ГЛАВА ДЕВЯТАЯ. Братья-заднескамеечники

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

ГЛАВА ДЕВЯТАЯ. Братья-заднескамеечники

«Дорогой Бобби Кеннеди.

Я надеюсь, вы позволите вашему младшему брату Тедди баллотироваться в президенты, если он захочет этого, даже если вы сами хотите стать президентом.

Я надеюсь, вы сделаете это, потому что никто никогда не дает прорваться младшим братьям.

Я знаю это, потому что я сам младший.

Ваш друг Мэл С. Чикаго, штат Иллинойс»

из книги «Дорогой сенатор Кеннеди», 1966 г.

В январе 1965 года оба брата Кеннеди принесли присягу как сенаторы Соединенных Штатов Америки, и впервые два брата одновременно занимали места в верхней палате Конгресса США, а Джозеф Кеннеди стал первым американцем, воспитавшим среди своих детей сразу трех сенаторов. Отныне в стенограммах заседаний палаты и комитетов появилось некое новшество. Это других сенаторов отмечали просто как сенатора Макговерна или сенатора Джавитса, братьев Кеннеди различали иначе: сенатор Кеннеди от Массачусетса и сенатор Кеннеди от Нью-Йорка. Было в этом нечто аристократическое!..

Для Эдварда появление в Сенате было возвращением в родной дом. Отныне ему не требовалось доказывать окружающим, что он не избалованный мальчишка, а серьезный политик. Его усердие, а также огромный перевес в полученных на выборах голосах убеждал коллег, что он достойный член сенатского клуба. Законодатели больше не косились на него, не называли снисходительно «Тедди» и вообще встретили с удивительной теплотой и дружелюбием.

И Эдвард, и Роберт были младшими сенаторами от своих штатов, однако старшинство Эдварда было выше, чем у Роберта, младше которого был лишь один сенатор — Джозеф Тайдингз из штата Мериленд. Когда-то, в детстве, именно Роберт был наставником Эдварда во многих сферах жизни, но в сенате их положение поменялось. Совершенно неожиданно младший брат оказался наставником старшего, а старший, принужденный доказывать своим коллегам, что он достойный законодатель, вынужден был то и дело обращаться за помощью к младшему. Все это требовало от Эдварда немалого чувства такта, ведь Роберт отныне был пусть и не главой клана (этот титул принадлежал Джозефу), но чем-то вроде «генерального директора предприятия».

В первый день, когда оба брата вошли в зал заседаний Сената, журналисты с интересом заметили, что Роберт остановился и пропустил Эдварда вперед. Стало известно, что подъезжая к зданию Сената, Роберт поинтересовался у младшего брата, куда ему лучше править, так как тот «лучше знает всю эту рутину». И вновь журналисты принялись строить прогнозы. От них не укрылся тот факт, что коллеги-сенаторы встретили Роберта холодно. Они знали, что соперник Кеннеди сенатор Китинг пользовался в Сенате всеобщим уважением. Знали, что значит быть младшим сенатором, и задавались вопросом, каково это после поста министра юстиции.

— Как вам нравится место в конце палаты? — спрашивали репортеры Роберта, намекая на его положение в системе старшинства.

— По крайней мере, я вошел внутрь здания, — бодро отвечал новоявленный сенатор.

Строго говоря, Роберт не был чужим для Сената. В 1950-х годах он работал следователем в двух сенатских комитетах и проявил себя на этой работе как человек на редкость цепкий и агрессивный. Настолько агрессивный, что однажды сцепился в рукопашной с одним из сотрудников комитета, так что их с трудом развели, а в другой раз чуть было не побил сенатора Барри Голдуотера, посмевшего выразить несогласие с методами работы Роберта. «Вы сомневаетесь в моей честности?!» — прорычал Роберт и, сжав кулаки, ринулся на опешившего Голдуотера. «К счастью, — рассказывал потом сенатор, — Джек Кеннеди вскочил со своего места, схватил Бобби за шиворот и не дал побить сенатора США».

