Глава ХII Снова Ташкент

Глава ХII

Снова Ташкент

Одно из первых дел, которое я сделал после своего возвращения в Ташкент, была консультация у хорошего русского доктора по поводу моей ноги. Мне надо было найти надежного человека и рассказать ему, кто я был на самом деле. Это было сделать не сложно, и консультация состоялась. Врач сказал, что сартовский врач, лечивший меня в горах, на самом деле сделал все правильно. Он порекомендовал делать массаж. Он сказал, что в городе есть хорошая массажистка. Я сказал, что в моем специфическом положении самое главное — видеться как можно с меньшим количеством людей и мои знакомства должны быть очень избирательными. Могу ли я полагаться на эту массажистку в том, что она не будет задавать мне лишних вопросов и будет держать язык за зубами, если у нее возникнут подозрения, что я не совсем тот человек, про которого написано в моих бумагах? Доктор сказал, что этим людям ничего не остается делать, как только болтать, пока они заняты своей работой, и что молчаливых и осторожных массажисток не существует, особенно в России. Поэтому мне пришлось оставить все мысли относительно массажа.

После нескольких дней, проведенных у моих гостеприимных друзей, определенные причины заставили меня немедленно их покинуть. Но я не знал, куда мне податься. Прежде чем поселиться на квартире, необходимо было проделать значительную предварительную работу. Для домовладельцев было очень рискованно размещать у себя кого-либо из-за возможных больших трудностей с властями. Каждый дом посещался Жилищной комиссией. Скажем, представители этой комиссии пришли в дом со столовой, гостиной и еще тремя другими комнатами. И нашли там живущими трех человек. Они с большой вероятностью поселили бы там еще две или больше семей. Одна из этих семей была бы надежными большевиками, наблюдавшими за остальными. Один из людей назначался главой домового комитета — домкома, и в его обязанности входило сообщать о прибытии любых незнакомцев. Не сделай он этого, он немедленно был бы выдан властям большевистскими квартирантами, специально поселенными там. Каждый обязан был иметь мандат или разрешение на право занятия своей квартиры. Его было трудно получить. Вот так множество людей, принадлежащих к ранее привилегированным классам, вынуждены были бросать свои дома и обстановку и перебраться жить к друзьям. Таким образом, дом мог быть заполнен жильцами, принадлежащими к одному и тому же классу, и это было приятнее, чем терпеть наличие большевистского агента, наблюдающего за вами. Самой большой трудностью этих объединений жильцов была готовка.

В доме, как правило, была только одна кухня и все разные семьи должны были ею пользоваться, а это приводило к неприятностям и ссорам. В домах, ни в одной из комнат не было никаких открытых каминов, так как все обогревалось большими закрытыми печами, на которых нельзя было готовить.

Я решил пойти в дом инженера по фамилии Андреев, с которым я встречался несколько раз в первое время моего пребывания в Ташкенте, и который, как я думал, мне посочувствует. Этот дом стоял в небольшом саду. Я подошел и позвонил в дверной звонок. Дверь открыла девушка, с которой я тоже ранее встречался. Я понадеялся, что она не признает меня в моей маскировке с бородой и в австрийской униформе. Она не подала вида и сказала, что позовет Андреева. Я сказал ему на русском языке «Вы знаете, кто я?» Он ответил на английском «Я предполагаю, что Вы — полковник Бейли». «Какой вы догадливый, что сразу узнали меня», — сказал я ему. Он ответил «Мне сказала, кто вы, девушка, что открыла вам дверь». Это было плохой новостью, так как эта девушка была знаменита тем, что была самой несдержанной пустомелей в городе.

Я объяснил свое положение Андрееву. Он сказал, что готов приютить меня, но только тайно с большими предосторожностями. Так как, если другая семья, живущая в доме, узнает обо мне, новость об этом мгновенно распространится по всему городу, ввиду того, что они были совершенно неспособны держать язык за зубами.

Здесь у Андреева я должен был оставаться абсолютно скрытым, и я никогда никуда не выходил кроме сада после наступления темноты. Однажды я отправился за своим небольшим имуществом, и когда я покидал дом, эта девушка приветливо улыбнулась мне из окна. Спустя несколько лет я встретил ее в Корее.

