Неудавшийся подледный лов рыбы

Неудавшийся подледный лов рыбы

После несостоявшегося боя полк остановился на двухдневный отдых на берегу Дона в большом хуторе Карповка. Здесь «отличился» солдат нашего взвода управления, веселый парень, но разгильдяй, по фамилии Звонарев. Он прослышал о том, что местные жители в полыньях недалеко от берега по ночам, когда немцы не стреляют, ловят крупную рыбу, и решил последовать их примеру. Никого не предупредив, безлунной ночью в своем белом маскхалате отправился порыбачить. У всех лунок вблизи берега виднелись фигуры рыболовов, и Звонарев, выглядывая свободную лунку, продолжал шагать к середине реки. Наконец впереди он увидел троих, согнувшихся над лунками. Они были в таких же, как у него, маскхалатах. Подойдя поближе, Звонарев окликнул увлеченных своим делом рыболовов: «Ну как, славяне, есть рыбка?» Неожиданно все трое мгновенно поднялись и вместо ответа Звонарев услышал: «Хенде хох!» Все подробности происшедшего мы узнали дней через десять от... Звонарева, который появился в нашей колонне, когда полк остановился на привал в большой станице (названия не помню) на правом берегу Дона. Незадачливый рыбак рассказал, что пленившие его немцы на следующий день оставили свои позиции и всю неделю отходили на юг. К пленнику относились беззлобно, кормили хорошо, а однажды угостили шоколадом. Звонарева они не охраняли, и в удобный момент он спрятался в доме местного жителя, а потом самостоятельно вернулся к нам. Не прошло и получаса после возвращения «блудного сына», как появился офицер НКВД из полковой группы СМЕРШ («Смерть шпионам»), и Звонарев последовал за ним. Больше мы об этом бесшабашном парне не слышали. (Несколько слов о СМЕРШе. Эта служба контрразведки была создана в военное время. Обычно в каждом полку имелся уполномоченный СМЕРШа в ранге майора или выше, а при нем — два-три офицера и машинистка или писарь.)

* * *

Конец января и начало февраля запомнились несколькими короткими стычками с отступающим противником, а также благополучным переходом на правый берег Дона по схваченному льдом понтонному мосту у станицы Багаевской (этот мост часто бомбили, но в тот день стоял густой туман).

В середине февраля, продвигаясь по северо-западной части Ростовской области, мы вышли к левому берегу реки Миус. На противоположном холмистом берегу виднелись несколько домов немецкой колонии Новая Надежда (это была одна из многих десятков немецких колоний на юге России, построенных по образцу немецких сел переселенцами из Германии еще в прошлом веке). По тому, как был организован огонь встретившего нас противника, чувствовалось, что немцы пытаются закрепиться в этом населенном пункте.

Пехотинцы нашего полка, не знавшего поражений вот уже больше месяца, с ходу приблизились к Новой Надежде, укрылись от огня в русле замерзшего Миуса, а затем поднялись в атаку. Им удалось вытеснить противника из нескольких окраинных домов села, дальнейшее продвижение стало невозможным из-за понесенных потерь и усилившегося огня немцев. После заката стрельба утихла, лишь изредка с обеих сторон слышались короткие пулеметные очереди. Я получил приказ расположить орудия в боевых порядках пехоты, взвод Камчатного уже занял позицию поспокойнее, тоже на правом берегу, но в стороне от села, у стоявшего ближе к реке кирпичного здания, похожего на коровник или конюшню. Там же разместили повозки с боеприпасами. Командир батареи, взвод управления и кухня оставались на левом берегу, рядом с командным пунктом полка.

В моем взводе оставалось по два коня на орудие, поэтому крутой подъем из неширокого русла реки на заснеженную пойму пришлось одолевать совместными усилиями лошадей и людей. Стояла ясная ночь, и я осмотрелся. До первых зданий села, стоявших на пологом скате пригорка, было метров двести. Справа смутно виднелись две копны. Стараясь не шуметь, мы добрались до крайнего двора, и я приказал ездовым укрыть передки за копнами, но лошадей не выпрягать. Пушку Исмайлова (Калкатина недавно ранило) мы направили вдоль улицы, орудие Сенченко оставили рядом с домом (оно было неисправно, и мы ожидали прибытия полкового арттехника). Отдав распоряжения командирам орудий, я вошел в дом. Это было одноэтажное кирпичное здание. Ступеньки за входной дверью привели меня в чуть освещенное коптилкой подвальное помещение. Здесь находилось с десяток солдат и офицеров, почти все курили, слышались негромкие разговоры. Я доложил командиру роты о прибытии, рассказал, где мои пушки, он же посетовал, что солдат у него осталось раз-два и обчелся, да и в двух других ротах, занимающих соседние дворы, примерно по столько же. Посоветовал мне прилечь в уголке: «Ты же знаешь, что фрицы по ночам не воюют», но я ожидал арттехника, да и немцы были слишком уж близко.

Среди находившихся в подвале увидел минометчиков: недавно прибывшего в полк командира роты 50-мм «самоваров» хмурого усатого лейтенанта Педина и подчиненного ему командира взвода, тоже лейтенанта, но безусого и улыбчивого, киевлянина Бамма. Мы недолго беседовали втроем, у каждого были свои заботы.

Несколько раз я выходил из подвала, чтобы проверить, не уснули ли часовые у орудий, подходил к ездовым. Далеко за полночь появился со своим небольшим, но увесистым чемоданчиком арттехник лейтенант Симунин. Повозившись с пушкой около часа, он объявил, что все в порядке, но, прежде чем п?кинуть нас, решил немного отогреться в подвале. Когда я очередной раз вышел наружу, луны не было видно, стало темнее, стрельба совсем утихла. Около пушек бодрствовали дежурные. Подумалось: «Кажется, все спокойно. Можно поспать часок».