Приходилось Роберту появляться в Сенате и в качестве министра юстиции, когда он выступал на слушаниях в комитетах палаты, отстаивая те или иные законодательные инициативы администрации Кеннеди. Но за все эти годы он так и не смог добиться взаимопонимания с законодателями, да и не очень-то стремился к этому. «Он и раньше не проявлял дружелюбия к сенаторам, — утверждал один из сенаторов-демократов. — Он сотни раз проходил мимо, не здороваясь. Всегда казалось, что он погружен в свои мысли».

Став сенатором, Роберт не изменил своего поведения. Иногда законодатели даже забавлялись различиями в манерах двух братьев-сенаторов, но смех смехом, а Роберт и Сенат существовали, как будто, в двух разных мирах. Конечно, Роберт старался быть хорошим законодателем, но те требования, которые сенаторы предъявляли к новичкам, казались ему надуманными и совершенно ненужными. Он никак не мог понять неизменного сенатского ритуала взаимных комплиментов и расшаркиваний, обычая называть коллег-сенаторов «своими многоуважаемыми друзьями от таких-то штатов», даже если один «многоуважаемый друг» испытывает сильное искушение вцепиться к горло другому «многоуважаемому другу», убеждения старших сенаторов в том, что весь предыдущий опыт их коллег за пределами Сената не играет особой роли, и привычки законодателей произносить длинные восхваления первых речей новичков-сенаторов вместо того, чтобы высказаться по их существу.

В целом, Роберт оказался в положении тех рядовых избирателей, которые, несколько часов пронаблюдав по телевидению парламентские дебаты, готовы в отчаянии воскликнуть «Это же какая-то говорильня!», забывая, что слово «парламент» именно это и означает.

Впрочем, в любой стране из всех трех ветвей власти власть законодательная пользуется наименьшим уважением, не в последнюю очередь потому, что, как правило, люди не понимают, о чем собственно законодатели ведут речь. Но еще чаще рядовые граждане и вовсе не вспоминают о «болтунах», во всяком случае до тех пор, пока не сталкиваются с плохими законами. Тогда они начинают метать громы и молнии в адрес своих парламентских представителей, которые даром проедают деньги налогоплательщиков вместо того, чтобы заботиться об их нуждах. С Робертом происходило то же самое. Дан Гиффорд, работавший в то время на Эдварда, писал: «В сенатских комитетах, на пленарных заседаниях у вас всегда было ощущение, что Бобби вот-вот взорвется. Он обладал огромной энергией, и ему никогда не удавалось ее сдерживать. Было столько дел, которые надо было сделать, и он не мог понять, почему нельзя просто пойти и сделать. Вы всегда чувствовали приближающийся взрыв и это заставляло всех нас нервничать. Его брат Тед был другим. Два совершенно разных стиля. Тед всегда хотел, чтобы все знали, что он стремится сделать, чтобы они понимали, что он тщательно изучает, обдумывает и обговаривает те проблемы, которыми занимается. И это было не осторожностью, это было знанием того, как на самом деле работает Сенат».

Конечно, понять Роберта было можно. Работая в министерстве юстиции, он имел огромные возможности в формировании и проведении правительственной политики, при чем не только в США, но и за их приделами. В Сенате же его положение было совершенно иным. Сенаторы не были его подчиненными. На них нельзя было давить или пытаться выкрутить им руки. У них были собственные интересы, которые далеко не всегда совпадали с интересами Кеннеди, и они готовы были заключать сделки, но Роберт в силу темперамента не способен был торговаться. Однажды, стремясь получить поддержку для внесенного им законопроекта, Роберт обратился к сенатору, который в свою очередь предложил Кеннеди оказать ему одолжение в вопросе, касающемся его родного штата. Не умея договориться с сенатором, Роберт бросился с вопросами к своему младшему брату:

— Есть что-то, что ты делаешь, чтобы получать голоса?