Я жил у Андреева в задней комнате, и он приносил мне туда еду. Вечерами я обычно присоединялся к нему и его сестре за ужином. Позже я иногда выходил и в город после того, как Андреев удостоверялся, что поблизости нет каких-то болтливых общих знакомых. Живя у Андреева, я имел уйму времени для чтения. Я нашел несколько очаровательных рассказов Толстого для детей, написанных легко, на очень простом языке. Было несколько хороших книг на французском языке. По-английски я прочитал Библию от начала до конца; а также дважды Лавку древностей, так как это были единственные книги на английском языке. Я не страдал от перечитывания. Ярко иллюстрированный путеводитель по Мемориалу Альберта показал, что этот плохо сохраняемый памятник содержит скрытые исторические детали, которые не попадали в поле моего зрения, поскольку я никогда не приближался к нему ближе дороги.

Однажды, когда я был в своей комнате, вошла сестра Андреева и сказала, что в доме проводится обыск. Поскольку не было никакой возможности скрыться, мы поспешно собрали несколько книг и письменные принадлежности и сели за столом. Когда несколько мужчин вошло в комнату, они спросили, кто я. Леди ответила, что я — австрийский военнопленный, который дает ей уроки французского языка. Они больше ничего не спросили и не попросили у меня паспорт, и мы поняли, что это была только домовая или квартирная комиссия, проверявшая, что у людей нет излишков жилой площади и что они живут должным образом уплотненно. Однако это происшествие было только началом.

В другом случае в доме проводился обыск на предмет поиска подпольного продуктового магазина или чего-то подобного. Это был более опасный случай, но я был заранее предупрежден и вышел прогуляться, вернувшись только во время комендантского часа после того, как все было закончено.

К этому времени я отказался от ношения своей австрийской формы. Большинство этих униформ непрерывно носилось в течение четырех лет — некоторые и того больше — и становились потрепанными, и военнопленные обзаводились российской штатской одеждой, так что ношение униформы скорее больше привлекало к себе внимание, чем ее не ношение.

Я также приобрел пару простых (с обычными стеклами) пенсне в целях дальнейшей маскировки.

Тем временем мисс Хьюстон пыталась найти для меня другую квартиру. Идея состояла в том, чтобы я каким-то образом получил мандат, что оказалось сделать очень трудно. В конце концов, квартира была найдена, но без мандата.

Я получил следующую записку от мисс Хьюстон, написанную карандашом на маленьком листке бумаги, которая сейчас, когда я пишу эти строки, лежит передо мной, и которая дает яркую картину предпринимаемых нами предосторожностей:

«Вот такая договоренность будьте напротив Министерства Иностранных дел на Воронцовском на углу, где Городская управа (вы знаете, где поворачивает трамвай). Стойте на углу Романовского и Воронцовского в пять тридцать. Вы увидите седую леди, идущую по направлению от нашего дома, со свертком в руке, завернутым в красную скатерть. Она постоит в течение минуты у городской управы и зажжет сигарету, а потом пойдет дальше. Вы должны следовать за ней; когда она войдет в дом, вы пройдете мимо, а затем вернетесь и войдете в этот дом сами».

Я жил в этом доме с людьми, которых я назову Павловы, вполне открыто; бывало, я помогал им с работой различным образом. Однажды ночью пришел раненный человек по фамилии Краснов, и меня попросили помочь внести его в дом. Мы должны были сделать это как раз перед наступлением времени комендантского часа, которое наступало тогда в одиннадцать часов, и только после того, как удостоверимся, что другие жители дома были в своих комнатах и не видели его. Он был ранен в ногу, когда вместе с Осиповым воевал против большевиков. Каким-то непостижимым образом он выдал себя за красногвардейца и был помещен в больницу. Позже он попал под подозрение и совершил замечательный побег из-под охраны, когда медсестры вышли из комнаты. Он только вышел на своих костылях и сел в экипаж, подготовленный его друзьями. К несчастью, он снова сломал ногу. Его поместили на даче под Ташкентом, где он благополучно пробыл, пока его нога немного не поправилась. У него не было возможности вылечиться нормально. Я очень сочувствовал этому раненному человеку, вынужденному так скрываться, зная, что его непременно расстреляют в случае поимки.

