Глава девятая

Глава девятая

Плывет под крылом родная земля. Чем дальше ни юг, тем ярче зеленеют луга и поля, рощи и леса. Отсюда, с высоты, следов войны почти не видно, а ведь прокатилась она огненным валом здесь дважды — сначала к востоку, потом к западу. Мысли мои обгоняют Ли-2, рвутся вперед. Потому что летим мы в Воротынск, под Калугу, в места близкие и дорогие моему сердцу. Война тоже прошлась по ним, принеся и горе и разруху. Как-то там живут теперь мои родные, тетушка, сестра? Что с нашей деревней Лыково?.. Я понимал, что понапрасну тревожу свою душу — война не закончилась, к ним я не попаду, но мне очень хотелось этого. Да что говорить, может быть, самой желанной наградой на фронте был отпуск домой. Давали его в редких случаях, за героические дела, а что такого героического сделал я?

В Воротынске снова навалилась работа, оттесняя заслоняя собой мысли о доме, о семье. На общеполковом открытом партийном собрании подвели итоги боевых действий полка на Ленинградском фронте с декабря 1943 года по май 1944-го. Состоялся обобщенный разбор работы технического состава полка за эти пять месяцев. Накопленный опыт внимательно изучали молодые летчики, штурманы и авиаспециалисты, прибывающие с пополнением. Что ж, им есть, что изучать…

Работаем с раннего утра до темноты. Погода стой совсем не майская: холодные ветры то и дело гоняю дождевые тучи. Живем в самолетах. Мокрую одежду сушим у костров. Спать приходится на металлическом полу, летчики спят прямо в своих креслах.

Спешим. Все настойчивее ходят разговоры о перебазировании на другой аэродром, поближе к линии фронта. Самолеты, которым нужен средний восстановительный ремонт, отправляем в дивизионные ПАРМ-10 под Калугой, остальные работы на машинах ведем сами. Особого внимания требуют двигатели с предельно большими допусками, которые получаем с ремонтных заводов. Гарантийный ресурс им редко по плечу, да и дефекты в полетах, как правило, поставляют они. Потому работу с такими движками доверяем только опытным мастерам — авиатехникам и механикам, да и то под контролем старших техников отрядов или борттехников. Это не перестраховка, это единственно возможный путь к надежной работе всех систем и агрегатов столь сложной машины, как самолет. Только отличные знания, богатый опыт, внимательный и придирчивый ни взгляд работников технической службы могут уберечь экипажи от многих неожиданностей в воздухе. На войне ведь их хватает и без подвохов со стороны самих Ли-2. Была и еще одна причина для того, чтобы с особой тщательностью готовить, проверять и перепроверять материальную часть полка.

Однажды, когда я с Милюковым и Родиным заканчивал проверку работы гидравлики на машине Щуровского, подошел Б. П. Осипчук. Поздоровался. Поговорили о делах. Уже уходя, командир полка сказал:

— Будьте повнимательней. Война в лесные края переметнулась. Там нам работка найдется. И не простая работка…

— Если вы имеете в виду партизан, так нам не приникать, — улыбнулся Родин. — Дело-то знакомое.

— Думаю, события развернутся так, что нашего опыта окажется маловато. Будем добывать новый. Но машины для этого должны быть сверхнадежными, — сказал Осипчук. — Потому и прошу вас о тройной бдительности.

Поздним вечером, укутавшись в чехол для двигателя, я лежал в хвосте фюзеляжа. Не спалось. Весь день шел дождь, с сырой земли тянуло холодом, и меня слегка знобило. Не заболеть бы, подумал я. Сейчас это совсем некстати. Осипчук ведь просил…

Мысли вернулись к разговору с командиром полка. Да, опыт полетов к партизанам у экипажей нашего полка есть. Впрочем, если быть точным, — только у самых опытных экипажей. Неопытных на такую работу не вышлешь. Нужно пройти линию фронта и за сотни километров от нее, в глуши лесов, вдали от населенных пунктов, темной, а то и дождливой ночью отыскать партизанские костры, определить, не ловушка ли фашистская, приземлиться. И это при наличии лишь карты компаса, часов и указателя скорости. Даже радиокомпас летчикам не помощник — радиостанции в отряде коротковолновые и маломощные и в качестве приводные радиостанций не годятся.

