Завещаю любовь

Завещаю любовь

Я верю, что все случайное в нашей жизни закономерно, как и тандем композитора Оскара Строка и Петра Лещенко, возникший в 30–40-е годы прошлого века. Петр Константинович не раз говорил: «Не могли мы не встретиться с Оскаром, как и с тобой не могли не встретиться. На небесах эти встречи записаны». В западных заметках того времени не раз писали о певце Лещенко, сделавшим знаменитым композитора Строка, при этом непременно отмечали «томный, бархатный, завораживающий голос Петра Лещенко, от которого женщины теряли голову». Сегодня в СМИ окрестили бы Петра Константиновича в духе времени – секс-символом, а тогда его называли красиво – Король танго.

Танго. Мне казалось, что этот танец связан с ним неразрывно. Как же я удивилась, когда Петя пригласил меня… на вальс. Спросила его тогда: «Почему вальс, ведь ваш любимый танец – танго?» В ответ услышала: «Танго осталось в прошлом. Танго – другая жизнь, бурная, со взлетами, страстями. Я не жалею о тех днях, но сегодня мечтаю о тишине, домашнем уюте, о семье, в которой царят Вера, Нежность и Любовь. Я хочу кружить тебя в вальсе, дивном, легком, всю оставшуюся жизнь, нести на руках, и пусть всегда чуть-чуть кругом идет голова». Нести на руках… И ведь носил, вот только в танце закружил лишь однажды.

Да, то был вальс, старинный, томный.

Да, то был дивный вальс.

Не отпускает меня прошлое. Слово, мелодия, запахи – как вспышка. И вот уже крутится лента прожитых дней. Сейчас трудно сказать, когда я решила записывать то, что вспоминается. Записывать, чтобы оставить людям память о Петре, чтобы он вернулся на родину, которая при жизни запрещала песни его, сделала врагом своего народа. В какой-то момент идея воспоминаний возникла и поселилась во мне основательно. Возможно, я впервые задумалась об этом, когда в моей послелагерной жизни появился первый филофонист, жаждущий «прорвать запрет на песни Лещенко». Посетитель был настойчив и произносил такие пламенные речи в защиту моего мужа, что стало просто неловко отказывать ему в интервью. Потом были и другие встречи с коллекционерами-филофонистами, журналистами, режиссерами, поклонниками. С одними знакомство переросло в добрую долгую дружбу, от других разочарований хлебнула с лихвой. Но справедливости ради должна сказать, что и те и другие, кто из корысти, кто из любви, причастны к реабилитации имени Петра Лещенко в СССР. За что им всем благодарна.

Официального разрешения на появление в эфире голоса Петра Константиновича в конце 80-х прошлого века так и не было, просто перестали запрещать. И по советскому радио стали звучать записи песен в исполнении Лещенко. Трудно к этому привыкнуть, до сих пор не верится, что это правда. Даже когда о Петеньке появились передачи, статьи, я все подвоха искала.

В 1989 году фирма «Мелодия» выпустила пластинку «Поет Петр Лещенко», которую назвали сенсацией месяца. В первый месяц выхода, в мае, диск занял 73-е место во всесоюзном хит-параде и за пару-тройку недель вышел на первое место по популярности среди дисков-гигантов. Первый легальный диск и первое официальное признание в советской газете: Петр Лещенко назван лучшим.

«Сенсация начала назревать, когда из многих городов страны от наших корреспондентов стала приходить информация об огромном интересе любителей музыки к пластинке Петра Лещенко, известного шансонье 30-х годов. Мало кто мог предположить, что занявший в мае 73-е место диск уже в июне стремительно двинется вверх, к вершине популярности, и в итоге выйдет на первое место во всесоюзном хит-параде…

Вот так выглядит первая десятка таблицы популярности среди дисков-гигантов (в скобках указано положение в прошлом месяце):

1. (73) П. Лещенко.

2. (8) Группа „Алиса”, диск „Энергия”.

3. (5) Группа „Рейнбоу”.

4. (15) Группа „Браво”.

5. (-) Архив популярной музыки. Выпуск 4 („Роллинг Стоунс”).

6. (13) Группа „Аквариум”, диск „Равноденствие”.

7. (-) Юрий Лоза.

8. (-) Оскар Питерсон.

9. (2) Ленинградский рок-клуб.

10. (9) Поет Лайма Вайкуле.

Газета „Комсомольская правда”, 17 июля 1988 год».

На десятом году нового века стало ясно – интерес к творчеству Петра Лещенко не ослаб. Я в этом убедилась и благодаря Оксане из Петербурга, которая создала сайт Петра Лещенко. За полгода жизни сайта я обрела новых интернет-друзей, получила письма с вопросами и очень ценной информацией из разных городов России и других стран мира, касающиеся творчества Петра Константиновича. Так что не попсой единой жила и живет Россия. Помнит и любит страна корни свои. Это стало приятным открытием в отличие от публикаций, появившихся в СМИ о певце-эмигранте Лещенко.

