29
29
Люди узнали, что я настроил, и позвонили Марфе. Марфа получила паспорт — и к консулу. Консул дал ей визу на десять лет, и Марфа прилетела. У нас с Машей через месяц венчание, но я тосковал по деткам. Маша узнала, что Марфа приехала, запереживала. Я ей говорю:
— Не переживай, ето всё к лучшему, мы с ней здесь разойдёмся, и я буду свободный, толькя деток жалко.
Маша говорит:
— Твоих деток я приму как своих, и будем ростить вместе.
— Ну хорошо, давай будем бороться вместе за одно.
Марфа приехала, пошла к своему родству, но оне с ней обошлись по-холодному. Тогда она обратилась в собор к Фоме Иванову. А я у сына работал, сын меня уволил: мать приказала, страшшали, что выгонют с Америке. Я сказал: «Пускай гонют, но погонют всех». Их ето задело, не стали трогать. Я устроился у Машиного сына Ивана, он стал платить десять долларов час, работать девять часов.
У Маши, Ирине и Юры летние каникулы, мы собрались в Невада и Калифорнию, доложны свенчаться в Сакраменто, в Калифорнии.
Марфа добилась моего телефона и хотела встречи. Маша не поехала, повезла меня Ирина, встреча была у Леонтия Можаева. Встретились, Марфа вела себя достойно.
— Почему так поступил?
— Сама знашь, не надо рассказывать.
— А дети?
— Да, детей жалко, будем решать. И всё, всё.
Весь и наш разговор. Ирина слыхала всё, в обратным пути говорит:
— Дура!
— Нет, — говорю, — пустоголова, живёт чужими умами.
Мы уехали в Калифорнию, приехали в Сакраменто. Там у Ирине сёстры, живут хорошо, одна вышла замуж за чиновника миграсионной службы. Там нас свенчали, сделали нам праздник. Пробыли в Сакраменто три дня, ходили на выставки, в разныя музеи, потом поехали в штат Невада, в город Рино, там всё казино, да развлекательное, и гостиницы. Здесь мы провели неделю, ходили по казинам, балам, ресторанам, потом поехали в Сан-Франсиско, Калифорния, в город Чайнатовн. Тут забили наши машины покупками. Мне чудно показалось: мы всегда считали, что китайско производство само некачественно и дешёво, а здесь всё качественно, и дорого, и всего изобильно, и разнообразно. Поехали домой.
Приезжаем. Маша на днях повезла меня в магазин, выбрала для меня пикап «тойота такома», саму дорогуя, чёрну, за 59 000 долларов, и купила мне его в подарок. Потом поехали смотреть новый дом за 270 000 долларов, её дом уходил за 160 000 долларов. Всё ето решали тихонь.
Новости с Аргентине нехороши: тятя помер в больнице, и Степанидин муж Николай в Уругвае утонул пьяный, по всёй експертизе утопили рыбаки. Я детям послал 1000 долларов, Степаниде тоже. Своячок Николай был в Аляске, тесть с тёщай тоже приехали в США. Николай прославил меня везде масоном, шпионом, предателем, но в США Басаргиных хорошо знали, и Колю с Пашей отлично, поетому были в сумленье. Но мой брак подтверждал конкретность, и народ роптал, а правды не знал.
Маша стала замечать, что машина меня не веселит и все подарки также, стала плакать часто и стала вопросы задавать, что я ничто ето не ценю и чужаюсь. Но проблема была одна — детки. Я с каждым днём становился угрюмым, Маша меня ласкала, я отвечал, но дети меня сокрушали, и ето не мог скрыть. Маша видела и страдала.
С Аляске приехали Машины дочки и убеждали, чтобы она меня бросила:
— Слухи идут, что он масон и предатель, бросил жену и семеро детей.
Маша плакала и меня защищала. Я в другой комнате всё ето слыхал, мне всё ето было больно. Раз её дети полезли в ето дело, мои дети тоже не отстанут, мы наплодили детей, и оставить, чтобы оне страдали, — ето тоже неправильно. Я все ети дни ходил сам не свой, нервничал и страдал, что делать. У Маши парень Пиро уже наркоман, из тюрьмы не вылазит, подростка Никита 13 лет — уже не слушатся, и она ничто не может сделать. В США детей власти строго защищают, а дети поетому имеют полное право, что хочут творят, и родителяв часто садят в тюрьмы.