А сама посадка? Вот где нужно иметь холодную голову, точный расчет и крепкие руки. Партизаны, как правило, не знали даже простейших условий безопасной посадки тяжелых машин на полевых площадках. А он были непростыми: посадочная полоса должна быть определенных размеров, твердость грунта соответствовать нормам, световое обозначение — по инструкции…

Сколько же времени прошло с тех пор, как экипаж Ивана Владимирцева летал на выброску десанта в районе Белой Церкви? Больше двух лет! Да, тогда была ночь на 23 апреля 1942 года, ночь, с которой полк ведет отсчет боевым действиям. Потом этот же экипаж совершил несколько рейсов под Ровно в отряд Д. Н. Медведева. За ним — Щуровский, Тишко, другие… Куда мы тогда летали? Я стал вспоминать названия: Таракановка, Бондуровка, Золотуха, Гвоздня, Климовичи, Полоцк, Овруч, Рига… Да разве все упомнишь.

А мой первый полет на выброску десанта? Щуровский вел Ли-2, в экипаже были штурман А. Т. Пустовойт, стрелок-радист А. М. Губин, бортмеханик С. Е. Олейников, воздушный стрелок М. А. Стародубов и я. Летали в район Климовичей. Светила луна, видимость была прекрасной. Прошли линию фронта, нас обстреляли. Серые в мертвом свете луны разрывы снарядов вспыхивали и гасли где-то ниже и справа. Потом немцы пристрелялись. Пришлось Щуровскому блеснуть своим летным мастерством.

На точку выброски вышли точно. С высоты 1000 метров десантники ушли в ночь. Щуровский сделал круг. Вот и условный световой сигнал с земли. Все в порядке. Если можно считать в порядке вещей то, что наши бойцы остались в логове врага и кто знает, выйдут ли они оттуда живыми.

Тогда же, в конце августа 1942 года командирам отрядов старшим лейтенантам Щуровскому, Тишко и Гиричеву выпала честь быть участниками совещания руководителей партизанских отрядов в Москве, в Центральном штабе партизанского движения. 31 августа вечером их приняли в Кремле руководители партии и правительства.

Начальник Центрального штаба партизанского движения П. К. Пономаренко подчеркнул тогда, что в условиях наступления врага на юге, а также из-за отсутствия второго фронта в Европе партизаны должны скопить как можно больше сил врага вдали от передовой. Имеете с тем Ставка считала не совсем нормальным такое положение вещей, когда украинские соединения С. А. Ковпака и А. Н. Сабурова действуют в Брянских лесах, где партизанское движение и без того хорошо развито. Этим соединениям было предложено совершить поход по северным областям Украины с тем, чтобы еще больше разжечь пламя народной войны на правом берегу Днепра.

Обо всем этом мы узнали, когда наши товарищи вернулись из Москвы. Задачи, которые ложились теперь на личный состав АДД по обеспечению партизан всем необходимым, были очень сложными.

— Выполнять эти задачи придется нам с вами, — закончил свой рассказ Щуровский. — С риском для жизни. Но игра стоит свеч…

Нам пришлось с ходу включиться в работу. Вместе с экипажем Щуровского отправился и я на аэродром и Трубетчино, что в шестидесяти километрах севернее Липецка. Там я должен был заниматься техническим обеспечением, подготовкой самолетов, которые готовились к полетам за линию фронта. Что мы тогда грузили в Ли-2? Боеприпасы, медикаменты, теплую одежду. И даже три замка для сорокапяток. Эти пушки достались партизанам при отступлении наших войск, вот только замков на них не было. Там, в Трубетчино, ожидая вылета за линию фронта, Сидор Артемьевич Ковпак немало рассказывал нам о жизни и войне в тылу врага. После этих рассказов самолеты Щуровского, Гиричева и Тишко уходили в полет с предельно высокой загрузкой. Конечно, это усложняло работу экипажей. 15 тонн 600 килограммов драгоценного груза было переброшено к тыл врага, 226 раненых, больных партизан и детей доставлены на Большую землю. Было чем гордиться…

Тогда же, в начале сентября 1942 года, мы потеряли у партизан и свой первый Ли-2. Экипажу И. Н. Владимирцева была поставлена задача перебросить под Ровно в отряд Медведева весьма важный груз. Полет предстоял на полную глубину, и потому машину готовили очень тщательно. Укомплектовали запчастями, инструментом, загрузили бочку с моторным маслом. Когда я прощался с экипажем, все были на местах: командир, штурман А. Н. Пономаренко, радист Г. А. Буланов, воздушный стрелок Н. В. Кочуркин, борттехник Ф. В. Ващенко.

