Глава 4 . МЭИ (1935-1940) Московский Энергетический Институт
Глава 4. МЭИ (1935-1940) Московский Энергетический Институт
Московский Энергетический Институт (МЭИ) был создан электротехником Карлом Адольфовичем Кругом и инженером и математиком Яном Николаевичем Шпильрейном на основе электротехнического факультета МВТУ - Московского Высшего Технического Училища и одного из факультетов Института Народного Хозяйства им. Г.В. Плеханова. Поэтому часть зданий МЭИ во время моей учебы в нем находилась рядом с МВТУ, а одно здание было на Строченовском переулке рядом с Институтом им. Плеханова. Институту принадлежало также здание на Гороховской улице против Института физкультуры им. Лесгафта.
МВТУ, носившее имя Н.Э. Баумана, и здание дирекции МЭИ находились на 2-й Бауманской улице(параллельной ул. Баумана - бывшей Немецкой). 2-я Бауманская раньше называлась "Коровий брод". На другой стороне улицы находилась Военная Академия Химической Защиты имени К.Е. Ворошилова, организованная на основе химического факультета МВТУ. МЭИ в те времена носил имя В.М. Молотова и в одном из стихотворений той поры я писал:
Ветер листья тащит с ветел, Снег порхает, бел и светел. Этой зимней молодости Хороши ласки. У Коровьего брода - Институты в два ряда - Бауманский, Молотовский, Ворошиловский. Вслед за ветром лезет холод, Бесперчаточных не холит, Это он на окнах вышил Мать - и - мачехи. Я - в улыбке во весь рот: Там, где шли коровы вброд, Обучают людей высшей Математике.
Учебные корпуса были рядом со зданием дирекции, на Кукуевском переулке, где когда-то находилась Немецкая слобода.
В один и тот же день приходилось переезжать с Кукуевского переулка на Строченовский и обратно.
В МЭИ в те времена были Электромеханический факультет, готовивший инженеров по электрическим машинам и аппаратам,
Электроэнергетический, готовивший инженеров для электростанций, Электротранспортный, Электрофизический, готовящий радиоинженеров и инженеров по вакуумным приборам (впоследствии этот факультет стал называться Спецфаком) и Теплоэнергетический факультет. Первые два года все студенты занимались на Общетехническом факультете.
Директором института в те годы был инженер И.И. Дудкин. При нем началось строительство новых зданий МЭИ в Лефортове, но оно шло очень медленно. Оно было завершено в годы войны, когда институт возглавила жена Г.М. Малинкова Валерия Алексеевна Голубцова.
Приемные экзамены я сдавал на Строченовском переулке. Сдал их неважно, но меня приняли по моим школьным отметкам. Со следующего года с такими школьными отметками принимали в институт без вступительных экзаменов, а через несколько лет в школах за такие отметки стали давать выпускникам золотую медаль.
Из 25-й школы в МЭИ вместе со мной были приняты еще 13 человек, в том числе из нашей группы Ян Гуревич, который потом перешел в военную академию и стал кадровым военным, Христина Зайдель и Игорь Митин, а из параллельной группы - Лена Ермакова-Мышкис. Со мной учились мой товарищ по 7-й школе Коля Шереметевский, будущий академик, и Леон Биберман, впоследствии профессор физики в МЭИ и член-корреспондент Академии наук СССР.
Ян Николаевич Шпильрейн
Математику у нас читал Ян Николаевич Шпильрейн (1887-1938), член- корреспондент АН СССР. Он изучал математику в Париже и Сорбонне, а электротехнику в Высшей Технической школе в Карлсруэ. В Германии он издал учебник векторного исчисления, содержащий изложение векторного и тензорного анализа и их приложений к физике и технике. Многие результаты, изложенные в этой книге, были разработаны самим Яном Николаевичем.
Я.Н. Шпильрейн с 1921 г. работал профессором Электротехнического факультета МВТУ, где позже был деканом.
Я.Н. Шпильрейн в 1925 и 1936 гг. издал учебники векторного исчисления для инженеров-электриков и физиков. Ян Никилаевич был энтузиастом внедрения векторов в геометрию, механику, физику и технику. Студенты любили Яна Николаевича и называли его в своем кругу "Шпильвектор".
В 1938 г. после того, как его братья, биолог и психолог, были арестованы и расстреляны, Я.Н. Шпильрейна тоже арестовали, он умер в заключении.
