IV. БИЗОНЬЯ ОХОТА
IV. БИЗОНЬЯ ОХОТА
Когда я вернулся к своим родителям и смог сидеть в типи, лицо мое было еще распухшим; опухшими были ноги и руки. Но чувствовал я себя уже хорошо мне хотелось вскочить и побегать немного. Однако родители удержали меня. Они сообщили мне, что я пролежал больной двенадцать дней подряд, неподвижно, словно мертвый, и что к жизни меня вернул Ловец Вихря — знахарь и брат Стоящего Медведя. Я-то понимал, что на самом деле меня вылечили Предки из типи Сверкающей Радуги. Однако я не решался сказать об этом. Отец подарил Ловцу Вихря свою самую лучшую лошадь за то, что тот вылечил меня. Многие приходили поглядеть на меня. Вокруг было много разговоров о великой силе Ловца Вихря.
Все радовались, что я жив. А сам я лежал и размышлял о том чудесном месте, где мне довелось побывать, и обо всем том, что увидел. Я был очень печален — мне казалось, что об этом должны узнать все, а я не могу рассказать, ведь мне никто не поверил бы. Я был еще слишком мал — девяти лет от роду. Вспоминая свое видение, я вновь и вновь, словно наяву, переживал его, и ощущал его значение благодаря какой-то таинственной силе, теплившейся в моем теле; но то была только часть моего существа. Когда же другая часть его — та, что облечена речью, пыталась назвать это значение, оно становилось дымкой и ускользало прочь.
Сейчас я уверен, — тогда я был еще слишком мал, чтобы постигнуть умом это видение; я мог лишь чувствовать его. Мне вспоминались картины и слова, которые прошли передо мной. В жизни не видел я ничего столь яркого и красочного, как мое видение, ни от кого ни разу не слыхал таких слов, какие послали мне голоса. Мне не нужно было запоминать их — они сами собой запали в память на долгие годы. Взрослея, я все больше и больше начинал понимать значение тех образов и слов, что снизошли до меня. Но даже сейчас я знаю, что мне было показано больше, чем в силах я рассказать.
Вечером того дня, когда я вернулся на землю, Ловец Вихря, добывший славу и добрую лошадь, снова заглянул в наше типи. Он присел и долгое время как-то странно глядел на меня; потом он сказал отцу: "В том, как сидит твой сын, есть что-то священное. Точно не знаю, что все это значит, но как только я перешагнул порог типи, я почувствовал, как какая-то сила, подобно свету, озарила все мое тело".
Пока он пристально смотрел на меня, мне хотелось вскочить и убежать. Я боялся, что он проникнет взглядом вовнутрь меня и увидит там мое видение, а затем передаст его как-нибудь неправильно, и тогда все решат, что я сошел с ума. И долго еще потом, стоило мне только завидеть Ловца Вихря, я скорей убегал и прятался, боясь, что он заглянет вовнутрь меня и все расскажет.
Утром у меня пропали все отеки. Я почувствовал себя так же хорошо, как и прежде. Однако все вокруг казалось мне каким-то странным и отдаленным. Помню, дней двенадцать после всего этого мне очень хотелось побыть в одиночестве. Казалось, я не принадлежу своему народу, словно все остальные были чужестранцами. Все это время я уходил из деревни, оставался один и не играл с другими мальчиками. Я смотрел на четыре стороны света, размышлял о своем видении, жалея, что не могу вернуться назад. Домой я приходил только за тем, чтобы поесть. Однако аппетита не было. Отец с матерью считали, что я все еще болен. Они ошибались — просто я тосковал по тому месту, где мне довелось побывать.
Не решался я рассказать о своем видении даже дедушке Отказывается Идти, хотя до этого думал, что могу поделиться с ним самым сокровенным. Он всегда понимал мальчишек, и сам без конца рассказывал о всяческих чудесах. И он сделал мне тот первый лук. Он делал мне стрелы, и когда я терял их, у него всегда наготове были новые. Нельзя сказать, что я не любил своего отца, но Отказывается Идти — совсем другое, с ним в играх я проводил долгое время. И вот впервые я не смог поведать ему о том, что мучает меня.