— Запроси еще раз посадочные знаки, — сказал Владимирцев радисту.

— Посадочную площадку обозначат кострами по периметру, Т выложат из фонарей.

— Тогда поехали, — Владимирцев затянул парашютные лямки. — Может, и ты с нами, Горностаев?

— Начальство не отпускает. Ни пуха вам…

— К черту.

Никто не знал, что свидеться снова нам удастся лишь через два месяца, 12 ноября. Когда на нашем аэродроме приземлился Ли-2 В. П. Бибикова из 101-го авиаполка и улеглась радость встречи с вернувшимся экипажем Владимирцева, мы отошли в сторонку с Андреем Пономаренко. Сели, закурили.

— В район приземления пришли точно, — глухим простуженным голосом начал он свой рассказ. — Площадка есть, а Т — нет. Вертелись мы, вертелись — нет Т. Пытались запросить Москву, что делать, но не удалось, слишком далеко улетели. И в небе болтаться долго не можем, понимаем, что наводим немцев на отряд. Решили садиться. Снизились над площадкой, прошли на бреющем, осветили фарами. Препятствий нет, длины хватает. Сели. И на скорости 50 километров в час машина провалилась. Болотистый грунт не выдержал. Нос вниз, хвост вверх, двери заклинило… Ну, думаем, устроили нам фашисты ловушку. Достали автоматы, пистолеты. Люди бегут. Тоска меня взяла. Думаю, если фашисты, то нелепо погибать придется. Сидим как в мышеловке. Слышим, кричат. По-русски. Отлегло от сердца. Командир, борттехник и я через верхний люк пилотской кабины выбрались, радист и стрелок — через заднюю грузовую дверь. Партизаны помогли нам машину в нормальное положение вернуть. Отделались мы, общем-то, легко. Владимирцев, правда, ногу поранил, у остальных — только ушибы. Груз цел. А самолет разбит. Посудили, порядили — выходит, что восстановить его в лесу невозможно.

Сняли с Ли-2 вооружение, боеприпасы, радиостанции. И погиб наш друг самолет смертью храбрых в лесах Ровенских. А мы два месяца партизан аэродромной службе учили. Может, других наша участь минует…

Подошел, прихрамывая, Иван Владимирцев.

— Байки травишь, Андрей? — улыбнулся он. — Пошли лучше поужинаем.

Они ушли. Я смотрел им вслед и думал о том, что, несмотря на неудачу, у Владимирцева есть уже своя фронтовая слава. Разведчики, летавшие в тыл, просили об одном, — чтобы забрасывал их Иван. Тридцатитрехлетний Владимирцев был для них своеобразным талисманом. Все, кого он вывозил в тыл врага, возвращались к своим.

Когда я вспомнил о Сталинградском фронте, у меня заныли руки, будто снова попал я в морозную, буранную степь. Работы там было через край, но даже из-под Сталинграда, где каждый самолет — на особом счету, улетали наши Ли-2 к партизанам. Тогда мы едва не потеряли экипаж Щуровского.

Я встретил эту машину после ночного бомбометания. Экипаж ушел, а техники и моторист приступили к привычной работе. И вдруг возвращается Олейников.

— Ты что, Сережа? Иди, спи, мы сами справимся.

— После войны отоспимся, — устало сказал он. — Приказ получили через час вылететь на спецзадание.

Вместе с механиком Сашей Батуриным заправили они Ли-2 горючим и маслом, опробовали двигатели. Подошел радист Алеша Губин, за ним стрелок Миша Стародубов. Первый проверил радиостанции, настройку на КП полка, второй — пулеметы и боеприпасы… Подъехали на полуторке два Александра — командир отряда Щуровский и штурман Пустовойт, старший штурман полка майор С. С. Соколов. Здесь же, у Ли-2, в последний раз проверяются штурманские расчеты, уточняются сигналы. Соколов ставит свою подпись в документах. Пора!

