ПОСЛЕДНЯЯ ЛЮБОВЬ БРЮЛЛОВА
ПОСЛЕДНЯЯ ЛЮБОВЬ БРЮЛЛОВА
Земля волнуется — с шатнувшихся колонн
Кумиры падают! Народ, гонимый страхом,
Под каменным дождем, под воспаленным прахом
Толпами, стар и млад, бежит из града вон…
Александр Пушкин
1
Извержение Везувия было назначено на последнюю пятницу восьмого месяца. Конкретное число знал только один человек в Помпеях. Он сам его и назначил. Вернее, вычислил. После долгих наблюдений и кропотливых расчетов, астролог и городской сумасшедший Деций пришел к неутешительному выводу. Любимому городу осталось процветать всего ничего. Каких-то полтора месяца.
Более всего старика Деция поражало и даже чудовищно раздражало, поведение самих горожан. Никто из них и внимания не обращал на то, что земля под ногами периодически трясется мелкой дрожью и гудит, как растревоженный улей. Хотя, чему удивляться. В Помпеях увидеть на улице трезвого человека такая же редкость, как встретить пингвина в полдень посреди пустыни Сахара. Курортный городок на берегу лазурно-бирюзового залива был центром виноделия. Своим знаменитым «помпейским» славился по всему Средиземноморью. И даже далеко за его пределами.
В Помпеях пили все, начиная с крохотных младенцев и кончая дремучими старцами. Пили рыбаки, перед выходом в лазурный залив и после возвращения на берег. Пили торговцы, разложившие свои товары прямо на берегу и вдоль всех центральных улиц города. Пили рабы и их надсмотрщики, знатные дамы и служанки, гладиаторы и зрители… Пили даже домашние животные, собаки, кошки, петухи, индюки. Стоило любой нерадивой хозяйке чуть зазеваться, как какой-нибудь кувшин с вином, которых повсюду в изобилии, опрокидывался, и вся свора домашних четвероногих и пернатых бросалась утолять жажду.
В любом дворе можно было увидеть умильную картинку. Расположившись где-нибудь в тени раскидистого дерева, молодая мамаша, кормит орущего младенца отнюдь не грудью, она меланхолично вливает ему в рот малыми дозами «помпейское» из миниатюрного кувшинчика. Налакавшись, тот, естественно, успокаивается.
Самое поразительное, дети росли здоровыми, веселыми и почти никогда не болели. О стариках и говорить нечего. Они доживали до глубочайшей старости, сохраняя, ясность ума и веселость нрава, коим отличались все жители Помпей.
Хотя, исключения все же были. Астролог Деций был по всеобщему признанию человеком мрачного мироощущения. Вечно ему мерещились катаклизмы, катастрофы и прочие напасти. Жители Помпей его слегка недолюбливали и старались избегать общения с ним. Многие даже, увидев его на улице, заблаговременно переходили на другую сторону. Или попросту сворачивали в ближайший переулок.
Астролог Деций был небольшого роста. Со спины вполне мог сойти за щуплого подростка. В толпе, только обогнав его и оглянувшись, увидев седую бороду и густые, нависшие над горящими глазами брови, прохожий понимал, перед ним глубокий старик. Лет пятидесяти пяти, никак не менее.
Недостаток роста природа сполна компенсировала ему задиристым характером и взрывным темпераментом. Деций постоянно ввязывался во всевозможные склоки, скандалы и частенько ходил с внушительным синяком под каким-нибудь глазом.
Но напрасно лохматый старик, сделав своей открытие, пытался вразумить бестолковых жителей Помпей. Втолковывал каждому встречному и поперечному: мол, надвигается страшное землетрясения и извержение, какого еще мир не видывал. Мол, погибнут все, кто не успеет во время покинуть город и его окрестности.
Деция никто не слушал. Горожане пили, пели и веселились, кто во что горазд. Им было глубоко наплевать, о чем там бормочет лохматый старик с горящими глазами.
— Бараны равнодушные!
— Пустоголовые ослы!
Такими эпитетами, а порой и похлеще, награждал астролог Деций жителей Помпей. Правда, некоторые относились к нему с пониманием.
— Ну, выпил старик лишнего! Со всяким бывает.
На второй день после своего открытия Деций решил действовать более продуктивно и целенаправленно. На центральной площади Помпей располагался храм Зевса. Самое внушительное и монументальное здание города. Его стены горожане издавна использовали как доску объявлений.
Чего тут только не было…
«Продается коза дойная. Зовут Профурсета. Молока дает, сколько хочешь. Обращаться в имение Тория, налево за мостом».
«Виргула! Ты разбила мне сердце! Я имею полное право расквасить тебе нос и переломать все ребра! Готовься!».
«Кто проголосует против нашего правителя Полибия, у того вырастут ослиные уши!».
«У тебя уже выросли!».
Деций выбрал самое видное место на стене храма и начертал самыми крупными буквами, насколько позволяла длина рук.
«До извержения Везувия осталось 42 дня! Жители Помпей! Спасайся, кто может! Покидайте город!.. Деций».
Но уже на следующее утро какой-то шутник приписал впереди цифру «9». Получилось, «… осталось 942 дня!».
Увидев приписку, Деций впал в глубокое уныние и назначил себе внеочередной «рыбный день».
Будучи вдовцом, Деций устраивал себе «рыбный день» раз в месяц. В рыбачьем районе города выбирал самую крупную девицу, (чтоб была на полторы головы выше его, не меньше!), и заваливался в ближайший кабачок. Там, среди рыбаков, старых гладиаторов, беглых рабов и торговцев, он чувствовал себя, как рыба в воде. Завсегдатаи знали, лучше не заглядываться на очередную подругу Деция, можно схлопотать кувшином по голове.
«Рыбный день» довольно часто заканчивался скандалом или дракой. Крепко выпив, Деций начинал пророчествовать. Ему никто не верил. Поначалу Деций раздражался на человеческую тупость. Потом гневался. Под конец вечера обычно впадал в откровенную ярость. Бросался с кулаками на собеседников.
В тот вечер Деций сидел в углу кабачка тише воды, ниже травы. Напряженно морщил лоб и тяжело вздыхал. Очередная подруга никак не могла растормошить его. Деций отмахивался от нее, как от надоедливой мухи и лицо его выражало титаническую работу ума.