Однажды моя квартирная хозяйка сказала, что глава домового комитета настаивает на необходимости мне иметь мандат. Чтобы его получить, я должен был лично пойти в Жилищную Комиссию со своим паспортом. Я не имел понятия, насколько безопасным является мой паспорт Чуки, и в любом случае я всегда старался избегать таких личных контактов с бюрократией большевиков. Я предполагал, что Чука был мертв, но как в случае с Кекеши это могло быть и не так. Поэтому мы предприняли следующие меры предосторожности я на несколько ночей вернулся к Андрееву. Моя хозяйка отнесла мой паспорт Чуки в Жилищную Комиссию и сказала им, что я болен и что какие-то красногвардейцы размещались в квартире, указанной в паспорте, и поэтому я хочу уйти оттуда и переехать к ней, поскольку я давал уроки французского языка ее сыну. Они это выслушали и дали ей мандат. В этот момент австриец, который был своего рода переводчиком в Комиссии, услышал фамилию Чука. Он сказал, что знал его хорошо и, выхватив мандат и мой паспорт из руки женщины, сказал «Скажите Чуке, пусть он сам приезжает в Дом Свободы (Штаб правительства) за мандатом и заодно приносит деньги, которые он должен мне». Таким образом, мои планы относительно мандата рухнули и, хуже все было еще то, что я потерял свой паспорт. Разочарование состояло не только в том, что я не получил мандата на эту квартиру, но надо было снова обзаводиться документом для идентификации личности, чтобы облегчить свое дальнейшее положение. Позже я увидел рекламу в газете, в которой сообщалось, что Чука давал уроки английского по адресу, указанному в паспорте, который я использовал! Таким образом, я узнал, что Чука все еще ходил по нашей грешной земле. Мы боялись, что леди могла бы попасть в беду, если предполагаемый Чука когда-либо заявится за своим мандатом, и мы придумали историю для объяснения случившегося в случае расспросов. Она должна была сказать, что она передала Чуке, чтобы он сам пошел за своим мандатом и с деньгами, которые он был должен, но он перестал приходить давать ежедневные уроки французского, и она не знает, где он. Однако, ее никто не расспрашивал, хотя два подозрительных субъекта, как мы думали, возможно, агенты Чека, были расквартированы в доме, возможно, с целью прояснить эти подозрительные обстоятельства.

Достать новый паспорт было не очень легко, и в течение некоторого времени я использовал паспорт латыша по фамилии Юстус. Латыш не славянин, и поэтому ему было простительно плохое знание русского языка, но, согласно моему паспорту, я находился в Ташкенте уже четырнадцать лет, а следовательно, можно было ожидать, что у меня есть друзья в городе, и я мог бы знать русский язык лучше, чем его знал я. Также мне по этому паспорту было семьдесят пять лет, но нам удалось изменить «семьдесят» на «сорок». Я постарался избавиться от этого ненадежного документа как можно быстрее. Позже я стал Иосифом Лазарем, румынским военнопленным и извозчиком по профессии.

Прямо перед тем как я отказался от имени Чука, я записался на прием к женщине, зубному врачу. Я должен был ждать своей очереди в вестибюле приемной, а помощник обычно вызывал пациентов из очереди по фамилии. Я испугался, что, поскольку я потерял только что документы на имя Чуки, могла возникнуть очень неприятная ситуация, если б в приемной оказался какой-нибудь знакомый Чуки или просто большевик, знавший о том, что произошло (а такие соглядаи были повсюду). Зубная врач же знала меня именно под фамилией Чука, и я не мог внезапно явиться к ней под другой фамилией. Поэтому я сказал зубному врачу, что я должен уехать в Самарканд. Она сказала мне, чтобы я к ней обязательно пришел через месяц, иначе у меня будут большие неприятности с зубами, но я так этого и не сделал.

