11. Свастика на дне

11. Свастика на дне

Севастополю не хватало продовольствия. Мы с Димкой решили снять, как старые рыбаки под огнем немецких истребителей ловят для севастопольцев рыбу.

Рано утром мы помчались на своем «козле» к берегу моря.

Рыбаки сидели под нависшей скалой у потухшего костра. Их было человек девять. Седые, с черными от солнца и ветра лицами.

— Товарищи сыночки! Как вас там по-научному, кинозасымщики, кажись? Мы люди старые. Нам все едино, скоро на тот свет, к богу подаваться, а вам-то рановато. Может, вы нас с суши тарарахнете, и баста? — покашливая, обратился к нам старичок.

— Нет, папаша, нам надо с вами в лодке быть! — виновато улыбаясь, ответил Димка.

— Тогда слухай, молодежь! Как хрицы высунут свой поганый нос, падай на дно лодки, кажи вид, што все померли. Он покружит, покружит, стрельнет пару раз для порядку, та и сиганет на обед.

— Кончай баланду! Айда на воду! — прервал разговор бригадир.

Мы устроились на большой лодке вместе со старшим и двумя другими помоложе. Из-под нависшей скалы выплыли одна за другой четыре рыбацкие лодки.

Бригадир Иохим Назарович сидел на корме, направляя лодку, а двое других гребли тяжелыми веслами. За нами шли еще две лодки.

Димка, ссутулившись, торчал на банке, поблескивая очками, и вращал головой во все стороны.

— Дим, смотри, плывем в розово-голубой безбрежности… Тишина!

— Ты, между прочим, часто витаешь в розово-голубой безбрежности. Вот солнце взойдет, и фрицы приобщат нас к твоей голубой безбрежности… — Димка снял очки, нахмурил брови и серьезно посмотрел на меня. Но его добрые близорукие глаза не помогли создать впечатления строгости. Он протер очки, снова надел их и расплылся в широкой улыбке.

— Ты прав! Красота необыкновенная.

— Знаешь, на том берегу, около Георгиевского монастыря, просиживал с мольбертом Айвазовский…

— Ране, чем не выйдет солнечко, хрицы не высунутся. Не за што им будет сховаться, — сказал Иохим Назарович.

Рыбаки отмахали километра четыре от берега.

— Суши весла! — подал тонким голосом команду наш капитан.

Мы сняли несколько предварительных кадров.

— Эх, кабы на цвет! — сетовал Димка.

С автоматами на изготовку мы стали ждать, караулить кадры. Ждать пришлось долго. Только с восходом солнца нам удалось снять пару планов, в которых и рыбаки и всплески от вражеских пуль на воде были видны вместе.

— Эй вы, молодежь! Сымайте сюда, а то пробалаболите зазря! — крикнул Иохим Назарович. В этот момент старички вытянули большого морского кота. Он сильно бился и никак не хотел покидать моря. Я боялся, что старики сами упадут в воду.

Как-то неожиданно из моря вынырнуло солнце. Стало жарко.

— Ложись!!! — крикнул, срываясь на дискант, Иохим Назарович. Все попадали на дно лодки. Подпрыгивая, забились между рыбаками морские коты.

— Тиха! Хриц идет! — негромка и теперь спокойно произнес наш начальник.

«Мессершмитт» шел на бреющем полете вдоль берега, мористее нас. Мы сняли его над морем вместе с нашими лодками и стариками. Я видел в прозрачном колпаке пилота. Он смотрел вперед и даже не оглянулся на нас.

Прошло около часа. Наши старики заканчивали свое дело. Улов был хороший. И мы сняли все, что наметили, и даже больше.

— Ложись!!! — крикнул снова наш предводитель. В небе появилось сразу несколько истребителей, и наших и немецких.

— Трое на трое! Им не до нас. — Димка зарядил новую бобышку.

Не успел Димка вынуть кассету из мешка, как один из самолетов, неизвестно чей, взорвался в воздухе. Падающие обломки и столбы воды нам все же удалось снять.

— Дымит! Горит «мессер»! Снимай, снимай скорей! — заорал мой друг, нацеливаясь на самолет. Я начал снимать в тот момент, когда его камера умолкла, а немецкий летчик у самой воды выровнял машину и стал сажать ее у берега на воду.

«Мессер», подняв каскады брызг, остановился у берега, недалеко от рыбачьей стоянки. Пилот выскочил на фюзеляж, но тут же его самолет скрылся под водой. Немец поплыл к берегу и вдруг исчез.

Мы как одержимые выхватили весла у рыбаков и стали грести что есть силы к берегу. Нас беспокоила только одна мысль: куда делся летчик? Удрать ему некуда, спрятаться трудно. На берегу осталось несколько старых рыбаков.

— Не перестреляет он ваших там? — спросил я Иохима Назаровича.

— Кишка тонка! Как бы наши не перестарались! Живьем его, подлеца, надо брать! Эх, меня там нет! На крючок бы я его там.

Когда наша лодка подошла к берегу, мы увидели в прозрачной воде «мессершмитт». Возле него на дне лежали шлем, перчатки с крагами и ракетный пистолет. На берегу никого не было. На горе стоял Петро и кричал нам что есть мочи:

— Бачили, як вин тикал?

— Что? Убежал, да?

— Та ни!

Мы ничего не могли понять. Петро хохотал.

Наконец он рассказал нам. Когда пилот подплыл к берегу, на него тут же насели старики и, чтобы он не удрал, спустили с него комбинезон до самых колен. Немец оказался спутанным. Тогда ему связали руки и, освободив ноги, тихонько подталкивая в спину, погнали в гору. А там гостя ждали наши разведчики.

Мы сняли сверху лежащий на дне «мессер».

— Давай поможем рыбакам вытянуть его на берег. Только как? — предложил Димка.

— А что, если нам донырнуть до него? Кажется, совсем неглубоко. Нырнем, а? — предложил я Димке.

— Это для нас, брат, пара пустяков. — Димка принялся снимать китель. Рыбаки принесли длинный трос с кошкой на конце и стояли в раздумье.

— Давайте конец, я нырну и закреплю его там, а вам останется вытянуть его на берег, — сказал им Димка.

— На вот, держи и сигай! — напутствовал Иохим Назарович.

Наши попытки прицепить трос к «мессеру» ни к чему не привели. Расстояние под водой оказалось на много больше, чем выдерживали наши легкие. Я совсем близко видел перед глазами паучью свастику, но не хватило воздуха, и я выскочил из воды как ошпаренный.

— Эх вы, нырки! Нырнем, нырнем! А кишка тонка! — сказал один из рыбаков, и старики отчалили на свою стоянку за скалой.

Наверху снова показался Петро и замахал нам рукой. Там нас ждал офицер. Он просил допросить пленного летчика.

Вскоре мы въехали в разрушенный поселок. Здесь стояла на отдыхе резервная часть. Вдали шумела небольшая, но плотная толпа женщин. Мы подъехали, встали в «газике» на сиденья и увидели в центре мокрого пилота и двух конвоирующих его солдат, они пытались отбить немца от наседавших женщин. Он стоял бледный, рыжий, глаза его растерянно блуждали.

Мы увезли пленного в штаб. Он оказался сыном известного немецкого художника Тамма.

Когда после допроса Петро мчал нас в Севастополь, Димка, протирая запотевшие очки, говорил:

— Никак не пойму… Один художник пишет море на радость людям, а у другого сыночек расстреливает это море и этих людей… И чего им здесь надо?.. Представь себе, что мы поперлись с тобой куда-то на Рейн… Ей-богу, надо быть сумасшедшим…