До извержения Везувия оставался сорок один день.
Правитель Помпей не принял астролога. Весь день лохматый старик провел в приемной. Ему было объявлено, Гай Юлий Полибий работает с документами. Но Деций не привык отступать и решил ждать до последнего. Уселся прямо на пол в центре на шикарный ковер и весь день всем своим видом демонстрировал, что не собирается никуда уходить. Пусть его хоть на куски режут.
Вокруг сновали слуги, шастали какие-то девицы, все бросали на Деция удивленные взгляды и презрительно пожимали плечами.
Только ближе к вечеру, когда на город уже опустились сумерки, правитель Помпей соблаговолил принять астролога.
Как и предполагал Деций, «документами» оказались сразу три полуголые девицы. Из тех, что вечно отираются возле казарм гладиаторов на окраине города.
Полибий не был назначенцем из Рима. Его выбрали жители Помпей открытым голосованием, как «своего гражданина». Гай Юлий Полибий оправдывал высокое доверие в полном объеме. Как он при этом умудрялся еще и городом руководить, оставалось только удивляться.
— Мы про тебя совсем забыли! — радостно сообщил Полибий, едва лохматый старик возник на пороге.
Правитель Помпей возлежал на широком ложе, в окружении девиц и кувшинов с вином. Лицо его и раньше не отличалось особой бледностью, теперь же вполне могло соперничать с багровым закатом.
— У меня две новости. Хорошая и плохая. — откашлявшись, сказал Деций, — С какой начать?
— Переходи сразу к третьей. — ответил Полибий. И громко захохотал. Ему всегда нравились собственные шутки.
Полуголые девицы в три голоса поддержали своего обожателя.
Деций молчал. Исподлобья смотрел на правителя обреченного города, стараясь всем своим видом внушить ему всю серьезность положения. Или хотя бы для начала, заставить того перестать хохотать.
Наконец Полибий перестал смеяться. Глубоко вздохнул и даже попытался нахмуриться, но с лица его не сходила глупая ухмылка.
— Ладно, давай. Что там у тебя?
Деций решил не откладывать дела в долгий ящик.
— Скоро будет сильнейшее землетрясение. Эпицентр находится как раз в центре нашего города.
Полибий несколько мгновений помолчал, пожевал губами.
— А какая хорошая? — равнодушно спросил он.
— Это и есть, хорошая! — начал тихо звереть Деций. — По окончании землетрясения начнется извержения Везувия. Город погибнет. Потоки раскаленной лавы зальют улицы, град огромных камней будет сыпаться на крыши домов, на головы жителей, вспыхнут пожары… С небес польются потоки воды, поскольку гроза…
— И гроза затушит пожары… — неожиданно подхватил Полибий.
Увлекшись рассказом, Деций только сейчас заметил, что правитель Помпей откровенно насмехается над ним. И не верит ни единому слову. Насмешек над собой, как и всякий человек невысокого роста, Деций не переносил ни в каких формах и проявлениях. Оскорбившись, он мог наговорить любому, даже самому высокому начальству, много такого, о чем потом сожалел, но ничего не мог поделать со своим взрывным характером и неистовым темпераментом.
Но на сей раз он почему-то, стиснув зубы, сдержался.
— Деций сделал свое дело, Деций может уйти! — мрачно произнес он и направился к двери. — Мой долг предупредить.
— Катись! — поморщившись, бросил ему вслед Полибий.
Не успел астролог покинуть шикарный дворец, как услышал у себя за спиной новый взрыв хохота. И голос Полибия.
— Слуги! Подайте ему осла! — не унимался правитель Помпей. — Ты достоин чести проехать через весь город на осле! — хохотал Полибий, появившись в окружении девиц на ступеньках дворца.
— Передай ослу свою должность. — сдерживаясь из последних сил, ответил Деций. — От него будет больше пользы.
Деций продолжал спускаться по ступенькам дворца, но его опять окликнул Полибий:
— Эй! Деций! А какая из новостей хорошая? — хохотал на ступенях своего дворца правитель. — Землетрясение или извержение? Я так и не понял!
— Землетрясение, пустая твоя башка! — рассвирепел Деций. — При землетрясении еще можно спастись, убежать…
Гай Юлий Полибий продолжал хохотать на ступеньках своего дворца. Схватившись за живот обеими руками, он постанывал, икал и раскачивался из стороны в сторону, чуть не падая на колени. Визгливые девицы поддерживали его под руки.
— А по мне… ха-ха… Что в лоб, что по лбу-у!!!
— Тебе на башку упадет самый крупный камень! — не удержался от пророчества Деций и, не оглядываясь, скрылся в сумерках.
Сквозь ветки лавра и густые заросли терновника, перекрывая оглушительный стрекот цикад, до него еще долго доносился заливистый смех правителя Помпей.
Всю ночь астролог не смыкал глаз. Бесцельно бродил по городу, будто прощался с ним.
Под утро он сидел на берегу лазурно-бирюзового залива, тяжело вздыхал, со злостью швырял в воду камешки и мысленно вяло переругивался со всеми Богами сразу…
2
… Спустя 1800 лет приблизительно на том же месте у моря сидел русский художник Карл Брюллов. Тоже швырял со злостью в воду камешки и смотрел на расходящиеся круги.
«Тридцать лет! И ничего для бессмертия!». Уже который день вертелась у него в голове эта пустая напыщенная фраза. Карл даже неоднократно встряхивал головой, но вытрясти оттуда эту риторическую бессмыслицу не мог.
Художник находился в глубоком творческом кризисе.
Карл Брюллов уже несколько лет проживал в Италии. Лучший ученик петербургской Академии художеств, в силу каких-то унылых интриг в ректорате, на стажировку был направлен лишь на скудные средства Общества поощрения художников.
Еще несколько лет назад он выставил для отчета «Нарцисса». И все поголовно в Академии, без тени иронии, начали величать его, ни много, ни мало, Великий Карл. Его мощный талант признавали все, и однокурсники, и профессура.