Александр Петрович Котельников
Теоретическую механику нам читал Александр Петрович Котельников, сын Петра Ивановича Котельникова и отец Владимира Александровича Котельникова. П.И. Котельников был сотрудником Н.И. Лобачевского в Казанском университете, одним из первых, кто понял значение открытия Лобачевского и публично выступил с его оценкой. В.А. Котельников был академиком, известным радиотехником.
А.П. Котельников в своей магистерской диссертации основал "винтовое исчисление" - обобщение векторного исчисления, имеющее важные приложения к механике и линейчатой геометрии евклидова пространства. В докторской диссертации он построил аналоги этого исчисления для неевклидовых пространств Лобачевского и Римана. Определенные Котельниковым винты неевклидова пространства Лобачевского можно определить как векторы 3-мерного комплексного евклидова пространства, т.е. пространства, координаты точек которого - комплексные числа, винты неевклидова пространства Римана - как векторы 3-мерного двойного евклидова пространства, т.е. пространства, координаты точек которого - двойные числа a+be, где e2 = +1, а винты евклидова пространства - как векторы 3-мерного дуального евклидова пространства, т.е. пространства координаты точек которого - дуальные числа a+be, где e2 = 0.
Позже, в связи с вопросами теории относительности, А. П. Котельников разработал геометрию галилеева пространства.
Упражнения по теоретической механике у нас вел Р.С. Шафаревич, отец академика И.Р. Шафаревича.
Черчение и начертательная геометрия
На верхнем этаже под самой крышей находился очень светлый зал, в котором стояли чертежные столы, на которых на листах ватмана мы работали многие часы. Теоретическую основу черчения составляла начертательная геометрия, которую нам читал Н.Н. Брызгалов. Кафедрой начертательной геометрии и черчения заведовал профессор Глазунов.
Другие профессора МЭИ
Физику нам читал Юлий Борисович Барац, прекрасный физик. В 1937г. он был арестован и объявлен "врагом народа". Ta же судьба постигла нашего профессора политэкономии Габора Фаркаша, венгерского коммуниста.
Теорию машин и механизмов нам читал С.И. Артоболевский, брат академика И.И. Артоболевского. Сопротивление материалов - профессор Г.С. Проктор, известный специалист по теории упругости. Упражнения по этому предмету вели будущие академики А.Ю. Ишлинский и Ю.Н. Работнов.
Теоретические основы электротехники в МЭИ читали К.А. Круг и его ученики. Теорию электрических машин я слушал у профессоров Бориса Петровича Апарова и Евгения Васильевича Нитусова.
Литературный кружок МЭИ
На 1-м курсе я проводил много времени в институтском литературном кружке, которым руководили студент Электрофизического факультета Валерий Мазлах и поэт Александр Раскин. Кружок работал при редакции институтской многотиражки "Энергетик", редактором которой был студент Миша Чиликин, впоследствии ректор МЭИ.
Из участников кружка стал извесным поэтом Василий Захарченко. Защитив диссертацию на степень кандидата технических наук, он многие годы был редактором журнала "Техника молодежи". Поэт и изобретатель Владимир Орлов также стал кандидатом технических наук и много лет был научным обозревателем газеты "Правда".
Однажды я показал Орлову четверостишье В час, когда знамя взвивается Сталина, Образ коммунизма пред нами привстал Нежно кладу на весов я хрусталины хрустящее имя Христа.
Володя тотчас же ответил мне эпиграммой Я Ваши стихи прочитал, и сразу мне сделалось весело, Когда миллиграммы Христа Сто тонного Сталина взвесили. Что ж, измерять людей по весу, В этом, конечно, Вы сильны, Но все же скажу: Вы повеса, И даже больше - Висельник.
Но меня не убили (никто не донес), и я дожил до таких времен, когда "веса" Христа и Сталина стали совсем другими.
Анатолий Нетушил и мой сокурсник Леон Биберман стали профессорами МЭИ.
В Литературном кружке участвовали две второкурсницы, писавшие стихи, - Таня Нефедова и Вера Гладышева. Особенно я подружился с Таней, мы часто ходили с ней на концерты. Вера сочиняла едкие эпиграммы на преподавателей, особенно на декана. Впоследствии обеих девушек исключили из института - Веру за неуспеваемость, а у Тани - расстреляли брата. Таня окончила институт в Сибири, а вернувшись в Москву, стала кандидатом наук и работала в научно-исследовательском институте. Вера стала поэтессой, автором многих песен и стихотнорных реклам.
