Глава VI
Глава VI
Война Карла V и Франциска I. – Рабле в монастыре. – Лекции в Монпелъе. – Колеблющаяся политика короля. – Католическая реакция. – Новый покровитель. – Исправленное издание.
Война, приближение которой Рабле мог предвидеть в Риме, разразилась.
Карл V с 50-тысячной армией вступил в Прованс, громко объявляя, что идет прямо на Париж. В то же время с севера подвигалась другая армия под предводительством графа Нассауского. Франциск поручил защиту Парижа, Пикардии и Шампани кардиналу Дю Белле, а против Карла выслал герцога Монморанси. Герцог решил заморить врага голодом. Прованс был предан самому жестокому опустошению: по приказанию герцога сжигали мельницы, житницы, целые деревни и даже города, истребляли хлебные запасы, заваливали колодцы. Монморанси заперся в укрепленном лагере, и, чтобы дойти до него, императорским войскам пришлось проходить по бесплодной пустыне; страна не могла дать ни малейшего продовольствия его войскам, а когда появлялись припасы, подвозимые морем, голодные жители с мужеством отчаяния набрасывались на них и отбивали их у императорских отрядов. За два месяца император, не дав ни одного сражения, потерял от болезней и истощения 20 тысяч человек и принужден был оставить Францию. Герцог Нассауский также отступил после безуспешной попытки взять приступом Перонну.
Все это тревожное время Рабле провел в Париже, вблизи своего сильного патрона, кардинала Дю Белле. Кардинал считался аббатом монастыря Сен-Мор, при надлежавшего ордену бенедиктинцев. Испрашивая у папы разрешения вернуться в ряды этого ордена, Рабле, вероятно, имел в виду поселиться именно в этом монастыре. Он действительно вступил в число его монахов и с восторгом описывал его в послании к кардиналу Шатильону. «Это, – пишет он, – райское жилище по благорастворенности воздуха, приятству, тишине, удобствам, невинным удовольствиям сельской и земледельческой жизни». Кроме спокойствия, Рабле мог постоянно пользоваться в этом удобном убежище и обществом своих друзей и единомышленников. В начале 1537 года Этьен Доле, заподозренный в убийстве своей жены и преследуемый судом, приехал в Париж под покровительство короля. Король помиловал его, и на радостях тот задал большой пир, на котором присутствовали Бюде, Маро и Рабле, «Рабле – честь медицины, врач, который может вызвать мертвого от дверей могилы и возвратить его к свету», – как писал Доле в одном своем стихотворном послании.
Несмотря на все прелести жизни в Сен-Морском аббатстве, Рабле недолго оставался там. Едва затихла военная гроза, как он снова направился на юг, и в мае 1537 года мы встречаем имя его в списках Монпельевского университета, где он получил ученую степень доктора медицины и затем в течение двух лет читал лекции: излагал и комментировал «Прогностиков» Гиппократа и преподавал анатомию. Рабле был одним из первых анатомов, делавших демонстрации на трупах. В сборнике латинских стихотворений Доле, напечатанных в Лионе в 1538 году, находится эпитафия на могилу одного повешенного, который был вскрыт Рабле в присутствии многочисленной аудитории. Автор говорит от имени повешенного, который радуется, что труп его дал повод присутствующим приобрести так много поучительных и интересных знаний. Он предназначался сделаться игрушкою ветра и добычею воронов, и вдруг его выставили в амфитеатре, целая толпа именитых граждан собралась вокруг него, он привлекал к себе всеобщее внимание, его окружали почетом, он приобрел славу. Он очень жалеет своего товарища по виселице: труп этого несчастного был вскрыт другим врачом, таким несведущим и некрасноречивым, что он сам казался холодным и немым, как мертвец.
Ученые занятия в Монпелье не мешали Рабле делать частые путешествия в разные южные города, особенно в Лион, где он проводил по несколько месяцев сряду и куда его привлекало отчасти желание повидаться со старыми друзьями, отчасти необходимость следить за печатанием двух первых частей своего романа, которые продолжали требовать новых и новых изданий.
