ГЛАВА ДЕВЯТАЯ

ГЛАВА ДЕВЯТАЯ

Зима в этом году долго не приходила. Вокруг Песковатского поля стояли жухлые, чернея побуревшими былинками. Ветер гонял по дороге сухую листву, крутил штопором пыль.

— Неурожайный год будет, — тревожно толковали колхозники.

Бабушка, заходя к снохе, вздыхая, говорила:

— Холодно теперь землице. Вымерзает корешок.

— А под снегом разве тепло? — спрашивал Саша.

Бабушка объясняла:

— Землица-то под снегом, словно под перинкой, покоится.

— А если снегу совсем не будет, то как? — допытывался Саша.

— Вот какой дотошный! — усмехнулась мать. — Что да почему. Не по разуму еще знать. А ему выложь да подай.

Недели за три до Нового года сразу навалило столько снега, что трудно было не только проехать, но и пройти. Он придавил к земле пушистыми, необычайно яркой белизны шапками крыши построек. Изукрасил белой кружевной бахромой деревья. Одел пушистым пологом Вырку. Стало кругом бело, нарядно.

— Хорошо? — спрашивал Саша, видя, как Галя, вылетев на улицу, по шею купается в рыхлом, сверкающем на солнце снегу и потом, стремительно взлетев, носится вокруг дома, перепархивая с места на место.

Нагулявшись, Галя подлетала к дому, садилась на краешек рамы и начинала долбить клювом стекло до тех пор, пока кто-нибудь из домашних не выходил на улицу. Галя садилась ему на плечо и так возвращалась домой, оживленно вертя головой, словно проверяя, не произошло ли в избе каких перемен. Усевшись на свое любимое место, на железную спинку кровати, она неторопливо начинала отряхиваться, клювом приводила свои перышки в порядок, переступая с ноги на ногу.

— Вот какая чистоплотная! — с уважением говорила мать. — А вас иной раз руки не заставишь ополоснуть, все лень да недосуг.

— Ну, Галя, уроки мне делать не мешай… — просил Саша, предупредительно расстилая на скатерти газету и раскладывая на столе свои тетради, книги.

— Га-а!.. — отвечала Галя.

Она садилась напротив Саши на стол и делала то же самое, что и он. Он совал ручку в чернильницу — Галя тоже совала свой черный, с двумя дырочками клюв в чернила. Саша раскрывал книгу — Галя тоже стремилась клювом перевернуть страницу.

— Вот что… — потеряв терпение, говорил Саша, выпроваживая галку со стола. — Знай свой угол.

— Пиши как следует, не торопись… — советовал отец, видя, что Саша не очень-то задерживается на одной странице. — Пишешь, словно курица лапой водит, не разберешь.

— Почерк у меня такой, неважнецкий, — оправдывался Саша.

С кухни заглядывал Виткмпка, чем-то озабоченный.

— Галя, принеси спички! — просил он.

Галя начинала оглядываться, искала глазами спички и, найдя, приносила в клюве коробок.

— Молодчина! — хвалил Витюшка.

— Всякое живое существо ласку любит, — рассудительно замечал чернобородый лесник Березкин, частенько заходивший к отцу условиться об охоте. Каждый раз, когда приходил лесник, у Саши появлялась надежда: а что, если возьмут наконец и его на охоту? Он умоляюще смотрел на отца, но Павел Николаевич, невозмутимо затягиваясь крепким махорочным дымком, говорил:

— За своим зверьем лучше ухаживай. И так у нас полный зверинец.

К вечеру один за другим появлялись Сашины и Витюшкины приятели.

В избе становилось шумно, кто-нибудь из ребят вступал в разговор с Галей. Галка прислушивалась, наклонив пепельно-серую, с черным лбом голову и вертя хвостом, потом каркала.

— Переспрашивает! — улыбались ребята, поглядывая друг на друга.

Галя начинала быстро-быстро каркать.

— Возражает, спорит, — догадывались они.

