Новогодние события

Новогодние события

24 декабря газета «Русские ведомости» объявила (нещадно сокращая слова):

«В Б. аудит. Полит. Муз. в субб., 30 дек., в 7 ч. веч. состоится

ЁЛКА ФУТУРИСТОВ,

с участ. Давида Бурлюка, Владимира Гольцшмидта, Василия Каменского, Владимира Маяковского и др.

Вакханалия. Стихи. Речи. Парадоксы. Открытия. Возможности. Качания. Предсказания. Рычания. Хохот…

Жел. прин. уч. в украш. ёлки фут. приг. за 1 ч. с собств. игруш.

Бил. прод. у швейц. Полит, муз. и в маг. Вольфа».

30 декабря, как и было заявлено, это мероприятие состоялось. Николай Захаров вспоминал:

«Громадные афиши собрали максимум публики, едва вместившейся в огромную аудиторию музея. Между устроителями и участниками в этот вечер было большое смешение – ждали Василия Каменского, имя его было на афише, а Каменского нет как нет, не то задержался у себя на Каменке, не то, благодаря снежным заносам, не смог поспеть вовремя.

Подумали, подумали и решили обойтись без Каменского. Вытащили мы на эстраду еловое дерево, всё увешанное сделанными из бумаги кукишами, прочитали стихов, причём в заключение Маяковский жестоко обругал «почтеннейшую публику», громко и весело ржавшую в ответ. Под конец мы же стали срывать с ёлки кукиши и бросать их с эстрады; что тут было, даже совестно и вспоминать. «Почтеннейшая публика», состоявшая на 99 % % из т. н. учащейся молодёжи, чуть не подавила друг друга из-за обладания кукишем.

О, милая русская публика, только дурачившие тебя знают, до чего ты беспредельно и безгранично глупа».

Аристарху Михайловичу Климову (Гришечко), «поэту-певцу», как он сам себя называл, тоже запомнились эти «кукиши»:

«Первое, на что обращалось жадное внимание гостей, была, разумеется, ёлка, свежая и душистая, она была убрана одними картонными шишками. Выглядывая из здоровенных розовых кулаков, они весьма красноречиво говорили о новой затее футуристов, инициатором которой и ближайшим участником выполнения этой идеи был сам Маяковский. Нужно было видеть, с каким злорадным удовольствием в глазах он вырезал и развешивал эти символические картонажи с фигами».

Но российская публика в ту пору не только веселилась у новогодних ёлок.

2 января 1918 года в Петроград нелегально прибыл её свергнутый лидер Александр Керенский, избранный (от партии эсеров) депутатом Учредительного собрания. Он собирался тоже появиться в Таврическом дворце и принять участие в работе всероссийского форума. Партия социалистов-революционеров очень надеялась тогда, что день открытия Учредительного собрания станет последним днем правления большевиков.

Но Ленин и его соратники отдавать захваченную власть не собирались. И 5 января демонстранты, вышедшие поддержать Учредительное собрание, были расстреляны из пулемётов.

Рабочий Обуховского завода Д.Н.Богданов дал потом такие показания:

«Я, как участник шествия ещё 9 января 1905 г., должен констатировать факт, что такой жестокой расправы я там не видел, что творили наши „товарищи“, которые осмеливаются ещё называть себя таковыми. И в заключение должен сказать, что я после того расстрела и той дикости, которые творили красногвардейцы и матросы с нашими товарищами, а тем более после того, когда они начали вырывать знамёна и ломать древки, а потом жечь на костре, не мог понять, в какой я стране нахожусь: или в стране социалистической или в стране дикарей, которые способны делать всё то, что не могли сделать николаевские сатрапы, теперь сделали ленинские молодцы».

6 января «Известия ВЦИК» сообщили, что при разгоне демонстрации 21 человек был убит и сотни ранены. Большевистская «Правда», оправдывая жестокость, написала, что демонстрантами были «буржуи». Алексей Максимович Горький тотчас откликнулся на эту публикацию в своей «Новой жизни»:

«"Правда "лжёт, – она прекрасно знает, что… в манифестации принимали участие рабочие Обуховского, Патронного и других заводов, что под красными знамёнами Российской с.-д. партии к Таврическому дворцу шли рабочие Василеостровского, Выборгского и других районов. Именно этих рабочих и расстреливали, и сколько бы ни лгала «Правда», она не скроет позорного факта…

Итак, 5 января расстреливали рабочих Петрограда, безоружных. Расстреливали без предупреждения о том, что будут стрелять, расстреливали из засад, сквозь щели заборов, трусливо, как настоящие убийцы».

5 января Яков Свердлов открыл первое заседание Учредительного собрания. Зинаида Гиппиус записала свои впечатления, впоследствии опубликованные в «Чёрной книжке»:

«Последняя точка борьбы – Учредительное собрание. Чёрные зимние вечера; наши друзья, р. – социалисты, недавние господа, – теперь приходящие к нам тайком, с поднятыми воротниками, загримированные… И последний вечер – последняя ночь, единственная ночь жизни Учредительного собрания, когда я подымала портьеры и вглядывалась в белую мглу сада, стараясь различить круглый купол дворца… „Они там… Они всё ещё сидят там… Что – там?“.

Лишь утром большевики решили, что довольно этой комедии. Матрос Железняков (он знаменит тем, что на митингах требовал непременно «миллиона» голов буржуазии) объявил, что утомился, и закрыл собрание».

Матрос-анархист Анатолий Григорьевич Железняков, выступая на собравшемся через пять дней после разгона Учредительного собрания Третьем Всероссийском съезде Советов, повторил своё «требование», которое стало на этот раз «готовностью»:

«Мы готовы расстрелять не единицы, а сотни и тысячи, ежели понадобится миллион, то и миллион».

