Прощание с Москвой

Прощание с Москвой

Весной 1918 года вышел в свет альманах «Весенний салон поэтов», в котором были и стихи Маяковского. Среди них – написанное в 1916 году стихотворение «Себе любимому посвящает эти строки автор», в котором задавался вопрос:

«А такому,

как я

ткнуться куда?

Где для меня уготовано логово?»

Далее следовали предположения, завершавшиеся восклицательными знаками:

«Если б был я

маленький,

как Великий океан…

О, если б я нищ был!

Как миллиардер!..

Если б быть мне косноязычным,

как Данте,

как Петрарка!..

О, если б был я

тихий,

как гром…

о, если б был я

тусклый,

как солнце!

Очень мне надо

сияньем моим поить

земли отощавшее лонце!»

Стихотворение заканчивается всё тем же вопросом: для чего он появился на свет…

«… такой большой

и такой ненужный?»

В среду 1 мая «большой» и «ненужный» поэт-футурист прощался с Москвой. Проходило это прощание в кафе «Питтореск». Сергей Спасский написал:

«Маяковский вышел на эстраду сильный, раздавшийся в плечах. Он будто вырос за эту зиму, проникся уверенной зрелостью».

Находившийся в кафе 20-летний Владимир Ильич Нейштадт, впоследствии журналист, шахматист и историк шахмат, воспоминал:

«Было неуютно и сначала холодно, холоднее, чем на улице. Публика не снимала пальто. В задних рядах курили. Всё равно!..

Наступил черёд кинуть в зал старославянскую бомбу. Начинял её Якобсон, прочно владевший тайнами древнего языка. Но читать перевод почему-то было поручено мне, и я выучил текст наизусть, поупражнявшись в произношении носовых звуков, гласных неполного образования. В последнюю минуту я было струсил. Но Маяковский сказал решительно:

– Давайте Мефодия!

И я шагнул на эстраду:

– Сейчас вы услышите самого живого поэта на самом мёртвом языке, – выпалил я и зашаманил по-славянски.

Вот что слушал тогда странно притихший зал:

К брадобрию придох и рекох:

Хошту отьче да причешеши ми уши.

Гладк бысть и стал есть иглив

Длгом лихомь акы крушька есть…

Едва я кончил читать, в зале поднялось настоящее возмущение… Кричали, свистели, топали. Я растерялся. Но рядом со мной выросла надёжная фигура Маяковского. Он поднял руку, и зал успокоился.

– Не понимаете? – спросил Маяковский.

– Не понимаем, – ответили в зале.

Смех. Кто-то крикнул:

– Прочтите по-русски!

– Имел в виду, – парировал Маяковский. – Читаю эти стихи, как они написаны мною на великолепном русском языке:

Вошёл к парикмахеру, сказал – спокойный:

«Будьте добры, причешите мне уши».

Гладкий парикмахер сразу стал хвойный,

лицо вытянулось, как у груши… и т. д.

Кончил. Зааплодировали.

– Понятно?

Маяковский читал ещё много…»

Сергей Спасский:

«Он читал твёрдо и весело, расхаживая по широкой эстраде. Это были много раз слышанные стихи, часто знакомые до последней интонации. Он прочёл тогда и самое своё новое… О том, как лошадь поскользнулась на Кузнецком, и её окружила праздношатающаяся толпа».

Тем временем на Москву и Петроград опять наступал голод.