Затем следовали звуки отрывистые, гортанные, но похожие на человеческие, вызывавшие шумный восторг у ребят.

Научить разговаривать галку казалось Саше вполне возможным делом.

— Кар… Кар… — передразнивал он Галю, — ты лучше скажи: Галя, Галя. Понимаешь: Галя.

— Галя, — отрывисто отвечала галка, выжидательно поглядывая на него своими белесыми, с черным зрачком глазами.

Вскоре в характере галки выявилась еще одна черта. Надежда Самойловна сидела за столом, что-то шила. Рядом на полу возился с катушкой Мурзик. Саша и Витюшка тоже занимались своими делами — один мастерил клетку для кроликов, другой помогал.

Все шло своим чередом, тихо, спокойно.

Но стоило Надежде Самойловне отлучиться в сени, а ребятам на кухню, как со стола исчезли наперсток, иголка и пуговицы.

Долго все вместе искали пропажу, а когда, измучившись, бросили поиски и разошлись, сердясь друг на друга, Галя неожиданно захлопала крыльями и подала голос.

До этого она мирно сидела на перегородке над дверью и с любопытством поворачивала голову то в одну, то в другую сторону.

— Галя, ты не брала? — спросил Витюшка. Он уже раньше заметил пристрастие галки к блестящим вещам.

— Га!.. Га!.. — закричала Галя, отчаянно тряся головой.

— Галя, отдай наперсток и пуговицы! — наперебой требовали Саша и Витюшка. — Слышишь, Галя, отдай!

Но Галя продолжала сидеть на перегородке и каркать, очевидно «ругаясь» с ребятами.

На другой день Витюшка все же уличил галку в нечестных поступках. Заглянув в темный угол за перегородку, обнаружил он среди разного тряпья склад похищенных галкой вещей. Лежали там пуговицы, наперсток, иголка с ниткой, несколько медных и серебряных монет, рыболовные крючки Саши и даже перышки, которые недавно таинственно исчезли из пенала Витюшки.

— Воровка!.. — корили ребята галку, но наказывать не стали.

Галя соглашалась, что она воровка, и сама гортанно повторяла:

— Вор-р… Вор-р… — Очевидно, это означало, что она раскаивается в содеянном и сама себя клеймит позорной кличкой.

Хлопнув дверью, в избу зашел Илюша. Он тщательно обил веником снег с валенок и вежливо осведомился, все ли Саша сделал уроки.

— У меня порядок, — похвастался он, — задачки сразу решил и рассказ переписал.

Саша с сомнением посмотрел на своего приятеля: что-то не верилось в расторопность лежебоки Илюши. Саша стал одеваться.

— Далеко ли? — поинтересовался отец, вытираясь полотенцем у рукомойника. Он только что вернулся из леса.

— Пионерский сбор сегодня… О дисциплине… — в один голос заговорили Саша и Илюша.

— Давно пора вразумить вас, — ворчливо говорил отец, провожая ребят до калитки.

На дворе, услышав голос Саши, сиплым баском отозвался Мартик. Заворковали куры на насесте.

«Не забижает ли Мартика корова?» — тревожно подумал Саша, но задерживаться было некогда.

Только что по железной дороге, пересекавшей село, прошел пассажирский поезд. Огоньки исчезли за поворотом. Клубы серого дыма медленно таяли в звездном и светлом от луны морозном небе. Грохот поезда был слышен далеко, хотя состав, наверно, уже миновал Курьяново.

— Веселее у нас стало, как железную дорогу провели, — говорил Илюша, еле поспевая за Сашей в своих больших, не по росту, валенках.

В классе за столом вместе с вожатой Варей сидел секретарь песковатской комсомольской организации Ваня Колобков. В стороне, у окна, — Петр Иванович. Немного попозже пришла Александра Степановна. Ребята расположились кто на партах, кто на подоконниках.

— Смотри, и учителя пришли, — встревоженно прошептал Серега.

Ваня Колобков предостерегающе застучал карандашом по столу.