К слову о дантистах, в Старом городе в Ташкенте был один необычный странствующий дантист-китаец, который работал прямо на улице. Он говорил пациенту, что он страдает от личинки, находящейся в его зубе, а он ее удалит. Он открывал пациенту рот и вставлял туда пару палочек для еды, затем доставал оттуда личинку или гусеницу, бросал ее на землю, а затем ее раздавливал, давал пациенту таблетку и брал с него плату. Я могу только предполагать, что в палочках для еды были полости, в которых и была спрятана личинка. Пациент, видя, что вышло из зуба, испытывал облегчение боли вследствие веры в действия лекаря, таблетка, возможно, опийная, действительно приносила облегчение боли.

В Ташкенте можно было встретить и других странных людей. Я уже упоминал об англичанине с труппой дрессированных слонов. Я видел на улицах города очень пожилого серба, чей реквизит ограничивался только попугаем, который за небольшую плату доставал конвертик из пакета и подавал его вам. Внутри было предсказание вашей судьбы; мое предсказание гласило «Она любит вас». Вероятно, они не сильно отличались друг от друга. Старик рассказал мне, что он, таким образом зарабатывая себе на жизнь, пропутешествовал по всей Индии и большей части Китая.

Моя нога все еще беспокоила меня, и подумал, что хорошо бы было проконсультироваться с врачом снова. Это произошло сразу после того, как я получил паспорт на имя Лазаря. В первое мое посещение я приходил к врачу домой, но сейчас он хотел принять меня в небольшой клинике или частном санатории. Я позвонил в звонок, и дверь мне открыла медсестра, в руках у которой был блокнот. Когда она меня впустила, она довольно бесцеремонно с деловым видом спросила мое имя. Это имя у меня было всего только несколько часов, я был столь озадачен ее вопросом, что какое-то время ничего не мог ответить. Затем я ответил «Лазарь».

«Христианское имя»?

Это вогнало меня в ступор. Я понял так, что это должно быть что-то из Библии, поэтому произнес «Питер».

Это все должно было быть записано в моих документах, но когда я посмотрел свой паспорт, я понял, что я должен был бы ответить «Иосиф». Доктор, который ожидал меня, понятия не имел, кто такой Питер Лазарь. Поэтому мне пришлось отставить в сторону медсестру, ворваться в кабинет и снять свои очки, тогда он сразу узнал меня.

Во время «Январских событий» многие люди, которые не имели никакого отношения к ним, вынуждены были скрываться или пытались покинуть страну. Их непрерывно ловили, арестовывали и в некоторых случаях расстреливали. Для сартов наступило золотое время. Сначала они брали деньги за то, чтобы помочь человеку скрыться, а затем сдавали его большевикам, и таким образом получали оплату дважды, в то время как неудачный беженец расставался с жизнью. Полковник Иванов, которого я нанимал в качестве своего курьера в Кашгар, был повторно арестован именно таким образом. После моего исчезновения он был арестован и посажен в тюрьму за связь со мной. Это было в высшей степени несправедливо. Дамагацкий сказал мне, что я могу послать курьера и попросил меня послать человека в комиссариат иностранных дел за его бумагами. Я выбрал полковника Иванова вполне открыто и честно, и послал его за его документами, которые не пропустил Осипов. Фактически я только однажды виделся с Ивановым, когда я договорился с ним о том, чтобы он взял мои сообщения. Иванов был освобожден белогвардейцами во время Январских событий. После поражения Осипова, он попытался покинуть город со своей женой и ребенком, замаскировавшись под сартов. Он хорошо заплатил одному сарту, чтобы он вывез их из города, но на дороге проводник потребовал еще доплатить денег, сумму, которую Иванов заплатить не смог. Тогда этот человек сообщил о нем большевикам, которые наградили его, и арестовали Иванова.

Все это лишило меня возможности передвигаться и возможности выбраться из страны, или даже послать курьера. Я уже описывал, как был расстрелян Лукашов. Еще один мой курьер добрался только до Самарканда, а потом вернулся назад с моими посланиями. Другие курьеры были не в состоянии передать мои сообщения по той или иной причине, но возможно, они никогда и не пробовали это сделать.

