Меньшевистская конференция

Меньшевистская конференция

После разгрома анархистов крупных операций в Москве некоторое время не проводилось, меня почти не отвлекали от моих текущих дел, и все свое время я посвящал организации охраны Кремля. Разве что приходилось иногда выделять людей на облавы, на проведение обысков и арестов. Обычно в таких случаях я посылал группы латышских стрелков под руководством кого-либо из командиров. Самому приходилось ездить лишь иногда, когда дело шло о ликвидации контрреволюционных групп или организаций, враждебных Советской власти, а не о простом бандитизме.

Как-то летом, месяца два-три спустя после разгрома анархистских гнезд, вызвал меня Аванесов.

Было уже далеко за полночь. Варлам Александрович только что вернулся из ВЧК.

– Держи, – протянул он мне узкую полоску бумаги, едва я вошел. Там был написан какой-то адрес: один из переулков в районе Арбата.

Я с недоумением посмотрел на Варлама Александровича. Он не спеша достал папиросу, закурил, сделал несколько глубоких затяжек и продолжал:

– По этому адресу собираются меньшевики. Нелегальное совещание, вроде съезда. Обсуждают, как свергнуть Советскую власть. Спелись с белогвардейцами. Всех участников этого сборища надо арестовать.

Я поднялся.

– Хорошо. Через десять, самое большее через пятнадцать минут выеду…

– Стой, стой, – перебил меня Варлам Александрович. – Как раз сейчас-то ехать и не к чему. Меньшевики, как ты знаешь, народ интеллигентный. По ночам они спят, и никого ты там в такое время не застанешь. Ехать надо днем, не раньше одиннадцати, вот тогда все и будут на месте, в полном сборе.

На следующее утро я посадил в грузовик пятнадцать латышских стрелков и отправился по адресу, который вручил мне Варлам Александрович. Аванесов сказал, что в заседаниях меньшевистского «съезда» участвуют человек двадцать – тридцать, и я рассудил, что пятнадцати стрелков хватит за глаза. Меньшевики не анархисты, они только говорить мастера.

Оставив машину в начале переулка, мы разыскали нужный нам дом, Меньшевистский «съезд» заседал во флигеле, во дворе.

Рассыпавшись в цепь, латыши мгновенно окружили флигель, а я с двумя стрелками направился внутрь.

Прямо от наружной двери начиналась небольшая лесенка, которая вела вниз, в полуподвальное помещение. В конце лестницы – другая дверь, из-за нее доносились громкие, возбужденные голоса.

«Тоже мне, конспираторы!» – мелькнула мысль.

Рывком я распахнул дверь настежь. Перед нами был сравнительно просторный зал, сплошь заставленный стульями, В дальнем конце стоял стол, покрытый красным сукном. Президиум. На столе – графин с водой, стакан, одним словом, все как полагается. Половина стульев в зале была пуста, другую половину занимали преимущественно пожилые, в большинстве прилично одетые люди. Лишь двое-трое походили своим обликом на рабочих.

Отстранив плечом какого-то парня, притулившегося возле двери, я шагнул в комнату. Все, кто там был, так и замерли, с ужасом воззрясь на мою матросскую форму. Оратор застыл возле стола президиума, забыв закрыть рот.

Несмотря на серьезность момента, я не мог удержаться от улыбки.

– Эх вы, деятели! Хоть бы охрану, что ли, выставили. Ну, ладно. Руки вверх, да поживее! Вы арестованы.

Раздались возгласы протеста:

– Это насилие!

– Вы не имеете права!

– Завтра же о вашем произволе узнает весь рабочий класс…

– Мировая демократия…

Руки, однако, подняли все, продолжая выкрикивать бессвязные угрозы и проклятия по адресу большевиков.

Не обращая внимания на поднятый шум, я не спеша прошел к столу президиума, взял с него папку с бумагами, сложил туда с десяток разбросанных по скатерти записок и велел арестованным выходить во двор. Они поспешно повскакали с мест и, толкая друг друга, кинулись к двери.

Пришлось их одернуть:

– Тихо, тихо. Выходите по одному. Успеете!..

Вставшие в дверях латыши бегло обыскивали выходивших из зала меньшевиков, а во дворе уже тарахтел мотор подошедшего грузовика. Протестуя и возмущаясь, меньшевики взбирались на грузовик. Латыши молча и не очень почтительно подсаживали тех, кто медлил.

Через несколько минут посадка была закончена, и грузовик тронулся. Мы отвезли меньшевиков прямо на Лубянку, где и сдали дежурному по ВЧК. Захваченные во флигеле бумаги я занес Феликсу Эдмундовичу. Он хохотал до слез, когда я ему рассказывал о «героическом» поведении меньшевиков в момент ареста.