— Предоставляю первое слово учителю Петру Ивановичу, — сказал он, окидывая взглядом комнату.

Петр Иванович начал не сразу — подождал, пока все затихли.

— Как, ребята, скучно учиться в школе? — спросил он, улыбаясь.

Все молчали.

— Скучно, наверное, — продолжал Петр Иванович, — многие из вас, особенно из пятого и шестого классов, опаздывают. А другие и вовсе пропускают занятия. Оправдываются потом: дескать, домашние дела мешают. Так, что ли, ребята? — Старый учитель на минуту замолчал, отыскивая глазами заядлых прогульщиков. — Хотите знать, как я сам учился?

Глаза учителя глядели строго. Он провел рукой по седым волосам.

— Я очень хотел учиться. Так стремился, что трудно словами передать. Да что там говорить! Помните рассказ Льва Николаевича Толстого «Филипок»? Похоже, что он с меня этот рассказ писал. Точь-в-точь такая история со мной была. Родом-то я туляк, из-под Ясной Поляны. Лев Николаевич частенько к нам в деревню захаживал…

Долго говорил Петр Иванович. А в заключение предложил:

— Может быть, нужно освободить наших прогульщиков, тех, кто не хочет учиться, от школьных занятий? Как, ребята, освободим?..

На миг воцарилась тишина, потом сразу все заволновались, зашумели.

Ваня Колобков ерзал на скрипучем стуле и хмурился. Белесые крутые брови у него то поднимались, то опускались.

На комсомольских и общих собраниях он привык выступать. Там проще, яснее. А тут не знаешь, с какой стороны подойти к крикливым ребятам-школьникам, не знаешь, как вести дальше собрание. Сколько ни взывал Ваня Колобков, никто из ребят не желал организованно, по порядку брать слово и выступать. Все предпочитали кричать с места.

Среди общего гула голосов Ваня различил звонкий голос Саши и ухватился за него.

— Как это не ходить на занятия? Да у нас почти каждый день все новое проходят! — кричал с места Саша.

— А ты, Чекалин, выступи и скажи, — подзадорил Ваня и громогласно объявил: — Слово предоставляется Чекалину!

Саша спрятался было за спины ребят, но потом, тряхнув черноволосой головой, вышел вперед.

— И скажу… — заявил он, вдруг рассердившись, сам не зная на кого. Продолговатое смуглое лицо его побледнело. — Петр Иванович говорил про Филипка. В нашем классе тоже есть Филипок… — Саша поправился: — Филипп Сычев. Второгодник он, вот и важничает. Считает, что все знает. День ходит, а два дома сидит, да еще опаздывает. У нас он главный прогульщик…

— Фильке ходить далеко… — сразу же откликнулся с задних рядов его защитник белобрысый Пузан.

Все засмеялись. Жил Филька на два-три дома подальше чем кто-либо из остальных.

— Ты живешь ближе… — не остался в долгу Саша. — А в школу приходишь последним. Тянешься, как крот…

На передних партах среди девочек брызнул смех.

Голова Пузана сразу исчезла за чьей-то спиной. А угрюмый Лиходей, сидевший с ним рядом, показал Саше кулак. Ребята загалдели, зашептались, а Саша остановился, не зная, что говорить.

Варя ободряюще кивнула ему гладко причесанной русой головой. Отступать нельзя, да и не в привычке Саши, тем более что на него теперь смотрели десятки глаз.

— Предлагаю тех ребят-пионеров, кто опаздывает, пропечатать в стенгазете, — заявил он вздрагивающим от волнения голосом. — А Фильку… — он снова поправился: — Сычева предупредить. Не поможет — исключить из пионеров. — И решительно пошел на свое место.

— Эва махнул!.. — донесся до Саши сиплый голос Лиходея. — Больно строгий…

— Это как так исключить? — удивленно спросила сзади Зинка.

— Тебя тоже следует одернуть, — обернулся к ней Саша. — Трещишь больше всех на уроках, как сорока…

— Ишь, какой оратор выискался! — начала было обиженная Зинка, но замолчала, не встретив поддержки окружающих.

