Далеко от Москвы
Далеко от Москвы
Вам сегодня, дорогие товарищи, придется провести весь вечер вместе со мной. Необходимо, чтобы вы знали, кто я, что я и какие у меня цели и задачи. Тогда во время самого концерта у нас с вами уже не будет никаких вопросов и недоумений…
Фамилия моя, как вам, вероятно, уже известно по афише, Смирнов-Сокольский. Я из Москвы…
Должен заметить, что это с моей стороны чрезвычайно ответственное заявление. Сказать «я из Москвы» – много легче, чем доказать делом, что ты действительно из Москвы. Из Москвы – не по паспорту, не по месту рождения. Не в этом суть, разумеется!
Из Москвы – это прежде всего должно быть качественно. Из Москвы – это должно быть грамотно. Из Москвы – это должно быть именно из Москвы, дорогие товарищи!
Доказывать это сегодня тем более трудно, что города нашего Советского Союза теперь никак уж не похожи на ту старую, дореволюционную провинцию, о которой в свое время писал Глеб Успенский. «И события-то в нашем богоспасаемом городе, – писал он, – происходят всегда какие-то несуразные: то пианист Рубинштейн с гастролями приедет, то просто волк на улицу забежит и всех прохожих перекусает…».
Сейчас наши советские города – это крупные индустриальные и культурные центры. В них бьется такая же живая, полная творческого горения жизнь, как и в нашей столице. Отнюдь не удивлять, а чаще всего удивляться приезжаем мы, москвичи, к вам, на так называемую «периферию», товарищи!
Удивляться росту городов, росту культуры, росту художественного вкуса у зрителей.
С искренним волнением приступаю я к демонстрации и своего, весьма скромного умения и скромных дарований моих товарищей. Мы все – из Москвы, но судить, имеем ли мы право на это определение, предоставляется вам. Мы, со своей стороны, можем только приложить все свои старания, все умение и понимание огромной ответственности, которое я и не пытался скрыть перед вами.
Думается, что, будь жив Александр Сергеевич Грибоедов, сказавший когда-то в «Горе от ума» о том, что-де «на всех московских есть особый отпечаток», – сегодня же он этот «особый отпечаток» увидел бы на всех гражданах Советского Союза.
Показывая свой паспорт, мы с вами сегодня имеем счастливую возможность сказать более современные слова Владимира Маяковского:
«Читайте,
завидуйте,
я —
гражданин
Советского Союза».
Сегодня такое праздничное, приподнятое настроение в зрительном зале, что мне лично, как человеку, который по роду своей профессии сатирика столько лет обращал ваше внимание главным образом на различные недостатки, недочеты, сегодня как будто и трудновато удержаться в рамках своей профессии…
Тем более что встречаются у нас некоторые «отдельные товарищи», которые вообще убеждены, что жанр сатиры как таковой дело свое, так сказать, уже сделал и представителей его не худо было бы и освободить с мотивировкой, встречающейся иногда в приказах некоторых предприятий: дескать, «гражданин такой-то увольняется от должности, заболев по собственному желанию, в связи с переходом на другую работу…»
Под этой «другой работой» для сатирика означенные «отдельные товарищи», несомненно, подразумевают оды, кантаты, а главным образом – этакий малиновый звон во все, что называется, колокола!
И должен сознаться, что весьма многие соблазнились этой сравнительно нетрудной работой. Тем более что колокола – это такой инструмент, который до сего времени ни одному звонарю никаких особых неприятностей не доставил…
Если, конечно, не считать одного чрезвычайно важного обстоятельства. Не любит советский человек пустого колокольного звона! Выковавший все свои победы на живительном огне большевистской критической мысли, советский человек давно уже научился точно разбираться, где, когда и по какому именно поводу «у Спаса бьют, у Николы звонят, а у старого Никиты – часы говорят…».
Недаром некоторые «звонари»-профессионалы сейчас форменным образом растерялись. «Помилуйте, – вопил мне недавно один, – повесть я новую написал, ну как раз все, что требуется: актуально, идейно, революционно! Герой у меня в трактор влюбляется, героиня на восстановленную домну похожа, у нее изо рта во время любовного объяснения производственный дым валит, кроме слова «ура» – никаких других слов вообще не говорит: все свои слова с «ура» начинает. Так прямо и сыплет: «ура-ган, ура-жай, Ура-гвай, ура-вниловка»… Действие происходит на Урале… – и можете себе представить, не печатают, затирают… Еще намекают, что, дескать, в слове «дурак» – тоже где-то посредине «ура» есть. Интриги».
А дело-то все в том, что обмануть советского человека теперь решительно ни в чем невозможно! Потому что и сами-то советские люди никогда ни в чем никого не обманывают.
Сегодня знают даже враги:
Если советские люди говорят «будет» – это значит будет!
Если советские люди говорят «есть» – значит есть!
Звонить попусту – не в природе советского человека.
Позвольте сегодня хотя бы попытаться быть достойным звания настоящего советского конферансье. В первую очередь это значит – поменьше пустозвония. Уместно припомнить слова поэта Демьяна Бедного:
«Попы и те звонят в положенные дни;
Поэтов звон хорош, но тоже до предела.