Три полета в Брянские леса они выполнили успешно. В четвертом у деревни Солтановка-Борки условленных сигналов не обнаружили. Пришлось возвращаться, не выполнив задания. Под Орлом они и попали в переплет. Одинокий самолет нарвался на прожектора и на зенитки. А на борту взрывчатка, боеприпасы…

— Я тебе, Николай, объяснить не сумею, что испытываешь, сидя в пороховом ящике посередине неба, — вещал, возвратившись, Олейников. — А в тебя все, кому не лень, снаряды пускают. Уж на что наш командир любитель острых ощущений, но и он — дай бог ноги! — изворачивался, как мог. Наша старушка так кряхтела, что я боялся — вдруг на вираже развалится. Выдержала… — И он одобрительно похлопал по обшивке фюзеляжа Ли-2.

Доставалось и борттехникам. На их плечи ложилась ответственность за то, что в полете Ли-2 будет вести себя так, как должно. Лежала она тяжелым грузом в течение многих часов, и это напряжение изматывало вконец. Прислушиваешься, приглядываешься — ждешь напасти любой… Особенно нарастала тревога к концу гарантийного ресурса двигателей АШ-62ИР. У них, как правило, к этому сроку начиналась тряска из-за неустойчивой работы нескольких цилиндров. Хорошо, если забарахлит движок над своей территорией. А если в сотнях километрах от нее? Заменить поршневые кольца цилиндров даже в условиях базового аэродрома непросто. Что же говорить об этой работе, когда делаешь ее на партизанской площадке, в лесу? К тому же сверху Ли-2 хорошо виден…

В октябре сорок второго я встречал самолет Щуровского. Он возвращался от партизан. Первым вышел Олейников. Обычно веселый, неунывающий в любых передрягах, на этот раз он показался мне уставшим и чем-то расстроенным.

— Случилось что-нибудь, Сергей?

— Ничего, — обронил он, взглянув на меня. — Отосплюсь, и все пройдет.

Оказалось, летали они в район деревни Лельчицы Минской области к партизанам А. Н. Сабурова. В полете началась сильная тряска левого двигателя. Щуровский сумел довести машину до «точки» и посадить ее. Почти сутки Олейников с бортстрелком Михаилом Стародубцевым ремонтировали движок. Без необходимых приспособлений, с минимумом инструментов и запасных частей. Им пришлось менять поршневые кольца в двух цилиндрах. И вот самолет стоит на родном аэродроме, потрескивают остывающие двигатели, словно лишь одним им ведомым языком благодарят Олейникова…

Воспоминания, воспоминания. Неужели мы так много уже отвоевали?! Неужели годы прошли? Не дни, не месяцы — годы!..

По обшивке ударили капли дождя. Ветер раскачивал Ли-2, посвистывал в щелях. Я поплотнее закутался в чехол, поднес часы к глазам. Фосфоресцирующие стрелки показывали два часа ночи. Сон не шел, и я снова вернулся в прошлое.

Почему-то вспомнился сорок третий год. Начало его. Тогда стало известно, что в соединении С. А. Ковпака ждут нашей помощи — много раненых. Из-за Плохой погоды вывезти их самолетами вовремя не удались. И потому, когда в последних числах января установились ясные холодные ночи, наши экипажи вместе с экипажами других полков 1-й авиадивизии вылетели на помощь ковпаковцам. Повел свой Ли-2 на озеро Червонное южнее Слуцка и капитан Владимир Александрович Тишко. Вез он привычный груз: медикаменты, взрывчатку, продукты. Обратным рейсом должен был забрать раненых и детей. Улетел с Тишко и старший техник второго авиаотряда эскадрильи К. П. Кольга. Улетел и словно в воду канул. Как и остальные.

Они прошли линию фронта, попали под прожекторы и зенитный огонь, но ускользнули. На «точку» вышли точно. Увидели костры на льду озера, условные сигналы. Сели. Но после посадки, при рулении к берегу самолет никто не сопровождал. Тишко не знал, что лед усеян проталинами от прежних сигнальных костров, ничем не обозначенных.