Филька вначале сидел спокойно, развалившись за партой, и внимательно разглядывал потолок в классе. Но потом, когда после Саши стали выступать другие ребята, также упоминая его имя, он перестал улыбаться, насупился. Выступила Александра Степановна, и Филька совсем упал духом.

— Выходи, Филипп, теперь тебя послушаем… — предложил ему Петр Иванович.

Неохотно Филька вылез из-за парты.

Он стоял красный, на виду у всех и бормотал обещания вести себя как подобает. Вслед за ним неприятные минуты пришлось пережить Зинке и другим прогульщикам.

Филька долго не мог опомниться после пережитого позора. Забившись в угол, он бросал злобные взгляды на Сашу и лихорадочно ерошил свои белые как снег волосы.

— Накостыляет он тебе… — пророчил Саше Серега.

— Не тронет, — успокаивал Степок. — Мы и сами его вздуем в случае чего.

Время уже было позднее, когда Ваня Колобков зачитал постановление райкома комсомола об участии пионеров и школьников в наступавшей весенней посевной кампании.

— Понятно? — спросил он, кончив читать. — Собственно говоря, задача такова…

Ребятам было понятно и без разъяснения, что нужно собирать золу, навоз, всякие удобрения и вывозить их в поле. Саша допытывался, будут ли пионеры одни собирать или с комсомольцами. Девочки спрашивали: как им лучше работать — звеньями или поодиночке?

— Звеньями, — пояснял Ваня Колобков, вытирая вспотевший лоб. — Задание пионерам конкретное — собирать золу.

Когда расходились из школы, ребята толковали между собой, что золу собирать нехитрое дело. Трудностей в этой работе не предвиделось.

На следующий день, встретив Сашу в классе, мрачный, нахмуренный Филька покосился на него, но ничего не сказал.

— Бить тебя собирается. Ребят подговаривает, — шептал Саше пронырливый, всезнающий Егорушка, задумчиво почесывая рыжеватый затылок. — У него со старшеклассниками дружба знаешь какая… Водой не разольешь.

— Посмотрим… — Саша, хотя и поводил пренебрежительно плечами, чувствовал себя не совсем уверенно.

Последние уроки прошли в томительном ожидании.

Кончились занятия, и ребята гурьбой повалили из класса.

Саша, как дежурный, задержался.

Фнлька Сыч выскочил первым, но не пошел домой — об этом уже сообщили Саше друзья.

— Ты не бойся… — говорил Саше Егорушка. — В случае чего я тоже… — Он засучил рукава, давая понять, что готов к бою.

Серега нерешительно топтался на месте, но тоже не уходил. У крыльца на всякий случай дежурили Степок и Левушка.

— Вы не ходите за мной, — прошептал Саша, когда они спустились с крыльца.

Ребята немного поотстали.

Саша пошел навстречу Фильке Сычу, который стоял на дороге в выжидательной позе. Возле него, сдвинув на макушку шапку, вертелся Пузан. Немного в стороне Лиходей из изгороди вытаскивал кол. Увидев Сашу, он осклабился и с колом в руках пошел навстречу. Сердце у Саши невольно екнуло. Он оглянулся — на месте ли его дружки, и не так уже смело приблизился к Фильке.

— Драться хочешь? — спросил он. — За то, что я правду о тебе сказал? Ну на, бей…

Саша для чего-то снял шапку, расстегнул ворот белой рубашки, шубейка у него была нараспашку. Подобной выходки Филька не ожидал, он даже побледнел от досады. По неписаным пескозатским законам в таком случае бить противника не полагалось. Завыркинцы с любопытством следили за Филькой. Издали с тревогой наблюдали за Сашей его друзья.

Саша видел, что даже девочки не ушли домой и толпились у амбара.

Среди них он заметил Тоню. Неподалеку был Сашин дом, но у него и мысли не было бежать. Он смотрел на Фильку и думал: «Ударит или нет?» Но Филька медлил.

