Школа грехов (1528)

Школа грехов (1528)

«Древние обозначали заведомую глупость пословицей, а именно: “Соваться в Афины со своими совами”; не менее глупо, или даже нечестиво – посылать дьяволов в ад. Ты знаешь, что адом я называю именно эту школу грехов».

Негодующий оккультист Агриппа написал эти строки в Париже 13 февраля 1528 года. Письмо было адресовано «одному другу при дворе короля», которого с некоторым сомнением идентифицировали как королевского врача Жана Шаплена{291}. Определённо речь шла об одном из участников той «школы греховностей», вызвавшей негодование Агриппы, – о человеке, который остался неназванным, но которого нередко идентифицируют как Фауста{292}.

В тот год Агриппа с января оставался в Париже, стараясь освободиться от своих шпионских обязанностей, секретных донесений и вооружённого эскорта до границ Нижних земель. Путешествуя на север от Лиона, где он оставил семью, Агриппа безуспешно старался добраться до Антверпена и начать новую жизнь. Тем не менее у него оставалось время для установления связей с людьми, интересовавшимися оккультизмом и для сбора информации о том, что происходило при дворе. В одном из писем он сообщил, что «недавно с большими затратами привезли сюда из Германии некоего демонолога, то есть мага, которому подвластны духи»{293}.

Здесь связь с Фаустом весьма непрочна. Единственное, что даёт ключ, то, что этот маг, прибывший из Германии, заявлял о своих незаурядных способностях. Дополнительным аргументом служит его звание некроманта. В конце концов, Фауст действительно называл себя кладезем некромантии. Но в те времена, кроме Фауста, в Германии были и другие некроманты, и Агриппа несомненно считал себя одним из них.

Париж – город, который Бальзак называл «передней ада», с давних времён ассоциировался с колдовством{294}. Хотя на память тут же приходят особые суды, действовавшие в XVII веке, история парижского демонизма уходит в еще более далёкое прошлое. В начале XIII века Гильом Овернский утверждал, что в бытность парижским студентом видел запретные книги по некромантии. Несколько лет спустя, в 1277 году, епископ Парижский официально проклял все книги по некромантии. Через сто лет Парижский университет подтвердил этот курс, объявив ересью любого рода колдовство. Однако проблема продолжала вызывать большой интерес. В Париже вышло по меньшей мере два издания «Молота ведьм» у печатника Жана Пети (примерно в 1507 и 1510 годах) и ещё одно – в 1517 году у печатника Иоанна Парво.

В то время по Парижу ходили разговоры о недавнем случае демонической одержимости, имевшем место в монастыре Сен-Пьер в Лионе. Для совершения обряда экзорцизма над монахиней сестрой Алексис Тезье в монастырь были вызваны епископ и три священника, которым в итоге удалось вернуть духа обратно в ад. Полный драматизма отчёт об этом событии был опубликован Адриеном Монталембером в Париже в 1528 году. Автор рассказывал о всех обстоятельствах суда и казни Екатерины Пейретон, в 1519 году обвинённой в колдовстве в Монпезе, а также о следствии по двум случаям ликантропии и каннибализма в Безансоне в 1521 году.

Хотя Агриппа писал своё письмо в Париже, в 1528 году королевский двор находился выше по течению Сены, в Сен-Жерменском дворце. Робер де ла Марк описал эту резиденцию короля как «очень красивый дворец в пяти лигах от Парижа, с прекрасным парком и прекрасными охотничьими угодьями»{295}. В отличие от некоторых других резиденций, дворец был обставлен и использовался зимой. Подобно другим средневековым крепостям, дворец подвергся перестройке. Проект выполнил луарский архитектор Пьер де Шамбиг, и к 1528 году работы уже начались.

