал:

— Счастлив твой бог, много и долго будешь летать! Но при одном непременном условии: с завтрашнего дня засядешь за теорию слепого полета, а о практике позабочусь я.

— Есть, товарищ командир.

— А страху-то натерпелся?

— Я немного, а Ван Сюн как железный.

— Ну, ничего. Не рисковать — не летать. Авиация без риска не живет. К очередным полетам оборудуйте закрытую кабину.

Приказ командира я выполнил и через три-четыре месяца уже довольно сносно освоил слепой полет. Еще один рубеж летного мастерства был завоеван.

В июле 1930 года эскадрилья получила интересное и трудное задание. Во взаимодействии с наземными войсками и Амурской речной флотилией нужно было участвовать в маневрах в нижнем течении Амура. Эскадрилья в составе 19 самолетов перелетела в Хабаровск и далее в район села Троицкое на Амуре. Перелет прошел отлично, без происшествий.

Эскадрилья вела напряженную летную работу. Мы поддерживали связь с кораблями флотилии, разведывали, фотографировали и бомбили суда «противника». Практическое бомбометание, как правило, производили по движущейся за буксиром барже. Для меня эти маневры явились большой школой. Я научился с воздуха различать класс кораблей, изучил их возможности, впервые с воздуха увидел боевые порядки наземных войск, корректировал огонь артиллерии, узнал многое другое, необходимое военному летчику.

Учения окончены. Участвуя в маневрах, эскадрилья имени В. И. Ленина выполнила все задания успешно и получила отличную оценку, а летчики эскадрильи Макаров, Веселов, Власов, Чижиков, Смирнов и другие заслужили благодарность командующего ОКДВА В. К. Блюхера. Был отмечен благодарностью и мой летнаб Ван Сюн.

* * *

Во время маневров наша эскадрилья базировалась на полевом аэродроме, подготовленном на берегу Амура у небольшого стойбища гольдов Тайзан. Аэродром имел ограниченные размеры и кое-где мягкий заболоченный грунт. Летно-технический состав разместился на пароходе в сотне метров от границы посадочной полосы. Никому из нас, участников маневров, и в голову не приходило, что через два года, в 1932 году, в этих местах будет заложен прекрасный город юности — Комсомольск-на-Амуре.

В свободное время мы с Ван Сюном, а иногда и с другими летчиками и техниками ходили в стойбище гольдов и подружились с ними. И мне хочется рассказать немного об их жизни и об Уссурийском крае в целом.

Гольды занимались летом рыболовством, а зимой — охотой. Жили бедно, и много недостатков было в их быту, низка культура. Но влияние Великого Октября сказывалось и там. Менялся вековой уклад жизни гольдов.

Гольды радушно приглашали нас в свои жилища. Делали они это с достоинством и гостеприимством хлебосольных хозяев. В стойбище еще не было школы, но несколько человек уже умели читать по-русски и каждую газету, попадавшую в руки, прочитывали от первой до последней строчки.

Смысл слова «коммунист» гольды знали хорошо. Коммунисты уже десятки раз бывали в их стойбище, они помогали разоблачать шаманов и перекупщиков-спекулянтов, установили связь гольдов с кооперацией, наладили медицинскую помощь. В стойбище велась подготовка к открытию школы и рыболовецкого промыслового кооперативного товарищества.

А ведь давно ли об Уссурийском крае ничего не было известно! В 1849 году отважный русский моряк Геннадий Невельской на паруснике «Байкал» впервые в истории открыл пролив, отделяющий Сахалин от материка. Ему удалось обнаружить устье Амура и первым войти в него. Проложив дорогу в Приморье, доказав, что Амур не теряется в песках, а имеет выход в море, что Сахалин не полуостров, а остров, Невельской открыл стране обширный и богатый край, а также пути и возможности его освоения.

Настоящий расцвет Дальнего Востока начался только с победой Советской власти. Через горы и тайгу прокладывались железные и шоссейные дороги, строились аэродромы, пристани и морские порты. Во Владивостоке, Уссурийске, Хабаровске и во многих других местах стали возникать современные заводы и фабрики. Росла добыча каменного угля и нефти, развивались лесная промышленность и рыболовство. За один десяток лет в несколько раз увеличилось население края. Маленькая народность гольдов приобщилась к культуре, цивилизации.

В 1969 году после участия в торжествах, посвященных 50-летию авиачасти, в которой начинался мой летный путь, мы с Г. С. Титовым и А. А. Леоновым посетили Владивосток и многие другие города. Космонавты были в восторге от красот Приморья, а я поражался громадными переменами, происшедшими в крае. Новые железные дороги, прекрасные асфальтированные шоссе, заводы, школы, институты увидел я там, где раньше были сопки, тайга, болота. Особенно нам понравился Владивосток. По красоте, архитектуре и благоустройству его можно отнести к числу лучших городов нашей Родины.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.