В гостях у нашего литературного кружка была поэтесса Маргарита Алигер. Когда в Москву приезжал живший тогда за границей Илья Эренбург, мы были у него в гостинице "Метрополь" и читали ему свои стихи.
Петр Евгеньевич Дюбюк
В кружке участвовал преподаватель математики Петр Евгеньевич Дюбюк, впоследствии профессор и заведующий кафедрой математики в Московском институте радиотехники, электроники и автоматики (МИРЭА), который первоначально был заочным отделением МЭИ. Некоторое время я занимался в группе, где Дюбюк вел упражнения по математике. Мне хорошо запомнились его слова: "Постепенно водоизменяя правила игры, можно крокет превратить в футбол".
Дюбюк организовал при Литературном кружке Фельетонную бригаду (ФеБ), фельетоны которой печатались в "Энергетике". Мой первый фельетон - о летнем лагере МЭИ - назывался "А лагерком, а лагерь", - это название было связано с французской пословицей A la guerre comme a la guerre - На войне - как на войне. Петр Евгеньевич познакомил меня с поэтическим творчеством Омара Хайяма. Особенно запомнилось мне четверостишье
Когда бываю трезв, нет радости ни в чем,
Когда бываю пьян, темнится ум вином.
Но между трезвостью и хмелем есть мгновенье,
Которое люблю, за то, что жизнь - лишь в нем.
"Любовь студента"
В "Энергетике" в 1936 и 1937 гг. были напечатаны два мои стихотворения, которым редакция дала заголовки "Любовь первокурсника" и "Любовь второкурсника". На самом деле первое из этих стихотворений было началом стихотворения "Перспектива", а второе называлось "Векторный анализ". Приведу полный текст этих стихотворений:
Перспектива
Мы шли и ветер нас освистывал,
Свистал издевочные трели.
Мы шли, мы шли с тобой, мы шли с тобой.
В глаза друг другу мы смотрели.
Пусть где-то ветер воет арии,
Ревет мотив безлюдный, волчий.
Мы - глаза серые и карие,
Мы разговариваем молча.
Мы говорим: люблю, люблю тебя,
Мне девятнадцать, тебе двадцать.
И сердце рвется тигра лютее,
И просто некуда деваться.
Трамвай проносит взгляды беглые,
Проходят люди, будто нет нас.
А мы идем в туманы белые,
Как будто знаем их заветность.
И щеки пятнами румянятся,
И в даль открыты горизонты.
И института словно манит нас
Широкоплечий мокрый контур.
Мы там не каждый день обедали,
Протесты стягивая в ремень,
Но беды не были нам бедами:
Мы были веселы в то время.
А в вечера, когда за Кочиным
Мы засидимся и устанем,
Наш путь нам кажется законченным,
И предаемся мы мечтаньям:
Как мир тряхнем, что брал нас за уши,
Как перестроим всю науку.
И всесто книжек ускользающих
Берем тогда друг друга руки.
И верим: путь пройдем начертанный
В таком вот вечере красивом.
Из глаз друг друга радость черпаем
И для работы новой силы.
И в Института зданье нашего
Мы входим радостно, как в зори.
В те времена наш мозг вынашивал
Основы будущих теорий.
И снова ветер перелистывал
Бессонной осени минуты.
Мы снова улицей той шли с тобой.
Мы шли к тому же Институту.
Все так же мелкими побегами
На стеклах холод ставил стрелы,
И так же все трамваи бегали
И люди мимо нас смотрели.
Мы не одни. Нас улей, стая ли?
Лучи над улицей висели,
И мы совсем, совсем растаяли
Средь наших спутников веселья.
Нет никакой меж нами разницы,
Сейчас начнем играть и бегать.
Лишь нам с тобою жизнь-проказница
Сыпнула на головы снега.
На голове моей окалинка,
Как на сгоревшем метеоре.
Знать слишком слабый, слишком маленький
Я для огня своих теорий.
И ты, моя подруга верная,
Подруга отдыха и дела,
Пройдя пространства многомерные
И ты прядинкой поседела.
