Глава третья
Глава третья
1
Перед петровым днем в доме Зыряновых целую неделю пахло солодом и хмелем.
Варламовна, выстлав пшеничной соломой стенки глиняных корчаг, — каждая по полтора ведра! — влила в них солодовую болтушку и задвинула в печь. Там корчаги прели целый день. Когда упревшая болтушка покрылась бугристой и темной коркой, она, вооружившись громадным ухватом, вытащила корчаги, влила в них кипятку, поставила на деревянный желоб, вынула затычки, и глянцевито-черное сусло потекло густым ручейком. Сдобренное медом, закваской да золотистыми гроздьями хмеля, привезенного из лесной чащи, сусло превратилось в пиво.
Пиво бродило так бурно, что терпкий аромат щекотал ноздри. Варламовна чихала и, крестясь, пощелкивала языком:
— Заиграло пивцо славненько! Справим престольный праздничек! Не хуже других…
Владимир Ильич и Надежда Константиновна, отложив рукописи, занялись поисками новой квартиры, — хотелось съехать с этого двора до большой «гулянки» хозяев. Но подыскать удобные комнаты было нелегко.
Симон Ермолаев, волостной казначей, узнал о тщетных поисках, когда выдавал «политикам» по восемь целковых «кормовых». Ульянову попенял:
— Что ж мне-то не сказали? Не последний человек в деревне — мог бы давно присоветовать.
— Не привыкли к властям обращаться за советами.
— Сами с усами — люди гордые. А я не стражник Заусаев. Я — по-человечески. И есть квартирка добренька. — У Симона Афанасьевича блеснули в усмешке широкие зубы. — Ко мне в соседи!
И казначей рассказал: уехал прежний волостной писарь, скоро увезет семью — освободятся хоромины, каких не сыскать, почитай, во всей волости! На манер городских! Такой дом хоть в Красноярск перевози, и то не стыдно. Красивее, чем у него, Симона Ермолаева.
— Я знаю. — Владимир Ильич повернулся к Надежде Константиновне, и голос его наполнился особой значимостью. — Дом строил для себя декабрист Фаленберг!
— А теперешняя хозяйка — вдова, Парасковья Олимпиевна, — продолжал Симон Афанасьевич. — С малолетками мается: парнишка да две девчонки. Им одной горницы хватит. Покамест сам-то Петров был, справно жили. Вон какие амбары!..
— Амбары нас не интересуют. Поспешите выдать деньги. Крупской и мне.
— Крупской не прислали.
— Как не прислали?! Она здесь уже больше семи недель. И прошение было отправлено своевременно.
— Узнавайте у господина исправника.
Вручив Ульянову его «жалованье», казначей помял пальцами бритый подбородок, покрутил ус и, подняв глаза на Крупскую, неожиданно предложил:
— Из своих могу… До вашей получки…
— Как-нибудь обойдусь, — ответила Надежда Константиновна. — Не привыкла одолжаться.
— Я для блага… Без всяких процентов.
На улице Владимир Ильич дал волю своему возмущению:
— Вот они, кулацкие уловки! Любезность с дальним прицелом!
— Пытаются поставить в зависимость?
— Да, пригреть, приручить. И, к сожалению, им иногда удается. Делают всякие поблажки, даже дочерей выдают за ссыльных. А там — и пропал человек!..
— Борьба всюду и во всем.
— А нам, Надюша, кажется, повезло! — Владимир вернулся к разговору о квартире. — Вовремя уехал старый писарь. Дом декабриста по внешнему виду, действительно, лучший в селе! И на берегу Шушенки.
Данный текст является ознакомительным фрагментом.