События, события…

События, события…

Шла вторая половина июня 1918 года. Покинув Москву, ставшую столицей страны Советов, Брики и Маяковский оказались в Союзе Коммун Северной области, главным городом которого являлся Петроград.

Северная Коммуна возникла после того, как город на Неве покинуло руководство Советской России. В Петроград, который и без того жил довольно скудно, тотчас же пришла нищета, его обитатели стали отапливать свои жилища сломанной мебелью и обменивать оставшийся скарб на зерно, картофель и молоко. Множество переселенцев потянулось в места, где было не так голодно. Питер начал вымирать.

И тогда (26 апреля 1918 года) собрался Первый съезд Советов Северной области, в которую входили Петроградская, Новгородская, Псковская, Олонецкая, Архангельская и Вологодская губернии. Делегаты учредили новые руководящие органы: Центральный Исполнительный Комитет (ЦИК) и Совет комиссаров во главе с «большевиком № 2», которого ещё совсем недавно называли «оруженосцем» Ленина – Григорием Евсеевичем Зиновьевым (Овсеем-Гершем Ароновичем Радомысльским). Лев Троцкий о нём писал:

«Зиновьев был прирождённый агитатор… Противники называли Зиновьева наибольшим демагогом среди большевиков… На собраниях партии он умел убеждать, завоёвывать, завораживатъ, когда являлся с готовой политической идеей, проверенной на массовых митингах и как бы насыщенной надеждами и ненавистью рабочих и солдат».

Художнику Юрию Анненкову запомнилось другое:

«Григорий Зиновьев, приехавший из эмиграции худым как жердь, так откормился и ожирел в голодные годы революции, что был даже прозван Ромовой бабкой».

Об этом человеке высказалась и Зинаида Гиппиус:

«Любопытно видеть, как "следует "по стогнам града „начальник Северной Коммуны“. Человек он жирный, белотелый, курчавый. На фотографиях, в газете, выходит необыкновенно похожим на пышную, старую тётку. Зимой и летом он без шапки… Когда едет в своём автомобиле, – открытом, – то возвышается на коленях у двух красноармейцев. Это его личная охрана. Он без неё никуда, он трус первой руки. Впрочем, они все трусы. Троцкий держится за семью замками, а когда идёт, то охранники его буквально теснят в кольце, давят кольцом».

То, что вожди большевиков прятались за спинами вооружённой охраны, объяснялось просто – они боялись покушений. Особенно после Брестского мира.

В воспоминаниях Юрия Анненкова год 1918-й описан как пора…

«… когда ленинские лозунги летали повсюду: «Грабь награбленное!», «Кулаком в морду, коленом в грудь!», "Смерть буржуям! " и тому подобное…»

А служивший в Красной армии (фельдшером в госпиталях Северного фронта) и оказавшийся на территории Северной Коммуны поэт Алексей Ганин писал:

«Близок свет. Пред рассветной встречею

Причащаются травы росой.

Поклонись – и мольбой человечьею

Не смути голубиный покой».

Писавший эти строки словно предчувствовал то, что очень скоро произошло на Чёрном море: 17 июня команды линкора «Воля», а также нескольких эсминцев и миноносцев всё-таки решили вернуться в Севастополь. И отправились туда.

А на следующий день под руководством посланца Ленина Фёдора Раскольникова начался процесс затопления боевых кораблей, команды которых не пожелали сдаваться неприятелю. Корабли вошли в Цемесскую бухту, подняли сигнал «Погибаю, но не сдаюсь!», и эскадренный миноносец «Керчь» с небольшого расстояния по очереди расстрелял их. После этого последний оставшийся на плаву боевой корабль отправился в Туапсе, откуда послал в эфир радиограмму:

«Всем, всем, всем. Погиб, уничтожив часть судов Черноморского флота, которые предпочли гибель позорной сдаче Германии. Эскадренный миноносец „Керчь“».

Утром 19 июня «Керчь» была затоплена у Кадошского маяка неподалёку от Туапсе.

Все газеты юга России напечатали тогда эту последнюю радиограмму с боевого корабля. А в московских газетах появилась лишь небольшая заметка за подписью наркома по иностранным делам Георгия Чичерина. В ней говорилось:

«Часть бывших в Новороссийске судов Черноморского флота возвратились в Севастополь, остальная же часть была командой взорвана».

Немцы в Севастополе объявили вернувшихся матросов военнопленными и подняли над их кораблями кайзеровские военно-морские флаги.

Такой была обстановка в стране, когда из Москвы в Петроград приехал Владимир Маяковский. В «Хронике жизни и деятельности» поэта-футуриста сказано, что он:

«Во второй половине июня вернулся в Петроград».

Первые, кого посетили Брики и Маяковский, были Алексей Максимович Горький и его жена Мария Фёдоровна Андреева. Горький, как мы помним, часто захаживал в гости к Лили Юрьевне и Осипу Максимовичу, а в день большевистского переворота он и вовсе целый вечер играл у них в карты. И хотя никаких свидетельств о посещении Бриками пролетарского писателя обнаружить не удалось, эта встреча не могла не состояться.

Горький в тот момент был активнейшим противником политики большевиков, продолжая регулярно публиковать в своей «Новой газете» заметки под названием «Несвоевременные мысли».

Мария Андреева взгляды мужа полностью разделяла и при встрече со старыми знакомцами наверняка высказывалась о том, что происходило в стране, надо полагать, весьма откровенно и довольно хлёстко. Партийный стаж у неё был весьма солидный – в РСДРП она вступила, когда Маяковский ещё только начинал учиться в гимназии. Сам Ульянов-Ленин уважительно называл её «товарищ Феномен», и эти слова стали партийной кличкой Андреевой. В царское время огромные суммы из гонораров Горького попадали в распоряжение большевиков через руки Марии Фёдоровны.

Маяковский вряд ли знал обо всём этом, но то, что всеми театральными делами города на Неве заправляет Мария Андреева, было ему хорошо известно.

Поэту-футуристу прямо было сказано, что никакой годовщины большевистского переворота в подведомственных ей театрах отмечать не будут. Но заказанная Маяковскому пьеса окажется весьма кстати, так как именно сейчас Алексей Максимович и она заняты созданием нового театрального коллектива. Организуется «театр трагедии, романтической драмы и высокой комедии», которому позарез необходим репертуар в духе революции февраля 1917 года. Поэту напомнили, что его пьеса должна быть революционной. Революция эта должна быть всемирно-социалистической, но без каких бы то ни было восхвалений большевиков. Ленина и его сподвижников следовало подвергнуть жесточайшей критике.

На этом наставления Андреевой, надо полагать, завершились, и она пригласила Маяковского в свой рабочий кабинет в Петроградском пролеткульте, чтобы там всё окончательно обговорить более подробно и обстоятельно. Об этом впоследствии в автобиографических заметках «Я сам» появилась фраза:

«Заходил в Пролеткульт к Кшесинской».

Впрочем, зайти в Пролеткульт поэт смог, видимо, только через неделю, а то и через две – слишком много вдруг произошло событий, и почти все они были чрезвычайными.