Однажды я шел с луком, который сделал мне дедушка, и думал о своем видении. Тут неожиданно у меня закружилась голова, и на мгновение мне показалось будто лук со стрелами — именно тот, что подарил мне первый предок из типи со сверкающей радугой. Затем все встало на свои места, и в руках у меня опять были дедушкины лук и стрелы. Мне было как-то нехорошо, и я пытался заставить себя поверить, что это было лишь простым сном. Я подумал, что выброшу все из головы, и решил подстрелить какую-нибудь дичь. Мне попался куст, на ветке которого сидела маленькая птичка. Только я стал прицеливаться, как у меня опять закружилась голова. И вспомнил — теперь ведь я сородич пернатым — и опустил лук, чувствуя, что глупо было упускать эту птицу. Потом спустился к ручью, и там у ручья заметил зеленую лягушку и сразу же не раздумывая, выстрелил в нее. Но когда я подошел и поднял ее за лапки, то подумал про себя: "Вот я убил ее", — и тут же чуть было не расплакался от жалости.
Рассказывает Стоящий Медведь:
Я помню то время, когда мой друг был болен. Я старше его на четыре года. Сам я минниконжу, но наши матери приходятся друг другу сестрами. Поэтому, когда наши племена стояли одним лагерем, мы играли вместе. Случилось это у истоков Скользкой Травы (Литтл Биг-Хорн). Все, в том числе и Черный Лось, чувствовали себя хорошо. А потом вдруг я услышал, что он умирает и уже еле дышит. Мы очень переживали, посылали к другим племенам за целебными снадобьями, но никто не знал, что у него за болезнь. Помню, я как-то видел его больным — мой друг был словно мертвый. Потом он неожиданно выздоровел. Все люди удивлялись и тоже много говорили об этом.
Помню и то, что происходило после его выздоровления. Вскоре мы перенесли наш лагерь к устью Ивового Ручья — это два дня пути на юг. Во время переезда, я подскакал к мальчикам помладше, которые ехали сзади. Мне хотелось повидать своего маленького друга. Я обратился к нему: "Здравствуй, младший брат! По всему, ты уже чувствуешь себя хорошо?" А он ответил: "Здравствуй! Да, сейчас я совершенно здоров!" Но пока мы ехали и разговаривали, я чувствовал, что он не похож на мальчика. Скорее, это был старец. Вспоминаю, как его отец разговаривал однажды вечером с моим отцом в нашем типи за едой. Отец Черного Лося сказал что-то в таком роде: "С тех самых пор, как мой сын выздоровел, он стал совсем другим — ведет себя как-то странно, не любит бывать дома. С ним творится что-то неладное. Бедный мальчик!"
Потом все отправились на большую охоту, и об этом событии забыли.
Черный Лось продолжает:
Да, после небольшой остановки у Ивового Ручья мы отправились на большую охоту. Она помогла мне на время забыть о видении.
Однажды утром по деревне прошел глашатай и объявил, что лагерь переезжает. Советники собрались в типи совета, и глашатай обратился к ним: "Советники, выходите в центр и несите с собой огонь". Обязанностью советников было поддерживать огонь, поскольку в те времена у нас не было спичек.
"Переезжаем, переезжаем" — опять вскричал глашатай, и все люди начали разбирать свои типи, укладывать их на волокуши.
Потом глашатай громко объявил: "Слышал я, будет много бизонов, много бизонов! Следите за своими детьми!" Он имел в виду, чтобы родители держали детей поблизости, а то те могут распугать бизонов. Мы полностью свернули лагерь и пустились в путь. Впереди шли четверо советников, за ними глашатай, следом — вожди, а уже за ними длинной цепочкой двигались остальные люди с нагруженными волокушами. Замыкали процессию табуны пони. Сам я ехал почти в конце, вместе с младшими мальчиками. Когда вся процессия стала подыматься вверх по склону холма, я посмотрел вперед, и на мгновение у меня опять закружилась голова, потому что мне вспомнилось племя из видения, которое шло по красной дороге священным путем. Но здесь все было иначе, и вскоре воспоминание покинуло меня, потому что впереди ждало нечто захватывающее, и даже лошади, казалось, чувствовали это.
