Ад в Мехико. Рай в Чикаго
Ад в Мехико. Рай в Чикаго
То, что Лайза добилась успеха в кино, подтверждает хотя бы тот факт, что ей было предложено более четырехсот сценариев — продюсеры надеялись, что она все-таки клюнет на какой-то из них, и тогда новый триумф уже наполовину гарантирован. В конце концов, в 1975 году Лайза остановила свой выбор на «Везучей» (Лаки Леди), но, как всегда, это оказалось не совсем то, чего она ожидала. В фильме рассказывалось о судьбе Клэр, подружке бутлеггера, которой не дает покоя мечта о деньгах. Эта же мечта и подводит ее. Опять-таки, многие в очередной раз задавались вопросом, а не ошиблась ли Лайза в своем выборе, даже несмотря на то, что в фильме, кроме нее, были заняты такие актеры, как Берт Рейнольдс и Джин Хэкман, а режиссером картины оказался Стэнли Донен.
Вот что говорит сама Лайза: «Я выбрала этот сценарий, потому что он был первым после «Кабаре», который мне понравился, ведь я к тому времени перечитала их уже около четырехсот! Это была первая картина, в которой имелись два героя, а между ними женщина! Да я бы отдала все на свете, чтобы сняться в нем!»
Лайза удостоилась верхней строчки в картине, где, кроме нее, снялись две звезды первой величины! Первоначально лента задумывалась как комедия о Клэр-Добби — рыжеволосой (вернее, цвет ее волос описывался как «мандариновый») певичке, которая из-за превратностей судьбы в период «сухого закона» связывается с парочкой бутлеггеров. Они наживают себе барыши, поставляя виски из Мексики в Калифорнию.
Картину предполагалось снимать в Гуйамосе, мексиканском городишке на побережье Калифорнийского залива. Забавные истории, пьесы и фильмы часто строятся на путанице в персонажах, и в «Лаки Леди» не обошлось без этой путаницы с самого начала съемок, к которым приступили в феврале 1975 года, — правда, с той особенностью, что путаница возникла среди самих участников.
Бульварная пресса, как и следовало ожидать, подливала масла в огонь, утверждая, будто всякий раз, когда съемочная группа выезжает на натуру куда-нибудь на экзотику в тропический климат, все актеры заводят романы.
Вполне естественно, что и вся остальная пресса подхватила эту байку и тотчас связала Лайзу с Бертом Рейнольдсом, поскольку Берт только что расстался со своей прежней подружкой Диной Шор. Сказать по правде, (если кто и оказался у Берта в постели, то это сестра Лайзы, Лорна, однако Лайзе не хотелось делать из этого факта всеобщее достояние, и она просто отмахнулась от слухов. «С тех пор как я вышла замуж, я спала только с собственным мужем», — заявила она. Лайза регулярно звонила Хейли в Голливуд, где Джек, разумеется, читал светскую хронику. И вряд ли это занятие доставляло ему удовольствие.
Продюсеры тоже были недовольны, потому что съемки растянулись на полгода вместо положенных трех месяцев. Частично в этой задержке повинны ветер и море — из-за шторма долго не удавалось снять сцены на воде. Многие из тех, кто был занят в съемках, начали воспринимать ситуацию в черном свете, а это, как и следовало ожидать, привело к поиску козлов отпущения. Вот что воскликнула как-то Лайза: «Гуйамос не просто кошмарное место! Оно поистине воплощение кошмара». Чтобы как-то скрасить ей скуку, Джек каждую неделю прилетал навестить жену. При помощи небольшого кинопроектора он крутил фильмы, используя вместо экрана простыню.
Мексиканцы предпочитали иметь дело со щедрыми янки, а съемочная группа состояла преимущественно из англичан. Позднее Лайза и Берт обрушатся с резкой критикой на Донена, обвиняя его во всех смертных грехах. Им было невдомек, что режиссер получал «ценные указания» от своих голливудских боссов, которые просматривали отснятый материал и вносили поправки, включая концовку фильма — предполагалось, что Рейнольдс и Хэкман будут под занавес убиты.
Студия же настояла на слащавых заключительных кадрах, когда богатая, нашедшая себе мужа героиня вспоминает старые добрые деньки.
Студийное начальство, возглавляемое шефом производственного отдела, сыном знаменитого отца, Аланом Лэддом-младшим, скроило финальную сцену в расчете на слезливую публику Среднего Запада, которой никак не хотелось, чтобы Хэкман и Рейнольдс в конце погибли. Судя по всему, то был синдром ленты «Смоки и бандит», в которой Рейнольдс бросает вызов закону, полиции, реальности, и обстоятельства требовали, чтобы герой остался жив — хотя бы для того, чтобы появиться в следующей картине.