В Риме же Великий Карл влачил довольно жалкое существование. Если б не старший брат Александр, который постоянно помогал ему материально, Карл от постоянных недоеданий подхватил бы какую-нибудь серьезную внутреннюю болезнь.
За два года Карл успел написать и отправить в Петербург две поистине незаурядные картины. «Итальянское утро» и «Полдень». И еще целую кучу набросков, эскизов, копий с полотен итальянских мастеров. Но Обществу поощрения все было мало…
Оглушительный успех «Итальянского утра» и «Полдня» ничуть не менял положение вещей. И Карл начал выдыхаться, терять перспективу, впадать в уныние. И тут явилась Она…
Выручила Карла, как уже бывало неоднократно, графиня Юлия Самойлова. Первая петербургская красавица объявилась в Риме, как снег на голову и мигом вывела из оцепенения.
— Господибогмой, Карл! Вы опять в меланхолии! — вскричала Юлия, едва переступила порог его убогой комнатенки. Эти слова она всегда произносила слитно, на едином дыхании, вкладывая в них все восклицания, какие только знала. Даже во французский и итальянский, которыми владела свободно, она тоже умудрялась вставлять свое, ставшее знаменитым уже по всей Европе, «Господибогмой»!
Во-первых, Юлия категорически объявила, что «окончательно» порвала с мужем. Хотя Карл по опыту знал, в понимании графини Юлии «окончательно», еще не значит «бесповоротно». Она уже неоднократно порывала с мужем. Их бурные сцены семейные были предметом обсуждения всего Петербурга.
Во-вторых, графиня заплатила все долги художника и даже перевезла вещи Карла в более приличную, чистую и светлую квартиру. С прекрасным видом из окна.
В-третьих, объявила, они завтра уезжают в Неаполь. Карлу просто необходимо подышать морским воздухом. И еще необходимее увидеть развалины Помпей. У нее есть одна «идея»…
Тут графиня Юлия многозначительно улыбнулась. Карл еще больше помрачнел. За долгие годы их отношений он убедился, все «идеи» графини приносили одни только расходы и неприятности. Впрочем, расходы Юлия всегда брала на себя. Неприятности доставались Карлу. Такое сложилось у них распределение обязанностей.
И еще Карл знал, если Юлия что-либо решила, спорить с ней совершенно бесполезно. Еще кто-то из великих сказал:
— Спорить с красивой женщиной, совсем уж… уродом быть!
Уродом Карл не был. Напротив. Большинство считали его красавцем. Стройный, с гривой белокурых вьющихся волос и темными, проницательными глазами, он производил неизгладимое впечатление. Женщины сходили от него с ума. Графиня Юлия была ему под стать.
Темноволосая, темноглазая богиня, которой надоело стоять на своем мраморном пьедестале. Вот она и соскочила с него.
Великий Карл и Прекрасная Юлия были ошеломительной парой. Ими любовались, им завидовали, пересказывали фразы, вскользь брошенные каждым из них.
Их представили друг другу на балу у графини Разумовской в Петербурге. Любовь, как молния, вспыхнула мгновенно, едва они взглянули в глаза друг другу. Юлия протянула ему руку, Карл осторожно взял ее, да так и не смог выпустить.
Вокруг дефилировали пары, кто-то подходил к ним, задавал какие-то вопросы, исчезал… Карл и Юлия стояли посреди залы и смотрели друг другу в глаза. Окружающим было совершенно очевидно. Они ничего не слышат и никого вокруг не видят.
Звучала музыка, вокруг уже танцевали пары… они все стояли посреди залы и с какой-то настороженностью и удивлением рассматривали друг друга. Порой по их лицам одновременно пробегала странная улыбка. Безусловно, они уже встречались раньше. И не раз.
Но в другой жизни.
Теперь они сидели в небольшом летнем кафе в Риме на Монте-Квиринале, что возле папского дворца.
Карл хмурился и даже не притрагивался к чашке кофе, которая стояла перед ним. Графиня Юлия, напротив, была весела, и все окружающее бесконечно радовало ее.
— Вы слышали, как погибли Помпеи? — неожиданно спросила графиня.
— Так, краем уха…
Как каждая женщина, Юлия иногда задавала чудовищно наивные вопросы. Слышал ли он? С раннего детства деспотичный отец вдалбливал ему в голову Древнюю историю. Вместо сказок на ночь, полуграмотная няня читала маленькому Карлу легенды и мифы Древнего мира, сама порой, восхищаясь и ужасаясь прочитанному.
Уже потом, в Академии художеств, куда маленького Карла как особо одаренного отдали учиться в десять лет, приобщение к древности продолжилось в полном объеме. Карл свободно мог бы читать лекции на эту тему.
— Вы должны написать «Гибель города Помпеи»! Я так хочу!
«Чего хочет женщина, того хочет Бог!» — промелькнуло в голове Карла, но он только пожал плечами.
— Сделайте это для меня. И для человечества! — невозмутимым тоном сказала она.
Прекрасная Юлия мыслила исключительно глобальными категориями. Карл хотел было в очередной раз что-то съязвить насчет своей исключительности и благодарного человечества, но промолчал.
Прекрасная Юлия без всякого преувеличения считала его гением. И постоянно везде открыто объявляла об этом. Чтоб стать злейшим врагом Юлии, достаточно было в любом из салонов Петербурга что-либо сказать небрежное о живописи Карла. Охотников находилось мало. Ее беспощадного, острого языка опасался даже сам Государь.
Карл, напротив, относился к своей «гениальности» довольно прохладно. Не упускал случая иронизировать над самим собой. Что привлекало к нему женщин и дружески располагало мужчин.
— Я увожу вас в Неаполь! — завершила беседу Юлия.
Поскольку, как уже сказано, спорить с Прекрасной Юлией было совершенно бесполезно, Карл вздохнул и, молча, кивнул головой.
И вот теперь он сидел на берегу лазурно-бирюзового залива, со злостью швырял в воду камешки, смотрел на расходящиеся по воде круги и чувствовал себя совершенно опустошенным, никчемным и несостоятельным художником.
Посещение развалин Помпей ничуть не вдохновило его.
В тот же день вечером Карл и Юлия сидели на маленьком диванчике в уютном гостиничном номере. Вокруг горели свечи.