Приезжают Марфа и пять женчин: наставника жена Вера, Агафья — Максима Молодых жена и ишо три женчины, незнакомы. Дали звонок, Маша увидела, позвонила в полицию и говорит мне:
— Марфа приехала с Верой и ишо четыре женчины, оне приехали вас смирять, Вера етим занимается.
Не прошло и пять минут, полицмен тут как тут. Вера видит, что дело худо, стала Машу просить:
— Мы приехали по-хорошему, с Данилой поговорить.
Маша слушать не хотела, но я вмешался и Маше сказал:
— Пускай, я тоже хочу узнать, что оне хочут.
Маша отпустила полицмена, зашли в дом, Маша ушла в другу комнату. Гости сяли и сразу стали меня обличать всяко-разно, я руку поднял и говорю:
— Вы за етим пришли? Чичас здесь будет полиция.
Вера как порядочный человек сразу сказала женчинам, чтобы прекратили. Я говорю:
— Вы кричите, а сами не знаете ничего, что у нас произошло. — И стал рассказывать по порядку всё, что у нас произошло в жизни, и несколько раз спрашивал Марфу: — Что, Марфа, было ето?
Она с потупленной головой отвечала:
— Да, всё ето было.
— Но и как ты думаешь, имею ли я право тоже выбрать себе жизнь и отдохнуть?
— Да, имеешь.
— Дак в чём же дело? Я же был не нужон.
— Ты мне всегда был нужон, я тебя люблю и не хочу тебя потерять.
— А что ты думала раньше?
Она заплакала и говорит:
— Раз ветер, дак что сделашь?
— А я сколь раз говорил тебе: куда ветер подует, туда и ты.
— Да, виновата.
— И что вы думаете теперь? Задели мы и посторонню жизнь. Маша ни в чём не виновата, у ней судьба тоже не гладка, муж был наркоман, она с нём толькя мучилась, осталась вдова. Нет проходу: «проститутка». Вы думаете, ето легко всё перенести? Никакой ниоткуда нет защиты. Каждый из вас положьте ету рану на себя и тогда увидите как — хорошо, нет. А она слёзы льёт.
Все молчат.
— Ну что, кричите теперь.
Тишина. Вера:
— А дети как? У вас их семеро, вот в чём проблема, дети совершенно невинны, и зачем оне доложны страдать?
— Но как жить дальше? «Масон», «шпион», «предатель», «пьяница», лезут в нашу жизнь, выгнали из моленны, выгоняют из деревни.
— Да, Данила, знаем мы етих людей, с ними жить невозможно, оне уже во многи жизни залезли. Данила, в чём вам помогчи? Желаете, мы в моленне подпишем за вас гарантию, и вас США примет.
— Да хоть куда, толькя бы с етими кровососами не жить.
— Мы и ваших детей поможем достать.
— Но а Маша как?
Вера:
— Позови её.
Я позвал, Маша пришла, Вера стала убеждать её:
— Марья, пожалей ету пару, оне невинны, отпусти мужа.
Маша молчит.
Вера:
— Марья, сделай добро ради Бога, и Бог даст тебе хорошу судьбу.
Молчок.
— Марья, пожалей деток.
Маша молчит.
Вера стала, все женчины стали, Вера:
— Данила, поехали.
— Нет, так не делается. Вы езжайте, а мы обсудим.
— Вы обманете нас.
— Нет. Мы обсудим и вечером приедем.
— А кака гарантия?
Марфа сказала:
— Он сказал приедет — значит, приедет.
Вера:
— Тогда ждём, приезжайте.
Остались мы одне. Маша в слёзы, но каки слёзы — ето надо увидать, ето река слёз. Как охота было показать етим женчинам ети слёзы, особенно Марфе, чтобы хорошенькя подумала, как надо берегчи жизнь. Машу я уговаривал сэлый день, но пользы никакой, она плакала и плакала. Вечером с заплаканными глазами повезла меня отвозить. Я не знал, как её ублаготворить. Привезла меня к двери, крепко меня прижала [156]и поцеловала, я ей ответил так же. На прощание сказала:
— Моя дверь для тебя всегда открыта.
— Благодарю, золотце. Прощай.
— Прощай.