Тяжелое время переживала в это время Франция. Кроме опустошительных войн, превращавших в пустыни целые провинции, и разорительных налогов, убивавших и земледелие, и промышленность, двойственная, вечно колеблющаяся политика Франциска удручающим образом действовала на умы. В первые годы своего правления, в значительной степени под влиянием сестры своей, Маргариты Валуа, Франциск склонялся на сторону свободной мысли, свободного исследования религиозных вопросов. Протестантское движение в Германии представлялось ему фактом в высшей степени утешительным, так как оно ослабляло его врага, Карла I. Мало того, даже дружеские связи с неверными, с турками не казались ему делом греховным, и после несчастной битвы при Павии он послал Солиману свой перстень с предложением оборонительного и наступательного союза против императора. В Париже он вел постоянную борьбу с Сорбонною и своею властью спас многих жертв ее изуверства; благодаря его защите остались живы: Лефебр, которому грозила смерть за ересь, высказанную им по поводу Магдалины; Маро, талантливый поэт; переводчик псалмов Этьен Доле и многие другие. Он приближал к себе гуманистов, вроде братьев Дю Белле, и ученого Бюде, бывшего его библиотекарем, с удовольствием смотрел комедии, в которых представлялась драка Лютера с папой, зачитывался романом Рабле, принимал от Цвингли посвящение его книги «Истинная и ложная религия». Чтобы иметь противовес ненавистному ему влиянию Сорбонны, Франциск решит устроить Coll?ge de France, в котором для начала должны были читаться языки греческий и еврейский, гонимые Сорбонной, и математика; а позднее – медицина, философия, латинский, арабский языки, законоведение и естественные науки. Начиная свою борьбу с папою, Генрих VIII искал его союза и не без основания рассчитывал на его поддержку; протестанты Германии не раз получали от него денежные субсидии и громкие обещания.
Но все эти проявления либерализма и свободомыслия не имели под собой никакого прочного основания. Индифферентист в делах веры более по легкомыслию, чем по убеждению, Франциск свои религиозные воззрения вполне подчинял политике. А политика его отличалась неустойчивостью, беспринципностью, крайним оппортунизмом. В то время как Маргарита и братья Дю Белле склоняли его на сторону веротерпимости, союза с Англией, энергичной поддержки протестантов, – мать его, Луиза Савойская, и герцог Монморанси твердили ему о необходимости приобрести дружбу папы посредством строгих преследований еретиков. Франциск колебался между этими двумя влияниями, склоняясь то в ту, то в другую сторону, смотря по ходу военных действий против Карла V или своих личных дел. С 1534 года во Франции начинаются гонения против еретиков: их пытают и жгут десятками и сотнями в Париже, в Меце, в Нанси. В 1535 году Франциск по настоянию Сорбонны издал невероятный ордонанс, запрещавший книгопечатание, – ордонанс, который, впрочем, никогда не был да и не мог быть приведен в исполнение. Болезнь, начавшая подтачивать силы Франциска задолго до его смерти, лишала его всякой нравственной энергии. А между тем при дворе образовывалась партия дофина, партия благо мыслящих, строгих католиков, сторонников всего испанского, не исключая и инквизиции. Повинуясь ее внушениям, король отказался от всякой поддержки протестантов, обязался помогать императору в его войнах против турок, а внутри страны все чаще и чаще уступал Сорбонне и фанатикам-католикам. Костры запылали в Тулузе, Ажане, Руане и Блуа. Маро, секретарь Маргариты Валуа, любимец двора, принужден был бежать из Франции, т. к. Сорбонна обвинила его в ереси за его перевод псалмов на французский язык. Де Перье, смелый и талантливый автор остроумных диалогов «Cymbalum Mundi», сожженных рукою палача, кончил жизнь самоубийством. Этьен Доле умер на костре в Париже за одну фразу в его переводах с греческого, истолкованную как отрицание бессмертия души.
Гуманисты чувствовали, что почва под ними колеблется, что надежда их на блаженство Телема рушится. Критическая мысль, свободное исследование, возбужденное ими, направились на вопросы религиозные и породили разные секты, из которых каждая с самым фанатическим изуверством отстаивала свои догматы и предавала проклятию всех, не соглашавшихся с ними.