— Ты учишься, Робби, — ответил Эдвард.

Некоторой отдушиной для «генерального директора предприятия» стали слушания в комитетах Сената, в ходе которых сенаторы, изучая ту или иную проблему, задают вопросы свидетелям (экспертам правительства, научных или общественных институтов, людям, так или иначе соприкасающимся с проблемами, и многим другим). Вскоре все заметили, что свидетели боятся агрессивных и жестких вопросов Кеннеди. Но и здесь были свои минусы. Слушания проходят по строгим правилам, и одно из них заключается в том, что сенаторы не имеют права задавать вопросы в тот момент, который кажется им наиболее подходящим, они обязаны ждать своей очереди, а очередность определяется старшинством сенатора в комитете. Было от чего выйти из себя. И не потому ли Роберт столь яростно набрасывался со своими вопросами на свидетелей, что ему слишком долго приходилось дожидаться своего часа?

— И вот таким образом я стану хорошим сенатором? — шепотом поинтересовался как-то Роберт у своего брата, когда оба они участвовали в слушаниях. — Сидя здесь и дожидаясь своей очереди?

— Да, — так же шепотом ответил Эдвард.

— Сколько же часов я должен здесь просидеть, чтобы стать хорошим сенатором?

— Столько, сколько необходимо, Робби.

Единственное, что получалось у Роберта эффективно, так это использование Сената в качестве трибуны и стартовой площадки для своей политической карьеры. И в этом он превзошел даже Джона. В свое время, будучи новичком, старший из братьев не выступал с речами пять месяцев. Эдвард молчал целых четырнадцать месяцев. Роберт не выдержал и четырех недель. Правда, для рекламы он использовал не только Сенат. В 1965 году он штурмовал пик Маунт-Кеннеди в Канаде. Избиратели Роберта были в восторге, чего нельзя было сказать о коллегах. «Горы — это прекрасно, когда Конгресс на каникулах, но во время работы он должен был быть здесь», — возмущался один из сенаторов.

В то время как Роберт безуспешно пытался найти свое место в Сенате, Эдвард шаг за шагом укреплял свои позиции. В 1965 году он стал председателем подкомитета по беженцам. Председательство он использовал для выявления того ужасающего влияния, которое война во Вьетнаме оказывает на мирное вьетнамское население. О вьетнамской войне Эдвард начал говорить гораздо раньше Роберта, хотя никогда не говорил так резко, как тот. Он вообще предпочитал держаться в тени, постоянно передавал брату собранные им или симпатизирующими ему экспертами материалы, касающиеся важнейших проблем современности, которые позволяли Роберту произносить речи и давать интервью. Некоторые авторы даже утверждали, что в шестидесятых годах Эдвард боялся быть в центре внимания, но скорее всего причина была в ином. Роберт был признанным наследником идей Джона Кеннеди и, соответственно, Белого Дома. И как преданный брат Тед всеми силами старался оттенить позицию Роберта и дать ему возможность предстать перед избирателями в наилучшем свете. Именно об этом он говорил своим помощникам, когда оба брата вместе появились в Сенате: «Мы должны… я должен… уступить Бобби главенствующее положение».

Впрочем, несколько раз Эдвард выходил из тени. Одним из наиболее запоминающихся деяний молодого сенатора была борьба за отмену избирательного налога. Дело в том, что с принятием Акта о гражданских правах борьба в США за расовое равноправие не закончилась. В 1965 году в Конгресс был внесен Акт об избирательных правах, благодаря которому между 1965 и 1967 годами в пяти южных штатах были впервые зарегистрированы как избиратели более 500 тысяч негров. Одним из препятствий, которое устранил закон, был налог на выборы.