Вследствие трудностей с мандатом я не мог возвратиться на постоянное жительство в дом к Павловым, но иногда я ночевал у них или еще в двух местах и в конце концов опять вернулся к Павловым. Если бы я был найденным спящим у них в доме без мандата, я намеревался указать какой-нибудь адрес и сказать, что я зашел к ним на чашку чая, задержался допоздна и, не успевая вернуться домой до комендантского часа, решил остаться на ночь здесь. Однако такой необходимости ни разу не возникло, к счастью, ни один из этих домов не обыскивался, когда я в них оставался.

Однажды одна дама сказала мне, что слышала, что англичанин, усиленно разыскиваемый властями, живет в доме одной дамы, но из опасения обыска часто уходит ночевать в другие места. Это так точно описывало меня, что я решил покинуть эти квартиры навсегда.

Я все же еще иногда посещал Павловых и встречался там со своим слугой Хайдером. Он сказал мне, что после моего исчезновения он и другой мой слуга Ибрагим были арестованы, им угрожали расстрелом, били и требовали открыть мое местонахождение. Они не знали этого и отвечали так, как я им сказал перед уходом, и через какое-то время их выпустили из тюрьмы. Хайдер сказал, что думает, что Хан Сахиб Ифтекар Ахмад вернулся в Кашгар, и позже я узнал, что это так и было.

Последний снегопад был 23 марта — прошел год. Весна быстро вступала в свои права, и в Ташкенте было чудесно. Улицы в течение многих дней были украшены цветущими ароматными акациями, высаженными вдоль дорог; это, возможно, было самое приятное воспоминание о Ташкенте, сохранившееся в моей памяти за этот год пребывания в Ташкенте. Воздух, напоенный ароматом цветов, журчащая вода в арыках, тянущихся вдоль тенистых улиц, рождали только одно желание — чтобы люди перестали быть столь злыми друг к другу, и имели бы досуг и спокойствие, чтобы просто всем этим наслаждаться.

Опасность ареста все еще была велика для меня как никогда! Было невозможно не сообщать хотя бы некоторым людям о том, кто я и где я нахожусь, однако я старался свести круг таких людей к минимуму. И все же неизбежно росли и распространялись слухи обо мне. Поэтому я решил начать все заново. Я знал, что г-жа Эдвардс совершенно не умеет хранить секретов, поэтому я решил использовать эту ее ненадежность в своих собственных целях. Эдвардсы где-то скрывались. Мисс Хьюстон была на связи с ними и помогала им с квартирами и мандатами, так же, как она это делала для меня. Однажды я назначал встречу с г-жой Эдвардс. Это должно было произойти на улице. Она была одета как крестьянка с платком на голове, а я в русской одежде и с бородой. Однако мы легко признали друг друга. Я сказал ей под большим секретом, что я покидаю страну, и спросил, чем я могу ей помочь до того, как уеду. Она спросила меня, куда я собираюсь ехать. Я сказал «В Фергану, но это должно сохраняться в абсолютной тайне, иначе я могу оказаться пойманным по дороге». Я услышал два дня спустя, что она рассказала нескольким людям, что встретила меня, и я ей сказал, что я собираюсь в Фергану, но, поскольку я никогда не выдаю своих истинных намерений, что и в этом случае, как она думает, это должно быть так же, а значит, она считает, что на самом деле я должен направляться в противоположном направлении, в Бухару! Дело пошло как нельзя лучше! Я был этому рад.

Слух, которому я положил начало, начал хорошо распространяться. Она сказала мне, что она и ее муж также принимают меры, чтобы уехать. Я спросил, чем я могу им помочь, а также предположил, что, может быть, им лучше было бы сдаться властям, но они боялись сделать это. Я дал ей денег и подсказал ей возможные пути выхода из сложившегося положения. Больше я ее никогда не видел. Я уверен, что пущенный мною таким образом слух достиг целей, и большевики вполне уверились в том, что я уехал. Все это время я находился на связи с Тредуэлом, но он так плотно опекался, что поговорить с ним у меня не было никакой возможности.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.