Здесь Фауст (а мы предполагаем, что это был он), до этого времени знавший короля лишь понаслышке, должен был встретиться с Франциском I лицом к лицу. Франциск всегда подчёркивал свою доступность. В личности короля – изворотливого политика и эмоционального, легко воспламенявшегося человека – прослеживалось сходство с его геральдическим символом, саламандрой. На известном портрете Франциска I работы художника Жана Клуэ Младшего, написанном примерно в 1530 году, король смотрит на зрителя с самодовольным прищуром. Его длинный крючковатый нос вполне соперничает с выдающимся подбородком Карла V Габсбурга. Может показаться, что высокомерный изгиб бровей и узкие губы, не допускающие и намёка на улыбку, скрывают насмешку. Костюм Франциска выглядит экстравагантно. Рукава с нарочито увеличенными буфами несколько искажают пропорции верхней части его тела, так что голова Франциска кажется несоразмерно маленькой на фоне плеч, достойных Геракла.

Чего король мог требовать от Фауста? Видел ли он в Фаусте нового Иамврия, как видел дьявола Киприан? «Ианний и Иамврий», о которых Агриппа упоминал в своём письме, – это египетские чародеи из Нового Завета, «люди, развращенные умом, невежды в вере», противившиеся Моисею и Аарону (2 Тим., 3: 8). Говоря об «Ианнии и Иамврии», противившимся Моисею, Агриппа имел в виду, что он сам должен противиться «Цезарю», подразумевая императора Карла V. Франциск искал вовсе не дешёвых эффектов или ярмарочных фокусов. Если верить Агриппе, король хотел знать «всё, что будет» и желал проникнуть в «тайные намерения». Здесь необходимо вспомнить о том, что в своё время было сказано Тритемием относительно его нового способа тайнописи, или стеганографии. Мог ли Фауст получить копию этой ценной рукописи или самостоятельно разработать аналогичный способ?

В тот период в мире происходили многие события, о которых хотел бы знать Франциск. 17 февраля 1528 года, спустя всего несколько дней после написания Агриппой упомянутого письма, императорская армия под командованием принца Оранского Филиберта де Шалона покинула Рим, предварительно удостоверившись, что в городе не осталось ничего ценного, и направилась навстречу войску де Фуа, уже овладевшему Александрией и Павией и обошедшему Милан, чтобы затем двинуться прямо на Рим. Хотя потери императорской армии во время взятия Рима оказались невелики, в новый поход вышло немногим более половины армии – всего 11 000 солдат. Вероятно, остальные были заняты вывозом награбленного. Де Фуа располагал численным перевесом, и Франциск несомненно надеялся, что сможет рассчитаться с Карлом за всё и сразу.

Интересно, применил ли Фауст свою магию, чтобы выяснить тайные намерения Филиберта де Шалона? Он мог узнать, что в предстоящие несколько месяцев принцу Филиберту придётся беспомощно отсиживаться в Неаполе, в то время как войска, посланные на выручку из Германии, будут ослаблены отсутствием средств, а также по иным причинам. Страна была настолько истощена, что банки не могли обналичить выделенные императором средства или выкупить обязательства. Несмотря на это, успешная кампания Франциска I в Италии продолжалась менее года.

Но Фауст заявлял не только о своей способности предсказывать будущее, но и утверждал, что может влиять на его ход. В письме Агриппы говорится о Елисее в Дофаиме и в этой связи упоминается гора, наполненная «конями и колесницами огненными» из Четвёртой книги Царств (6: 13–17). Если процитировать точнее, когда пророк Елисей молился Господу своему, «открыл Господь глаза слуге, и он увидел, и вот, вся гора наполнена конями и колесницами огненными кругом Елисея». Конечно, руководства по магии не могли обойти вниманием столь удивительные подвиги. И нет ничего странного в том, что Фауст делал похожие заявления. Фауст мог использовать возможность, чтобы сообщить французскому королю то, что было уже сказано Меланхтону, что все победы, одержанные в Италии, совершились не без его оккультного посредничества.

Кроме упоминания об осаде Павии, в письме говорилось и о других происходивших в то время событиях. По словам Агриппы, этот маг утверждал, что «в его власти доставить сюда обратно по воздуху королевских детей». Как мы знаем, два старших сына короля оставались у Карла V в заложниках с тех пор, как Франциск I отказался от данного в Мадриде слова чести. Предполагаемый наследник Франциск (1518–1536) и его брат, будущий король Франции Генрих (1519–1559), вернулись домой в 1528 году – не с помощью магии, а согласно договору и благодаря обещанию выплатить за их освобождение 2 миллиона крон в 1529 году.