Вероятно, Рабле разделил бы судьбу своих друзей и товарищей по убеждениям, если бы его не спасали сильные покровители. Братья Дю Белле до конца жизни Франциска пользовались почетом при дворе и милостями короля. Один из них, Гильом, известный своими военными за слугами, был назначен губернатором Пьемонта. В 1539 году он пригласил к себе Рабле в качестве домашнего врача и не расставался с ним до самой своей смерти в 1543 году.
Во все это время Рабле бывал во Франции только наездами, ненадолго, впрочем, нашел время проследить за новым изданием двух первых книг своего романа. Это издание вышло в 1542 году и значительно отличается от предыдущих. Изменения касались не сущности рассказа, а отдельных фраз и выражений. Некоторые поправки вызваны были желанием автора сгладить слог, но большинство обусловливалось печальными обстоятельствами времени, страхом подвергнуться преследованию. Так как главными врагами Рабле и вообще гуманистов были члены Сорбонны и клерикалы, то в угоду им слова «Сорбонна», «теолог» и все производные от них были исключены или заменены словами «софист», «ученый» и разными другими, более или менее удачными. Некоторые поправки сделаны, очевидно, в угоду королевской власти; так, фраза «иностранные народы удивляются терпению или, лучше сказать, глупости французских королей» явилась в издании 1542 года без слова «глупости». В описании низких должностей, какие разные замечательные люди занимают на том свете, имена французских королей заменены другими: вместо Карла Великого поставлен Нерра, вместо Пепина – Тигран и т. п. Некоторые выражения, которые могли показаться кощунственными, совсем опущены.
После смерти Гильома Дю Белле младший брат его, епископ Монский, предоставил Рабле приход в своем епископстве. Рабле, как и многие священники того времени, пользовался доходами с этого прихода, но не был обязан жить в нем и исполнять священнические обязанности. Он по-прежнему проводил большую часть времени в Лионе или Париже и, кроме исправленного издания первых двух книг своего романа, приготовил к печати и третью книгу. Выпустив в свет эту третью книгу в начале 1546 года, Рабле, несмотря на то, что получил от короля разрешение печатать ее, побоялся оставаться во Франции и с радостью принял приглашение занять место врача при городской больнице в городе Меце.
Более 800 000 книг и аудиокниг! 📚
Получи 2 месяца Литрес Подписки в подарок и наслаждайся неограниченным чтением
ПОЛУЧИТЬ ПОДАРОКЧитайте также
Глава 47 ГЛАВА БЕЗ НАЗВАНИЯ
Глава 47 ГЛАВА БЕЗ НАЗВАНИЯ Какое название дать этой главе?.. Рассуждаю вслух (я всегда громко говорю сама с собою вслух — люди, не знающие меня, в сторону шарахаются).«Не мой Большой театр»? Или: «Как погиб Большой балет»? А может, такое, длинное: «Господа правители, не
Глава четвертая «БИРОНОВЩИНА»: ГЛАВА БЕЗ ГЕРОЯ
Глава четвертая «БИРОНОВЩИНА»: ГЛАВА БЕЗ ГЕРОЯ Хотя трепетал весь двор, хотя не было ни единого вельможи, который бы от злобы Бирона не ждал себе несчастия, но народ был порядочно управляем. Не был отягощен налогами, законы издавались ясны, а исполнялись в точности. М. М.
