Тут война, вроде

Тут война, вроде

А уже май кончался, наверное. Только я вернулся, начинается шум-гам. Учения. Все вдруг вспомнили, что надо воевать. Порядки наводят. Готовятся к какому-то маршу.

И сортируют нас. Избавляются от национальностей, не относящихся к Союзу. Греки у нас были, немец один — всех вон. У кого судимость — вон. Ёрш наш, который сидел за воровство, бегает и кричит: «Меня не берут!» Никто не знает куда, но не берут. Помню, лежим как-то, загораем на Вуоксе (там рядом один из её рукавов). Марш объявлен со дня на день. А Ёрш нам шепчет:

— Слушайте, щас заварушка будет, а здесь как раз магазинчик такой есть… У меня уже план разработан, но алиби нужно…

Мол, подтвердите, что во время ограбления видели меня в другом месте.

Мы ему:

— Иди ты на хер, Ёрш! Тут война, вроде, а у тебя одно на уме…

Первогодков тоже отослали. Собрали только тех, кто второй-третий год служит. Батарею укомплектовали полностью, по боевому расписанию. Прислали тридцать с лишним молдаван откуда-то. Гвардейские значки новые выдали. Мол, номерные: каждый значок на учёте — уже не пропьёшь. Думаю: а сначала какие давали? Хер знает. Как пионерские, наверно.

И вот мы совершаем этот марш. Ночью тревога. Выстроились все. Сверхсрочников тоже вывели.

Комбат:

— Слушай боевой приказ!

Вдруг прибегает наш старшина.

— Что, — говорит, — делать с Толей Дворовенко?

Толя был краснодеревщик из Москвы. Его тоже не брали, потому что сидел. Пока у нас война намечалась, Толя мастерил комбату мебель какую-то. А для красного уголка у него давно уже хитрый разборный гарнитур был сделан. И вот он этот гарнитур продал кому-то из вновь прибывших офицеров. Одну половину покупатель уже забрал, за второй должен был прийти, и тут старшина Толю засёк.

А Толя пьяный уже. Вступил со старшиной в рукопашный бой, но тот его одолел и закрыл в пирамиду, где стояло оружие. И бежит к комбату:

— Что делать?!!

Комбат ему:

— Иди ты подальше. У меня тут боевой приказ, на хер твоего Толю. Всё равно он уже не наш.

Короче, совершили мы марш в район Кирка-Хийтола (там ещё Сортавала и Лахденпохья). Озёра, полигон и пехотная часть какая-то, на базе которой у нас был сборный пункт. Месяца полтора мы там провели. Каждый день ходили в атаку в гимнастическом городке. Пушки все перекрасили по три раза.

В моём орудии какой-то датчик сгорел. Включишь электричество — пушка должна разворачиваться, а она только трясётся — и ни хера. Вызывали арттехников — те не могут найти неисправность. В конце концов мы с командиром взвода перебрали по учебнику всю электрическую схему, голова к голове. Нашли поломку. Взводный был очень доволен:

— Вот, специалисты не могли, а мы отремонтировали!

Пока мы в тренировочном лагере сидели, уволили старшину нашей батареи. На его место перевели моего командира отделения, он же замкомвзвода. И меня сразу же сделали замкомвзвода. Стал я снова младший сержант и сраный командир, с двумя сержантами в подчинении.

И вот мы гадаем полтора месяца. Что? Куда? Где? Когда? Никто ничего не знает. Слухов всяких море. В Берлине же заварушка. В Алжире борются за независимость. У Китая с Индией что-то назревает. В Индонезии херня какая-то. Столько разных вариантов. А Никита Сергеич всем помогать хотел. Подставлять плечо. Кому подставлять? В сачок — санчасть — вдруг поступили таблетки от укачивания. Плывём! А куда плывём?

Письма наши стали вскрывать. Нам перед строем периодически зачитывали, кто что отсылает, с разными версиями. Какую хуйню там писали — обхохочешься. Ну, правильно командиры мыслили: выставить на осмеяние, чтобы ты, дурачок, больше не писал. Им самим остоебенило, наверно, читать. Не наказывали, не искали виновных. Всё уже решено было. Все документы уже прошли. Один старший лейтенант руку сломал, и жена у него вот-вот должна родить, но ни фига. Всё равно его не заменили.