— Ухнули мы в прорубь, — рассказывал позже Кольга. — Винт согнулся, крыло и шасси подломились. Пока из полка запчасти доставили, пока ремонтировали, фашисты засекли Ли-2 и сожгли с воздуха. Знать, что самое страшное в тылу у немцев? Остаться без дела. А мы больше месяца ждали, пока нас вывезут. Тебя одного оставил на два отряда, душа изболелась.

— Ничего, выдюжил, — сказал я. — Хотя и тяжело бывало.

— Я знаю…

Потом был Центральный фронт. Там в июле сорок третьего мы получили три машины Си-47 американского производства. Все обозначения в пилотской кабине — на английском языке. Что делать? Осваивать. И освоили. Самолет был похож на Ли-2. И в то же время отличался оборудованием планера и силовыми установками. Противообледенительная система передней кромки крыла давала возможность летать в плохую погоду. Два дополнительных бензобака значительно увеличивали радиус его действия. Двигатели мощностью по 1600 лошадиных сил были смонтированы весьма удобно для обслуживания на моторамах из легкого сплава. А вот вооружения Си-47 не имели. Но мы были рады и этой помощи союзников, если уж второго фронта от них никак не дождешься.

Авиация становилась все более необходимой в партизанской войне. В начале осени большая группа наших машин осуществляла связь с народными мстителями Полоцко-Лепельской зоны. Там в районе Ярцева мы потеряли Ли-2 старшего лейтенанта В. К. Егорова. Из экипажа в полк не вернулся никто.

Фашисты, почуяв опасность укрепления связей партизан с Большой землей, усилили ночное и дневное патрулирование «Суражских ворот», района, где пролегали маршруты машин АДД. Пришлось летать на очень низких высотах.

В те дни много работали по заданию Белорусского штаба партизанского движения. Экипажи Т. К. Гаврилова и Б. И. Тация за четыре вылета перевезли для соединения Сабурова 19,5 тонны боеприпасов, медикаментов и вывезли 96 раненых и больных партизан. Полоцк, Бегомль, Молодечно, Минск… В эти районы по воздуху шли грузы, а на Большой земле мы встречал людей, полной чашей хлебнувших все прелести «нового порядка». Раненые, дети, старики, женщины… Сколько буду жить, не забыть мне их лиц и глаз, в которых стояла нечеловеческая боль людей, прошедших сквозь ад. А дети? Исхудавшие, настороженные, словно маленькие зверьки, они с недоверием смотрели на каждого взрослого… Сколько же понадобится душевного тепла и ласки, чтобы вернуть их в мир детства!

29 сентября экипаж Тация вернулся из района в шестидесяти километрах северо-западнее Минска. Две недели назад они туда летали. Задание выполнили. Теперь же вернулись с полной загрузкой.

— Горит все, — Таций с размаху ударил кулаком о косяк грузовой двери. — Каратели работают. Огонь до облаков. Деревни пылают, а мы костры партизанские ищем. Нет костров, есть пожарища… Ненавижу гадов! Знаешь, о чем я жалел? Что не бомбы, а медикаменты везу. Но сейчас там медикаменты нужнее, — и он ушел на КП полка.

4 октября два наших экипажа вылетали к партизанам. Выбросили на парашюте около четырех тони боеприпасов в районе Гомеля. Экипаж Ваканьи задание выполнил частично — один мешок завис на стабилизаторе самолета и повредил его. Все другие мешки с грузом были сброшены с малой высоты над лесом без парашютов. В эту же ночь самолет Си-47 Тация доставлял партизанам груз в район западнее Минска. На маршруте у станции Село, северо-западнее Витебска, его атаковал истребитель противника. Самолет получил пять пробоин в стабилизаторе и бензобаках. Кроме того, был поврежден трубопровод гидросистемы, перебиты тросы управления правым элероном… Радист и стрелок ранены. Экипаж не выполнил задания и возвратился с грузом. Таций и штурман Вдовиченко довели самолет и посадили на своем аэродроме в Воротынске. В ПАРМ-10 машину ремонтировали около двух месяцев.