Съезд встретил это заявление рукоплесканиями. Аплодисментами были встречены и слова Ленина:

«На все обвинения в гражданской войне мы говорим: да, …мы начали и ведём войну против эксплуататоров».

Аплодировали и Троцкому, оправдывавшему разгон Учредительного собрания:

«Мы… употребили насилие, но мы сделали это в целях борьбы против всякого насилия, мы сделали это в борьбе за торжество величайших идеалов».

В Москве 5 января тоже состоялась демонстрация в поддержку Учредительного собрания. Она тоже была расстреляна. «Известия ВЦИК» сообщили: убито 50 человек, ранено более 200.

Откликов Маяковского и его друзей-футуристов на эти события в маяковсковедении нет.

А Дмитрий Мережковский свое мнение высказал. Ему стало окончательно ясно, что «дальше – падение, то медленное, то быстрое, агония революции, её смерть». И он записал в дневнике:

«Как благоуханны наши Февраль и Март, солнечно-снежные, голубые, как бы неземные, горние! В эти первые дни или только часы, миги, какая красота в лицах человеческих! Где она сейчас? Вглядитесь в толпы Октябрьские: на них лица нет.

Да, не уродство, а отсутствие лица, вот что в них всего ужаснее… Идучи узнаешь: вот коммунист. Не хищная сытость, не зверская тупость – главное в этом лице, а скука, трансцендентальная скука «рая земного», «царства Антихриста»».

Своими статьями в газете «Новая жизнь» А.М.Горький в это время как будто перекликался с теми, кто собирал силы на Дону. 5 января 1918 года он написал в статье «Несвоевременные мысли»:

«Люди, работающие в „Новой жизни“, не для того боролись с самодержавием подлецов и мошенников, чтобы она заменилось самодержавием дикарей.

«Новая жизнь»… утверждала – и впредь будет утверждать, – что в нашей стране нет должных условий для введения социализма, и что правительство Смольного относится к русскому рабочему, как к хворосту: оно зажигает хворост для того, чтобы попробовать – не загорится ли от русского костра общеевропейская революция? Это значит – действовать на «авось», не жалея рабочий класс, не думая о будущем, о судьбе России – пусть она сгорит бессмысленно, пусть она обратится в пепел».

9 января 1918 года было создано бюро Центрального Комитета партии большевиков (прообраз будущего Политбюро). В него вошло пять вождей революции: Ленин, Троцкий, Свердлов, Сокольников и Сталин.

11 января Зинаида Гиппиус занесла в свой дневник список «интеллигентов-перебежчиков», которые стали служить большевикам. Первым в нём был 68-летний поэт и писатель Иероним Ясинский, за ним следовали Александр Блок, Андрей Белый, Всеволод Мейерхольд, Сергей Есенин, Корней Чуковский, Кузьма Петров-Водкин и Лариса Рейснер. Маяковского в том списке не было – главным объектом его внимания в тот момент были не большевики, а «Кафе поэтов».

В «Я сам» в главке «ЯНВАРЬ» та пора описана так:

«Заехал в Москву. Выступаю. Ночью „Кафе поэтов“ в Настасьинском. Революционная бабушка теперешних кафе-поэтных салончиков».

За месяц отношение поэта к этому заведению успело резко измениться. В середине января 1918 года он написал в Петроград Брикам:

«Кафе омерзело мне. Мелкий клоповничек.

Я развыступался. <…> Читал в цирке. Странно. Освистали Хенкина с его анекдотами, а меня слушали, и как!..

Бойко торгую книгами. «Облако в штанах» – 10 р., "Флейта " – 5 р. Пущенная с аукциона «Война и мир» – 140 р.

На юг-г-г-г-г!»

Какого именно Хенкина имел в виду Маяковский, угадать не очень просто – ведь актеров с фамилией Хенкин было тогда два: Виктор и Владимир. Они были родными братьями, и оба выступали на эстраде с юмористическим репертуаром. Скорее всего, имелся в виду 34-летний Владимир Яковлевич Хенкин, так как 35-летний Виктор Яковлевич выступал в Петрограде.

А вот что это за «юг», на который так рвался Маяковский?

Ведь в тот момент на юге страны Добровольческая армия уже насчитывала в своих рядах 5 тысяч человек. И она уже начинала действовать совместно с частями под командованием генерала Каледина. Не к ним ли стремился попасть поэт?

Его петроградские друзья Брики в это же самое время тоже собирались в поездку – на восток. Дело в том, что Лили Юрьевна давно уже увлекалась балетом и брала уроки у известной 24-летней балерины Александры Александровны Доринской. Именно ей, как считают биографы, и пришла в голову мысль поехать на гастроли в страну восходящего солнца. Лили Брик, конечно же, решила взять с собою и Осипа, написав Маяковскому:

«Мы уезжаем в Японию. Привезу тебе оттуда халат».

Поездка эта не состоялась, Брики никуда не поехали.

А на Дальнем Востоке в это время продолжала устанавливаться советская власть. В январе 1918 года Краевой комитет Советов, который возглавлял Александр Краснощёков, отдал распоряжение, согласно которому прекратили своё существование канцелярия бывшего генерал-губернатора, вся судебная система царских времён и старая армия. Вместо них была создана десятитысячная Рабочая Красная гвардия, учреждён военно-революционный суд, за порядком смотрела рабочая милиция. Газета «Дальневосточные известия», первый номер которой вышел в свет 27 декабря 1917 года, стала официальным органом советской власти. Однако непролетарские слои населения (а их было большинство) эту власть не поддерживали, и команде Краснощёкова приходилось отдавать много сил на борьбу с саботажем и контрреволюцией.

В это время в Москве произошло событие, о котором стоит рассказать подробнее.