Прекрасная Юлия, зачем-то оглянувшись по сторонам, показала художнику маленький медальон и прошептала:
— Загадайте желание. Непременно исполнится.
Большой алый камень, величиной с голубиное яйцо, был вставлен в изящную оправу. Графиня часто носила его на шее.
По абсолютному убеждению Юлии, камень принадлежал когда-то китайскому императору и обладал исключительными свойствами. Мог исполнять любые желания. Во всем мире таких было всего-то штук пять-шесть. Не больше.
Графиня всерьез верила во всю эту мистическую чепуху, постоянно участвовала в спиритических сеансах и возила с собой по всей Европе кучу всяческих амулетов.
Совсем недавно на одном из таких мистических сеансов, который проводил в Петербурге всемирно-известный гипнотизер и шарлатан по имени Круиз, графиня Юлия, загадала желание увидеть Помпеи за несколько дней до извержения. Гипнотизер выставил на стол стеклянный шар, испускающий странный бледный мерцающий свет. И попросил всех присутствующих сосредоточиться.
Юлия совершенно явственно увидела в светящемся стеклянном шаре лицо лохматого старика, который стоял посреди какой-то площади, полной спешащего по делам народа и, потрясая в воздухе кулаками, гневно восклицал:
— Бараны равнодушные!
— Пустоголовые ослы!
— Спасайся, кто может!
Но его явно никто не слушал. Изображение было не очень четким, разглядеть детали графиня Юлия не сумела, но гневный лохматый старик заполнился надолго…
Теперь графиня решила приобщить любимого Карла к своему видению, для того и понадобился алый камень.
— Господибогмой, Карл! Давайте же… загадывайте!
Она сняла с шеи цепочку с медальоном и слегка придвинулась с Карлу. Лицо ее было совсем близко.
Карл почему-то подумал; «Побывать в Помпеях» и нацелился на губы Юлии. Они были явно привлекательнее любого алого камня. Со всех точек зрения.
Прекрасная Юлия строго нахмурилась.
— Камень! Камень! Три раза!
И Карл слегка коснулся губами алого камня. Три раза.
Остаток вечера они провели в бесконечных разговорах.
Еще не проснувшись, на зыбкой грани сна и бодрствования, Карл почувствовал какой-то странный запах. Пахло чем-то… чем-то вроде серы. Художник довольно часто в своих фантастических снах видел не только яркие краски, но и ощущал запахи. Правда, чаще всего на утро, ничего не помнил.
Не открывая глаз, Карл пробормотал:
— Юлия! Чем так противно пахнет?
И в ту же секунду получил оглушительную затрещину.
3
Карл открыл глаза и увидел… прямо перед собой разгневанную молодую женщину, поразительно похожую на графиню Юлию. Наметанным глазом художника Карл сразу же подметил маленькую родинку над верхней губой. У Юлии никаких родинок не было. Да и вообще!
Чертами лица женщина походила на Прекрасную Юлию, но глаза были довольно пустоваты и на шее уже наметились преждевременные морщины. «Простолюдинка!» — машинально отметил про себя Карл и опять закрыл глаза, чтоб досмотреть до конца этот нелепый сон.
Но это был не сон.
— Юлия!? Значит, так зовут потаскушку, к которой ты шляешься каждый вечер! — заверещала женщина противным скрипучим голосом.
Карл открыл глаза. И тут же получил еще одну затрещину. Теперь по левой щеке. Это было уже слишком! Левая щека Карла была неприкосновенна. Еще в далеком детстве деспотичный отец так ударил его за отказ рисовать кубы, что мальчик оглох на левое ухо и всю оставшуюся жизнь почти ничего им не слышал.
Карл рывком приподнялся с ночного ложа. Женщина отшатнулась.
— Ты кто!? — рявкнул Карл.
Женщина испуганно отступила на пару шагов и заплакала.
— Совсем с ума сошел!? Уже не помнишь, как собственную жену зовут! — начала рыдать она. — Что с тобой происходит, Кайл?
«Кайл!?» — молнией пронеслось в голове Карла. «Кажется, я схожу с ума! Только этого не хватало!».
Женщина продолжала верещать своим визгливым, противным голосом что-то о пьянстве и распутстве ее мужа, о несчастных детях, о долгах соседям… Карл почти не слушал. С изумлением и страхом он оглядывался по сторонам. Комната была ему незнакома.
Убогая обстановка производила удручающее впечатление. Здесь явно жил художник, явно в нищете и явно быстрыми темпами пропивал свой талант. Неблагополучие просто бросалось в глаза.
— Как тебя зовут… несчастная? — тихо спросил Карл.
— Ливия. — плача, ответила женщина. В ее огромных, почти «самойловских» глазах, пульсировало неподдельное горе.
«Карл и Юлия… Кайл и Ливия… Ничего себе, шуточки!» — почему-то пронеслось в голове художника.
Он рывком поднялся с постели и направился к окну, чтоб глотнуть свежего воздуха. В комнате отвратительно пахло серой.
Карл подошел к окну, поднял глаза и… застыл от ужаса!!!
Перед его взором, вдали возвышался Везувий! Но без кратера!!!
На месте привычного углубления возвышалась вершина горы.
Стало быть, никакого извержения еще не было!? Стало быть, он, в самом деле, каким-то неведомым образом переместился в Помпеи!? Стало быть, алый камень… Стало быть, его легкомысленное желание исполнилось!? А как же… Юлия!? На Карла навалился животный, панический страх. Каким образом немедленно вернуться обратно!?
Схватив какую-то одежду, Карл опрометью выскочил из душной спальни на улицу.
В городе по-прежнему пахло серой. Даже легкий ветерок со стороны залива не разгонял этот противный запах. Карл заметил, из-под камней мостовой, из трещин почти на каждой улице, тут и там, выбивались с громким шипением струйки явно ядовитого газа. Но многочисленных прохожих это ничуть не беспокоило.
В одном переулке маленький мальчик даже играл со струей газа, накрывал его ладошкой. И отпускал. Газ с еще более громким шипением вырывался из-под земли. Мальчик смеялся.