За то ж, что огненными иглами
Сжигала нас теорий лава,
Задач поставленных достигли мы
И победили мы со славой.
Перенеся невзгоды столькие,
Добились счастья мы с тобою:
Попало дело в руки стойкие,
Не пропадет оно без боя.
Учеников глаза восторжены,
В почтенье взгляды их одеты.
А мы в ответ, ответим что же мы?
Мы рассмеемся лишь, как дети.
Вступаем в Института здание
Как штаб мы в занятую крепость.
В тот год в последний бой шло знание,
Чтоб разгадать вселенной ребус.
И снова мы на той же улице
Осенним ветерком поддуты.
И в перспективе все сутулятся
Спина и плечи Института.
Не двое нас, не группка малая:
От края улицы до края
Идут вперед знамена алые
На солнце золотом играя.
Все, что тогда в трамвае ехали,
Все, что бродили по асфальту-
Теперь все тут, в веселье, в смехе ли,
И все забыли про печаль ту.
И пусть средь вас, косынки красные,
Седые волосы белеют:
Открытье наше нынче празднуют
Его почетным юбилеем.
А солнцу только бы колоть еще,
Но не нужна его уж ретушь.
Проносят яркие полотнища:
Мои с тобой несут портреты.
Хоть и сравниться с солнцем где уж им,
Девченки пляшут, приседая.
И улыбаешься ты девушкам,
Смешная девочка седая.
Меня ж в веселье этом нет уже,
Дожить, сгоревший, не сумел я.
За то, блестя под солнца ретушью,
С портретов всех смеюсь я смело.
Пусть этот смех тебя порадует.
Я снова жив, цвети и смейся.
Тебе на площади парад дают,
Салют держа, красноармейцы.
Один лишь юноша не выдержал,
и вдруг, обняв свою подругу,
Он из толпы, ты это видела,
Ее увлек, держа под руку.
Увел, где ветер им насвистывал,
Где люди их не замечали.
Они, как мы когда то шли с тобой,
Ушли туда и там мечтали.
И он сказал: люблю. Люблю тебя.
Обоим нам с тобой по двадцать.
И сердце рвется тигра лютее.
И просто некуда деваться.
И он сказал: чего там празднуют.
Чего там чествуют героев.
Что ерунда нам эта праздная.
Вот мы теорию построим!
И он сказал: трудиться будем мы.
Откроем фактов много разных,
И будет день любой нам буденный
Как этот вот веселый праздник.
И, оглянувшись лишь, одни ль они,
Припал к лица ее овалу.
И так они до обессиленья,
Как мы когда то, целовались.
"Мне девятнадцать, тебе двадцать", "Глаза серые и карие" - Это, конечно, я и Таня. "Перестроим всю науку", "Разгодать вселенной ребус" - это о "синтетической науке" о которой я мечтал еще в школе. Когда я писал это стихотворение, я не думал, что в моей старости не будет ни красноармейцев, ни торжественных красных знамен. Не было ни "штаба в занятой крепости", ни юбилейного парада. Но все таки кое что было сделано, кое что достигнуто.
Векторный анализ
Молодой человек, не в Москве ли вы?
Или вы в полях немаксвеллевых?
Иль в мечты вихревой вашей поле
Кое с кем заигрались в диполи?
До чего хорошо весной на полях,
Когда каждая травинка - вектор,
Когда солнца источник
Каждый листочек
Лучом проницает сверху.
У меня же сессия, сессия утром,
Не до весны мне с ее перламутром.
Потребует строгий наш математик
Поля векторов, а не мать-и-мачех.
И вот я - в поле из знаков и цифр,
Вникаю в анализа хитрый шифр,
Тонкие скаляры, толстые векторы,
Змеи интегралов, очковые некоторые,
Роты и дивы, наблы и комецы
И прочие тоже рады знакомиться.
Эх, наблочка, куда котишься,
Ко мне в ротор попадешь, не воротишься.
И все ж устаю, и из знаков чащи
Девичий контур - все чаще и чаще.
И вместо интегралов рисую локоны,
К которым приколот источник - цветок.
В тетради по анализу - лирические окна?
Но ротор иначе ведь curl - завиток.
Когда ж до вихрей в голове я устану,
Сменяет их поле воды из под крана,
Горячую голову чуть освежу,
И снова сижу.