Уже по первому опубликованному интервью со мной я поняла, что слушать умеют все, да не все способны услышать. Сказанное мною обрастало непонятными слухами и фактами, и Петр Константинович представал непохожим на себя. Я устала объяснять и доказывать не умеющим услышать, как важно быть точными в деталях. Ведь имя Петра Лещенко до сих пор официально не реабилитировано, и каждая «ложка дегтя» лишь очередная потерянная возможность добиться этого. Поначалу для открытия правды о последних днях жизни Петра Константиновича я рассчитывала на помощь журналистов и филофонистов. Однако дальше обещаний дело не шло.

Никого не корю, но ко мне приходили за материалом – моими воспоминаниями, к тому же, как признавались собеседники, «нужен был сам факт общения со вдовой». Меня обхаживали, сулили золотые горы, но потом о моем существовании забывали. А мне нужно было добраться до архивов Секуритате, отыскать дело Петра Константиновича. И в поисках нужна была поддержка. Ведь долгое время, уже после освобождения и даже после реабилитации, я была «на крючке» и мечтать не могла ни о поездке в Румынию, ни о переписке с кем-либо за рубежом. Румынские родственники Петра Константиновича, в свою очередь, всю информацию упрятали за семью замками. Те, кто с ними контактировал, объясняли такое отношение их нежеланием делиться наследством. А я и не собиралась ни у кого ничего отсуживать. Ни у родственников, ни у государства, отнявшего у меня все. Я интуитивно чувствовала, что сын и сестра Петра Константиновича тоже хлебнули сполна неприятностей и просто боялись. Иначе… Почему после моего ареста никто не был у Петра Константиновича, никто ни разу не попросил свидания, никто даже не попытался письмом или передачей поддержать его? Впрочем, как наставлял меня всегда Петр Константинович, «не судите и не судимы будете».

За правдивость своих воспоминаний, за каждый факт, за сказанное мною слово я готова ответить перед Богом! Но существующие версии о последних днях Петра Константиновича одна путанее другой. Мне очень хочется, чтобы и об этих днях его жизни открылась правда. Сладкоголосые обещания помочь найти место захоронения Петра Константиновича каждый раз вселяли в меня надежду, но закрывалась за очередным моим собеседником дверь, и я понимала, что продолжения не будет.

Неприятно, конечно, но от мира и возможных обид не спрятаться. В какой-то момент я решила, что на общение надо идти уже ради того, чтобы голос Петра Константиновича звучал по радио и телевидению. А вот откровенничать и говорить больше, чем уже сказала, не стоит. Потому и бродила одна и та же когда-то рассказанная мной история нашей с Петей жизни, из одного издания в другое.

После очередной нетленки о Петре Константиновиче я зажгла свечу у его портрета, попросила у него прощения за всех, кто из добрых побуждений, а кто по черствости своей пытается разложить по полочкам его жизнь и песни, чувства и мысли, не дает покоя его душе. И, глядя в его улыбающиеся глаза, сказала себе: «Хватит вздыхать, садись и пиши, что помнишь, знаешь, чувствуешь. Пиши!»

Конечно, скажете вы, все пишут мемуары, и она туда же. Не спешите с выводами. Не ради моды и не ради славы взялась я за эту книгу. Я хочу оставить память о Петре Лещенко светлой, без украшательств, неправды и многоточий. По молодости не смогла защитить любимого человека – сегодня это мой долг.

Кому-то покажется, что пишу о мелочах, что вспоминаю не тех людей, что не стоило забираться в такие сложные темы, как история Белого движения, сталинские репрессии. Не сомневаюсь, что могу услышать и упрек, мол, в 85 лет о душе надо думать, а я пытаюсь дать свои оценки времени, в котором историки не могут разобраться до сих пор. Я вновь прошу об одном: не спешите с выводами. Как раз о душе и думаю. А что касается возраста, то нет повода для сомнений: я пребываю в здравом уме и твердой памяти. К тому же записи я стала делать пятнадцать лет назад.

Заново проживая те десять лет, что была рядом с Петром Константиновичем, перечитывая мемуары о том времени, окунаясь в мир известных имен и книг, которые открыл мне Петр Константинович, вновь и вновь слушая записи его песен, я смогла по-иному ощутить то время. Многое открылось в характере Петра Константиновича, многое стало понятно. Правда, от того больнее: знала бы тогда, многого бы не допустила. И концовка сказки была бы другой.