— Стану я с тобой связываться… — презрительно заявил он, но все еще чего-то выжидал.

— Ну, колхозники… Кто кого?… — науськивая ребят, крикнул шедший мимо единоличник Авдюхин, живший на Завырке. Последнее время он работал пожарником в городе и относился к деревенским с явным пренебрежением.

Драться Филька не стал, хотя перед этим громогласно грозился проучить Мазая.

Домой ребята разошлись мирно.

После обеда, успокоившись от пережитых волнений, Саша решал задачи, а Витюшка писал упражнение. На перекладине кровати сидела Галя и деловито чистила свои перышки. На печке дремал Павел Николаевич. Ждали Надежду Самойловну ужинать.

На крыльце заскрипел снег, и в избу шумно ввалился Серега.

— Идем скорее… — заторопил он, остановившись на пороге с шапкой в руках. — Тебя Ваня Колобков в избу-читальню зовет. Совещание… Насчет сборки золы.

На ходу накидывая шубейку и надевая шапку, Саша ринулся из избы. Серега едва поспевал за ним.

Следующий день было воскресенье. Стояла пасмурная погода. С крыш капало. Под ногами хлюпал разбухший, почерневший снег. Все пионеры села кто с корзинками, кто с ведрами высыпали на улицу.

Разбившись на звенья, пионеры пошли по дворам собирать золу.

— На что зола? — допытывались хозяйки. А иные и вовсе неохотно пускали ребят во двор.

— Может, себе еще пригодится, — неуверенно возражали они.

— На колхозные поля собираем, — убеждали ребята. Спорить с ними было трудно. Собранную золу ребята насыпали кучками вдоль дороги.

Вслед за ребятами, подбирая золу, ползли колхозные розвальни. В них важно восседал дед Пупырь.

Сани ползли медленно, как улитка, — дед Пупырь часто останавливался, подолгу разговаривая с каждым встречным.

Когда Сашино звено обошло все дворы своего участка, дед Пупырь еще не доехал до них.

— Останется наша зола неубранной, — беспокоился Саша. Тревожило серое, хмурое мартовское небо и разбухавшая с каждым часом дорога, по которой синеватыми змейками уже струились ручейки.

— Давайте сами на салазках возить в поле! — предложил Саша.

— Выдумал! — рассердилась Зинка. — Что мы, лошади?

— Тяжеловато… — сомневался и Серега. Остальные тоже медлили.

Пока ребята спорили, Саша, пошептавшись с Витюшкой, исчез.

— А где же наш звеньевой? — хватились ребята.

— На печку удрал, — негодовала Зинка.

Но тут с горы, от дома, где жил Саша, показалась необычайная процессия.

Громила и Тенор, впряженные в санки, везли фанерный ящик. За собаками с вожжами в руках шел Саша. Сбоку, увязая в мокром снегу, вприпрыжку бежал Витюшка, поддерживая ящик.

— Грузи, ребята! — кричали они. — На своей подводе вывезем!

Выдумка Саши сразу воодушевила ребят. Закипела дружная работа. Громила усердно тянул салазки с нагруженным золой ящиком, а Тенор все время явно лукавил, мешая и путаясь в упряжке. Сзади и по бокам тяжелый ящик с золой подпирали ребята. Саша бежал рядом, вожжами погоняя собак.

За сараями на ближнем заснеженном поле зачернели кучки золы.

Когда к Сашиному звену подъехал дед Пупырь, делать ему было уже нечего.

— Где же ваша зола-то? — таращил глаза Пупырь.

— Управились сами! — кричали ребята, довольные расходясь по домам.

На другой день зимняя дорога разом рухнула. Вскрылись ручьи, забурлила и загрохотала Вырка. С каждым днем все заметнее оголялась земля вокруг Песковатского.

Собравшись в школе, ребята толпились в коридоре. Там висела свежая стенгазета. В ней на видном месте были нарисованы Громила и Тенор в упряжке.

Саша знал, что стенгазету оформляли Филька Сыч и Зинка.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.