И в этот вот час, когда все в беспорядке,
И больше всего ералаш - в голове,
Слышу я голос пленительно сладкий,
Любимая девушка входит ко мне.
Забыв про тетради, смотрю ей в рот,
Где жемчуг зубов чудесней всех див,
Боря, а что такое rot, Боря, а что такое div?
А дальше что было, - совсем испугаешься:
Докажи, говорит, теорему Гаусса.
Сквозь лба я поверхность весь потом истекся:
Докажи, говорит, теорему Стокса,
Да нет теоремы такой, говорю.
Забыл я ее, и щеками горю.
И что ты пристала, пошла бы в читалку,
Зубрила бы там свою начерталку.
Послушай, прочти, чего хочешь ты ради,
Три только строчки из этой тетради.
В тетради же было:
Источник и сток,
Действительно, Гаусс, действительно, Стокс,
А краска все гуще, а стыд все сильнее.
Садись, говорю, признаюсь, проиграл,
Так слушай, начнем: что такое линейный Интеграл.
На ногу ногу доцент положил,
На край отодвинул портфель,
Подумал недвижно, потом ожил:
Иди, отвечай, Розенфельд.
И вот я стою на дрожащей доске,
Всего я себя выгнул.
И сердце застыло в смертельной тоске:
Неужто же я прыгну?
Внизу гладка и маняща вода,
Бассейн окаймлен буями.
Неужто сейчас я спрыгну туда,
Чувствами столкнут буйными?
Доцент и девушка снизу смотрят.
Нагнулся. Руки вперед. Повис.
И роторы, роторы, роторы, роторы,
Внизу и вверху и во мне их свист,
И все теоремы я выложил четко,
И круглая набла легла мне в зачетку,
За нею грибок чудодейственный - комец,
И в шапочке острой за ним незнакомец.
Эх, наблочка, куда котишься?
Мне в зачетку попадешь, не воротишься!
И только я вышел, я встретил подругу,
С улыбкой она протянула мне руку.
Улыбкою счастья я девушку встретил,
И нас целовало солнце.
И ветренный, векторный встретил нас ветер,
Потягиваясь спросонца.
И всем был готов рассказать я прохожим
О сессии этой вести,
И были вдвоем мы под небом погожим
До самого вечера вместе.
Мы на лодочке катались,
Грел нас ветер озорной
Токовали про анализ векторной и тензорной.
Векторный анализ - теория векторного поля, описывающего электромагнитное поле в электродинамике, и поле скоростей жидкости в гидродинамик. Эта теория была основана Кларком Максвеллем. rot и div - знаки ротора (вихря) и дивергенции (расходимости) векторного поля. Набла- знак, имеющий вид треугольника, комец - знак, имеющий вид буквы Т. Доцент поставил в зачетную книжку автора: ОТЛ. (отлично)..
Стихотворение подверглось разгромной критике в журнале "Советское студенчество". Особенно раздражали критика строки "Эх, наблочка, куда котишься", пародирующие популярную песню "Яблочко".
Тензорный анализ
На 1-м курсе, кроме стихов, я много занимался физикой. Но серьезных книг по современной физике я не мог понимать, так как не знал тензорного анализа. Некоторые элементы этой дисциплины я знал из книг Кочина и Шпильрейна, но для теории относительности этого было недостаточно.
В феврале 1936 г. я былм на концерте в здании Московского университете. Концерт проходил в большой аудитории на 2-м этаже. В перерыве я поднялся 3-й этаж, чтобы посмотреть, как выглядит Механико- математический факультет. В коридоре Мехмата я увидел доску с объявлениями и среди них такое:"25 февраля доцент Г.М. Шапиро в такой- то аудитории в 6.00 начнет чтение курса Тензорного анализа".
Конечно, 25 февраля я был в этой аудитории. В 6 часов занятий в МЭИ уже не было. В аудитории было несколько студентов IV курса, из которых я запомнил Владимира Гуля, впоследствии автора книги о геометрии Лобачевского, и Абрама Зельманова, впоследствии известного астронома, специалиста по космологии, основанной на общей теории относительности.