Некоторое время Карл бесцельно бродил по узким улочкам окраины города. Ослики катили свои тележки, доверху нагруженные овощами и фруктами. Громко горланили рыбаки, разложившие ночной улов прямо на земле в больших корзинах. Мелкие торговцы ласково зазывали в свои бесчисленные лавочки хозяек, вышедших прогуляться до обеда. Повсюду с криками и визгами носились вездесущие дети…
Город жил своей обыденной жизнью.
Немного придя в себя от потрясения, Карл нащупал под мышкой свой походный блокнот, и облегченно выдохнул. За долгие годы привычка повсюду таскать его с собой переросла в инстинкт.
Хорошо было бы все это зарисовать.
И художник Карл Брюллов направился к центру города.
Более всего его поразило, что стены общественных зданий, храмов и многочисленные колонны сплошь расписаны надписями…
«Сбежал пес по кличке Нерон! Нашедшему вознаграждение!».
«А Люцилла извлекает из своего тела звонкую монету!».
«Желаю тебе, соблазнившему мою девушку, чтоб тебя сожрали в горах дикие медведи!».
— Варвары! Дикари! — шептал Карл, разглядывая надписи.
Уже на подходе к самому центру города, Карла вдруг поразило одно обстоятельство. Он не только отлично понимает окружающих, но и сам вполне сносно может объясниться на древне-итальянском диалекте, хотя никогда не изучал ничего подобного.
— Кайл! Как поживаешь? — радостно-тревожным голосом обратилась к нему молодая женщина с лицом графини Юлии Самойловой.
«Еще одна!» — подумал Карл и непроизвольно попятился.
Но женщина, улыбаясь, подошла совсем близко и почти приперла Карла к стене какой-то лавочки.
За руки женщина держала двоих маленьких детей.
— Если б ты женился на мне, а не этой своей… Они были бы твоими детьми…
Дети были, конечно, очаровательными. Спорить было глупо.
— Ты счастлив, Кайл? — допытывалась женщина.
Карл понятия не имел, счастлив Кайл или нет. Скорее всего, нет. Достаточно вспомнить эту… как ее? Ливию. Ту, которую он оставил рыдать в душной спальне. Но причем здесь он.
Карл недоуменно пожал плечами и направился к центру города.
На узкой улочке напротив дверей кабачка «Белый слон» внимание Карла привлекла странная группа. Двое мускулистых юношей, закинув руки отца себе на плечи, осторожно вели его по дороге. Старик еле передвигал ногами, но глаза его поразили художника своей абсолютной ясностью и даже ироническим прищуром.
— Помру, что будете делать? Лентяи, бездельники…
Сыновья не отвечали. Видимо, знали монолог отца наизусть.
— Бездельники… Оболтусы, ветрогоны… А надо работать… работать… работать…
Троица поравнялась с художником, старик все талдычил:
— Надо работать… работать…
Самое поразительное, старик умудрялся каждое слово произносить все с новыми и новым интонациями. Заметив художника, старик бросил на него быстрый взгляд и неожиданно незаметно подмигнул.
Троица начала удаляться по улочке, старик гнул свое:
— Работать… работать… работать…
Карл еще долго смотрел вслед, пока они не скрылись за поворотом на следующем перекрестке.
«Какой великий артист погибает!», невольно подумалось Карлу.
Улицы Помпей во многих местах были перегорожены большими камнями. Очевидно, чтоб воспрепятствовать проезду колесниц.
Возле храма Зевса Карл остановился, как вкопанный. Будто наткнулся на невидимый столб и больно ударился головой. Сам храм был так себе. Ничего особенного. Обычное подражание Риму. Да еще с некоторой провинциальной претензией.
Карл увидел надпись…
«… До извержения Везувия осталось 942 дня! Деций!».
Вокруг Карлу уже вертелся какой-то лохматый старик. Заходил то справа, то слева, пытаясь заглянуть в глаза.
— Послушайте, старец! Где мне найти этого… Деция?
— Ты кто будешь? — подозрительно прищурился старик, осматривая Карла с ног до головы. — Приезжий?
— Все мы в этом мире проездом, — уклончиво ответил Карл.
— Деций… я и есть! — с какой-то неожиданной злобой ответил старик. И добавил. — Одолжи пару денариев.
— Насчет извержения, ты написал?
— Будешь насмехаться, получишь в глаз! — мрачно предупредил Деций. И тяжело вздохнул.
Некоторое время художник и астролог оценивающе присматривались друг к другу.
— Где-то я тебя видел, — наконец изрек Деций. И хлопнув себя по лбу, воскликнул. — Ты брат беспутного художника Кайла!
«Я и есть, Кайл!» — чуть было не брякнул Карл, но во время прикусил язык. Во-первых, его самого испугало, что он уже считает себя каким-то «Кайлом». Во-вторых, объяснять почтенному старцу, что он художник Карл Брюллов и прибыл неведомым образом совсем из другого времени, из другого мира, дело заведомо безнадежное. Тем более, Карлу и самому было не до конца все ясно.
— В гости приехал. К Кайлу. — понимающе покивал головой Деций. — Умные люди сейчас уезжают из Помпей. А ты… Брата навестить. Ему уже не поможешь. Пропил свой талант. Одаренным юношей был. Подавал надежды… Ты тоже художник?
— Разумеется. — ответил Карл. Что было абсолютной правдой.
Возле храма было довольно многолюдно. Карла и Деция постоянно кто-нибудь толкал и, не извинившись, шел дальше. Вообще, понимание вежливости и уважительности в Помпеях сильно отличались от петербургских и даже римских. Но горожане об этом явно даже не догадывались, спешили каждый по своим неотложным делам.
— Послушайте, старец! Действительно, до извержения осталось девятьсот сорок… — начал выспрашивать Карл.
— Девятьсот!? — резко перебил его Деций. — Всего сорок! Время уже можно пересчитать в минутах!
Деций удручающе помотал головой и опять глубоко вздохнул.
— А что власти? — возмутился Карл. — Почему бездействуют?
— Работают с документами, — криво усмехнулся Деций. — Любой человек у власти становится негодяем, мерзавцем, вором, лжецом, тупицей, обжорой, глупцом…
— Стало быть, никто не знает? — решительно перебил его Карл, видя, что Деций собрался перечислять все пороки человеческие.