По старой голливудской традиции, режиссер Донен пытался угодить сразу всем, что было непростительной глупостью. Например, Лайза уехала со съемок еще до того, как финальные кадры отсняли заново, и вскоре вылетела в Италию, чтобы сняться в другом фильме, «Это покажет время». Желая угодить ей, Донен, а с ним и вся команда, в том числе Хэкман и Рейнольдс, тоже слетали в Италию, чтобы переделать концовку. Лайза приняла участие в съемках, хотя и без особого восторга — новый конец пришелся ей не по душе, как, впрочем, и весь фильм.
«Я пришла в ужас и отказывалась верить собственным глазам при виде того, что Стэнли сделал с картиной. Это было вовсе не то, в чем я согласилась сниматься. Новая концовка поставила все с ног на голову. В ней вырезали все самые романтичные, самые значительные сцены — да они просто кастрировали фильм! — и теперь из него получилась идиотская вещица в духе старой «Дороги» с участием Кросби, Хоупа и Ламур».
Рейнольдс был того же мнения.
«Стэнли Донен угробил картину — получилось нечто чудовищное. Из «Лаки Леди» при желании можно было бы сделать конфетку, и Лайзе был бы уготован второй «Оскар». Никогда в жизни больше не буду работать у Донена. Клянусь».
Мнение другого, более опытного актера объективно отражало реалии съемочной площадки: «Мне известна точка зрения Лайзы и Берта, — отозвался Хэкман, — однако когда дело доходит до принятия решения, то здесь режиссер волен поступать, как считает нужным».
Что касается самого Донена, то он был более откровенен, возможно даже, еще более откровенен, чем когда снимал фильм: «Лайза — это чрезвычайно эмоциональный ребенок, и я тогда сказал им: не нравится — уходите, я вас не держу. Я снимал «Лаки Леди» для миллионов людей, которые платят за то, чтобы посмотреть картину, а не для тего, чтобы ублажить горстку актеров».
В дополнение ко всем передрягам 1975 года Сид Люфт, который и без того, к неудовольствию Лайзы, продал кое-что из вещей ее матери, предстал перед судом за попытку вымогательства. Сид пытался силой отнять у Барнетта Глассмана двадцать восемь видеозаписей концертов Джуди Гарленд. Суд охарактеризовал Люфта как безработного бывшего мужа Джуди Гарленд, оказавшегося на мели. Судя по всему, Сид обзвонил вероятных покупателей пленок, внушая им, что, мол Глассман пират, рэкетир и вообще мошенник, и это, разумеется, пришлось мистеру Глассману не по вкусу. Суд приговорил Люфта к пяти дням тюрьмы условно и оштрафовал его на 500 долларов.
Тем временем Лайза вернулась в Нью-Йорк. Джон Кандер и Фред Эбб ставили на Бродвее новый мюзикл «Чикаго» о знаменитом убийстве, потрясшем город на Мичигане в 1924 году. Главную роль исполняла Гвен Вер дон, которая вскоре сделает себе имя в другом мюзикле — «Чертовы Янки».
Премьера состоялась 1 июля 1975 года, но спустя несколько недель Вердон подхватила ангину, и Эбб с Кандером остались без главной героини. «Мы просто обмолвились в разговоре с Лайзой, что сидим без дела, и ей первой пришла в голову гениальная мысль. Она предложила себя на роль Гвен, и уже 8 августа вышла на сцену. Она исполняла роль Рокси Харт больше месяца, пока не вернулась Гвен».
Все были довольны тем, что Лайза временно займет место Гвен, однако у самой актрисы на то, чтобы подготовить роль, оставалось меньше недели. Лайза настояла, чтобы ее имя не упоминалось ни в афишах, ни в программках. Она опасалась двух вещей — что не оправдает ожиданий зрителей или же что ее заподозрят в том, что она пытается затмить собой Гвен. И тем не менее, даже после простого заявления для прессы, билеты на пять недель с ее участием разошлись за полдня.
Критик Стенли Лебовский узрел в согласии Лайзы выступать в спектакле желание вернуть старые долги его постановщикам. «Лайза пошла на это из уважения к Кандеру и Эббу, — заявил он. — Она не забыла, что обязана им своей карьерой. А еще она сделала это ради Боба Фосса, режиссера мюзикла. Он был ее близким другом, и с нее причитается».
Обозреватель «Нью-Йорк Таймс» Клайв Барнс объявил своим читателям о замене, подчеркнув, что продюсеры хотели бы по возможности не привлекать особого внимания к факту замены Гвен.