ГЛАВА 15 Наша негласная помолвка. Моя глава в книге Мутера
ГЛАВА 15 Наша негласная помолвка. Моя глава в книге Мутера Приблизительно через месяц после нашего воссоединения Атя решительно объявила сестрам, все еще мечтавшим увидеть ее замужем за таким завидным женихом, каким представлялся им господин Сергеев, что она безусловно и
ГЛАВА 9. Глава для моего отца
ГЛАВА 9. Глава для моего отца На военно-воздушной базе Эдвардс (1956–1959) у отца имелся допуск к строжайшим военным секретам. Меня в тот период то и дело выгоняли из школы, и отец боялся, что ему из-за этого понизят степень секретности? а то и вовсе вышвырнут с работы. Он говорил,
Глава шестнадцатая Глава, к предыдущим как будто никакого отношения не имеющая
Глава шестнадцатая Глава, к предыдущим как будто никакого отношения не имеющая Я буду не прав, если в книге, названной «Моя профессия», совсем ничего не скажу о целом разделе работы, который нельзя исключить из моей жизни. Работы, возникшей неожиданно, буквально
Глава 14 Последняя глава, или Большевицкий театр
Глава 14 Последняя глава, или Большевицкий театр Обстоятельства последнего месяца жизни барона Унгерна известны нам исключительно по советским источникам: протоколы допросов («опросные листы») «военнопленного Унгерна», отчеты и рапорты, составленные по материалам этих
Глава сорок первая ТУМАННОСТЬ АНДРОМЕДЫ: ВОССТАНОВЛЕННАЯ ГЛАВА
Глава сорок первая ТУМАННОСТЬ АНДРОМЕДЫ: ВОССТАНОВЛЕННАЯ ГЛАВА Адриан, старший из братьев Горбовых, появляется в самом начале романа, в первой главе, и о нем рассказывается в заключительных главах. Первую главу мы приведем целиком, поскольку это единственная
Глава 24. Новая глава в моей биографии.
Глава 24. Новая глава в моей биографии. Наступил апрель 1899 года, и я себя снова стал чувствовать очень плохо. Это все еще сказывались результаты моей чрезмерной работы, когда я писал свою книгу. Доктор нашел, что я нуждаюсь в продолжительном отдыхе, и посоветовал мне
«ГЛАВА ЛИТЕРАТУРЫ, ГЛАВА ПОЭТОВ»
«ГЛАВА ЛИТЕРАТУРЫ, ГЛАВА ПОЭТОВ» О личности Белинского среди петербургских литераторов ходили разные толки. Недоучившийся студент, выгнанный из университета за неспособностью, горький пьяница, который пишет свои статьи не выходя из запоя… Правдой было лишь то, что
Глава VI. ГЛАВА РУССКОЙ МУЗЫКИ
Глава VI. ГЛАВА РУССКОЙ МУЗЫКИ Теперь мне кажется, что история всего мира разделяется на два периода, — подтрунивал над собой Петр Ильич в письме к племяннику Володе Давыдову: — первый период все то, что произошло от сотворения мира до сотворения «Пиковой дамы». Второй
Глава 10. ОТЩЕПЕНСТВО – 1969 (Первая глава о Бродском)
Глава 10. ОТЩЕПЕНСТВО – 1969 (Первая глава о Бродском) Вопрос о том, почему у нас не печатают стихов ИБ – это во прос не об ИБ, но о русской культуре, о ее уровне. То, что его не печатают, – трагедия не его, не только его, но и читателя – не в том смысле, что тот не прочтет еще
Глава 29. ГЛАВА ЭПИГРАФОВ
Глава 29. ГЛАВА ЭПИГРАФОВ Так вот она – настоящая С таинственным миром связь! Какая тоска щемящая, Какая беда стряслась! Мандельштам Все злые случаи на мя вооружились!.. Сумароков Иногда нужно иметь противу себя озлобленных. Гоголь Иного выгоднее иметь в числе врагов,
Глава 30. УТЕШЕНИЕ В СЛЕЗАХ Глава последняя, прощальная, прощающая и жалостливая
Глава 30. УТЕШЕНИЕ В СЛЕЗАХ Глава последняя, прощальная, прощающая и жалостливая Я воображаю, что я скоро умру: мне иногда кажется, что все вокруг меня со мною прощается. Тургенев Вникнем во все это хорошенько, и вместо негодования сердце наше исполнится искренним
Глава Десятая Нечаянная глава
Глава Десятая Нечаянная глава Все мои главные мысли приходили вдруг, нечаянно. Так и эта. Я читал рассказы Ингеборг Бахман. И вдруг почувствовал, что смертельно хочу сделать эту женщину счастливой. Она уже умерла. Я не видел никогда ее портрета. Единственная чувственная