Я ничего не могу с собой поделать, я жила и живу теми десятью годами, что мы были вместе с Петей. Ощущение, что тогда я жила в реальном и полном событий мире. Были планы и мечты. Были радости и печали, победы и поражения. Была жизнь, и я очень уверенно по ней шла. Ведь рядом был Петр Константинович, которого я очень любила. Но все это до ареста Пети. Потом его не стало.

Жизнь, полная разных событий, продолжалась и продолжается, но я стала в ней попутчиком. По-прежнему люблю Петра Константиновича. По-прежнему делюсь с ним своими радостями и горестями. Все те долгие годы после марта 1951-го мне помогал выжить Петр Константинович. Взглядом, словами ободрения, песнями. Он был моим лекарством от неверия, хандры, обид и предательства. Он спасал меня от безысходности.

Вот и в тот день, когда после прочитанной нетленки захлестнула обида, и я стала искать у него защиты, то поняла: не мне защита нужна, а Пете. Столько наворочено вокруг его имени, столько домыслов и неправды! Но я-то знала, что он достоин другой памяти. И я дала Пете слово: сама напишу, что знаю, что помню. Действительно, если есть что сказать – пиши. Чужие, даже самые талантливые, лучше тебя не напишут, не расскажут. Иначе так и будешь доживать: злиться, страдать, плакать и глотать слезы вперемешку с валерьянкой.

С того дня у меня всегда под рукой были тетрадь и ручка, и я без какой-либо системы и плана стала записывать все, что вспоминалось из нашей с Петром Константиновичем жизни, стала вести с ним свой неспешный разговор. Вот тогда с горечью ощутила, каким непоправимо-серьезным недостатком обернулась мне моя молодость. Как много я упустила. Как много неясностей осталось для меня в дне вчерашнем. Не спросила, не увидела, не поняла, не настояла, не уберегла. Как у Андрея Дементьева:

Ничего не вернешь…

Даже малого слова.

Ни ошибок, ни радостей, ни обид.

Только кто-то окликнет тебя из былого —

И душа замирает, и сердце болит.

Мои воспоминания смогли ликвидировать далеко не все «белые пятна» в биографии Петра Константиновича. Но я старалась. Многое удалось прояснить, вспомнить после интернет-переписки с поклонниками Петра Константиновича, людьми разных профессий, помогавшими мне докопаться до истины.

Трудность этих заметок еще и в том, что бережно и трепетно хранимый в каждом доме семейный архив – альбомы с фотографиями, прикосновение к которым уже рождает воспоминания, – у нас с Петей не сохранился. Виной тому время, которое у нас в стране теперь называют временем культа личности.

Предательство и подлость, слежки и шантаж, с которыми я столкнулась, рабская зависимость от надзирателей и следователей сделали свое дело. Пока рядом со мной был Петр Константинович, во мне жила девчонка, изнеженная, избалованная его вниманием и любовью. Когда я осталась одна и по мне будто тяжеленным катком прошлись, то не только жизнь мою, но и душу, и характер искалечили.

Вернулась я из лагеря другой. Страх, недоверие, вспышки раздражения, желание спрятаться от всего мира как защитная реакция против возможной обиды стали моими постоянными спутниками. Хотелось уйти в тень, а там захлестывала жуткая тоска одиночества. Ничто не проходит бесследно. Особо остро это ощутила, когда начала записывать что помню. Внутренний контролер, поселившийся во мне еще в карцере, не давал покоя: промолчи, об этом не говори, не сделай хуже.

В нашей стране стала набирать обороты перестройка. Пришли свобода, демократия. По телевизору, радио молодые политики стыдили народ и призывали «выдавливать из себя раба». Я и без призывов понимала, что надо, ведь ущербность свою рабскую ощутила в первые же дни пребывания в Румынии. Не всегда у меня получалось быть внутренне свободной, но я к тому стремилась. Главным вдохновителем задуманной исповеди был Петр Константинович, его слова: «Каким бы ни было богатым наследство – не есть это счастье. Я завещать хочу любовь! Ко всем и ко всему. Без любви – пусто. Сохрани в себе любовь к земле своей, травинке, муравью, и все сложится в твоей жизни».

Что было завещано, то старалась исполнить. И с годами убеждалась, что любовь не только правит миром, но и способна его сохранить. Любовь к Петру Константиновичу не покидала моего сердца. И все годы, с ним и без него, я чувствовала, что он отвечал мне взаимностью, опекал, оберегал меня, даже из своего далекого далека. Наша любовь, память о ней помогли мне выжить, дописать книгу. Я исполнила мечту любимого, вернула его в Россию, которую он любил. Вернула его таким, каким он был в жизни: красивым, честным, талантливым, надежным, любящим землю, на которой родился.

Итак, что вспомнилось…

Данный текст является ознакомительным фрагментом.