Через некоторое время добрались мы до места, где росло много дикой репы, и глашатай объявил: "Снимайте поклажу и дайте отдохнуть лошадям. Берите палки и ройте репу". Люди начали копать, а советники в это время отдыхали и курили на близлежащем холме. Потом глашатай вскричал: "Грузите свою поклажу!" И вскоре все снова пустились в путь.
Днем советники выбрали место для нового лагеря. Там было много сушняка и воды. Женщины принялись готовить еду. Тут люди заговорили, что возвращаются разведчики. Их было трое, они показались на вершине одного из холмов и проскакали в самый центр деревни прямо к типи совета. Сюда же стал стекаться весь народ. Я подобрался как можно ближе, и из-за спин мужчин следил за происходящим. Глашатай вышел из типи и обратился к народу: "Я хранил вас, теперь дайте мне много даров". Тогда разведчики сели перед входом в типи, а один из советников набил священную трубку ивовой корою чакун-ша-ша, и положил ее перед собой на бизоний помет, ведь бизон был священен — он давал нам пищу и кров. Потом он зажег трубку, поднес ее четырем сторонам света, духу неба и матери-земле, и, передавая разведчикам, сказал: "От вас зависит судьба племени. Все, что вы видели, может послужить на благо народа". Разведчики сделали по одной затяжке, показав тем самым, что будут говорить только правду. Затем советник спросил одного из разведчиков: "В каком месте увидел ты добрый знак? Сообщи мне и порадуй".
А тот отвечал: "Ты знаешь, откуда начали мы свой путь. Мы шли и достигли вершины одного холма и там увидели небольшое стадо бизонов". Говоря, он указывал направление.
Советник продолжал: "Быть может, по другую сторону холма увидел ты добрый знак? Расскажи". Разведчик ответил: "По другую сторону холма мы увидели второе, более крупное стадо бизонов".
Советник опять вопрошал: "Расскажи мне все, что ты увидел с вершины холма, буду очень тебе благодарен".
Разведчик сказал: "Оттуда до самого горизонта, насколько хватало взора, паслись бизоны".
Советник воскликнул: "Хечету эло! Теперь я доволен".
Тогда глашатай громко объявил нараспев: "Точите ножи, заостряйте стрелы. Готовьтесь, спешите, ведите лошадей! Мы выходим на охоту и много добудем мяса!"
Все бросились затачивать ножи и наконечники стрел, готовить лучших лошадей для этой большой охоты.
И вот мы выступили в том направлении, которое указали разведчики. Первыми ехали акацита[18] — двадцать человек цепью. Того, кто решился бы вырваться вперед, сразу бы вышибли из седла. Акацита следили за порядком, и все обязаны были подчиняться их приказаниям. За ними следовали остальные охотники. Главный советник прошел по рядам и отобрав самых лучших охотников на быстрых лошадях, обратился к ним: "Молодые воины, полные сил, сородичи! Я знаю, вы никогда не возвращаетесь без добычи, всегда в охоте вам сопутствует успех. Сегодня вы накормите беспомощных соплеменников, одиноких стариков и старух, и тех, у кого в типи есть малые дети, но нет мужчины. Вы поможете им. Дичь, которую вы сегодня убьете, отдайте им". Такого рода поручение было большой честью для молодого человека.
После, когда мы подошли к стаду бизонов еще ближе, охотники окружили животных и с боевым кличем: "Хока хей!" — бросились преследовать их. Потревоженные бизоны подняли громадное облако пыли. Все охотники были почти полностью обнажены, у каждого за спиной висел колчан, полный стрел. Обычно охотники настигали бизона и поражали его пониже левой лопатки. Некоторые стрелы входили в тушу по самое оперение, а порой, не встречая костей, проходили насквозь. Всем было радостно.