Не Ильича ль завет: поменьше трескотни – побольше дела!»
Позвольте в силу этого закончить свое вступительное слово…
1957
Более 800 000 книг и аудиокниг! 📚
Получи 2 месяца Литрес Подписки в подарок и наслаждайся неограниченным чтением
ПОЛУЧИТЬ ПОДАРОКЧитайте также
Рядом и уже далеко
Рядом и уже далеко Она с уходом медлила, в глазах — Озерах пепельных, где боль души видна, Стояли слезы — жаждала она Увидеть и в моих печаль и страх. Когда ж затрепетала, как в силках, Моя мольба, еще стыдом полна, То поцелуем сладостней вина Она сдержала речи на устах. Она
ДАЛЕКО НА ВОСТОКЕ
ДАЛЕКО НА ВОСТОКЕ Приближалась весна 1943 года. Хотя вражеские самолёты продолжали бомбить Мурманск и порт, работа шла ритмично. Реконструкция порта была завершена, да и сказывался опыт действий в военных условиях.В те дни меня очень беспокоили проблемы Главсевморпути,
ДО НЕБА ДАЛЕКО
ДО НЕБА ДАЛЕКО Маленький мир Это было давно, ещё до Октябрьской революции. Покосившийся домик, сарай для скотины, поле, огород – вот весь мой маленький мир в детстве.Бабушка заставляла меня выучивать с её голоса молитвы наизусть и ещё «преподавала» мне закон божий. Она
21. «Радость жизни былой далеко, далеко…»
21. «Радость жизни былой далеко, далеко…» Радость жизни былой далеко, далеко… Я зажгу свой огонь глубоко, глубоко… В полусне, в полумгле там заветный есть сад, Там цветы без зимы, там любовь без утрат. Там в немой тишине, недоступные дню, Я сокровища сердца ревниво храню, И
62. Там, далеко…
62. Там, далеко… Там, далеко братья бьются. Стоны раненых несутся. Выстрелы гремят. На кровавое на поле Вороны летят. Всех, сроднившихся с тревогой Бранной жизни, светлой воли Ждущих впереди, Всех, любви в чьем сердце много, Жарко верующих в Бога, Боже,
217. «Я шел один, я шел далеко…»
217. «Я шел один, я шел далеко…» Я шел один, я шел далеко. Земля проснулась ото сна, И всею роскошью востока Дышала юная весна. Звучали окрики оркестра, В кустах спевалися ручьи, И точно мертвому маэстро Концерт кончали соловьи. Мне хорошо, мне жутко было, И вспомнил я в тот
Далеко
Далеко Вдруг уехал Алёша — он уехал так же быстро и непонятно, как приехал!Я думала, что Анночка будет очень плакать, но она не плакала — сидела на своей кровати, рядом лежала книжка, у неё было грустное, задумчивое, но какое-то необычное для меня лицо.— Анночка, —
ДАЛЕКО ОТ СТОЛИЦЫ
ДАЛЕКО ОТ СТОЛИЦЫ «Почти семь лет я не снимал с себя гимнастерку, сапоги и солдатскую шинель…» — вспоминал позднее Никулин.Так уж получилось, что, отслужив в армии по призыву два года, Юра не демобилизовался — не успел. Началась Великая Отечественная война, четыре
ДАЛЕКО В СТЕПИ
ДАЛЕКО В СТЕПИ Обнялся Шура с Климом Ивановичем, с дядей Гришей, бросил на дно брички две самодельные штанги и, как писали тогда в романах, отправился навстречу своей судьбе.Судьба эта оказалась не слишком милостивой к подростку. Он должен был помогать пастуху пасти
НЕ СЛИШКОМ ЛИ ДАЛЕКО?
НЕ СЛИШКОМ ЛИ ДАЛЕКО? Мирамон коленями, икрами, всем телом чувствовал, как мучительно напрягаются в каждом прыжке галопа сухожилия и мускулы коня. По закаменевшей шее и закидывающейся голове коня он понимал, что это последняя, смертельная скорость. Как будто дух его
V. Близко и далеко
V. Близко и далеко 1«Дядя Федор» был переведен, Эдуард побывал в Финляндии. Эти два важных для меня события свершились. Были переведены и другие его книги, да и письма начали ходить между Хельсинки и Москвой после нашей встречи регулярно. Успенский расспрашивал и о моих
ДАЛЕКО ОТ МИРА
ДАЛЕКО ОТ МИРА У серых стен тюрьмы Моабит день и ночь стояли часовые. Через решетчатые оконца чуть проникал дневной свет, но долетал городской шум и напоминал затворникам, что где-то есть люди, есть жизнь.Камера Георгия Димитрова была высокой и, как гроб, узкой; в ней едва
И далеко за его пределами
И далеко за его пределами «Щупальца» Дома занимательной науки простирались далеко за его пределами. Сотрудники Дома усердно «экспортировали» занимательную науку. Лекторы ДЗН Б.И. Елуферьев, Э.П. Халфин, Ф.Я. Соболь и другие часто выступали на предприятиях, в школах,