— Почему? — искренне удивился старик. — Все знают. Но никто не верит. В самое худшее не хочется верить.
Художника и астролога вконец затолкали на площади перед храмом. В какой-то момент Деций не выдержал и даже дал пинка под зад наглому мальчишке, наступившему ему на ногу. Тот, даже не обернувшись, продолжал свой путь.
Карл и Деций, не сговариваясь, двинулись в сторону залива.
Весь день Деций, как заправский гид, водил художника по городу и, со смешанным чувством гордости и горечи, показывал достопримечательности. А таковых было немало…
Малый Форум… Главный Форум, окруженный с трех сторон колоннами… Храм Юпитера… налево — трибунал… Прямо напротив него Пантеон… Театры… храм Венеры для молодежи…
Не желая огорчать старика астролога, Карл преувеличенно восторгался и восхищался. Хотя в действительности был крайне разочарован. Вся архитектура города была излишне помпезной, порой даже нелепой в своем провинциальном желании перещеголять Рим или хотя бы сравниться с ним, встать на один уровень. Подражательность местных архитекторов раздражала.
Копия, как известно, всегда хуже оригинала.
Поздним вечером, уже на улице Изобилия в кабачке Азелины, Карл явно перебрал «помпейского» и от обилия дневных впечатлений и чудовищной усталости, уснул прямо за столом…
4
… очнулся Карл в своем гостиничном номере, в просторной постели, с множеством подушек и холодным компрессом на лбу. Возле кровати восседала Прекрасная Юлия с выражением глубокого беспокойства на своем красивом лице. Подле нее, на маленьком столике, стоял кувшин с холодной водой и фарфоровая чаша для смачивания повязок.
В дверях мелькала физиономия любопытной служанки.
— Господибогмой! Вы очнулись! — облегченно выдохнула Юлия.
Графиня Юлия отнюдь не была белоручкой. Еще в детстве на конюшне ухаживала за собственной пони. Потом и за взрослыми лошадьми. Чистила, запрягала, поила… Сменить холодный компресс на разгоряченном лбу любимого человека для нее было поистине подарком судьбы.
— Что с вами было, Господибогмой! — тревожно спросила Юлия. И понизив голос, прошептала. — Я так испугалась…
Сквозь пелену головной боли, Карл долго смотрел на прекрасное и бесконечно дорогое лицо отважной женщины. И молчал.
Наконец через силу проговорил:
— Я был… там!
Юлия мгновенно все поняла. Ее прекрасные темные глаза слегка округлились и, затаив дыхание, она ждала. Но Карл не произнес больше ни слова. Художник погрузился в долгий сон.
На следующее утро они сидели в уютном кафе, что расположено на улице святого Марка и по традиции пили кофе.
— Что там носят женщины? — начала допрос Юлия.
— Мужчины ходят кто в чем. В основном, в тогах. Довольно неудобное одеяние, надо сказать. Женщины, вообще… без ничего.
— Господибогмой! Совсем!? — восторженно прошептала графиня.
— Абсолютно. — подтвердил художник.
— Вы шутите? — воскликнула Юлия. И уловив в глазах Карла ей одной заметные искорки смеха, разочарованно сказала. — Шутите!
— Жаль, что такой прекрасный город погибнет! — вздохнул Карл.
Вокруг шумела пестрая, горластая толпа Неаполя.
Творческие люди в большинстве своем, живописцы здесь не исключение, люди незащищенные, легкоранимые. Гордый взгляд, высоко вскинутая голова или угрожающего вида борода чаще всего скрывают детскую душу. Они, как никто другой, нуждаются в постоянной поддержке. Неосторожное слово или небрежный, неуважительный отзыв может их просто убить.
Любящим женским сердцем Прекрасная Юлия чувствовала, Карл именно из этой породы людей. Разъяренной тигрицей она бросалась на защиту художника и не уставала по любому подходящему поводу, а подчас и вовсе без всякого повода, твердить о его гениальности. Что, кстати, абсолютно соответствовало истине.
Но полное удовлетворение она испытывала, только когда ей удавалось найти мецената для Карла.
— Анатолий Николаевич Демидов!
— Карл Павлович Брюллов!
Графиня Юлия представила друг другу мужчин и, крайне довольная собой, легко опустилась в изящное кресло.
Карл в некоторой растерянности смотрел на Демидова. С огромной бородищей, тот смахивал на разбойника с большой дороги.
— Карл! Я рассказала Анатолию Николаевичу ваш гениальный замысел насчет написания картины, Господибогмой! О гибели Помпеи! И он, проявив истинную заинтересованность, любезно согласился заключить с вами контракт на покупку будущей картины, если вы, разумеется, ничего не имеете против! Господибогмой, Карл!
Графиня выразительно смотрела на Карла. Потом бросила не менее выразительный взгляд на Демидова.
Мужчины согласно закивали головами.
Знаменательная встреча состоялась в неказистом кабинете ресторана «Прибой» города Неаполя. И кто знает… Если б не беззаветная, преданная любовь графини Юлии… если бы не щедрость и мудрая дальновидность уральского промышленника Демидова, мир, возможно, никогда бы и не увидел гениального полотна Карла Брюллова…
Карл работал, как одержимый. Уже все стены, столы и стулья, и даже кожаный диван мастерской, которую графиня специально сняла для него, заполонили эскизы, наброски, зарисовки…
Художник даже не пытался восстановить ТЕ свои впечатления. Смутные воспоминания толкали его необузданную фантазию на создание все новых и новых образов… Какие-то новые лица, позы, глаза, детали быта, части одежд вспыхивали в его голове и тут же гасли, прежде чем он успевал перенести их на бумагу.
Карл уже несколько дней не выходил на улицу и на вопрос графини: «Какой вчера был день?», отвечал:
— День был без числа.
Только под напором неудержимой Юлии, не отрывая глаз от бумаги и не выпуская из рук карандаша, продолжая работать, Карл открывал рот, судорожно что-то глотал… что-то жевал из рук графини, чем-то запивал… Он был в каком-то деятельном полусне!
Но общего замысла не было. Разрозненные детали никак не желали складываться в какую-либо общую картину.
Посреди мастерской на мольберте стоял большой холст.