Генрих Михайлович Шапиро был учеником В.Ф. Кагана. Он работал доцентом на Мехмате и профессором в одном из педагогических институтов Москвы, где читал курс высшей алгебры. В его учебнике по этому курсу я прочел чрезвычайно удивившие меня сведения о том, что Омар Хайям, до сих пор известный мне только как поэт, был автором трактата о кубических уравнениях. Я регулярно слушал лекции Генрих
Михайловича и в основном понимал их. В июне мы сдали экзамен, студентам университета отметки поставили в зачетные книжки, а мне Генрих Михайлович выдал справку, что "студент 1-го курса МЭИ Б.А. Розенфельд сдал курс тензорного анализа с оценкой отлично". В 1941 г. Шапиро воевал западнее Москвы, был демобилизован по состоянию здоровья. Уехал в Куйбышев (Самару), где была его семья, преподавал там. Он умер в 1942 г. в возрасте 39 лет.
Решающий шаг
Опыт с курсом тензорного анализа мне понравился и я решил, что таким же образом смогу сдать все курсы Мехмата. Но на Мехмате во вторую смену, когда я был свободен от занятий в МЭИ, учились только студенты э3-го, 4-го и 5-го курсов. Я спросил у Шпильрейна, какие книги мне следует изучить, чтобы понимать лекции на 3-м курсе. Он посоветовал мне изучить дифференциальное и интегральное исчисления по Э. Гурса в объеме трех полутомов "Курса анализа" и аналитическую геометрию в объеме двух томов Дж. Сальмона. Эти книги имелись в русских переводах. По- видимому, по оригиналу Гурса и по французскому переводу Сальмона сам Шпильрейн учился в Сорбонне. Впоследствии в университете мне сказали, что математический анализ следовало учить не по Гурса, а по Валле- Пуссену. В книгах Сальмона совсем не было векторов, роль которых играл почти забытый ныне метод сокращенных обозначений, но более новых учебников тогда не было.
Июль 1936 г, я провел в летнем лагере МЭИ, описанном в моем фельетоне в "Энергетике", а в августе я прилежно изучал в библиотеке им. Ленина книги, рекомендованные Шпильрейном. Там я познакомился с Додиком Шклярским, который в 1936 г. поступил на Мехмат, а впоследствии был известным организатором школьных математических кружков. Додик погиб на войне. После войны первой книгой серии "Библиотека математического кружка" был сборник задач, составленный Д. Шклярским, Н. Ченцовым и И. Ягломом.
Перед решительным шагом начала систематических занятий на Мехмате я решил "сфотографироваться" - написал свой "Автопортрет" - цикл из 6 небольших стихотворений.
Волосы
От судьбы получил я пеньковую петлю
На голову мою беспутную,
Но она не прошла через голову отпетую
И так и осталась спутанной.
И вот она - почерневший фитиль керосинки
Поверх ее лица пылающего и угреватенького.
И вот она - завитые проволочные волосинки
Прибора электронагревательного.
И ею греемый кипит мой мозг,
Сплавляет все мысли в целеустремленное, единое.
Не боишься обжечь коленок мост,
Можешь найти и золу сединок.
И только, когда устанет ладонь,
Кудряшки мои бравши,
Удивишься: ведь я совсем молодой,
По сути дела, барашек.
Очки
От судьбы получил я терновый венец,
Глубоко нахлобученный на уши.
И блестят в опьяняющем красном вине
Его когти, виски мне сжимающие.
Жестокие иглы глазам грозят,
Вонзаются в нервы, упорны.
И ясно-ясно видят глаза,
Шипами теми пришпорены.
И всех оттолкнул тех игл синий блеск,
Как реквием, сыгранный соло.
Лишь стал кто ближе и в душу влез,
Узнал: человек я веселый.
Губы
От судьбы получил я удар по лицу
За избыток любовного зуда,
И круглые губы хрупко несут
Отсутствие главного зуба.
Левая щека неподвижно мне вправлена,
И губы направо улыбку обращают:
Как будто: пожалуйте за левой и правую,
Как будто: я вас прощаю.
Светится фиолетовый штемпель отверженного.
Различимы следы, пальцами впечатанные.
С такими губами, судьба моя отвешена,
Мне никогда не целоваться с девчатами.
Кода же я все таки поцелую тебя,
Подавивши улыбки змея,
Ты скажешь, терпкое счастье терпя,
Что целовать я умею.
Скулы
От судьбы получил я два граненных алмаза,
Каждый из них - с кулак,
И в поте, лицо что забрызгал - замазал,
Любая - алмаз - скула.