И хотя билеты на спектакль с участием Лайзы разошлись практически мгновенно, очереди были и за билетами на спектакли с Гвен. Кроме того, по мнению Барнса, продюсеры совершенно не продумали, как им заменить заболевшую актрису. «Это все равно, что сравнивать между собой вино белое и красное: мисс Вердон — танцовщица, которая еще и поет, — в то время как мисс Миннелли — певица, которая еще и танцует, и обе они по отдельности хороши — каждая в своем роде».
Барнс был давним поклонником обеих, в особенности Лайзы. Вот что он писал: «Мисс Миннелли можно без всяких колебаний назвать прекрасной декаденткой, если бы не ее невинные, широко раскрытые глаза, мощный голос и уверенные манеры, и все это, вместе взятое, придает волоокой, кукольной героине, этому убийце, Рокси Харт, нечто очаровательное и сентиментальное. Как исполнительница мисс Миннелли вдвойне прекрасна и затмевает собой всех и вся. Она — колоссальная фигура в шоу-бизнесе, хотя в ней есть нечто от беспризорника, нечто такое, что до боли напоминает Пиаф… Именно эта ранимость и придает ей особое очарование».
В течение пяти недель, пока Лайза исполняла роль Рокси Харт, снова дала о себе знать ее смертельная боязнь поклонников. Вечер за вечером в Театре Сорок шестой улицы диктор за сценой оповещал зрителей; что вместо Гвен Вердон на сцену выйдет Лайза, и вечер за вечером публика давала понять, что именно ради этого сюда и пришла. Как-то один из зрителей вскочил во время спектакля на сцену и принялся гоняться за Лайзой. Непредсказуемость поклонников вынуждала ее идти на различные уловки, чтобы незамеченной прошмыгнуть в театр или выйти из него. Однажды вечером, когда ее фокус не удался, ей ничего не оставалось, как броситься со всех ног к поджидавшему ее лимузину, подобно тому как лань спасается бегством от стаи волков.
Другая участница спектакля, Чита Робертс, так описывает этот случай: «Стоило Лайзе прийти к нам в мюзикл, тотчас началась свистопляска! Фэны, как очумелые, лезли на сцену, пытаясь сгрести ее в охапку, или же пытались прокрасться за кулисы. Они шли на любые ухищрения, лишь бы взглянуть на нее. Это было нечто! Помню, как однажды вечером мы раскланивались перед публикой по окончании спектакля, а одна девица запрыгнула на сцену. Занавес опустился, но она так и осталась стоять. Лайза крикнула: «Беги, Чита». Я никак не могла взять в толк, что, собственно, происходит, и не успела я и глазом моргнуть, как Лайзы и след простыл. И тогда это девица хватает меня! Мне казалось, что ей нужен был автограф Лайзы, но нет, у нее в руках была какая-то книженция обо мне! Вот это номер! Я потом рассказала Лайзе, и мы с ней хохотали до упаду! Ну кто бы мог подумать, что кому-то взбредет в голову хватать меня! В те дни, дорогуша, все поголовно помешались на Лайзе!»
Когда время замены подошло к концу, Лайза закатила в отеле «Сент-Реджис» потрясающую вечеринку, на которую пригласила всех занятых в спектакле. Это было весьма мило с ее стороны, поскольку, по идее, все должно было быть наоборот, однако ей хотелось остаться в глазах у всех шикарной дамой. Да она и была такой! Фред Эбб также показал, что и он истинный джентльмен, и подарил ей золотой амулет в виде конфетки в знак признательности за то, что она в последний момент выручила спектакль.
Последовала и еще одна профессиональная похвала, на сей раз от Читы — она вспоминала, как они с Лайзой отлично проводили время вдвоем на сцене: «Я выступала в мюзиклах уже давно, и мне казалось, что уж я-то знаю, как кланяться зрителям. Чушь! Когда к нам в «Чикаго» пришла Лайза, она показала мне, как это делается на самом деле. Понимаете, есть поклоны, а есть поклоны Лайзы».
«Чикаго» привело Лайзу назад в Нью-Йорк в середине семидесятых, в период повального увлечения музыкой «диско», когда секс, вкупе с кокаином или без оного, стал более доступен, чем воздушные лимонные пирожные из единственного оставшегося на Манхэттене кафе-автомата. Символом этого феномена стала трансформация старой радиостанции в «Мекку золотой молодежи», знаменитую дискотеку «Студия 54» или просто «Студию», как именовали ее свои люди. Верховным жрецом этого нового храма вскоре стал небезызвестный Хальстон, а Лайза превратилась при нем в верховную жрицу.
Данный текст является ознакомительным фрагментом.