Но на нем не было ни единого штриха. Своей девственной белизной он просто давил на художника. Карл даже избегал смотреть в его сторону.
Наконец Юлия не выдержала. Почти силой вытащила Карла из мастерской и, усадив в свою карету, повезла к морю.
Карл и Юлия медленно брели по пляжу вдоль кромки воды. Море было зеркально неподвижным. Солнце слепило глаза.
Невдалеке какой-то здоровенный детина, лежа на спине и подняв вверх голую ногу, покачивал на ней крохотную девочку. Вверх-вниз, вверх-вниз… Девочка отчаянно визжала и заливалась счастливым смехом. Ее тонкий голосок, колокольчиком, разносился по всему пляжу.
Карл почему-то подумал, ведь у него не было счастливого детства. Отец никогда не возил его к морю. И уж тем более, никогда не «катал» на своей вытянутой ноге.
— Карл! — неожиданно ласковым тоном произнесла Прекрасная Юлия. — Это моя идея, вы согласны?
— Какая-такая, идея? — поднял вверх брови художник. Хотя уже прекрасно понял, куда клонит графиня.
— Господибогмой! Насчет картины о Помпеях!
— Разумеется. Никто не отрицает.
— В следующий раз возьмите меня с собой. Я имею право!
— Следующего раза не будет! — категорически заявил Карл.
И разумеется, ошибся. На следующее утро он опять был…
5
… на том же пляже. Открыв глаза Карл увидел по-прежнему голубое, безоблачное небо. А скосив глаза чуть в сторону, того же здоровенного детину, который на вытянутой ноге покачивал крохотную девочку. Девочка заливалась счастливым смехом.
Карл повернул голову в другую сторону и, увидев пологие склоны Везувия, без кратера, как ни странно улыбнулся.
Он опять был в Помпеях.
— Ты где пропадал? Я весь город исколесил…
Услышал над своей головой Карл уже знакомый, чуть сипловатый голос. И мигом поднялся на ноги.
Деций нетерпеливо переминался с ноги на ногу и, как обычно, раздраженно хмурился.
— Пошли! — приказным тоном произнес он.
Карл отряхнул одежду от песка и, подхватив под мышку свой походный блокнот, последовал за астрологом.
— Как тебя зовут? — не оборачиваясь, спросил Деций. — В прошлый раз ты так и не назвался.
— Карл.
Парочка направлялась прямиком к городу.
— Странное имя. Откуда родом? — допытывался Деций.
— Я из разных мест, — уклончиво ответил художник.
Путь их пролегал через несколько спортивных площадок. Чуть в стороне возвышался храм Венеры, покровительницы молодежи.
Справа и слева от дорожки, по которой топали Деций с Карлом, молодые люди в коротких туниках с усердием наращивали мускулы. Метали, прыгали, боролись друг с другом и, обливаясь потом, поднимали большие каменные ядра.
— Метайте, метайте! — с неожиданным раздражением пробормотал Деций. — «В здоровом теле, здоровый дух!». На самом деле, одно из двух.
— Вы уверены? — изумился Карл.
— Научно доказанный факт, — пожал плечами Деций. — Боги на Олимпе всем поровну отмеряют здоровья. Хочешь быть здоров…
… дальше Деций понес какую-то околесину насчет того, что как раз наоборот, надо очень много пить вина. Что кислая среда внутри организма создает невыносимые условия для мельчайших микробов… и тому подобную бредятину. Карл перестал слушать.
Внимание художника привлекла тонкая линия грозовых облаков у самой линии горизонта. Угрожающе черные, с далекими яростными вспышками молний, они ровной траурной каймой окружали Помпеи, Везувий и все окрестности. Карл никогда не видел ничего подобного. И потому поинтересовался у астролога. Давно ли в Помпеях была гроза? Как часто в последнее время шли дожди? И вообще, что означает эта ровная, черная линия грозовых облаков на горизонте?
Деций ничуть не удивился вопросу. Поморщился и раздраженно передернул плечами. Словно его спросили, каждое ли утро над Помпеями восходит солнце.
— То и значит, что скоро конец света! — не оборачиваясь и не сбавляя шага, ответил астролог.
Карл не стал уточнять, он понял. Черная полоса грозовых облаков на горизонте, со всех сторон окружившая город, самым непосредственным образом связана с надвигающейся катастрофой. На какое-то мгновение ему стало страшно, по спине даже забегали мурашки, но, взглянув на шагающего чуть впереди Деция, который бодро бубнил себе под нос какую-то песенку, (одному ему известную!), Карл слегка приободрился.
Все-таки, извержение будет не сегодня. И не завтра. Еще есть время. Во всяком случае, лично у него.
Художник почему-то был убежден, Деций проживает в какой-нибудь захудалой хибаре. Вроде той, в которой обитал совсем пропащий художник Кайл. Но когда Деций привел его на улицу Изобилия и, распахнув внушительные ворота, пригласил во двор, Карл понял. Внешность, действительно, бывает очень обманчива.
Как выяснилось, Деций проживал в приличном двухэтажном особняке. Стены и веранды были сплошь увиты плющом и виноградом. Во дворе плавательный бассейн и огромный лохматый пес на цепи. Все как у приличных, зажиточных людей. Ремесло астролога, как видно, совсем неплохо оплачивалось.
Деций на ходу потрепал по загривку лохматого пса и, кивнув Карлу, направился по дорожке в дом.
— У меня есть план спасения Помпей! — на ходу бросил он.
Слева от дорожки на небольшой лестнице тянула руку к виноградной грозди пышнотелая девушка с ярким румянцем на обеих щеках. Увидев Карла, она приветливо улыбнулась ему, как старому знакомому и помахала ручкой.
«Чур, меня!» — пронеслось в голове Карла, и он вошел в дом.
Святая святых, кабинет астролога располагался на втором этаже особняка. Чего тут только не было! Карты звездного неба с изображениями зверей и птиц, диковинные таблицы из цифр и вовсе непонятных знаков. Особое внимания Карла привлек письменный прибор стоявший на большом столе. Перья, явно из египетского тростника и чернильница с темной краской из сока каракатицы.
По всему кабинету, тут и там, стояли какие-то странные приборы, понять назначение которых было выше разумения Карла.