Сколько их было, таких вот вылетов, возвращений? Десятки, сотни. Под огнем зениток, с атаками истребителей… Кровь наших товарищей запекалась на штурвалах, штурманских столах, на гашетках пулеметов. Но грузы для партизан шли и шли в районы Минска, Могилева, Гомеля, Пинска, Житлина, Слонима, Витебска…

Когда ударили первые заморозки, мы потеряли экипаж старшего лейтенанта Саши Борисова. Весь день авиатехники старшина Алексей Уткин из второй эскадрильи и сержант Михаил Козлов из третьей готовили с мотористами свои Ли-2 к вылету в партизанские края. В сумерках я с борттехниками Дмитрием Листопадом и Петром Баталкиным проверил десантное оборудование машин, работу двигателей. Дозаправили их горючим, маслом. Рейс предстоял дальний, к Сабурову, но дорога обоим экипажам была знакомая. Баталкин, поглядывая в небо, хмурился.

— Что мрачнеешь, Петя? — спросил я его.

— Больно небо ясное.

— Проскочим, — убежденно сказал Листопад. — Повыше заберемся и проскочим.

— Не кажи гоп…

Баталкину было двадцать шесть лет. Родом он из Иванецкого района Курской области, из поселка сахарного завода «Коллективист». В полк пришел в августе сорок второго, хотя воевал с первых дней войны. Пользовался безграничным доверием экипажа.

Подготовленные машины находились на стоянке 2-й эскадрильи. На полуторке подъехали экипажи. Спрыгнул на землю старший лейтенант Александр Борисов, за ним — командир второго Ли-2 старший лейтенант Николай Петриченко. Когда мы доложили о готовности машин к полету, Борисов обошел свой Ли-2, оглядел его.

— Годится, — сказал он, пожимая на прощанье руки нам, остающимся дома, — ждите к утру.

Борисову еще не исполнилось и тридцати, но летчиком он уже стал отменным. Родился он в деревне Перепелкино Зарайского района Московской области, закончил семилетку, по путевке комсомола был направлен в Первую Батайскую школу ГВФ. Он не забывал однокашников, знал, где и как они воюют, переживал за них. За Сталинград, Курскую битву, выполнение сложнейших полетов к партизанам Белоруссии Борисов был награжден орденами Ленина и Красного Знамени.

У Борисова был молодой экипаж. Второму летчику, младшему лейтенанту Коле Гороху со станции Шишкино Тапкинского района Кемеровской области едва исполнилось двадцать лет. Его одногодком был стрелок-радист из города Можги старшина Виктор Хрусталев. Ровесниками командира были штурман отряда капитан Николай Тихонович Шестопалов из Одессы и стрелок старшина Илларион Федосеевич Парахневич из села Верати, что под Бобруйском. К полетам в Белоруссию он рвался всей душой.

— До дому полетим, браточки вы мои, — улыбался он. — Может, где своих зустрену…

Когда они улетели, я, наскоро поужинав, зашел к КП полка. Заглянул в журнал радиосвязи. Последняя запись не вызывала тревоги: «Прошли линию фронт. Высота полета 3500 метров. Все в порядке». Я собирался было идти на стоянку, когда на связь с КП полка вышел Николай Петриченко: «Видел северо-западнее Старого Быхова падение горящего самолета…» Напряженное молчание повисло на командном пункте.

— Кроме Борисова, там никого нет, — сказал Осипчук. — Никого.

Петриченко задание выполнил, вернулся на свой аэродром. Пока старшина Уткин с борттехником Листопадом осматривали Ли-2, накидывали чехлы на двигатели, я сидел с техником Козловым на пустой стоянка Мы молчали. Да и что здесь скажешь.

— Пошли поспим, Миша, — я поднялся.

— Я подожду.

— Их сбили, ты же слышал.

— Я подожду.

— Если кто остался жив, выйдет через линию фронта…

— Шел бы ты отсюда, старший лейтенант, один. — Глаза Козлова зло блеснули. — Я же тебе русским языком сказал, что ждать буду. — И вдруг словно угас. — Как же я без них, Николай? Кто я без них?