Люблю я сжимать челюстей угол,
Так, что зубам хоть дробиться.
Если покрепче сдавить уголь,
Можно алмаза добиться.
Вся жизнь для меня - для зубов гранит,
Я слова не знаю "долго".
И так мои скулы смогла отгранить
Лишь мертвая хватка бульдога.
Как алмазом упорством своим я блистаю,
И потом на скулах горд.
Одна ты лишь знаешь, моя дорогая,
Что я не со всеми тверд
Нос
От судьбы получил я бокал с вином,
К самому поднесенный носу.
И все запахи мира - в свете ином,
Все они винный приносят.
И всеми запахами оттого я пьян,
В каждом встречном я вижу братца,
В мозгу моем зреет за планом план,
И за все мне хочется браться.
И носом вперед бросался я с вышек,
Листал им ученых тома.
И солнца зной с него кожу выжег,
Мороз превратил в томат.
И чтоб подчеркнуть, как я многогранен,
Мой нос не прямой, а граненно курносый.
Одна ты лишь знаешь запретные страны
Для моего любопытного носа.
Овал лица
От судьбы получил я золотую медаль,
Ей от счастья весь мир заполнен.
И кто лицо мое увидал,
Тот его на всю жизнь запомнил.
Оно - как солнце во время полдня,
Как луна в своем полнолунии.
Как они, на мир я глаза свои поднял
Голубые, ясные, юные.
Искристость правды глаза стерегут,
Полноценен медали чекан,
И только намечен зазубристый гурт
По круглым моим щекам.
С такими глазами недоверие что мне
К продажного металла искре!
Одна лишь ты, дорогая, запомнила
Часы, когда был я неискренен.
4-е и 5-е из этих стихотворений воспевают те самые способность к доведению начатого дела до конца и способность к обобщениям, которые характеризуют типы "храбрецов", "дельцов" и "творцов", определенные мной еще в школьные годы.
Вячеслав Васильевич Степанов
С 1 сентября 1936 г. я стал каждый день после занятий в МЭИ ездить на занятия 3-го курса Мехмата. В те времена на Мехмат вход был свободный.
Курс "Теории функций комплексного переменного" (ТФКП) читал Иван Иванович Привалов. Только что вышел его учебник по этому курсу и свои лекции он читал в точности по этой книге.
На 3-м курсе читалась 2-я часть курса "Интегрирование дифференциальных уравнений" (Индифур). Курс читал тот самый Вячеслав Васильевич Степанов, который был редактором русского перевода книги Гурса.
В.В. Степанов был учеником Н.Н. Лузина. Племянник Т.Ю. Айхенвальд поэт Юрий Айхенвальд писал мне, что тетя Таня часто вспоминала "Славочку Степанова" и его жену Юлию Антоновну Рожанскую, свою лучшую подругу и тоже ученицу Лузина.
Учебник В.В. Степанова по его курсу Индифура в то время был только в виде литографированного издания заочного отделения университета, но Вячислав Васильевич не пересказывал учебник, а вел живую беседу со студентами, перемежая ее шутками и поговорками "как говорят у нас в Смоленске".
Когда я рассказал Вячеславу Васильевичу, что хочу одновременно учиться в МЭИ и в МГУ, это ему понравилось и он пообещал мне, если я успешно сдам Индифур, принять у меня экзамен по математическому анализу за два первые курса по Валле - Пуссену. Я сдал эти курсы в начале 1937 г.
В.В. Степанов сыграл решающую роль в том, что мне удалось стать математиком. В разное время Вячеслав Васильевич был деканом Мехмата и директором Научно-исследовательского института математики и механики (НИИММ) при этом факультете. Впоследствии он был избран членом- корреспондентом Академии наук СССР. В.В. Степанов был широко образованным математиком, он слушал все доклады на заседаниях Московского Математического Общества и активно участвовал в их обсуждении.
Вячеслав Васильевич Степанов умер в 1950 г. в возрасте 61 года.