Рассказывает Стоящий Медведь:
До этого на моем счету был всего лишь один молодой бизон — поэтому охоту я помню хорошо: мне было уже тринадцать лет; я решил, что пора бы уже стать настоящим мужчиной и добыть годовалого бычка. Один из бизонов помчался в лощину, и я бросился преследовать его на своем пони. Мой первый выстрел, кажется, не причинил ему никакого вреда, зато вторая стрела вошла в бизона почти наполовину. Думаю, что я поразил его в самое сердце, потому что животное сразу зашаталось, и из ноздрей его хлынула кровь. После каждого удачного выстрела охотники обычно восклицали: "Йоху!" Я тоже не переставая вопил: "Йоху!", поскольку это был мой первый взрослый бизон. По тому, как я кричал, можно было подумать, что мне удалось расправиться со всем стадом. Когда мой бизон свалился, я спешился и стал свежевать его. Меня переполняла радость. По всей равнине до самого горизонта лежали бизоньи туши; их разделывали охотники. На помощь к ним спешили женщины и старики, издавая высокие ликующие возгласы. Было это в месяц красной вишни (июль). Добыча была велика.
Черный Лось продолжает:
В это время я был уже вполне здоров и мог ездить на пони, но для охоты был еще слишком мал. Поэтому мы, маленькие мальчики, лишь разведывали местность и наблюдали за охотниками. Стоило нам завидеть группу бизонов, мы, как взрослые охотники, кричали: "Йоху", но никто не обращал на нас никакого внимания.
Когда окончили разделку туш убитых бизонов, охотники взвалили мясо на лошадей, прикрепив его сыромятными ремнями. Не осталось ни одной не нагруженной лошади. Мы, мальчики, никак не могли дождаться, пока мясо приготовят и некоторые лакомились по дороге в лагерь сырой печенью. Никто нас не одергивал.
Дома женщины уже готовили длинные шесты, которые укладывали на треноги. Получалась рама для сушки мяса. Возвращавшиеся охотники бросали длинные полоски мяса на подстилки из листьев.
Все советники прошли обратно в типи совета, а к их типи отовсюду стал стекаться народ с мясными дарами для них; советники вскричали: "Хай-ааа!" и запели песнь в честь тех, кто принес им эти добрые дары. Когда они съели столько, сколько могли, глашатай вышел и объявил: "Ступайте домой! Я уже сыт!" Люди забрали то мясо, что осталось от пира, и унесли домой.
Все женщины вокруг были заняты только тем, что резали мясо на полоски и вешали сушиться на рамы. Везде, куда ни глянь, висело красное мясо. Всю ночь люди пировали, плясали и пели. Счастливое было время.
Тогда, после большой охоты мы, мальчики, часто играли в военную игру. Отойдя недалеко от лагеря, мы строили из травы несколько типи. Сами мы были как бы врагами, а травяные типи нашим лагерем. Мы выбирали своего советника, который, когда стемнело, приказывал нам прокрасться в лагерь взрослых и похитить мясо. "Советник" держал над нашими головами прутик, и каждый должен был подпрыгнуть и откусить от прутика. Если ты откусывал много, то следовало добыть большой кусок мяса, если мало — то маленький кусочек. Потом мы пробирались в лагерь взрослых ползком на животе и, когда возвращались назад непойманными, устраивали большой пир, плясали, вели бесконечные победные речи, и словно настоящие воины, описывали свои храбрые деяния. Раз, помню, мне не пришлось расписывать свою храбрость; я подкрался к кривому дереву, росшему позади одного из типи. На ветвях его сушилось мясо. При тусклом лунном свете я заметил там бизоний язык и сразу вскарабкался на дерево. Я уже было собрался схватить его, как вдруг человек в типи крикнул: "Йе-а-а!" Он спугнул свою собаку, которая тоже подбиралась к мясу. Мне же показалось, что он заметил меня. Я так испугался, что свалился с дерева и в слезах убежал.
Еще мы часто исполняли пляску, которую называли "Пляской потрескавшейся груди". Наш "советник" осматривал всех и выбирал того, у кого была самая загорелая грудь. Тогда этот мальчик плясал, а все мы, мальчишки, пели:
У меня потрескалась грудь.
Грудь моя красная.
Грудь моя желтая.
Занимались мы и проверкой друг друга на выносливость. "Советник" насыпал нам на запястья высушенные семечки подсолнуха и зажигал их. А мы должны были терпеть, пока они не прогорят до самой кожи. Было очень больно, и после этого оставались ожоги, но если кто не выдерживал и сбрасывал семечки с рук или вскрикивал, его сразу обзывали девчонкой.