Я ушел, а он остался. Лишь к полудню, когда уже не осталось никакой надежды на чудо, Козлов пошел в землянку. На порожке еще раз оглянулся. Небо оставалось пустым.

Кому меньше везло, кому больше… Экипажу К. Н. Пьянзина повезло больше. Мы бомбили скопления вражеских войск в районе Межи севернее Витебска, и Калинковичах, Лоеве, сбрасывали листовки над Ушачами. В одном из таких полетов на самолете Пьянзина отказал правый двигатель. Сбросив бомбы и листовки, Ли-2 повернул домой. На КП уже знали об отказе, и потому мы с инженером эскадрильи П. А. Коробовым и техником С. В. Наумовым встречали эту машину на ВПП. В конце пробега двигатель… загорелся. Мы бросились к огнетушителям.

— Надо же, — удивлялся борттехник А. В. Филипенко, когда пламя удалось погасить. — До самого дома терпел. Молодец, двигун.

Отказ произошел из-за разрушения тяги толкателя клапанного механизма и прогара поршня одного из цилиндров. Причина: плохо выполненный на заводе восстановительный ремонт. Надо менять двигатель, обгоревшую арматуру, трубопровод силовой установки…

Я прислушался. Дождь закончился. Лишь редкие капли срывались с крыла и гулко били в пустую патронную коробку, лежавшую под самолетом. В иллюминатор робко заглянула маленькая звездочка. Тишина, покой. Мне вдруг показалось, что я лежу на сеновале и сарае, только что прошумел дождь… Озноб прошел, стало тепло, уютно. И я заснул.

А утром снова навалилась работа, и отошла в прошлое ночь грустных моих воспоминаний.

Закончив в меру своих сил и возможностей ремонт изношенных, избитых Ли-2, полк в конце мая перелетел на новое место базирования — в Бровничи, к юго-западу от города Климова. Зеленели леса и луга, цвели сады. Невдалеке от аэродрома лежало село Ново-Ропск на 300 дворов. Там разместились штаб полка, летный состав, кухня, столовая. В полку была грузовая автомашина — американский «студебекер». Она и осуществляла связь между селом и аэродромом.

— Эй, старший лейтенант Горностаев! — Я узнал голос Родина и выглянул из Ли-2, где доводил до ума тяги управления двигателем. — Поехали на обед, карета подана…

Я вытер руки ветошью, закрыл Ли-2, перемахнул в кузов, и вот уже мчится наш «студебекер» по кромке летного поля в село. Теплый ветер бьет в лицо, на душе становится весело и хорошо.

— Отгадай загадку, — кричит старшина Родин, — Масляное пятно на летном поле. Что это?

Я чувствую подвох, жму плечами.

— Авиатехник! — радостно сообщает ответ Родин и все, кто сидит в кузове, хохочут.

— Стой! — забарабанил по кабине Милюков. — Есть пассажиры.

Пополнение в составе трех летчиков заняло свои места, и тут мы поняли — французы! О том, что вместе с Красной Армией бьют врага и летчики полка «Нормандия», мы слышали: авиационный телеграф работает без сбоев. Но ехать вместе с французами на обед?!

А встретились мы с ними потому, что на этом же полевом аэродроме в Бровничах стояла 303-я авиационная дивизия, в которую входил и авиационный полк французских летчиков. Они находились на отдыхе, заменяли истребители Як-9 на Як-3.

После сытного обеда на аэродром решили идти пешком. Солнце клонилось к закату. Жили мы все еще в самолетах.

— Палатки сегодня привезут, — сказал Милюков. — Ты, Родин, будешь ставить?

— Нет. В палатках соловьев слышно. Не заснешь. Я землянку рыть начал.

Что верно, то верно. Соловьи пели в зарослях у аэродрома всю ночь, тревожа душу, возвращая нас к воспоминаниям о любви и любимых. Когда подошли к стоянкам, подъехал командир Борис Петрович Осипчук, привез экипажи.

— Готовьте три машины, — приказал он. — Выделите техников, мотористов для перевозки оставшегося в Воротынске технического имущества нашей первой авиадивизии и БАО 1028. Сделать это нужно быстро, фронт ждать не будет.