Однако, в ходе изучения представленного администрацией законопроекта, Эдвард обнаружил, что в нем говорится лишь о федеральных выборах и ни слова не сказано о выборах местных. Между тем в условиях Юга выборы губернатора штата, членов местных законодательных собраний, мэров и членов муниципалитетов имели нередко даже большее значение, чем выборы президента США. Жестко организованное общество Юга имело все основания быть названным закрытым обществом, а в условиях закрытого общества произвол местных властей, не желающих знать никакого удержу, способен был свести на нет все мероприятия федерального правительства. Эдвард хорошо помнил, как в 1962 году власти штата Миссисипи, и губернатор этого штата Росс Барнет не допускали в университет штата черного американца Джеймса Мередита. Тогда между министром юстиции Робертом Кеннеди и Россом Барнетом произошел весьма примечательный разговор:

— Я не могу согласиться принять этого юношу в учебное заведение, — упрямо твердил губернатор. — Я никогда не соглашусь это сделать. Лучше я проведу остаток своей жизни в тюрьме, чем так поступлю.

— Штат Миссисипи должен выполнять закон, так как он является частью государства, — ледяным тоном ответил Кеннеди.

— Мы были частью государства, но я не уверен, так ли это теперь, — истерично выкрикнул Барнет.

— Вы хотите выйти из Союза? — удивился Роберт.

В результате Джеймс Мередит смог войти в цитадель знаний только при помощи войск. А президент стал называть южные штаты «Страной сумасшедших».

Все эти обстоятельства привели Эдварда к пониманию того, что для черных граждан Юга участие в местных выборов крайне важно. Тем не менее, ни администрация президента Джонсона, ни лидеры Сената не предпринимали никаких шагов, чтобы отменить дискриминационные барьеры на таких выборах. Видя это, Кеннеди сам вступил в борьбу. Он внес поправку к Акту об избирательных правах, получившую номер S:1564. Поправка гласила: «Никакой штат или политический округ не должен отказывать или лишать кого-либо права на регистрацию в качестве избирателя или права на голосование из-за его неспособности заплатить налог на выборы или любые другие налоги или выплаты в качестве предварительного условия регистрации или голосования».

Немалое число либеральных сенаторов от обеих партий поддержали поправку Эдварда и даже присоединились к нему в качестве соавторов. Среди тридцати восьми соавторов был старший сенатор от штата Нью-Йорк республиканец Джавитс, но не было Роберта Кеннеди. Роберт внес собственную поправку к законопроекту, которая отменяла экзамен по английскому языку для пуэрториканцев, имеющих шестиклассное образование. Поскольку пуэрто-риканское население в США было тогда незначительным, поправка была принята без всякого труда. Иное дело было с поправкой Эдварда. Против нее выступили как администрация США, так и лидеры обеих партий в Сенате. Тем не менее к их величайшему удивлению поправка S:1564 благополучно была утверждена сенатским комитетом по юридическим делам, хотя председателем комитета был сенатор от южного штата Миссисипи Джеймс Истленд.

Тогда в схватку вступил президент Джонсон. В телевизионном интервью он заявил, что, конечно, налоги на выборы несправедливы, однако в этом деле он полностью полагается на мнение министра юстиции Николаса Катценбаха. Сам же Катценбах, а также сенатские лидеры Майк Мэнсфилд и Эверет Дирксен уверяли, что поправка Кеннеди неконституционна, поскольку Конституция предоставляет штатам право самостоятельно устанавливать принципы, по которым проходят выборы.

Все эти аргументы не убеждали Кеннеди и его союзников. В решимости отстоять поправку к законопроекту Эдвард привлек на свою сторону различные церковные и профсоюзные организации, а также известных правоведов. Возглавляя группу сенаторов-бунтовщиков, он добился обсуждения поправки на пленарном заседании Сената.

По иронии судьбы в тот день именно Роберт выполнял обязанности председателя Сената. Сначала без обсуждения была утверждена его поправка, а затем развернулась яростная борьба вокруг поправки Эдварда.

Первым против нее выступил лидер республиканцев в Сенате Дирксен:

— Если Конгресс в соответствии с сегодняшним документом сможет указывать штатам, что они не имеют права устанавливать налоги на выборы, тогда почему бы не сказать, что они не имеют права облагать налогами сигареты или что-нибудь еще?

В заявлении сенатора присутствовала изрядная доля демагогии, поскольку отмена конкретного налога вовсе не ставила под сомнение само право штатов облагать население налогами, а вот существование налога на выборы лишало граждан дарованного им Конституцией права голоса.

Аргументы лидера демократов Мэнсфилда были и того интереснее. В принципе, ему не нравился избирательный налог, однако, он полагал, что нельзя требовать от южан слишком многого, иначе они могут вообще отказаться принимать закон. Черным предлагалось подождать до лучших времен.

В начале своей президентской карьеры Джон Кеннеди говорил примерно то же самое, но проблема заключалась в том, терпение негритянской общины истощилось. Требовалось либо убрать все препоны для расового равенства, либо каждый год вызвать в американские города национальную гвардию для подавления расовых бунтов.

— Наша конституционная доктрина утверждает, — говорил Эдвард в защиту своей поправки, — что когда Конгресс обнаруживает существование зла, вроде экономического бремени в данном случае, он имеет право предпринять меры, которые избавят народ от этого зла.

Первая битва Эдварда в Сенате, во главе которой он стоял, закончилась поражением. За его поправку было подано 45 голосов, против 49. Но администрация Джонсона не имела оснований гордиться победой, одержанной только благодаря республиканцам и демократам-расистам (единственным исключением был либеральный сенатор-демократ, будущий идол молодежи, антивоенный кандидат на президентских выборах 1968 года Юджин Маккарти). Что же касается Эдварда, то многие средства массовой информации отмечали его моральную победу, негритянские же организации по всей Америке выступили в его поддержку. А в 1966 году при рассмотрении дела Харпера Верховный Суд США признал, что избирательный налог является неконституционным, что, конечно, способствовало укреплению репутации сенатора от Массачусетса.

Борьба за отмену налога на выборы была не единственным деянием Теда. Он активно выступал за отмену дискриминационных иммиграционных квот, выступал за создание Учительского Корпуса, который бы за государственный счет проводил обучение в отсталых районах США, заблокировал попытку Сената временно отложить выполнение решения Верховного Суда, предписывающего создавать равные по населению избирательные округа, успешно добивался принятия мер по восстановлению промышленности в Новой Англии, призывал администрацию США пересмотреть свое отношение к Китаю.

Странно, но даже одно из самых неприятных для Эдварда поражений, когда ему пришлось снять кандидатуру Фрэнсиса К. Моррисси, предложенного им на пост федерального судьи штата Массачусетс, послужило Кеннеди на пользу.

Фрэнк Моррисси был старым политическим союзником Джозефа Кеннеди и выдвижение его кандидатуры была классическим примером оказания одолжения нужному человеку. Хотя Моррисси и работал некоторое время муниципальным судьей, его квалификация сразу же была поставлена под сомнение. С резким протестом против его назначения выступила Американская коллегия адвокатов. И Эдвард, и Роберт активно убеждали коллег проголосовать за Моррисси, но без особого успеха. Конечно, часть сенаторов-либералов готова была идти за Эдвардом просто, чтобы оказать ему одолжение, но и они отмечали недостаток квалификации кандидата. В конце концов Тед принял решение снять спорную кандидатуру. Отправляясь в палату, где он должен был объявить о своем решении, Кеннеди в недоумении говорил своему помощнику Джерри Догерти:

— Подумать только, ведь этот человек больше Авраам Линкольн чем сам Авраам Линкольн! Если бы кто-нибудь попробовал написать об этом книгу. Он жил в доме, где не было горячей воды, каждый день вставал в четыре часа утра, чтобы продавать газеты, а затем возвращался домой готовить завтрак, потому что был старшим из двенадцати детей. Другой бы спился и ничего не делал для себя, а он помог братьям и сестрам получить образование и получил его сам. Но вот из-за того, что он не ходил в мою школу, из-за того, что он не учился в Гарварде, его критикуют. Я просто не понимаю. Ведь это трагедия!

Кеннеди был прав и неправ одновременно. Неправ, потому что пост федерального судьи не является наградой за хорошее поведение. И прав, потому что барьеры, которые устанавливает перед людьми бедность, очень часто совершенно непреодолимы, хотя бы потому, что образование, которое удается получить людям способным, но бедным — это образование «второго сорта».

Само выступление Эдварда проходило в крайне неприятной для него обстановке. Все его союзники, не желавшие видеть поражение лидера, отсутствовали на заседании, зато оппоненты во главе с сенатором Дирксеном были налицо. Однако когда Эдвард сделал свое заявление, сенатор Дирксен подошел к нему, с чувством пожал руку и пророкотал:

— Это немало для молодого человека сломить свою гордыню. Это мало заботит такого старого ублюдка, как я. Но молодому человеку на это нужно мужество!

Впрочем, несмотря на подобные похвалы Кеннеди предпочел проявлять мужество где-нибудь подальше от Сената. Как только заседание закончилось, он отправился во Вьетнам, желая проинспектировать лагеря вьетнамских беженцев. После поездки он провел в своем подкомитете впечатляющие слушания, в ходе которых было заявлено, что все победы американских войск являются совершенно бессмысленными, если они не обеспечивают лучшую жизнь для вьетнамского населения.

В 1967 году Эдвард был назван среди 10 молодых выдающихся политиков, а также стал старшим сенатором от своего штата. Его удача, как это часто бывает, была связана с неудачей другого человека — сенатор-республиканец Салтонстолл потерпел поражение на выборах от кандидата своей же партии. Новым младшим сенатором от штата Массачусетс стал человек, который был на тринадцать лет старше Теда, доктор права и бывший министр юстиции штата Эдвард Брук. Победа Брука ознаменовала важное событие: он стал первым негром в американском Сенате[26]

Итак, трехлетнее пребывание в Сенате двух братьев давало достаточно материала для сравнения их политических способностей и темперамента. Жажда активных действий у одного против терпеливой и кропотливой работы у другого. Резкость и безжалостность Роберта против дружелюбия и уважения к старшим у Эдварда. К началу 1968 года обозреватели отмечали, что у Эдварда, в противовес брату, не было врагов. Некоторые полагали, что отсутствие недругов является признаком посредственности, но коллеги Теда так не считали. Врагами Эдвард не обзавелся не потому, что не затрагивал важных проблем, а по причине тщательно выверенной манеры поведения.

У Роберта не хватало терпения отстаивать свои взгляды с помощью принятия соответствующего законодательства, да к тому же к 1968 году он все больше убеждался, что лишь власть исполнительная даст ему возможность реализовать свои идеи. Многие факторы подтверждали это. В феврале 1968 года стало известно, что знаменитый инцидент в Тонкинском заливе, в ходе которого, как утверждала американская администрация, три северовьетнамских катера напали на беззащитный американский эсминец, что и послужило началом широкомасштабной войны во Вьетнаме, оказался грандиозной ложью. Разгневанные сенаторы вызвали для дачи показаний министра обороны Роберта Макнамару, который принялся изворачиваться в бесполезных попытках скрыть правду, чем-то напоминая карася на сковородке. Среди американской молодежи ширилось движение за прекращение войны, а в самом Вашингтоне чуть ли не у ограды Белого Дома возмущенные американцы скандировали: «Эл-Би-Джей, Эл-Би-Джей[27], сколько ты убил сегодня детей?!»

Роберт не мог больше ждать. Дебаты в Сенате и пылкие речи казались ему теперь совершенно бессмысленными. Он должен был принять самое важное для себя и страны решение добиваться высшего выборного поста в государстве — поста президента.