Вольнослушатель университета
К марту 1937 г. я сдал экзамены по 11 университетским предметам. Кроме тензорного анализа, Индифура и математического анализа за 1 й и 2-й курсы я сдал аналитическую геометрию, статику, кинематику, динамику, гидродинамику, теорию упругости и вариационное исчисление. По всем этим предметам я получил отметки "отлично", написанные на отдельных бумажках. С этими бумажками я пришел к директору МЭИ И.И. Дудкину, сказал ему, что хочу быть инженером-электриком, хорошо знающим математику, и просил его ходатайствовать перед директором Московского университета А.С. Бутягиным, чтобы меня приняли в МГУ. Я хотел быть одновременно студентом МЭИ и МГУ. Дудкин написал письмо Бутягину с такой просьбой.
Когда я пришел к Бутягину с этим письмом, он сказал мне, что быть одновременно студентом двух вузов нельзя, но на мою просьбу выдать мне зачетную книжку, сказал, что это можно. Вызвал своего секретаря и велел ему выписать мне зачетную книжку и написать на ней "Вольнослушатель по специальному разрешению директора". В деканате Мехмата в эту книжку переписали отметки всех сданных мной экзаменов и поставили печать.. Отметки по всем следующим экзаменам ставили уже в эту зачетную книжку.
Позже, когда в МГУ появился экстернат, я был зачислен студентом- экстерном.
Исключение из комсомола
В 1937 году Сталин объявил, что по мере построения социализма классовая борьба в стране обостряется, что страна кишит замаскированными шпионами и диверсантами - агентами иностранных разведок и "врагами народа". По стране прокатилась волна многодневных партийных и комсомольских собраний, на которых "разоблачали врагов народа", за этим обычно следовали аресты.
Такое комсомольское собрание МЭИ проходило в июне 1937 г. в Лефортовском парке. На собрании один из выступающих сообщил, что я был на квартире у "врага народа" Бараца. Меня тут же вызвали на трибуну. Я сказал, что действительно был у профессора физики Ю.Б. Бараца, он позвал меня для обсуждения темы моей научной работы. Мои объяснения собрание не удовлетворили. Было принято решение исключить меня из комсомола за "связь с врагом народа", у меня отобрали комсомольский билет и я ушел с собрания. Несколько дней я думал, что меня арестуют.
Осенью я начал заниматься на Электромеханическом факультете. Из "военного потока", где готовили офицеров запаса, меня перевели на "гражданский поток". После занятий в МЭИ я каждый день ездил на Мехмат. Поэтому я не мельтешил перед глазами "стукачей", по-видимому, это и спасло меня от дальнейших неприятностей.
Студенческие каникулы
Я уже писал, что летом 1936 года один месяц я провел в студенческом лагере МЭИ. Таким же образом я поступал в течение и трех последующих лет. Летом 1938 г. после студенческого лагеря я совершил туристскую поездку в Грузию. Перед этим я выучил грузинский алфавит, некоторые принципы грамматики и небольшое количество грузинских слов. Мы приехали поездом во Владикавказ, проехали автобусом по Военно- Грузинской дороге с остановкой у горы Казбек и побывали в Тбилиси, Гори и Батуми.
Из Батуми пароходом я отправился в Новороссийск, по дороге выходил на берег в Гаграх и Сочи. Из Новороссийска я доехал поездом до Ростова и осмотрел Ростов и Таганрог.
Производственная практика
Первую производственную практику в МЭИ я проходил на 4-м курсе в Москве на Трансформаторном заводе комбината "Электрозавод". Мы работали в Техническом отделе Трансформаторного завода, и учились рассчитывать трансформаторы - аппараты, изменяющие напряжение электрического тока. Руководил Техническим отделом замечательный инженер Моисей Эммануилович Манькин.
Вторую практику в МЭИ я проходил на 5-м курсе в Харькове, на Харьковском Электромеханическом заводе (ХЭМЗ). Здесь мы изучали производство электрических моторов и генераторов. Практикой руководил кандидат технических наук Вадим Трапезников, который впоследствии стал академиком АН СССР. Я впервые попал на Украину - единственную республику СССР, где все вывески были написаны только на языке республики. Это не очень затрудняло нас, так как украинский язык достаточно близок к русскому. В то же время украинской речи в городе почти не было слышно, говорили, как правило, по-русски. В Харькове я посетил двоюродного брата мамы дядю Матвея Есельсона, который часто приезжал к нам.
Во время практики на ХЭМЗе я был уже аспирантом МГУ и понял, что совмещать аспирантуру с учебой в МЭИ нельзя. Поэтому я попросил дирекцию МЭИ предоставить мне отпус до оканчания аспирантуры в МГУ.