По словам Агриппы, этот маг заявлял, «что ему открываются клады», а такое утверждение не могло пройти мимо ушей короля, учитывая его огромные расходы на Итальянскую кампанию. Опыт в любовной магии мог иметь особое значение для Франциска, чей отвислый нос по приметам выдавал любвеобильное сердце. Наконец, вполне конкретную пользу могла принести монарху упомянутая Агриппой способность этого мага «излечивать все неизлечимые недуги». По слухам, Франциск страдал от сифилиса. Рассказывали такую байку, будто Франциска нарочно заразил ревнивый муж одной из его пассий, передавший инфекцию через свою неверную супругу. Если к проблеме обращался такой учёный, как Парацельс, то почему этим не мог заняться Фауст?

Конечно же, Фауст из «народной книги» посещал Париж, но этот визит был коротким и не оставил документальных свидетельств. Вероятно, его приезд приветствовала академия, однако университет едва ли мог интересоваться Фаустом, учитывая консерватизм этого учебного заведения и тот факт, что ранее Парижский университет уже выступил с осуждением Рейхлина{296}. Агриппа воспользовался приездом этого неназванного мага для осуждения, как он считал, нечистоплотности придворных подхалимов, готовых «вызывать нечистых духов»{297}.

Независимо от отношения самого Франциска I, его придворные, по-видимому, были высокого мнения о Фаусте и искали его общества. Агриппа расписал «школу греховностей» самыми чёрными красками. Её членов он представлял сатанистами, отказавшимися от веры в Бога и поверившими в способность мага управлять миром.

Самой собой, Агриппа должен был сделать исключение, чтобы самому не пострадать от собственного проклятия. Для этого он вывел список «оккультных изобретений», не противных Господу и не приносящих ничего помимо здоровья, богатства и мудрости{298}. При этом Агриппа обещал проклятие всем представителям и покровителям «школы греховностей».

Хотя Агриппе довелось на себе прочувствовать «зубовный скрежет» этих «проклятых», но в итоге он добился своего{299}. Тон его обличительных речей против «немецкого колдуна» в чём-то напоминал выступления его учителя Тритемия против Фауста, что, может быть, ещё одним доводом в пользу идентичности неназванного мага. Здесь также чувствуется налёт профессиональной зависти. Между строк явственно проступало раздражение по поводу занятой конкурентом выгодной позиции. Несомненно, Агриппа жаждал денег, доставшихся этому «привезенному с большими затратами магу».

Когда Агриппа писал своё письмо, он был уже два года лишён благорасположения короля. Агриппа занимал слишком радикальную религиозную позицию, а политическая ситуация сделала его персоной нон грата. По-видимому, закат карьеры Агриппы был вызван его конфликтом с Луизой Савойской, королевой-матерью, начавшимся с отказа на её просьбу составить гороскоп Франциска I. Агриппа мог отказаться потому, что не хотел быть гонцом, приносящим дурные новости. Он даже написал сенешалю Бойе о том, что звёзды благорасположены не в отношении Франциска I, а, напротив, герцога де Бурбона. Более того, по свидетельству Клода де Белльевра, в мае 1527 года Агриппа заявил, что король умрёт через шесть месяцев вследствие пагубного влияния небес{300}. Пророчество о смерти монарха могло расцениваться как сознательная измена. Хотя к моменту появления Фауста Франциск I прожил более предсказанных шести месяцев, у короля могло возникнуть желание услышать другое мнение. Если Франциск I знал о мрачном предсказании Вирдунга его предшественнику Людовику XII, он мог заинтересоваться мнением коллеги Вирдунга о точности такого предсказания.

После вызывающего столько вопросов письма Агриппы след Фауста теряется вновь. В 1529 году Агриппа, отвергнув впечатляющее предложение Генриха VIII и канцлера императора Меркурино Гаттинары, получает приглашение ко двору Маргариты Австрийской – и больше не пишет писем по поводу непомерно дорогих услуг мага из Германии. Очередное упоминание о Фаусте мы находим шестью месяцами позднее в 800 километрах от Парижа.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.