Деций разложил на столе несколько пергаменных листов и, грозно сдвинув брови, объявил Карлу:
— До извержения осталось двадцать четыре дня!
Художник развел руками в стороны. Мол, на все воля Богов.
— Читай! — приказал Деций. И не спуская с художника напряженного взгляда, присел чуть в стороне на скамеечке.
Карл подошел к столу и, не присаживаясь, начал читать.
При всей наивности и безрассудстве, план Деция оказался не таким уж глупым. Были даже неожиданные решения.
Например, «всем, оставшимся в городе, повязать на головы подушки или любые другие мягкие ткани, чтоб при падении камней, избежать особенных ушибов…».
Или еще… «Все общественные здания подпереть с четырех сторон большими бревнами, кои можно спилить с бесполезных мачт у судов, находящихся в заливе, и укрепить оные на распорках, чтоб удержать здания от разрушений…».
Или… «Прокопать вдоль улиц канавы, глубокие, чтоб раскаленная лава могла свободно стекать в залив…».
Или… «Заблаговременно обильно поливать крыши домов, во избежании загорания от горячего пепла…».
Закончив читать, Карл повернулся к Децию. Тревожное выражение абсолютно детских глаз астролога, конечно, слегка смутило художника, но, собравшись с духом, он сказал:
— План хороший, но невыполнимый.
Деций подскочил, как ужаленный.
— Не веришь!? — начал он раздувать ноздри.
Как каждая подлинно творческая личность, Деций не выносил даже малейшей критики в свой адрес.
— Как его претворять в жизнь? — мягко спросил Карл.
В этом вопросе для Деция явно не существовало никаких тупиков.
— Подниму восстание рабов! — невозмутимо заявил он.
«Он, мятежный, ищет бури!» — пронеслось в мозгу художника. И Карл отрицательно помотал головой.
— Был у вас уже один… Спартак. Кровь, насилие…
— Когда это было-то! — поморщился Деций. — Двести лет тому назад! И не надо со мной спорить! — неожиданно взвился он. — Я всегда прав! Твой Спартак был необразованным человеком! А я… я ученый! Государствами должны руководить ученые… А не всякие там… Художники, поэты-недоучки…
Кого имел в данном случае в виду астролог, Карл не понял, но предпочел не выяснять.
Деций мерял шагами взад-вперед свой кабинет и с откровенной неприязнью посматривал на Карла. Художник, согласившись, кивнул.
— Где нам, дуракам, чай пить.
— Что пить? — недоуменно переспросил Деций.
— Чай, чай. Есть такой напиток в… в диких странах.
Карл почувствовал, еще немного и они вдрызг разругаются с астрологом. Потому посчитал за лучшее забрать свой походный блокнот и направиться к двери.
— Жду вечером на ужин! — услышал он, спускаясь по лестнице.
Проходя по двору, он опять увидел пышнотелую, улыбчивую служанку. Она уже забралась по лестнице совсем высоко и, придерживая одной рукой юбку, предельно обнажила полные ноги. Разумеется, она опять улыбнулась. Еще приветливее.
Если бы у Карла не было опыта общения с натурщицами, он бы дрогнул. Любой бы на его месте, дрогнул. И как минимум, бросился бы помогать. Проявив себя воспитанным человеком, предложил бы помочь спуститься… И все такое.
Карл выдержал. Он нахмурился и решительным шагом направился к воротам.
Помпеи были как на ладони. Со склона соседней с Везувием горы отчетливо были видны все улицы, площади, большинство храмов и общественных сооружений города. Карл пристроился на небольшом камне, рядом с извилистой тропинкой, ведущей к заливу, и схематично набрасывал план. В прошлое «посещение», в силу стремительности событий, он не успел сделать ни единого штриха.
Теперь предстояло наверстать упущенное.
Неожиданно перед художником, загораживая ему вид на город, появилась юная всадница. Она резко осадила своего могучего коня в двух шагах от художника и, с трудом удерживая его на месте, начала бесцеремонно рассматривать Карла.
На юной амазонке была туника с широкой пурпурной полосой, что означало: во-первых, она чья-то дочь из аристократической семьи, во-вторых, ей нет еще и шестнадцати. Впрочем, об этом можно было сразу догадаться, едва взглянув в лицо девочки.
— Что скажите? — после длительного молчания изрек художник.
— Ты не тот, за кого себя выдаешь! — был ответ. — Я знаю художника Кайла. Брала у него уроки. У него нет никакого брата.
— Стало быть, меня нет. Забавно, — усмехнулся Карл, внимательно рассматривая юную всадницу. — Забавно…
Самое забавное было в другом. Лицом юная особа тоже до боли напоминала графиню Юлию. Но Карл уже привык к подобным играм судьбы. Принимал их как нечто неизбежное.
— По городу ходят разные слухи, — подозрительно сообщила она.
— Например.
— Что ты лазутчик из далекой страны…
Карл понимающе кивнул.
— Проник в ваш процветающий город, чтоб украсть секрет приготовления помпейского вина?
— Не знаю, не знаю…
— Послушайте, амазонка…
— Я не амазонка! — выпалила всадница. — Я Джованна! Я дочь правителя Помпей Гая Юлия Полибия!
— Сражен! — опять усмехнулся художник. — И преклонен! Не могли бы вы, юное создание, слегка унять вашего скакуна и несколько минут посидеть спокойно.
— Для какой надобности?
— Хочу набросать ваш портрет.
— Как ты смеешь! Недостойный! — гневно воскликнула юная всадница. — Благодари Богов…
И не договорив, бросив на художника взгляд, полный гнева и презрения, всадница, пришпорив коня, скрылась за кустами.
«Жаль!» — подумал Карл. «Мог бы получиться неплохой портрет. В девочке что-то есть… Что-то такое… эдакое…».
Поздним вечером художник опять был в кабинете у Деция. После обильного ужина его сильно клонило в сон. Вытянув ноги, он удобно устроился на кушетке. Деций сидел за столом, перебирал свои бесконечные таблицы.
— Давай о себе… — приказал он. — Год, число, месяц…
— 24 декабря, тыся… — начал Карл и осекся. — Год не помню, хоть плач.
Деций, не оборачиваясь, мрачно бросил через плечо: