Что ж вы раньше не сказали?!

Что ж вы раньше не сказали?!

На этот раз я нарушу второй пункт жестокой заповеди Ларошфуко – не говорить не только о себе, но и о своей жене.

Собственно, в основном-то речь пойдет не о ней, а об одном старшем коллеге, человеке совершенно блестящем – передовом, остроумном, популярном, писавшем, среди прочего, на семиотические темы. И ничем меня не обидевшем, даже наоборот, всегда отличавшем.

Естественный вопрос: зачем же придираться именно к нему? Естественный ответ: не в мужа же Марьи Иванны всматриваться с ревнивой пристальностью.

И вот этот коллега любит со мной разговаривать, обмениваться остротами, пикироваться на публике и так далее и тому подобное, и абсолютно не замечает моей новой подруги, со временем становящейся новой женой. То есть, держится он с ней вполне светски – как человек воспитанный и в высшей степени красноречивый, – но все это так, в упор не видя.

(Претензий по этому поводу заявлять, конечно, не приходится. Дело известное. Наши друзья-приятели то и дело женятся, разводятся, снова женятся, мы вчуже уважаем их выбор, приглашаем с новыми женами и неженами в гости, все чин по чину, ноблесс, как говорится, оближ, но сердцу не прикажешь, на вкус и цвет товарища нет, насильно мил не будешь, поговорим о чем-нибудь действительно интересном…)

А потом все вдруг меняется. Происходит, как положено в крепком сюжете, внезапный поворот. Коллега вдруг переключает свое общение с Ладой на режим повышенной куртуазности. В гостях у общих знакомых он даже выходит в переднюю поприсутствовать при ее ритуале перед зеркалом и наконец, объявляет, с присущей ему театральностью:

– А вы, Лада, оказывается, красавица?!

Лада, немало удивленная, начинает отвечать всерьез, в том смысле, что и в молодые-то годы на такое не претендовала, выступая в более скромном жанре хорошенькой женщины, типа окликаемой по-испански hola, guapa (“привет, красотка/милашка”).

– Нет-нет, – настаивает он, – красавица. Я недавно прочел стихи, в которых сказано, что вы красавица.

– А-а, – говорит Лада, – понятно.

Дело в том, что незадолго до этого поэт, и не кто-нибудь, а Сергей Гандлевский, написал стишок – именно стишок, шуточный, в рамках игрового обмена литературными репликами, – со строчками: Ах, Алик, Алик! Видит Бог, когда же / Мне не до вас с красавицею Ладой!.. Он написал, а я вывесил на своем сайте. И стишок сделал свое дело. Человек, привыкший руководствоваться печатным словом, прозрел прямо на глазах.

Как известно, большинство наших желаний носят имитационный, подражательный характер – ориентируются на те или иные культурные авторитеты.

Ну да, абсолютной независимости не бывает. Даже Баратынский, начав с вызова принятым вкусам: Красавицей ее не назовут и т. д., кончает тем, что апеллирует к той же инстанции:

Но поражен бывает мельком свет

Ее лица необщим выраженьем,

Ее речей спокойной простотой;

И он, скорей чем едким осужденьем,

Ее почтит небрежной похвалой.

Но должны быть, как выразился однажды мой учитель, какие-то градации. Одно дело – надеяться на эвентуальное признание публикой твоих нестандартных достоинств, другое – рабски следовать готовым мнениям, пусть и новейшим.

И потом, читать надо внимательно, комплимент, да еще написанный в столбик, в стихах, так сказать, мадригал, смаковать cum grano salis.[62] С оглядкой – а вдруг его адресат не просто милашка, а вполне себе филолог, и уж твой-то нехитрый текст видит как на ладони.

Но этого никто авторитетный ему, видимо, еще не прописал.