Здесь командир полка прав, не фронт для нас, а мы для фронта. К полуночи, когда стоянки трех Ли-2 опустели, я побрел в палатку, которую натянули те, кто был посвободнее. Решил вздремнуть не раздеваясь. Но куда там? Соловьи устроили концерт, словно на конкурсе вокалистов. Когда я лежал и слушал их, полог палатки откинул заместитель командира полка майор Н. В. Савонов. Следом вошел командир отряда Николай Ильич Рыбин.

— Заслушался? — улыбнулся Савонов, увидев, что я не сплю. И без всякого перехода:

— Из новых машин есть готовые к вылету?

— Есть, — сказал я, натягивая сапоги. — У нас все готово.

— Тогда пойдем, Николай, переключимся на другую музыку. Послушаем гул Ли-2, а заодно посмотрим, как новые орлы летать умеют.

У палатки стояли летчики из пополнения. Совсем мальчишки. «Черт побери! — подумал я. — Когда же все это закончится?! Ведь у этих пацанов еще молоко на губах не обсохло…»

— Пошли, — сказал я и повел пополнение к новому Ли-2. В ту ночь я больше не слышал соловьев. После двадцати двух посадок на востоке уже вовсю сияло солнце.

— Ну что ж, — подвел итог Савонов, когда последний из новичков поставил машину точно на колодки и затих шум винтов. — Летать вы умеете. Теперь воевать надо учиться.

Кто-то из ребят весело хмыкнул. Савонов устало оглядел их, но не сказал ни слова. В его взгляде я уловил грусть. Они уехали, а мы с Милюковым и Родиным долго смотрели им вслед.

— Веселые ребята, — сказал наконец Родин. — Тем горше слезы будут…

Когда мы закончили послеполетный осмотр, ко мне подошел борттехник старший техник-лейтенант Леонид Шведов из экипажа Алексея Смирнова.

— Не поможешь, Коля? — отозвал он меня в сторону. — Что-то начинка при болтанке барахлит.

Начинкой он называл фотоаппаратуру, которая стояла на его Ли-2. Из-за нее к экипажу Смирнова отношение особое. Самолет-фотограф — хуже доли не придумаешь. Он должен, помимо бомбометания, вести фотосъемку и воздушное наблюдение за боевой работой остальных Ли-2, привозить пленки, на которых были бы именно те объекты, что интересовали командование полка. Чтобы выполнить эти задания, надо точно выдерживать курс, высоту, скорость полета, даже тогда, когда все зенитки врага сосредоточивают на тебе огонь, потому что ты идешь последним над разбитым объектом. И вся злость и ненависть врага — тоже тебе.

Самолетом фотоконтроля командовал старший лейтенант Алексей Михайлович Смирнов, прибывший в полк в марте 1943 года после окончания школы летчиков. К удивлению ветеранов полка, он очень быстро в совершенстве овладел машиной. На Курской дуге и Ленинградском фронте проявил себя настолько хладнокровным мастером летного дела, что ему решили доверить завершать боевую работу над целью. И никого уже не сбивала с толку его постоянная улыбка — в небе он был молчалив, сосредоточен, спокоен, уверен в себе и экипаже в самых рискованных ситуациях. Я мог бы сказать, что он, кроме цели, ничего не видел, но это было не так. Когда в тебя стреляют, ты видишь это, чем бы ни был занят…

Под стать командиру подобрался и экипаж: второй летчик младший лейтенант Владимир Матухно, опытный, хладнокровный пилот; штурман старший лейтенант Николай Крейзо, не терявший ориентировки в любых передрягах; стрелок-радист старшина Николай Полянцев, удивлявший всех тем, что ни разу не потерял радиосвязи с полком; воздушный стрелок старшина Владимир Юрин, чью грудь украшали ордена Славы, Отечественной войны II степени, Красной Звезды…

Весь день колдовали инженер и техники по спецоборудованию, мы со Шведовым над нежным и хрупким оборудованием, но своего добились — ни одного отказа при весьма примитивных наземных испытаниях. И тем самым словно подвели черту под передышкой, столь редкой и столь желанной на войне. 102-й Краснознаменный полк АДД включился на полную мощь в работу на Белорусском направлении.